Музыка - это есть одновременное
звуковое изображение чувства
движения и движения чувства.
М.Агеев

- Почему мы занимаемся этим только в таком состоянии? - спросил я у голого, пульсирующего и грохочущего Димы.
- Потому что я не могу иначе. Во-первых, я вырос в такой семье, потом в такой компании, потом учился в такой школе, и в конечном итоге стал таким. Во-вторых, когда нет коки, мне откровенно паршиво.
- Но ты мне небезразличен. Давай сделаем так: пусть тебя переломает, я стану ухаживать за тобой. Ты ко мне привяжешься. Ты станешь благодарен мне по гроб жизни, долгой, совместной и счастливой.
- Без кокаина, - ответил Дима, - всем твоим чувствам я предпочту возможность забраться под лифчик уборщицы тёти Клавы. Если ты дорожишь нашими отношениями, не вздумай изменить их структуру.
- А ты сам дорожишь?
- Я ничем ещё так в жизни не дорожил.
Я встретился с нужным человеком в метро. У нужного человека были гнилые зубы. Он узнал меня по походке. Мы поехали на Лосиноостровскую. Там он должен был предъявить мне свою. Платежеспособность. Мы заключали странную сделку. Лосиноостровская - огромный железнодорожный узел. Там в одном из тупиков находилась цистерна, она была нашей целью. Мы забрались на неё. Нужный человек привязал леску к пробирке и опустил пробирку в цистерну. Достал полную. Я понюхал содержимое. Посмотрел на свои ладони, они были в мазуте.
- Кокаин настоящий, - сказал я, - у вас получилось, теперь моя очередь. Почему вы мне поверили?
- С одной стороны, у тебя явный талант и превеликая наглость. Я бы никогда не придумал поставить вагон с кокаином в тупик. С другой стороны, мы ничего не теряем. Если тебе не удастся, мы продадим это сами.
- Почему вам так приспичило завалить телебашню?
- По большому счету, из любви к искусству. Терроризм есть высшее, последнее проявление шоубизнеса. Будет время, когда кроме него не останется ничего. И потом, ты некорректен, я же не спрашиваю, зачем тебе эта цистерна, это все равно, что спросить, кто за тобой стоит.
- Никто. Я Робин Гуд.
- А я Вильгельм Телль.
Нужный человек был моим отцом.
Вечером я спросил у Димы, стоит ли, надо ли, ведь внутри Останкинской башни всегда полно народу, а людей иногда очень жалко.
- Глупости, - ответил Дима.
- Объяснись! - я почему-то стал злиться.
- Можешь себе представить, как это нас с тобой свяжет. Кроме того, я уговорил тебя обратиться к твоему отцу. Ты ещё не понял, что произошло возвращение блудного сына, и нам больше некого бояться. Потом у нас будет кока, которой хватит на всех, кто нас заинтересует. Плюс, ты же ненавидишь телевидение.
Моего плана взрыва телебашни в деталях не знал никто. Меньше всего в нем понимал Дима, хотя ему и отводилась главная роль. На нем была куртка на синтепоне, пропитанная тем, чем полагается пропитывать синтепон в таких случаях. От более или менее серьезной детонации куртка должна была рвануть с необходимой силой. Дима ждал меня в башне, чуть выше цоколя. Я позвонил в милицию из автомата и объяснил, что Дима террорист, что у него взрывчатка, что он стоит там, где стоит. От меня Дима получил инструкции: в случае милицейской экспансии бежать не на улицу, а вверх, к шпилю. Я поднялся на крышу тридцатиэтажного дома в Медведково и стал ждать. В милиции работают грубые люди, они озлоблены низкими заработками и плохой технической базой. В стране бардак. У милиции сегодня выход один: стрелять во все, что движется.
Стоя на крыше тридцатиэтажного дома в Медведково, я смотрел, как опадает, фантастично кренясь, знаменитая иголка на горизонте. В домах шипели пустые телевизоры. Ошалелые люди желали цветных картинок и бешено крутили гетеродин. В Отрадном пьяный телемастер вылез на крышу, смотреть антенну, огляделся и прошептал: "Ядрёна феня! Останкино завалило..."
Я сел в автобус и поехал на Лосиноостровскую. Они заварили нижний кран цистерны, идиоты. Пришлось заложить пиропатрон. В шуме железнодорожного узла хлопок пиропатрона потерялся, как я в толпе отъезжающих на Север спустя два часа.
Кокаин (жидкий, разумеется) хлестал из огромной трещины в цистерне, пробитой моим пиропатроном. Кокаин хлестал на ржавые рельсы, на мазут и желтые камни, грязь смешивалась с грязью. Больше всего на свете я ненавижу наркоманов и наркотики.