Маленькие страхи
Думаю, что я была оранжево-розовой. И рыжие волосы. А он был темно-серым с дымчатым оттенком. Или мне так казалось? Он стоял в дверях и ничего не знал о моем страхе. О моем страхе никто ничего не знал. А он вообще ничего не знал обо мне.
- Входи. Пей.
Он пожимает плечами и смотрит на меня, не отрываясь, наверное, хочет видеть мои глаза. Я не могу, как когда-то ответить на этот взгляд.
- Жаль, что люди встречаются после долгих лет и не умеют просто говорить искренне, - неожиданно произносит он. И на мой быстрый взгляд добавляет некстати: - я говорю не о нас.
Я молчу. Он не знает, как зыбки границы этих стен. Наверное, ему неловко.
Сосулька с грохотом падает на жесть подоконника. Грохот - это электрический разряд внутри меня. Вскрикиваю. Потом говорю: "Весна...".
Он снова смотрит на меня. В зеркале напротив я вижу дымчатого его и немного оранжевой меня.
Залпом пьет. У меня кружится голова, в мозгу проносится не образ, ощущение - меня с большой скоростью проносит мимо стен, деревьев, ступеней и я цепляюсь за мир ногтями, пытаюсь оставить какой-нибудь след, срываюсь...
Хватаюсь за спинку его кресла.
Он, наверное, хотел бы жить со мной. И переспать прямо сейчас. Я не помню, каким он был. Но запах мне знаком. Сейчас я вдыхаю его болезненно.
Его рука касается моего запястья. Она очень сухая и очень горячая.
- Я пойду.
Я знаю - это горячее тело сейчас исчезнет, и у меня остались секунды несостоявшейся близости, которой я не хочу. А потом страх навалится на меня. Я боюсь зыбких, исчезающих стен, боюсь дрожания воздуха по углам.
Если делать вид, что этого нет, никто не узнает. А иногда можно обмануть и себя - иногда.
Я удерживаю его руку. Не судорожно, мягко удерживаю.
- Побудь еще. - Говорю тихо.
- Ты хочешь? Правда?
- Побудь. - Повторяю настойчиво.
Его руки поднимаются к голове, ладони охватывают неподвижное, серое лицо, мнут его бесцельно и неприятно. Он смотрит сквозь пальцы и сквозь меня в зеркале, потом на меня - изучающе, и опять - сквозь.
С усилием отпускаю спинку кресла и заставляю себя сесть напротив. С тех пор, как пришел мой страх, не важно, о чем говорить. Слова - это трюк, театр интонаций, хитрый гипноз, который заставляет людей быть со мной, внимать мне, смотреть на меня и хотеть меня. В минуты неосуществленного и нарастающего мужского желания дрожание воздуха становится физически ощутимым. Но это иная дрожь, от нее нет чувства незащищенной спины.
Небрежно забрасываю ногу на ногу и направляю носок в его сторону, поднимаю бокал, обнажая запястье. Сидеть, не защищая живот рукой, почти невыносимо, но позволить заметить мои усилия - значит проиграть. Теперь я на бетонном выступе пятнадцатого этажа. Я устала цепляться за зыбкие границы несуществующих перил. Порой падение в безумие кажется таким соблазнительным. Я хочу разжать пальцы. Полетать, а потом умереть...
Он опускает руки на колени, некоторое время напряженно смотрит на лиловые разводы обоев, потом делает над собой усилие. Сейчас он предложит мне свое тело.
- Знаешь, я так устал. Об этом нельзя говорить, но я боюсь. Я... схожу с ума...
- Что?...
Лифт, висящий над пропастью. Тесное закрытое пространство, выбраться из которого невозможно. И треск разрывающегося троса....
- Что? - Он сказал сейчас что-то. Что-то очень важное для меня, что-то, чего я не могу сейчас осознать. - Что?!
Его лицо приближается к моему, его черты расплываются. Я боюсь, что если оно приблизится еще немного, то разойдется туманом и я опять останусь одна. Но оно замирает. Я смотрю в огромный, немного размытый глаз. И вдруг осознаю, что это мое безумие перестало быть тайной и открывается ему. Больше я не могу управлять, теперь оно управляет мной и скрыть это невозможно. Мне холодно. И тогда он повторяет...
...Когда оранжево-розовое смешалось с дымно, дымчато-серым, я чувствовала себя сильной, потому что шептала: "Не бойся". А засыпая, я вдруг подумала, что когда мы проснемся, наверное, будем самого обычного цвета. Если проснемся.
18.09.1990 г .
