Глава 11Отряд уходил в Уотфорд. Дорэн провожала его глазами из окна башни. За ее спиной тихо и слабо дышал в забытьи Рэдфорн. Цвет его лица был столь же бледен и бел, как и белоснежная подушка, на которой он покоился. Его черные волосы в беспорядке разметались по ней и только они выделялись ярким черным ореолом среди белизны, да еще темные круги под глазами и густые черные ресницы и брови.
Отряд уходил по домам. С добычей и удовлетворенной гордостью. А Дорэн, вернее снова Дориан Стренджер, смотрел на них с тоскою. Рэдфорну не было лучше. Все оказалось гораздо сложнее, чем можно было представить. Перевозить было бы то же самое, что выкинуть его из окна и разбить о камни. Дорэн осталась с ним в поверженном и разбитом Уоркуорте. С ними же остались и их друзья — Гвендолин, Гордон, Джулиус и Элиот. Они согласны были сидеть здесь столько дней и ночей, сколько было нужно, чтобы обеспечить безопасность их умирающего друга и леди, ухаживающей за ним. Герцог Карнарвон оставил их здесь, зная, что ни за что на свете они не бросят друга, разве что в случае их смерти. В случае же его смерти и тут они не оставят его — его тело они привезут в фамильный графский склеп его родным. К тому же врача можно было найти и в Нортумберленде.
Отряд уходил. Дорэн смотрела в даль, вслед удаляющимся всадникам. Они шли вдоль реки, неторопливо и, может быть, даже весело. “Интересно, бывают ли в мелких реках отливы и приливы?” — вдруг подумала Дорэн, вспомнив старинное поверье, что с наступлением отлива люди умирают. Рэдфорн уходил тихо и незаметно на первый взгляд. Но с каждым днем все дальше и дальше. Друзья были мрачнее туч, и Дорэн уже шаталась от усталости. Всех ее знаний, полученных у колдуньи Джемаймы Бакстер, было, видимо, недостаточно, чтобы спасти Рэдфорна.
Отряд наконец-то ушел, скрывшись за поворотом. Теперь она наконец-то могла в положенное время дня и ночи собирать кое-какие травы, чтобы лечить Рэдфорна. Четверо друзей начали подумывать, а не был ли прав Элиот в догадке, что она ведьма? Но если она спасет Рэдфорна, значит это и к лучшему, ведь врач из Нортумберленда сказал, что с ним все кончено и это вопрос трех-четырех дней. А он уже жив неделю, потому, что эта девчонка с сумасшедшими глазами поит его какими-то зельями. А если она не сможет спасти его, то... Они все равно вряд ли найдут в себе силы выдать ту из женщин, которая заслуживает наибольшего уважения и восхищения из всего их жеманного и капризного пола. Ведь она никому не принесла вреда, если не считать поверженных ею в бою. Но это не в счет.
Дорэн, оставив Рэдфорна с Гордоном, отправилась побродить по дому. Она надеялась найти что-нибудь полезное. Первым делом она оделась в дамское платье, обнаруженное и позаимствованное в одном из шкафов, и привела в порядок волосы.
Когда она появилась перед мужчинами, они были несколько ошарашены ее переменой. С этого дня ей нечего было опасаться, пока они в Уоркуорте. Но когда Рэдфорн вновь встанет на ноги, она вновь облачится в доспехи, чтобы следовать за ним тенью. Если он, конечно, встанет на ноги...***
После того, что пережила Дорэн, и после чувства неизмеримого счастья оттого, что Рэдфорн жив, видеть теперь, что она вновь его теряет, было для нее жесточайшей, неописуемой никакими словами мукой. Самое страшное было в том, что она часами видела угасание своего любимого и все ее попытки спасти его были тщетны. Она действительно теперь напоминала ведьму — ее волосы были растрепаны, глаза, горящие смертной тоской и сумасшествием, измученные слезами и бессонницей, были окружены черными кругами. Лицо осунулось и побледнело, руки и ноги были изодраны колючками и настом. Это были следы ночных похождений за травами. Зима — не лучшее время для сбора трав, но ничего другого, кроме как выкапывать из-под снега пожухлую траву, не оставалось. Может быть пожухлая трава не могла спасти бедного страдальца в высокой башне, но Дорэн ничем больше не могла ему помочь, кроме как любовью и лаской. Руки ее, некогда нежные и белые, были красными и в царапинах от мокрого тающего снега, покрывающегося по ночам настом. Но она старалась не обращать на это внимания и это ей удавалось.
Трижды в день комната Рэдфорна окуривалась левзеей, секуринегой и горицветом. С трудом Дорэн вливала Рэдфорну сквозь бесчувственный рот отвары перечного горца, разысканного на болоте, перевязывала раны бальзамами из кровохлебки, масла облепихи, которое она нашла в погребе в достаточном количестве, болотной сушеницы; она перепробовала все травы, что смогла найти, но их силы хватало только на то, чтобы поддержать Рэдфорна еще немного на этом свете. И наконец Дорэн решилась использовать последнее средство.
Явившись однажды под утро, промокшая и шатающаяся, она засела в кухне. Вскоре оттуда пошел запах приготовляемых зелий. Зелий из смертельно ядовитых растений. Дорэн решилась на это. Если ядовитое растение отварить или раскурить, человек умрет. Он будет погибать в страшных мучениях. Но, заговоренное ведьмой, оно излечивает саму смерть. И Дорэн решилась попробовать, она пошла на этот риск. Рэдфорн так или иначе погибнет — зимой травы не имеют своей силы и они не спасут его. Но, по крайней мере, она будет знать, что испробовала все, что могла. И один шанс из ста все же был, что Рэдфорн выживет и спасется наконец. А если она его все-таки отравит по неумению или по иному стечению обстоятельств, что ж... Она пойдет за ним, испив тот же отвар, который был призван помочь, но убил. Она варила его, молясь только о том, чтобы впервые в жизни производимое дьявольское действо было правильным и все сработало. Здесь ошибки недопустимы.
Немного цикуты, лепесток аконита, ягодка секуринеги, бутончики корниолийской скополии, все кипятится в молоке с медом, кровью болотной гадюки, за которой она охотилась несколько дней и в неравной схватке с котрой все же изловила ее, и вереском. Должно получиться. Обязательно!
Вот, наконец, отвар готов. Дорэн остудила его и с замиранием сердца, присев на кровать, она поднесла кубок к губам Рэдфорна. Приподняв его голову, она осторожно влила жидкость. В другой руке, раненой, она зажимала платок, некогда смоченный в его крови и вдруг острая вспышка пронзала ее насквозь — она вспомнила — вот он, ее талисман! То, о чем говорил Тепизатоза в ту замечательную полночь, пронеслось в ее голове и она осознала совершенно четко его слова: вот эта вещь, которую она нашла сама. Лишь стоило ей взглянуть на этот платочек, мгновенно сердце ее окуналось в сладостные надежды, в бою он, спрятанный на груди, придавал ей смелости и уводил от смерти. В одиночестве он не давал ей тосковать, навевая прекрасные, немного грустные, но от этого еще более чудесные видения и мечты. Она носила его везде с собою и не раз, взглянув на него, она принимала совершенно сумасшедшие решения, которые ждал полный успех. Она, целуя его, вспоминала его, любимого, и теперь она поняла значение фразы “то, что было частью его, а теперь стало частью тебя”. Его кровь, часть его тела, души, теперь стала ее талисманом, частью ее тела и души, а, стало быть, судьбы и жизни. Она лишь крепче стиснула его в руке и замерла в невысказанном крике, держа в руке полупустой кубок. На дне плескалось еще с половину — это для нее в случае неудачи. Или для него, в случае победы, в целях его дальнейшего излечения. Прошло несколько мучительных секунд, минута... Ни удушья, ни судорог, ни пены на губах и крови горлом — ничего. Но вот тоненькая струйка крови выступила и потекла от угла рта по щеке и Дорэн с ужасом поняла, что, наверное, убила его своей нелепой, жестокой попыткой испытать свои силы впервые. Прижав руку с кубком запястьем к губам, она с силой укусила себя, сдерживая готовый вырваться на волю крик раненой волчицы, у которой отняли волчат.
Но вот губы Рэдфорна раскрылись и Дорэн услышала слабый вздох, клокочущую в горле кровь, судорожный глоток, потом веки затрепетали и открылись, медленно, нерешительно, робко, словно боялись вспугнуть сознание, вернувшееся в бренное, умирающее тело.
- Рэдфорн? — тихо позвала она, боясь поверить в то, что он жив на самом деле и это не новая насмешка судьбы.
Он обвел глазами комнату и остановил свой вполне осмысленный взгляд на глазах Дорэн. Удивление отразилось в его глазах.
- Рэдфорн, все-таки ни один отлив не сумел с тобою этого сделать! — склонилась над ним Дорэн и осторожно вытерла кровь. И вдруг, словно осознав что-то, она прошептала:
- Черт возьми, я это сделала, это получилось! Значит, все позади! — и она, теряя сознание, вскрикнула:
- Гордон! — и упала на пол.
Гордон, вбежав в комнату и увидев открытые удивленные глаза своего друга и соскальзывающую на пол Дорэн, кинулся к ней и, подхватив, услышал:
- Еще немного горца и витаминов. Пусть он спит. Теперь все в порядке.
Сказав это, Дорэн потеряла сознание. Да, теперь она могла себе это позволить. Теперь Рэдфорну нужен был только уход, хорошее питание и сон. И Дорэн было необходимо то же самое. Гордон отнес ее в спальню, дал ей выпить немного настоя красавки, убедился, что у нее все в порядке и оставил ее отходящей ко сну, умчавшись выполнять ее указания. В отличие от остальных троих друзей, находящихся в замке, которые были просто воинами, бесстрашными перед лицом врага, но испытывающими мистический страх перед ведьмами, колдунами, троллями, горгульями и прочей нечистью, старающихся ни во что не вмешиваться и считающих своим наипервейшим делом охранять покой раненого друга и дамы, совершающей ночные прогулки под снегом, Гордон единственный, кто проявлял интерес к действиям Дорэн. Трое воинов же с опаской глядели на все это, однако они понимали, что это может быть единственное, что может помочь их другу и пусть она делает все, что считает нужным, ибо верили и видели, что она не хочет зла ему. И они ни за что и ни кому и словом бы не обмолвились о том, что видели за эти дни и ночи на заснеженных болотах и фамильном кладбище Марстенов. Каждый раз, стоило лишь Дорэн накинуть плащ и выйти на улицу, кто-нибудь из них постоянно следовал за нею на подобающем расстоянии, чтобы не мешать ей, неся бдение о ее безопасности. Они видели, что ее действия откровенно отдают вигоморством, и она не скрывала этого. Но если бы случилась малейшая опасность — ни один из них не стал бы долго раздумывать, ведьма она или нет, а просто бросился на помощь потому, что она была их истинным другом, от нее зависела жизнь Рэдфорна и она сама в подобной ситуации тоже бы, не задумываясь, поспешила на выручку.
Гордон же с интересом сидел рядом, следя за ее действиями и на столько хорошо все запоминал, что Дорэн могла ему поручить Рэдфорна на то время, пока она будет отдыхать, будучи уверенной, что он не перепутает отвары и дозы.
Дорэн легла в постель, обняла подушку и впервые за много-много дней она спала спокойным сном без всяких видений.
Рэдфорн тоже спал, поневоле погрузившись в сон от лекарств Дорэн, которые ему заботливо, по минутам, вливал в рот Гордон. Горловое кровотечение прекратилось и он был в сознании. Гордон быстро объяснил ему, где они находятся, почему и что скоро они двинутся в обратный путь, лишь только он подкрепится. Но Рэдфорн уснул, не в состоянии дослушать. А таинственное превращение Дориана в Дорэн Грэфолк осталось им не замечено — он не узнал сидящую рядом с ним немного жутковатую женщину с сумасшедшими глазами и решил, что это просто сиделка.
Ночью Дорэн проснулась, не смогла удержаться, чтобы не проверить, как там Рэдфорн. Она накинула теплую, белоснежную, огромных размеров шаль из козьего пуха и вошла в комнату Рэдфорна, кутаясь от холода, шлепая босыми ногами по каменному полу. У постели Рэдфорна дремал в пол-глаза, в пол-уха Гвендолин.
- Как дела, Гвендолин? — спросила она, когда он, заслышав ее бесшумные шаги, открыл глаза.
- Все хорошо, Дорэн. Он спит. Сердце и дыхание в порядке. Кровотечений больше не было. Вы спасли его.
- Вы тоже в не меньшей степени! Сменить вас? — спросила Дорэн.
- Ни в коем случае! Отдыхайте! Через два часа меня сменит Джулиус. Не волнуйтесь, миледи, все уже позади, — ответил Гвендолин, улыбнувшись. Глаза Дорэн уже не выглядели столь ужасно. Несколько часов сна и уверенность в том, что теперь Рэдфорн выживет, сделали свое дело и черные тени вокруг глаз исчезли, а на щеках горел румянец.
Дорэн с улыбкой склонилась над Рэдфорном, пощупала пульс, поправила подушку и одеяло и нежно смахнула с лица непослушную черную прядь. Казалось, Рэдфорн открыл глаза, но лишь на мгновенье. Дорэн, улыбаясь, ушла.
На этот раз Дорэн видела странный сон. Ей явился некий юноша с ослепительно белыми волосами. Он махнул ей левой рукой и она заметила, что на ней нет мизинца и безымянного пальца. Он улыбнулся, и Дорэн увидела шрам на правой брови.
- Тепизатоза? — спросила она.
- Привет, смешинка! — ответил он. Дорэн отметила про себя, что для германца он слишком красив.
- Иди за мной! — позвал он ее. Дорэн спустилась с кровати и босиком отправилась за ним. Они пошли вниз. Ступням босых ног было холодно, к тому же на лестнице было хоть глаз выколи.
- Осторожно! — предупредил юноша. Дорэн посмотрела себе под ноги, конечно, ничего не увидев, но с опаской отметила про себя, что рядом с ней, гордо подняв голову, мягко ступает огромный волк вместо ее беловолосого провожатого.
- Не бойся меня! — хитро проговорил волк и в этот миг темная и бесконечная лестница и неестественно длинный коридор завершились ярким пятном луны в небе, удивительно круглой и большой, видимой в проеме двери.
- Как прекрасно, не так ли? — спросил волк, садясь у кромки двери.
- Великолепно! — обвела глазами вокруг Дорэн. Она и думать не могла, что в замке Уоркуорта, который она уже обследовала вдоль и поперек в поисках полезного, есть такие лестницы и коридоры. И тем более это место — прекрасное и мрачное одновременно. Но ведь это — сон.
Распахнувшийся простор поразил Дорэн до глубин сознания — прямо у порога двери разверзалась бездонная пропасть, на дне которой светились отблески костров. Где-то в баснословной дали виднелся синий лес, но об этом можно лишь было догадаться по очертаниям. В тумане бездны красные всполохи будили какие-то еще неосознанные желания — ранее неведомые и невысказанные, а теперь тревожащие разум своей непонятностью и неизведанностью — словно внутри тела пробивается иной разум — твой и чужой одновременно, будто просыпается в тебе ранее спавший мертвым сном разум дикой кошки, или волка, почуявшего полнолуние, или лисицы, справляющей пир свежепойманным зайцем, упиваясь кровью, горячей, почти дымящейся.
Дорэн сидела рядом с волком, свесив ноги с ужасающей высоты и впитывая каждой клеточкой кожи упоительный мертвенный свет полной луны.
- Что же ты теперь не смеешься? — обратил на нее свои жуткие желтые глаза волк, хищно ухмыляясь голубоватыми клыками, — жутко? Не бойся, это все принадлежит нам, а стало быть и тебе. Хочешь обладать этим? Взгляни на эту луну — полная, как твоя любовь. Но она скоро начнет убывать. Не сегодня завтра она будет все меньше и меньше. И болезнь Рэдфорна уйдет с нею вместе. Она, моя королева луна, похоронит ее там, куда никто не сможет пробраться, чтобы оживить ее. Но твою любовь она не заберет с собой — ей она ни к чему — она не умеет любить и ненавидеть. И Рэдфорн полюбит тебя, моя маленькая сестра. Жди этого. Это случится, но нужно время. А когда оно настанет, он не напишет, не передаст, а сам скажет тебе об этом. Сам. Он скажет и все беды кончатся только тогда. Это скажет его душа. Ты услышишь его и эти слова покажутся тебе сладчайшей музыкой, как для меня эта луна, которую я воспеваю и восхваляю в своих песнях, — волк помолчал и Дорэн не хотелось нарушать это молчание — слишком много было сказано. Но потом она прошептала:
- Спой мне одну... — она произнесла это тихо, особенно не рассчитывая на милость волка.
- Охотно. Только тебе и Ей, — он указал мордой на луну и запел.
Мороз пробежал по коже Дорэн. Это была самая страшная и прекрасная, завораживающая и пугающая песня, которую когда-либо слышала Дорэн. И она не удержалась и завыла вместе с волком, завыла о своей печали, невысказанной и светлой. А луна смотрела на нее и ласкала ее своим бледным и холодным светом, как бы говоря: “Я люблю тебя, девочка, люблю, хоть и не умею, но хочу суметь и любить тебя, как никого. До самой смерти. А потом свершить обряд погребения лишь только так, как знаю я, и говорить с тобой потом лишь мне одной. Я буду купать тебя в лунном молоке, я буду вплетать в твои волосы ветры и украшать их звездами, я одену тебя в Млечную кисею и буду баюкать тебя, напевая волчью песнь. И мы будем только вдвоем. Я — начало всего женского — печали и любви, и ты — сама печаль, сама любовь!”
- Ступай, сестра! Я буду охранять тебя! — сказал на прощанье волк, — спасибо, что ты пела со мной. Я никогда еще не пел с человеком, которому по душе волчьи песни!
И чудесный сон пропал, лишь она вернулась в постель.
Утром, когда она вошла в комнату, где они трапезничали, Элиот, уже сидящий за столом, спросил:
- А вы не слыхали, Дорэн? Я уже спрашивал моих друзей, и они подтвердили, что сегодня ночью где-то совсем рядом страшно завывали волки.
Дорэн смутилась и сказала:
- Да, что-то такое было, но я крепко спала.
Опустив глаза, она увидела, что ступни ее испачканы землей.
Утром Рэдфорн проснулся оттого, что тоненький лучик солнца пытался достать его, щекоча ресницы. Рэдфорн взглянул на него и непонятная радость захлестнула его. Он увидел зеленеющие вдали за окном ели, голубую дымку небес, растворяющую снега на горизонте, искрящуюся белизну, укрывшую все вокруг, и солнце, зимнее, слепящее солнце. Воздух на улице должен быть чертовски свеж и душист.
-Проснулся, Джон-убийца великанов? — шутливо спросил его сидящий в кресле Джулиус, назвав его любимым героем детских сказок. Рэдфорн кивнул и, не смотря на раны, с удовольствием слегка потянулся. Он был весь в бинтах и примочках, и раны на удивление быстро заживали от хитрых лекарств Дорэн.
- Ну и напугал же ты нас всех, братец! Но самое главное — это... Хотя, чуть позже. Молчи, не болтай! Пусть горло отдыхает. А я должен принести лекарства. Я в них ничего не смыслю, но Гордон в них уже прекрасно разбирается. По мне, так они все одинаково противны на вкус и одинаково гадко пахнут. Но последствия, скажу тебе, просто потрясающие!
Рэдфорн улыбнулся и на память к нему пришел сон, виденный ночью. Причиной его воспоминания было приятное прикосновение нежных пальцев, убирающих со лба волосы, и голос, тихий, заботливый, спрашивающий о нем — кто это? Кажется, леди Дорэн. Его так и не появившаяся Валентина. Откуда она здесь? Почему она? Открыв глаза, он увидел склонившуюся над ним леди Дорэн, а рядом с ней почему-то Гвендолин. Почему он с ней, ведь это его, Рэдфорна, Валентина? Они улыбаются — над ним, что ли? Рэдфорн, вспоминая этот сон, почувствовал, что ему немного неприятно, что леди Дорэн улыбается и о чем-то говорит с его другом. И он подумал, что совершенно не обиделся бы, если бы леди Дорэн и впрямь оказалась бы сейчас рядом. В этот момент пришел Гордон и отвлек его от сна. Гордон вошел с очередным вонючим зельем.
- Приветствую вас, дружище! Чертовски рад видеть вашу улыбчивую физиономию! Как дела?
Рэдфорн улыбаясь сделал усилие, чтобы сказать:
- Все отлично, если не считать, что ваша физиономия куда улыбчивей моей, а это несколько задевает мое самолюбие, — но он не смог вымолвить ни слова. Губы его двигались, а звуки... Какое-то неопределенное стенание, но не более. На лице Рэдфорна отразилось замешательство.
- Что случилось, Рэдфорн? — с беспокойством спросил Гордон. Рэдфорн и сам хотел бы это знать. Он снова попытался сказать что-то, но ничего, кроме стонов и нечленораздельных звуков не получилось. Рэдфорн упрямо насиловал свои связки, язык, но... Все было тщетно. Он словно забыл, как делал раньше, извлекая слова и даже целые предложения приятным низким голосом, который можно было бы некоторым кокеткам назвать обворожительным.
Теперь на его лице была отражена такая гамма чувств, что Гордон подбежал к нему и взглянув в широко раскрытые от ужаса глаза друга, спросил:
- Боже мой, Рэдфорн, друг мой! Кажется вы... вы немы? Но вы хоть слышите меня?
Рэдфорн кивнул, но его взгляд, полный ужаса и непонимания, заставил Гордона отвести глаза. Но через мгновенье тот нашел, что сказать:
- Спокойно, Рэдфорн! Это еще не конец! Это не так страшно, как гнить в могиле, кормя жирных червей! От этого не умирают. Согласен, будет трудно, но... И потом, не известно, навсегда ли это? Может, это последствия ранения или удара и через несколько дней это пройдет? Не нужно относиться к этому, как к удару судьбы. Главное, что вы живы и вы с нами. А самое главное, что любить вас будут, я думаю, и глухим, и слепым, и безруким, и безногим, и бессильным, уж я-то знаю! И лишь остается только завидовать вам, да-да, не удивляйтесь, я искренне и по-хорошему завидую вам, что вас любят так, как не любят ни одного самого красивого, самого богатого, самого известного лендлорда или доблестного воина, поверьте мне, дружище! И не смейте переживать на эту тему! Время покажет. Хорошо?
Рэдфорн кивнул, совершенно обескураженный. Это Одри-то будет его так любить?! Казалось, еще немного, и он сорвется. Он попросил перо движением руки.
- Вы хотите написать?
Рэдфорн опять кивнул — что ему еще оставалось делать? Гордон достал перо, чернила и бумагу и аккуратно устроил все это на подносике у Рэдфорна на груди.
Рэдфорн нацарапал здоровой левой рукой: “Это ужасно! И я ни слова не понял из того, что вы сказали. Но лить слезы я не намерен. Друг мой, дайте мне лишь все обдумать и прийти в себя. Я хочу побыть один”.
Гордон прочел и сказал:
- Я оставлю вас, но лишь после того, как вы выпьете вот это. Перо и чернила рядом. Вот вам колокольчик. Если вы что-то пожелаете — немедленно звоните. Мы все рядом.
Гордон заставил выпить Рэдфорна густую вонючую жидкость и вышел.
Рэдфорн закрыл глаза. Мысли, обуревавшие его, были тяжелы. Так чудесно началось утро, обещая новую прекрасную жизнь. И вот он не хочет жить. Он родился в эпоху войны, длящейся уже тридцать лет. Он никогда не боялся ранений и стойко терпел страдания от множества оных, полученных в многочисленных равных и неравных схватках, правых и неправых. Но никогда он не задумывался о том, что может остаться безногим, безруким, безглазым, глухим, наконец, немым... И вот, он теперь не может говорить, выражать свои мысли, свои чувства... И нужен ли он такой теперь кому-нибудь? Уж конечно не Одри Дарнуэй! Больше всего на свете эта пышная красавица боялась выглядеть смешно, жить в нищете и терпеть неудобства из чувства долга. И он это прекрасно понимал. Но что об этом думать, когда ты молод, богат, красив, окутан славой, здоров и можешь доставить ей все радости и исполнить все ее капризы. Ведь может, он и любил ее. Тем более, она была одной из самых завидных невест Лондона, а он — он теперь из одного из самых завидных лондонских женихов превратился в калеку и настало самое время подумать, на что способна Одри при теперешнем положении дел. На самоотверженное терпение в доме калеки — вряд ли. И то, что сказал Гордон... Рэдфорн сомневался, что он прав. Уж Гордону ли не знать, что Одри никогда не станет любить, когда ей это не выгодно. И завидовать тут нечему.
В этот момент он услышал за дверью какие-то голоса и хотел было крикнуть, чтобы ему принесли воды, но... Он вспомнил про колокольчик и бешено встряхнул его. Тот жалобно тренькнул. Рэдфорн посмотрел на него. Бездушный кусочек металла, который и тот мог говорить своим язычком, хоть и на понятном только ему одному наречии. Рэдфорн с отчаяньем швырнул его в угол.
В тот же миг дверь распахнулась и на пороге, в ореоле распущенных, но по-мужски остриженных чуть ниже плеч огненно-рыжих волос, в светло-кофейном платье с отделкой цвета красного дерева появилась молодая женщина и, улыбаясь, подошла к нему, склонилась и произнесла:
- Я так счастлива, что вы живы, граф! Вы даже представить себе не можете! А это — ваше лекарство!
Рэдфорн в изумлении распахнул глаза — рядом с ним была Дорэн Грэфолк и значит ночью был не сон?
Он разжал губы, но лишь вздох был ей ответом.
- Ничего, Рэдфорн, это не самое страшное. Вы по-прежнему остались самым красивым и популярным мужчиной Уотфорда! Выпейте-ка эту дрянь.
Рэдфорн никак не мог понять, откуда она знает эту идиотскую историю, от которой умирал со смеху весь лагерь. Местные леди, простые девушки и гетеры, что “служили” в заведении мадам Жизель при лагере, безоговорочно объявили его самым красивым и популярным мужчиной Уотфорда абсолютно без всяких причин и поводов со стороны Рэдфорна, который про это и знать ничего не знал, так как не общался с девочками мадам. Две из девушек мадам Жизель даже подрались, отшлепав друг друга веерами, не поделив его. А сам Рэдфорн был немало удивлен столь пристальному вниманию к своей персоне, так как жизельских мамзелей даже и в глаза не видел.
- Никто в этом не виноват, Рэдфорн, если, конечно, отрицать существование Господа Бога. А если он есть, то это — его вина. И когда я его встречу на том свете, я дам ему такого тумака, что архангелы поперхнутся, а сам Бог трижды перевернется в воздухе, прежде чем вспомнит, что потерял свой нимб, прикрывающий его босую голову!
Рэдфорн никогда в жизни не слышал, чтобы леди так выражались, но эта манера шутить была ему почему-то знакома. И, не смотря на нервный срыв, он улыбнулся и поцеловав руку Дорэн, был согласен выпить любую вонючку, лишь бы она побыла с ним рядом.
К содержанию Глава 12
..