На протяжении многих миль дорога шла по плоской сухой поверхности, южному краю обширной Йоркской долины, которая тянется от болот Хамбера. Но даже по такой дороге Великая Армия продвигалась с трудом: восемь тысяч человек, столько же лошадей, сотни слуг, проституток, рабов на продажу - все должны были пройти этой дорогой. За Армией даже большие каменные дороги, построенные еще римлянами, превращались в грязные тропы, куда лошади погружались по брюхо. А когда Армия проходила по аллеям и окольным дорогам Англии, за ней оставалось только болото.
Бранд поднял свою по-прежнему перевязанную руку, и люди за ним - три экипажа, всего длинная сотня и еще пять человек - натянули поводья. Самые задние, последние воины Великой Армии, немедленно повернулись и стали всматриваться назад, в уже начинавшую тускнеть в вечерних сумерках осеннюю английскую местность.
Двое находившихся впереди внимательно всматривались в то, что лежит перед ними: грязная дорога шириной в четыре размаха рук уходит за поворот, вероятно, еще к одному ручью. Дальше, еще через несколько сотен ярдов, местность снова поднимается, по ней проходит дорога без живых изгородей по сторонам. Но вот перед ней, вдоль ручья, тянется пояс смешанного леса, большие дубы и каштаны качают пожелтевшей листвой на ветру, они подходят к самой дороге.
- Что думаешь, молодой маршал? - спросил Бранд, левой рукой потянув себя за бороду. - Возможно, ты своим одним глазом видишь дальше, чем другие двумя.
- Даже половиной глаза я кое-что могу увидеть, леворукий старик, - ответил Шеф. - Я вижу, что лошадиный помет на краю дороги уже перестал парить. Главная масса армии все дальше от нас. Мы движемся слишком медленно. Людям из Йоркшира вполне достаточно времени, чтобы зайти к нам за спину и оказаться и перед нами.
- И как ты бы поступил в этом случае, молодой оскорбитель Айвара?
- Приказал бы всем сойти с дороги и отойти вправо. Вправо, потому что от нас ожидают, что мы двинемся влево, прикрывая щитами бок, обращенный к деревьям и к возможной засаде. Спуститься к ручью. Когда спустимся, трубить в рога и скакать вперед, словно на приступ ограды. Если там никого нет, мы будем выглядеть глупо. Но если там засада, мы ее раздавим. И если делать это, то делать немедленно.
Бранд раздраженно покачал массивной головой.
- Ты не дурак, молодой человек. Это верное решение. Но такое решение принимает последователь твоего одноглазого покровителя, Отина, Предателя Воинов. Но это не решение карла Великой Армии. Мы здесь для того, чтобы подбирать отставших, следить, чтобы никто не попал в руки англичан. Змееглазый не хочет, чтобы в наш лагерь каждое утро подбрасывали головы. Люди начинают из-за этого волноваться. Им хочется думать, что каждый из них важен, что каждый убитый убит из-за основательной причины и его товарищи рано или поздно будут его разыскивать. Нам придется рискнуть и спускаться прямо по дороге.
Шеф кивнул и снял со спины щит, просунув руку в него, чтобы удобней держать за ручку с внутренней стороны. За ним слышался звон: сто двадцать человек готовили оружие и посылали лошадей вперед. Шеф понимал, что Бранд завел этот разговор, чтобы потренировать его, научить думать как предводитель. И не сердился, что его совет был отвергнут.
Но в глубине души он не мог подавить уверенность, что эти мудрые люди, эти искусные и опытные воины - витязь Бранд, Айвар Бескостный, сам несравненный Змееглазый - все они ошибаются. Ведут дело неверно. Они громили все царства, с которыми сталкивались, не только крошечные королевства восточных англов. И все равно он, Шеф, бывший тролл, убивший всего двух человек, никогда не стоявший в боевой линии, уверен, что есть способ лучшей организации армии и боевых действий.
Видел ли он его в своих видениях? Послано ли ему это знание богом-отцом из Валгаллы - Отином Изменником, Богом Повешенных, Предателем Воинов, как косвенно продолжает намекать Бранд?
И все равно, думал Шеф, если бы я был действительно маршалом армии, я приказывал бы по шесть раз в день останавливаться и дуть в трубы, чтобы все ушедшие вперед и отставшие знали, где я нахожусь. И не двинулся бы дальше, пока не услышал бы ответные трубы.
А еще лучше, чтобы все знали, в какое время ждать труб. Но как это сделать, когда отряды не видят друг друга? А как черные монахи в своих монастырях знают, когда начинать службу? Шеф размышлял над этой проблемой, пока лошадь спускалась между деревьями и тень начала закрывать дорогу. Снова и снова в эти дни голова его начинала кружиться от мыслей, идей, трудностей, решения которых, кажется, не знает мудрость его времени. У Шефа чесались пальцы от желания снова взять молот, поработать у горна. Ему казалось, что он смог бы выковать решение на наковальне, вместо того чтобы снова и снова напрягать свой мозг.
Впереди на дороге показалась фигура. Она повернулась, услышав топот лошадей, но тут же вернула меч на место, узнав появившихся.
- Я Стуф, - сказал человек, - из отряда Хумли, с Райба.
Бранд кивнул. Маленький отряд и не очень хорошо организованный. В таком отряде человеку позволят отстать, отколоться и не подумают спросить, что с ним, пока не будет уже поздно.
- Моя лошадь захромала, и я отстал. Потом решил отпустить лошадь и идти своим ходом.
Бранд снова кивнул.
- У нас есть запасные лошади. Я тебе дам одну. Это будет тебе стоить марку серебра.
Стуф открыл рот, собираясь торговаться, как всегда торгуются при покупке лошади, потом закрыл его, видя, что Бранд сделал свои людям знак двигаться дальше. Схватил повод лошади, которую вел Бранд.
- Твоя цена высока, - сказал он. - Но, наверно, сейчас не время спорить. Вокруг англичане. Я чую их запах.
И когда он сказал это, Шеф краем зрения уловил движение. Ветка шевельнулась. Нет, все дерево изогнулось дугой, стали видны веревки, привязанные к его вершине, когда их натянули. И чуть позже движение вдоль всей линии отряда.
Шеф поднял щит. Удар, острие стрелы вонзилось в мягкую древесину липы в дюйме от его руки. Сзади крики, ржут и лягаются лошади. Сам Шеф уже соскочил с лошади и укрылся за ее шеей, теперь тело животного между ним и засадой. Мгновенно, гораздо быстрее, чем можно описать словами, мозг его регистрировал сразу десяток событий.
Это дерево подрублено после того, как прошла Великая Армия. Арьергард отстал даже больше, чем они считали. Нападение происходит слева: нападающие хотят оттеснить их в лес справа. Вперед через упавшее дерево нельзя, назад, где кричат люди и бьются лошади, нельзя. Делать нужно то, чего меньше всего ожидают!
Шеф прикрылся щитом, обогнул свою лошадь спереди и побежал прямо по крутому склону слева от дороги, держа в руке копье. Один прыжок, два, три - не останавливаться, чтобы не соскользнуть вниз. Наспех устроенная баррикада из ветвей и лицо над ней, англичанин достает стрелу из колчана. Шеф пробил копьем баррикаду на уровне паха и увидел, как лицо исказилось от боли. Поворот, рывок назад, вытащить противника из-за баррикады. Шеф вогнал острие копья в землю и перемахнул через тело и ветви. Сразу развернулся и ударил других сидящих в засаде, сначала с одной стороны, потом с другой.
Неожиданно он понял, что горло у него саднит от крика. Кто-то ревел гораздо более громко: Бранд внизу на тропе, он не может сражаться одной рукой, но направляет ошеломленных викингов на откос и в брешь, проделанную Шефом. Только что десяток фигур теснил Шефа, и он отбивался, яростно махая мечом во все стороны. В следующее мгновение его подтолкнули локтем, он споткнулся, по обе стороны оказались воины в кольчугах, и англичане стали торопливо пятиться, потом повернулись и откровенно побежали.
Крестьяне, подумал Шеф. Кожаные куртки, охотничьи луки и садовые ножи. Привыкли гнать борова, а не сражаться с людьми. Если бы викинги отступили в лес, как ожидали крестьяне, они оказались бы во власти сетей и ям-западней, там они беспомощно ждали бы, пока их добьют копьем. Но эти англичане не воины, они не умеют стоять на месте и обмениваться ударами.
Нет смысла преследовать их в лесу. Викинги осмотрелись, прикончили тех, кого успели захватить, проверили, чтобы никто не смог выжить и рассказать об этом дне. Шеф почувствовал, как жесткая рука ударила его по спине.
- Ты правильно поступил, парень. Никогда не стой неподвижно, когда попадешь в засаду. Всегда беги от нее - или наоборот, прямо навстречу. Но откуда ты об этом знаешь? Может, Торвин и прав относительно тебя.
Бранд потрогал подвеску у себя на шее и снова начал выкрикивать приказы, торопить своих людей. Они сняли упряжь с мертвых или раненых лошадей, торопливо осмотрели десять-двенадцать раненых, перебрались через упавшее дерево.
- На таком удалении, - сказал Бранд, - их короткий лук может пробить кольчугу. Но только кольчугу. Войти в тело стрела уже не может. Луки и стрелы еще никогда не выигрывали схватку.
Отряд поднялся по склону с другой стороны маленького ручья и вышел из леса на свет ясного осеннего дня.
Что-то лежит на дороге перед ними. Какие-то существа. Отряд подошел ближе, и Шеф понял, что это воины Армии - двое, отставшие, как Стуф, одеты в потрепанное домотканое шерстяное грубое сукно, как большинство солдат. Но что-то еще было в них, что-то такое, что он уже видел...
С тем же самым шоком узнавания, что он испытал в Эмнете, Шеф понял, что эти люди слишком маленькие. Руки у них отрублены по локти, ноги по колено. Запах горелого мяса показывал, почему они еще живы. Ибо они живы. Один из них приподнял голову с земли, когда всадники приблизились, увидел гневные пораженные лица.
- Берси, - сказал он. - И Скули из отряда Лысого. Fraendir, vinir, сделайте то, что должны. Дайте нам смерть, достойную воина.
Бранд развернул лошадь, лицо его посерело, левой рукой он извлек кинжал. Осторожно потрепал лицо живого мертвеца правой перевязанной рукой, выпрямил его, одним ударом вогнал кинжал за ухом. Сделал то же со вторым, который лежал в милосердном беспамятстве.
- Оттащите их с дороги, - приказал он, - и поехали дальше. Хеймнары, - добавил он, обращаясь к Шефу. - Интересно, кто их научил этому.
Шеф не ответил. Далеко впереди, освещенные последними лучами солнца, которое теперь светило почти горизонтально сквозь разрыв в облаках, он увидел желтые каменные стены, множество домов на небольшом холме, дым, поднимающийся из тысяч труб. Он уже видел это раньше. Еще один момент узнавания.
- Эофорвич, - сказал он.
- Йоврвик, - повторил стоявший рядом викинг, пытаясь справиться с непривычными звуками.
- В ад все это! - сказал Бранд. - Зови просто Йорк.
После наступления темноты жители города со стен смотрели на бесчисленные мерцающие огни костров Великой Армии. Они стояли на круглом бастионе в юго-восточном углу старого внушительного квадрата римской крепости; когда-то здесь размещался шестой легион, державший в страхе весь север. За ними, в пределах трехсотдвадцатиакрового защищенного пространства, возвышался собор святого Петра, когда-то самое известное сосредоточение ученых всего северного мира. За стенами располагались также помещения короля, дома сотни вельмож, тесные казармы их танов и наемников. А также кузницы, арсеналы, оружейные мастерские, кожевенные мастерские - вся опора власти. За пределами стен большой город со складами и причалами на берегу Узы. Но он неважен. Все, что важно, внутри стен. Старая крепость, некогда римская колония, а также вторая стена, ограждавшая площадь за рекой, где селились отставные легионеры. Они тоже огородили себя стеной - по обычаю и чтобы уберечься от мятежей местных жителей.
Король Элла мрачно смотрел на бесчисленные огни. Рядом с ним стоял могучий Гутред, капитан его гвардии. Чуть дальше архиепископ Йорка Вульфхир в своей пурпурно-белой мантии, около него черная фигура дьякона Эркенберта.
- Не удалось их задержать, - сказал Элла. - Я думал, они застрянут в болотах Хамбера, но они прошли. Я надеялся, им не хватит припасов, но, похоже, они и с этим справились.
Он мог бы добавить, что надеялся на то, что их остановит отчаянное нападение короля Эдмунда и восточных англов, о котором уже так много рассказывают. Но эта мысль вызывала холодок у него в сердце. Все рассказы заканчивались описанием мучительной смерти короля. И Элла знал - знал с того самого момента, как Рагнарсоны высадились в Англии, - что то же самое или еще худшее они припасли для него. Эти восемь тысяч людей, сидящих у костров, пришли за ним. Если он убежит, они пойдут за ним. Если спрячется, они предложат награду за его тело. Вульфхир, даже Гутред могут надеяться пережить поражение. Элла знал, что должен победить Армию или умереть.
- Они потеряли много людей, - сказал дьякон Эркенберт. - Даже крестьяне пытались их задержать, отрезали арьергард и отряды, направленные для грабежа. Они уже потеряли сотни солдат, может, тысячи. Все наши люди поднялись на защиту.
- Верно, - согласился Гутред. - Но вы знаете, чему мы этим обязаны.
Все повернулись и посмотрели на странное сооружение в нескольких ярдах от них. Это был плоский ящик, с длинными ручками, так что его можно было переносить как носилки. Между одной парой ручек проходила деревянная ось, и на нее насажены колеса. Ящик можно и перевозить по земле. В ящике тело человека. Сейчас ящик поставлен вертикально, и этот человек, как и все остальные, может заглянуть за стену. Большую часть его веса принимает на себя широкий ремень, проходящий по груди и под мышками. Человек упирается перевязанными остатками ног.
- Я послужил предупреждением, - сказал Вульфгар. Его низкий гулкий голос поразительно не соответствовал укороченному телу. - И когда-нибудь послужу и мщением. За все, что эти язычники сделали со мной.
Ему никто не ответил. Все знали, какое впечатление производило появление изувеченного тана, как он почти триумфально проехал перед Армией, останавливался в каждой деревне, рассказывал крестьянам, что ждет их и их женщин.
- Ну и что хорошего нам принесли все их набеги? - горько спросил король Элла.
Гутред задумчиво сморщился.
- Это их не замедлило. И не принесло большие потери. Заставило держаться теснее. Может, даже укрепило их. Их все еще восемь тысяч.
- Мы можем выставить в полтора раза больше в поле, - сказал архидьякон Эркенберт. - Мы не восточные англы. Две тысячи мужчин воинского возраста в одном Эофорвиче. И мы сильны поддержкой Небесного Воинства.
- Не думаю, чтобы этого было достаточно, - медленно ответил Гутред. - Не говоря, конечно, о Небесном Воинстве. Легко сказать, что у нас соотношение три к двум. Но в схватке на ровном месте всегда один на один. У нас есть витязи, не хуже их, но их недостаточно. Если мы выйдем против них, проиграем.
- Значит, мы не выйдем против них?
- Мы остаемся здесь. Они должны прийти к нам. Пусть попробуют подняться на стены.
- Они уничтожат нашу собственность! - воскликнул Эркенберт. - Перебьют скот, уведут молодежь, срубят фруктовые деревья. Сожгут урожай. И еще хуже. Церковные налоги не выплачиваются с Михайлова дня и теперь уже не будут выплачены. У крестьян деньги есть - в кошельках или зарытые в землю, но если они увидят, что их господа заперлись за стенами, разве станут они платить?
Он театрально поднял руки.
- Это будет катастрофой! По всей Нортумбрии дома Господа разрушатся, слуги Господа умрут с голоду.
- Из-за потери годового налога не умрут, - сказал Гутред. - Сколько у вас есть добра в соборе?
- Есть другое решение, - сказал Элла. - Я предлагал его раньше. Мы можем заключить с ними мир. Предложим им дань - назовем это вирой за их отца. Дань должна быть большой, чтобы привлечь их. Но на каждого человека в Армии приходится по десять хозяйств в Нортумбрии. Десять хозяйств крестьян могут подкупить карла. Десять хозяйств танов подкупят их командиров. Некоторые могут не согласиться, но если мы сделаем предложение публично, остальные заставят их подчиниться. Мы попросим у них год мира. И за этот год - потому что они придут снова - мы выучим каждого мужчину воинского возраста в королевстве так, что он сможет встать против Айвара Бескостного или самого дьявола. И тогда мы выйдем сражаться с ними три против двух. А, Гутред? Или один на один, если придется.
Могучий капитан заинтересованно хмыкнул.
- Храбрые слова, господин, и хороший план. Мне это нравится. Трудность в том... - Он вытащил из-за пояса длинный кошелек и высыпал содержимое на ладонь. - Посмотри на это. Несколько добрых серебряных шиллингов, которые я получил за проданную на юге лошадь. Остальное подделка чеканки нашего архиепископа - в основном свинец, если не медь. Не знаю, куда делось все серебро, у нас его было много. Но уже двадцать лет как на севере его становится все меньше и меньше. Мы пользуемся монетами архиепископа, но южане их не принимают; на них ничего нельзя купить. И можете быть уверены, что Армия их тоже не примет. А предлагать им зерно или мед нет смысла.
- Но они здесь, - ответил Элла. - Мы должны найти то, что они захотят взять. У церкви должны быть запасы золота и серебра...
- Ты хочешь отдать церковные сокровища язычникам, откупиться от них! - воскликнул Эркенберт. - Вместо того чтобы сразиться с ними, как требует твой христиански долг? Это святотатство, осквернение церкви! Если крестьянин крадет ничтожную серебряную пластинку в самом бедном из божьих домов, с него живьем сдирают кожу и прибивают к воротам церкви. А то, что ты предлагаешь, в тысячу раз хуже!
- При одной мысли об этом твоя бессмертная душа в опасности! - подхватил архиепископ.
Эркенберт шипел, как гадюка:
- Не для этого мы сделали тебя королем.
Голос хеймнара Вульфгара перекрыл их.
- И ты забываешь, с кем имеешь дело. Это не люди. Это порождение ада - все они. Мы не можем договариваться с ними. Не можем терпеть, чтобы они стояли тут месяцами, мы должны их уничтожить... - Пена показалась на его бледных губах, он поднял обрубок руки, чтобы вытереть ее. - Господин король, язычники не люди. У них нет души.
Шесть месяцев назад, подумал Элла, я повел бы войско нортумбрийцев в бой. Они и сейчас ждут от меня этого. Если я отдам другой приказ, меня назовут трусом. Никто не пойдет за трусом. Эркенберт ясно дал понять: если я не буду сражаться, они вернут на престол этого придурка Осберта. Он все еще скрывается где-то на севере. И пойдет в бой, храбрый дурак.
Но Эдмунд показал, что происходит, когда вступаешь с ними в открытую схватку, даже если захватишь их врасплох. Если мы будем действовать в старом стиле, я знаю, мы проиграем. Мы проиграем, и я умру. Я должен сделать что-то другое. Что-то такое, что примет Эркенберт. Но открытое предложение дани он не примет.
- Мы останемся в осаде и постараемся ослабить их. Гутред, проверь оборону и продовольствие, отошли все бесполезные рты. Господин архиепископ, мне говорили, что в твоей библиотеке есть книги, написанные римлянами об искусстве ведения войны, особенно об осадах. Поищи в них, что может нам помочь уничтожить викингов.
Он повернулся, сошел со стены, за ним Гутред и свита; ящик Вульфгара повернули и унесли два крепких тролла.
- Восточноанглский тан прав, - прошептал Эркенберт архиепископу. - Мы должны убрать этих варваров, прежде чем они помешают нам собрать налоги и соблазнят наших троллов. И даже дворян. Я уже знаю, кто соблазнится первым и решит, что может обойтись без нас.
- Посмотри книгу Вегеция, - ответил архиепископ. - Она называется "De Re Militari", "О военном искусстве". Я не знал, что наш господин так образован.
- Он четыре дня не отходит от горна, - заметил Бранд. Он, вместе с Торвином, Хундом и Ингульфом, стоял на небольшом холме в нескольких ярдах от горящего в кузнице огня. Викинги нашли эту кузницу с большим запасом древесного угля в деревне Осбалдвич, в нескольких милях от Йорка. Шеф сразу занял ее, потребовал людей, железа и топлива. Четверо смотрели на него через широко раскрытые двери.
- Четыре дня, - повторил Бранд. - Почти не ест. И не стал бы спать, если бы его помощники не сказали ему, что им-то спать нужно, и потребовали, чтобы на ночь прекращались удары молота.
- Ему это как будто не принесло вреда, - сказал Хунд.
Действительно, его друг, который по-прежнему думал о себе как о мальчике, юноше, решительно изменился за прошедшее лето. По стандартам Армии, в которой было множество гигантов, он не стал массивен. Но в нем не осталось никакой лишней плоти. Шеф разделся по пояс на холодном ветру английского октября. Он расхаживал вокруг горна, наносил точные удары по чему-то маленькому и тонкому, переворачивал клещами раскаленный металл, покрикивал на своих помощников с ошейниками рабов, чтобы они сильнее раздували меха, и мышцы двигались в его теле так, словно они расположены сразу под кожей, без капли жира или других прослоек. Быстрый рывок, металл шипит в бадье, другой кусок выхвачен из огня. Каждый раз как он шевелился, разные мышцы гладко скользили одна рядом с другой. В красном огне горна он казался бронзовой статуей древности.
Но красоты древних статуй у него не было. Даже при свете огня горна виден был пустой запавший правый глаз. На спине отчетливо выделялись следы бича. Мало кто в Армии решился бы так беззаботно показывать эти метки.
- Может, не принесло вреда телу, - ответил Торвин. - О мозге не могу говорить. Вы знаете, что сказано в предании о Волунде:
Он сидел, он не спал, он бил молотом,
Всегда делал проклятую работу Нитхада.
- Не знаю, какую хитроумную штуку придумал наш друг. И для кого он ее делает. Надеюсь, ему повезет больше, чем Волунду, он больше преуспеет в достижении желания своего сердца.
Ингульф обратился к другой теме.
- А что он сделал за эти четыре дня?
- Прежде всего это. - Торвин показал остальным шлем.
То, что он держал в руке, не было похоже на виденные ими шлемы. Слишком велик, с выпуклостями, как голова гигантского насекомого. Вокруг кромка, заостренная впереди, как бритва. В передней части забрало, от него отходят металлические прутья, защищающие щеки. Шею закрывает сплошная металлическая пластина.
Еще белее удивительная внутренность. Внутри кожаная прокладка, подвешенная на полосах. Когда надеваешь шлем, голова покрыта кожей, но металл ее не касается. Под подбородком широкая лента с пряжкой прочно держит шлем на голове.
- Никогда такого не видел, - сказал Бранд. - Удар по металлу не дойдет до черепа. Но все же я скажу, что лучше вообще не получать удар.
Пока они разговаривали, гром в кузнице прекратился. Шеф начал осторожно соединять мелкие куски металла. Потом вышел наружу, улыбающийся и вспотевший.
Бранд возвысил голос.
- Я говорю, молодой человек, не вовремя будящий воинов, что если ты избежишь удара, то шлем вообще не понадобится. И что, во имя Тора, такое ты держишь?
Шеф снова улыбнулся и поднял странное орудие. Держал его горизонтально, на ладони, в том месте, где дерево соединяется с металлом.
- И как это называется? - спросил Торвин. - Копье, которое рубит? Топор с древком копья?
- Ублюдок от топора с плугом, - предположил Бранд. - Не вижу, как им можно пользоваться. Шеф взял все еще забинтованную руку Бранда и осторожно завернул рукав. Приложил свою руку к руке друга.
- Хороший ли я мечник? - спросил он.
- Плохой. Никакой подготовки. Талант есть.
- А если бы у меня была подготовка, я смог бы выстоять против такого, как ты? Никогда. Посмотри на наши руки, твоя вдвое толще моей. А я ведь не слабый человек. Но у меня другая фигура, твоя фигура подходит для мечника и еще больше для топорника. Ты взмахиваешь оружием, как мальчишка, сражающийся с тростником палкой. Я этого не могу сделать. Поэтому если мне придется стоять против такого бойца, как ты... А однажды придется. Против Мюртача, может быть. Или кого похуже.
Все молча кивнули.
- Я должен уравнять шансы. С помощью этого... - Шеф начал медленно вращать оружие. - Я могу бить вперед. Я могу рубить справа. Могу ударить слева, не переворачивая оружие. Могу перевернуть другим концом. Могу использовать обе руки. Мне не нужен щит. И что прежде всего, удар этим оружием по силе равен удару Бранда, а после такого мало кто выживет. - Но у тебя открыты руки, - сказал Бранд.
Шеф сделал знак, и нервно приблизился англичанин от горна. Он держал два металлических предмета. Шеф взял их и передал.
Это были металлические перчатки, прокладка из кожи, на ладонях кожа, а сверху длинные металлические пластины, закрывающие руку до локтя. Но самое поразительное в них, заметили зрители, когда пригляделись, это то, как двигался металл. На каждом пальце пять пластинок, каждая соединяется с другими маленькими заклепками. Более массивные пластины прикрывали обратную сторону ладони, но они тоже двигались. Шеф надел перчатки и медленно согнул пальцы, обхватил ими древко оружия.
- Они похожи на чешую дракона Фафнира, - сказал Торвин.
- Фафнир был поражен снизу, в брюхо. Я надеюсь, меня будет труднее убить. - Шеф отвернулся. - У меня есть еще дела. Я бы и половины не сделал, если бы не Халфи. Он хороший мастер по коже, хотя за мехами работает медленно.
Сделав знак англичанину встать на колени, Шеф принялся возиться с его ошейником.
- Вы скажете, что нет смысла освобождать его, потому что кто-нибудь тут же снова его поработит. Но я ночью проведу его за сигнальные огни Армии, а его хозяин закрыт в Йорке. Если у него есть здравый смысл и удача, он убежит, убежит далеко и никогда не будет пойман.
Англичанин смотрел, как Шеф осторожно разгибает ошейник.
- Вы язычники, - сказал он, не понимая. - Священник сказал, что вы не знаете милосердия. Вы обрубили руки и ноги тану - я его видел! Как ты можешь освободить меня, если церковь держала меня в рабстве?
Шеф поднял его. Ответил по-английски, а не по-норвежски, как говорил раньше.
- Люди, искалечившие тана, не должны были этого делать. Но я не буду говорить о христианах и язычниках. Скажу только, что злые люди есть везде. Могу дать тебе только один совет. Если не знаешь, кому доверять, верь человеку, который носит такое. - Он указал на четверых наблюдателей, которые, следя за его словами, молча показали свои подвески: молот у Бранда и Торвина, яблоко Идунн у двух лекарей, Хунда и Ингульфа. - Или другие похожие. Может быть лодка Ньорта, молот Тора, пенис Фрея. Не могу пообещать, что они тебе помогут. Но они будут обращаться с тобой, как с человеком, а не как с лошадью или телкой.
- Но ты такого не носишь, - сказал Халфи.
- Еще не знаю, какой мне носить.
Вокруг нормальный шум лагеря сменился гулом, распространялась новость, слышались крики, воины перекрикивались друг с другом. Появился один из людей Бранда с широкой улыбкой на бородатом лице.
- Кончаем! - закричал он. - Ярлы, и Рагнарсоны, и Змееглазый прекращают грабежи окрестностей, перестают размышлять и почесывать задницы. Завтра мы идем на стену! Пусть берегутся женщины и девушки!
Шеф мрачно посмотрел на него, не находя в его словах ничего веселого.
- Мою девушку звали Годива, - сказал он. - Это значит "Божий дар". - Он натянул перчатки, задумчиво взвесил в руке алебарду. - Назову это "Местью тролла", местью раба. Однажды она отомстит за Годиву. И за других девушек.
2
В сером утреннем свете Армия начала движение по узким уставленным лачугами улицам внешней части Йорка. Все три главные моста через Узу прикрывались стенами старой колонии на южном берегу реки, но для искусных плотников и топорников викингов это не было преградой. Они снесли несколько домов и ближайшую церковь, разобрали их на бревна и перебросили через Узу рядом с лагерем широкий мост. Армия прошла по нему и теперь, как прилив, накатывалась на желтые стены сердца города. Она не торопилась, не слышны были выкрики команд, все восемь тысяч человек, за исключением нескольких экипажей, оставленных для охраны лагеря, двигались к цели.
Они шли по узким улицам, время от времени от них отделялись небольшие группы, взламывали двери и ставни. Шеф повернул голову, повернул неуклюже, потому что еще не привык к тяжести шлема, и, глядя на Бранда, вопросительно поднял бровь. Тот мирно ехал рядом с ним, сгибая и разгибая руку, с которой только что сняли повязку.
- Дураки есть повсюду, - заметил Бранд. - Беглецы говорят, что король приказал несколько дней назад очистить это место, мужчин забрали в крепость, остальных куда-то в холмы. Но всегда найдется кто-то, кто думает, что пронесет, ничего не случится.
И как бы подтверждая его слова, впереди послышался шум: голоса, женский крик, звук неожиданного удара. Из двери показались, широко улыбаясь, четверо мужчин, между ними дергалась и вырывалась грязная неряшливая молодая женщина. Воины останавливались и обменивались шутками.
- Ослабеешь перед битвой, Тости! Лучше съешь оладью, силы сбережешь.
Один из мужчин задрал платье девушки на голову, зажав ее руки как в мешке. Еще двое грубо схватили ее за голые ноги и развели их. Настроение проходящих менялось. Многие останавливались и смотрели.
- Место для меня найдется, когда кончите, Скукул?
Железные перчатки Шефа сжали древко "Мести тролла", и он повернулся к дергающейся, напрягающейся группе. Огромная рука Бранда легла ему на плечо.
- Оставь это, парень. Если начнется драка, она точно будет убита. В легкие цели всегда попадают первыми. Оставь их, может быть, они ее потом отпустят. Им нужно сражаться, поэтому долго они не провозятся.
Шеф неохотно отвернулся и двинулся дальше, стараясь не слышать доносящиеся сзади звуки - а по мере того как они шли, звуки и с других сторон. Он понял, что город напоминает поле осенью. Оно кажется пустым, но когда жнец проходит по нему с серпом, оставляя все меньший и меньший квадрат несжатой пшеницы, все более заметными становятся обитатели, встревоженные, испуганные, убегающие от голосов и лезвий. Им нужно было уходить, когда им приказывали, говорил себе Шеф. А король должен был проверить. Есть ли разумные люди в этом мире?
Дома кончились, перед ними оказалось пустое пространство из затвердевшей грязи и булыжников, а ярдах в восьмидесяти желтые каменные стены, построенные римлянами. Бранд и его спутники, выйдя из улицы, посмотрели на верх стены, где двигались фигуры. Оттуда слышались окрики. Свист в воздухе, стрела впилась в стену мазанки. Еще одна, и викинг выругался, глядя на торчащую из бедра стрелу. Бранд протянул руку, вырвал стрелу, осмотрел ее, отбросил.
- Ранен, Арнтор?
- Нет, пробила только кожу. Шесть дюймов повыше, и отразилась бы от куртки.
- Значит, не пробила. Не смотрите на этих парней. Иногда они попадают в глаз, - сказал Бранд.
Шеф двигался вперед, стараясь по примеру остальных не обращать внимания на свист и звуки глухих ударов.
- Вы такое делали раньше? - спросил он.
Бранд остановился, приказал остановиться своим спутникам, повернулся к стене и быстро присел на корточки.
- Не могу сказать, что я делал. Не в таком масштабе. Но сегодня мы делаем только то, что нам приказывают. Рагнарсоны говорят, что у них есть план и мы возьмем город, если каждый нажмет в нужное время и в нужном месте. Подождем и посмотрим.
- Если кто и знает, что делает, так это они. Знаешь, их старик, их отец Рагнар, однажды пытался взять город франков - о, это было, должно быть, лет двадцать назад. Париж, так он назывался, этот город. С тех пор Рагнарсоны много думали о городах и каменных стенах. Но от какой-нибудь крепости в Килкенни или Мите до этого далеко. Мне интересно, как они это сделают.
Шеф оперся на свою алебарду и осмотрелся. Прямо перед ним каменная стена с парапетом, на ней люди, они больше не тратят стрелы, потому что армия остановилась на краю расчищенного пространства, но явно готовы к стрельбе при продвижении вперед. Удивительно, подумал Шеф, на какое небольшое расстояние можно выстрелить даже с такой высокой стены. Люди на верху тридцатифутовой стены недосягаемы. Однако они буквально ничего не могут сделать наблюдающим. В пятидесяти ярдах ты в опасности, в десяти - почти наверняка мертв. А в восьмидесяти можешь стоять открыто и спокойно готовиться.
Он внимательней посмотрел на стену. Слева, в двухстах ярдах, она заканчивалась круглой выступающей башней, с которой можно стрелять вдоль стены, по крайней мере на дальность полета стрелы. За башней местность понижается к коричневой мутной Узе, и сразу на другом берегу деревянная ограда, она охраняет выходящий к реке край колонии, - Мэристаун, как называют местные. На ограде тоже люди, они с беспокойством смотрят на приготовления таких близких теперь язычников.
Армия ждала, стояла перед стеной по шесть-восемь человек в ряд, растянувшись на пятьсот ярдов в длину. Еще больше оставалось на улицах и переулках. Пар дыхания поднимался в воздух. Тусклый металл, темная ткань и кожа, лишь кое-где ярко блестят щиты. Воины спокойны и уверены, они напоминают работников, ждущих приказа хозяина.
Из центра ожидающих рядов, ярдах в пятидесяти-шестидесяти справа от Шефа, послышались звуки рога. Шеф понял, что нужно смотреть на ворота в центре стены. От них отходит широкая улица, она теперь мало заметна в грязи и обрушенных мазанках, но совершенно очевидно, что это главная дорога из города на восток. Сами ворота новые, не работы римлян, очень массивные. Из высушенные дубовых стволов, высотой с башни по обе стороны от ворот. А петли - самые большие железные предметы, какие могли сковать английские кузнецы.
Но все же дерево слабее камня. Против ворот стояли теперь четверо Рагнарсонов. Шеф разглядывал самого высокого из них. Рядом со своими могучими братьями он кажется почти хрупким. Айвар Бескостный. Одет по такому случаю в развевающийся алый плащ, брюки цвета травы под длинной кольчугой, щит и шлем украшены серебром. Он остановился и под одобрительные крики помахал своим ближайшим сторонникам. Снова затрубил рог, и англичане со стен ответили градом стрел, те свистели в воздухе, ударялись о щиты, отскакивали от кольчуг.
На этот раз махнул рукой Змееглазый, и неожиданно сотни людей, отборные войска Рагнарсонов, двинулись вперед. Первая линия несла щиты, не обычные круглые, какими пользуются в схватке, а большие прямоугольные, способные закрыть тело от шеи до ног. Они пробежали вперед сквозь дождь стрел и остановились, образуя V, нацеленное на ворота. Второй и третий ряд составляли лучники. Они пробежали вперед, укрылись за щитами и начали стрелять. Теперь начали падать люди с обеих сторон, с простреленным горлом или головой. Шеф видел, как падают воины, на этот раз стрелы пробивали кольчугу и впивались в тело. От рядов викингов начал отделяться и двигаться назад ручеек раненых.
Но задача этих нападающих - только очистить парапет на стене.
Из улицы показалась гордость Рагнарсонов. Шеф, гладя, как она выдвигается из-за рядов, в первое мгновение увидел огромного кабана. Ноги тех, кто тащил его изнутри, не были видны. Двадцати футов длиной, он с обеих сторон был закрыт перекрывающими друг друга щитами, и крышу тоже образовали щиты.
Внутри в своей раме раскачивался на железных цепях ствол дуба. Пятьдесят человек, отобранных за свою физическую силу, тащили его, налегали на восемь колес размером вдвое больше тележных. Впереди торчал железный конец тарана. Он громоздко продвигался вперед, а воины с обеих сторон закричали и тоже побежали вперед, не обращая внимания на стрелы англичан. По обе стороны от тарана шли Рагнарсоны, они отсылали людей назад и старались выстроить их в колонну. Шеф мрачно посмотрел на мелькающие шафрановые пледы. Там Мюртач, его длинный меч еще висит на боку, он тоже машет руками и кричит.
- Что ж, это план, - сказал Бранд. Он по-прежнему не потрудился встать. - Таран пробьет ворота, и мы все войдем.
- А сработает?
- Мы для того и сражаемся, чтобы проверить.
Теперь таран находился в двадцати ярдах от ворот, на одном уровне с самыми передними лучниками, люди, толкавшие его, все ускоряли свой бег. На парапете появились люди, и стрелки викингов выпустили шквал стрел. Опустили луки, а со стены на таран полетели огненные стрелы, вонзались в дерево.
- Не подействует, - заметил Бранд. - Где-нибудь в другом месте, но не в Англии. После жатвы? Это дерево надо сутки сушить у огня, чтобы оно загорелось.
Огни шипели и гасли. Таран уже у самых ворот, он все ускоряется, но вот его продвижение закончилось ударом. Пауза, воины оставили веревки, за которые тянули таран, и подошли к ручкам самого тарана. Начали раскачивать ствол подвешенный на железных цепях. Он двинулся вперед под давлением сотни рук и инерцией самого ствола. Ворота задрожали.
Шеф понял, что всех уже охватило возбуждение битвы. Даже Бранд вскочил, и все начали продвигаться вперед. Сам он оказался на десять ярдов ближе к стене. На парапете никакого движения, огненные стрелы больше не летят.
Теперь все внимание обеих сторон сосредоточилось на воротах. Свирепый боров зашевелился, люди оттягивали ствол назад. Еще один рывок, удар, грохот которого перекрыл даже крики тысяч глоток, ворота снова задрожали. Что делают англичане? Если они позволят борову продолжать наносить удары, ворота скоро разобьются и Армия ворвется в крепость.
На башнях по обе стороны от ворот появились головы, на них обрушился залп стрел. Каждый человек - должно быть, там собрались самые сильные люди, - нес булыжник, поднимал его над головой и бросал вниз, в щиты, прикрывающие таран. В такую цель невозможно не попасть. Щиты трещали и раскалывались. Но продолжали держаться на месте. Они были приколочены с наклоном, и камни скатывались по этому наклону.
Происходило что-то еще. Теперь Шеф стоял ближе, сразу за лучниками Рагнарсонов, за теми, кто подносит им груды стрел. Что это? Веревки. На обеих башнях видны веревки, много веревок, и люди на башнях, оставаясь вне пределов выстрелов, тянут за них. Поле зрения Шефа пересек Рагнарсон - кажется, Убби, - он кричал на людей, посылая их вперед. Велел бросать копья в башни. Бросать с более близкого расстояния. Кое-кто послушался и подбежал ближе, но немногие. Это бросок вслепую, а копья стоят недешево. Веревки натянулись.
Над краем ворот появился какой-то предмет, он медленно приближался к краю. Столб. Каменный столб еще римских времен, спиленный с обоих концов. Если он упадет с тридцати футов, никакая рама не выдержит.
Шеф передал "Месть тролла" Бранду и побежал вперед, нечленораздельно что-то выкрикивая. Люди внутри тарана не видели, что делается у них над головами, однако другие видели. Но беда в том, что никто не знал, что делать. Когда Шеф добежал до тарана, несколько человек начали кричать, что нужно бросить ручки, снова взяться за веревки и оттащить все сооружение назад, в безопасность. Другие звали Мюртача и его товарищей, чтобы те помогли тащить. Но тут усилилась стрельба из луков, воздух заполнился свистом и глухими ударами. И на этот раз дальность позволяла наносить смертельные раны.
Шеф оттолкнул одного, другого, нырнул под крышу тарана сзади. Внутри невыносимо пахло потом, воздух был спертый от тяжелого дыхания, пятьдесят героев пыхтели от усилий, некоторые уже взялись снова за веревки, другие отворачивались от массивного ствола.
- Нет! - изо всех сил закричал Шеф. - Назад к ручкам.
К нему обратилось несколько лиц, воины начали тянуть за веревки.
- Не нужно все везти назад, качните только таран...
Его толкнули в спину, он пролетел вперед, мимо других тел, в руки ему сунули веревку.
- Тащи, придурок, или я тебе вырву печень, - крикнул ему в ухо Мюртач.
Шеф почувствовал, как вздрогнула рама, колесо за ним начало поворачиваться. Он всем весом навалился на веревку, еще два фута, может, три, и столб не долетит...
Удар, от которого дрогнула земля, сильный толчок в спину, голова ударилась о бревно, резкий крик, словно женский, он все звучит и звучит...
Шеф с трудом встал и огляделся. Викинги не успели. Каменный столб, перекатывавшийся сотней рук, упал на железную морду тарана, вогнав его в землю, разорвав стальные цепи, вырвав болты крепления. Он разбил раму и упал на одного из викингов. Именно он - мощный сорокалетний седеющий человек - так кричал. Товарищи попятились от него, испуганные, пристыженные, не обращая внимания на три или четыре тела, неподвижно лежащие у цепей и рухнувшей рамы. Все молчали, если не считать кричащего воина. Скоро начнутся крики, Шеф это понимал, но сейчас он может заставить их себя выслушать. Он знает, что нужно делать.
- Мюртач. Прекрати шум. - На него смотрели смуглые жесткие лица, явно не узнавая. Мюртач прошел вперед, вынимая из-за голенища шотландский кинжал.
- Остальные. Откатите таран назад. Недалеко. На шесть футов. Стойте. Теперь... - Он принялся осматривать переднюю часть ствола, определяя размеры повреждений. - Десять человек снаружи, возьмите сломанное дерево, древки копий, все что угодно, подкатите этот столб прямо к воротам. Он в несколько футов шириной. Если поставим переднее колесо прямо к нему, сможем по-прежнему раскачивать таран.
- Теперь. Наденьте снова цепи. Мне нужен молот, два молота. Тащите таран вперед...
Время летело лихорадочно. Шеф сознавал, что на него смотрят, что кто-то в серебряном шлеме проталкивается сзади сквозь ряды, видел, как вытирает кинжал Мюртач. Но не обращал внимания. Цепи и болты, гвозди и сломанные бревна превратились в огненные линии в голове, передвигающиеся, меняющие место, когда он думал, как следует действовать. Он не сомневался в правильности своего решения.
Громкие крики в стороне: это армия попыталась осуществить неожиданный штурм с помощью наспех сооруженных лестниц. Стены как будто остались беззащитными. Но тут же появились англичане и сбросили лестницы.
Внутри напряженные выдохи, голоса:
- Это кузнец, одноглазый кузнец. Делай, что он говорит.
Готовы. Шеф отошел назад, дал знак взяться снова за веревки, увидел, как таран продвинулся вперед, пока его колеса не приблизились к колонне; металлическая голова, измятая и сбитая, снова оказалась на одном уровне с воротами, дуб против дуба. Воины снова схватились за рукояти, подождали приказа, оттянули ствол, двинули вперед. И еще вперед. Теперь они пели - песня гребцов, всю силу своих тел вкладывали в удар. Шеф вынырнул из-под щитов на дневной свет.
Вокруг местность стала походить на поле битвы. Повсюду тела, раненые уходят или их уводят назад, земля усеяна стрелами и копьями, их подбирают лучники. К нему обратились беспокойные лица. Потом к воротам.
Они начали раскалываться. Когда ударял таран, они приходили в движение; один ствол утрачивал связь с другим. Люди внутри тарана напрягались. Еще пятьдесят ударов сердца, может, сто, и ворота рухнут. Тогда воины Нортумбрии выйдут, размахивая мечами с позолоченными рукоятями, чтобы помериться силами с воинами Дании, Норвегии, с отступниками из Ирландии. Это будет поворотный момент сражения.
Шеф обнаружил всего в нескольких футах от себя Айвара Бескостного. Светлые глаза смотрят на него с ненавистью и подозрительностью. Но тут Айвар посмотрел в другую сторону. Он тоже понимал, что наступает критический момент в битве. Повернувшись, он обеими руками дал условный сигнал. Из-за домов на берегу Узы появились толпы воинов. Они несли длинные лестницы, не наспех сооруженные, как в первой попытке, а прочные, заранее подготовленные и спрятанные. Свежие силы, еще не участвовавшие в битве, они знали, что нужно делать. Теперь, когда все силы англичан сосредоточились у ворот, Айвар посылает на штурм лишенных защиты башен.
Англичанам конец, подумал Шеф. Их оборона трещит в двух местах. Теперь Армия прорвется.
Почему я это делаю? Почему помогаю Айвару и Армии? Той самой, что сожгла мне глаз?
Из-за качающихся ворот донесся странный глухой звон, словно порвалась струна арфы, но звук гораздо громче, он перекрыл шум битвы. В воздух поднялся какой-то огромный предмет, камень такого веса, что его не смогли бы пошевелить десять сильных мужчин. Это невозможно, подумал Шеф. Невозможно.
Но камень продолжал подниматься, все выше и выше, так что Шефу пришлось задрать голову, чтобы видеть его. Казалось, на мгновение он повис.
И потом рухнул.
Он приземлился прямо посредине тарана, пробил щиты, раму и опоры, словно это детский домик из коры. Таран подпрыгнул и дернулся в сторону, как умирающая рыба. Изнутри послышались крики боли.
Нападающие уже прислонили лестницы к стенам, поднимались по ним; одну лестницу отбросили, остальные стояли. В двухстах ярдах дальше, за Узой, тоже что-то происходило на деревянной ограде Мэристауна: там люди сгрудились возле какой-то машины.
На этот раз не камень, а линия, с ревом пронеслась над рекой, нацеленная на лестницы. На одной из них стоял воин, он уже протянул руку и взялся за парапет, собираясь перебраться на него. И линия пересеклась с его телом.
Он полетел вперед, словно ударенный рукой гиганта. Удар был так силен, что лестница под ним сломалась. Он повернулся, расставив руки, и Шеф увидел, что из его спины торчит гигантская стрела. Воин сложился вдвое и медленно упал на толпу товарищей.
Стрела. И в то же время не стрела. Никто не смог бы выстрелить такой стрелой. И никакой человек не поднял бы этот камень. И все же это произошло. Шеф медленно прошел вперед и принялся разглядывать камень, лежащий в обломках тарана. Он не обращал внимания на крики боли и просьбы о помощи.
Это может быть сделано только машинами. И какими машинами! Где-то в крепости, может, среди черных монахов, есть мастер, какого он себе и представить не может. Он должен найти его. Однако теперь Шеф понял, почему помогает армии. Потому что не может вынести вида неправильно управляемой машины. Но теперь машины есть с обеих сторон.
Бранд схватил его, сунул в руки "Месть тролла", оттаскивал, гневно рыча.
- ...стоишь, как блаженный, сейчас в любую минуту начнется вылазка!
Шеф увидел, что они чуть ли не последние в этом месте, месте убийства. Остальные уже отошли, спустились по склонам холма.
Штурм Йорка, предпринятый Рагнарсонами, не удался.
Очень осторожно, высунув от напряжения язык, Шеф поднес лезвие своего ножа к нити. Нить лопнула. Вес на одном конце деревянной планки опустился, другой конец взлетел вверх. Над горном неторопливо пролетел булыжник.
Шеф со вздохом сел.
- Вот как это действует, - сказал он Торвину. - Короткое плечо, большой вес: длинное плечо, меньший вес. Вот и все.
- Я рад, что ты наконец удовлетворен, - ответил Торвин. - Два дня ты играешь с кусками дерева и нитями, а я выполняю всю работу. Теперь можешь мне помочь.
- Помогу, да, но это тоже важно. Это новое знание, то, что ищет Путь.
- Конечно. И это важно. Но есть и ежедневная работа, ее тоже нужно выполнять.
Торвин живо интересовался экспериментами Шефа, но после первых же попыток помочь понял, что мешает воображению своего бывшего подмастерья, и потому занялся огромной грудой поврежденного оружия, принесенного солдатами Армии.
- Но новое ли это знание? - спросил Хунд. - Ингульф может делать такое, чего не может ни один англичанин. И узнает он этого новое на опыте, а также вскрывая тела мертвых. Ты тоже учишься на опыте, но то, что ты стараешься узнать, уже знают черные монахи. А они не забавляются с моделями.
Шеф кивнул.
- Знаю. Я трачу время. Теперь я понимаю, как это действует, но многое мне еще не понятно. Если у меня был бы здесь настоящий груз, такой, какой они бросили, то какой же груз должен быть на другом плече? Гораздо больше, чем может поднять десяток людей. И если он такой тяжелый, как я могу опустить вниз длинный рычаг, который бросает вес? Нужна какая-то лебедка. Но теперь я знаю, что это был за звук, перед тем как появился камень. Кто-то перерезал веревку и освободил груз. Но меня гораздо больше беспокоит другое. Они бросили один камень - и разбили таран. Если бы не попали, ворота рухнули бы и все мастера, изготовившие машины, погибли бы. Они должны быть очень уверены, что попадут с первого же броска.
Он неожиданно стер линии, начерченные на земле.
- Пустая трата времени. Понимаешь, о чем я, Торвин? Должно существовать какое-то искусство, мастерство, в котором все это уже известно. Мне не нужно пробовать снова и снова. Когда я впервые увидел ограду вокруг вашего лагеря у Стура, я был поражен. Я думал, откуда они знают, сколько именно бревен нужно, чтобы построить такую ограду, куда вместятся все воины. Но теперь я знаю, как это делают Рагнарсоны. Они берут палочки, по одной на каждый экипаж, делают на них зарубки, складывают их в груды, потом берут и подсчитывают, сколько всего. И на этом основываются лучшие полководцы, руководители Великой Армии. На груду палок. Но какие знания скрываются за этими стенами? Знания римлян, которые умели записывать числа так же легко, как буквы. Если бы я сумел писать римские цифры, я мог бы построить машину.
Торвин отложил клещи и задумчиво взглянул на серебряный молот у себя на груди.
- Не думай, что у римлян был ответ на все, - заметил он. - Если бы это было так, они по-прежнему правили бы Британией из Йорка. И они были всего лишь христиане, и этим все сказано.
Шеф нетерпеливо вскочил.
- Ха! А как ты объяснишь другие их машины? Ту, что послала большую стрелу? Я думал и думал об этом. Ничего не получается. Нельзя сделать такой большой лук. Дерево не выдержит. Но из чего можно стрелять, кроме лука?
- Тебе нужен беглец из города, - сказал Хунд, - или из Мэристауна. Такой, который видел машины в действии.
- Может, такой и найдется, - сказал Торвин.
Наступило молчание, прерываемое только возобновившимися ударами молота Торвина и шумом мехов, которые раздувал Шеф. О беглецах лучше не говорить. После неудачи штурма Рагнарсоны обрушили свой гнев на окрестности, на беззащитные деревни, потому что вооруженные люди и дворяне, витязи и таны закрылись с королем Эллой в городе.
- Если не можем взять город, - воскликнул Айвар, - опустошим всю местность.
И началось опустошение.
- Меня тошнит от этого, - признался Бранд Шефу после одного из набегов на уже опустошенную местность. Все экипажи участвовали в этом по очереди. - Не думай, что я тряпка. Я не христианин. Я хочу разбогатеть и мало на что не согласился бы ради денег. Но в том, что мы делаем, нет денег. И ничего нет забавного в том, что делают Рагнарсоны, гадгедлары и весь сброд. Не смешно смотреть на деревню, в которой они побывали. Я знаю, это всего лишь христиане, может, они и заслужили это, потому что подчиняются своим жрецам.
- Но я бы не стал этого делать. У нас теперь сотни рабов, хороший товар. Но где их продавать? На юге? Но туда нужно отправляться с сильным флотом и держаться настороже. Мы там не очень популярны - и я виню в этом Рагнара и его отродье. В Ирландию? Далеко. Много времени пройдет, прежде чем получишь деньги. А кроме рабов, тут ничего нет. Церкви переправили свое золото и серебро в Йорк еще до нашего появления. А деньги крестьян и даже танов плохие. Очень плохие. Странно. Это богатая земля, всякий это видит. Куда девалось все их серебро? Так мы никогда не разбогатеем. Иногда я жалею, что принес Рагнарсонам в Бретраборг известие о смерти Рагнара, что бы ни говорили мне жрецы Пути. Мне от этого мало пользы.
Но Бранд снова увел свой экипаж, хотел пройти к церкви в Стреншелле, надеялся там найти золото и серебро. Шеф попросил разрешения остаться, ему тошно было видеть землю, по которой прошли Рагнарсоны и их последователи. Каждый пытался продемонстрировать свое умение извлекать сведения, тайны и скрытые сокровища у крестьян и троллов, у которых никаких тайн и сокровищ не было. Бранд колебался нахмурившись.
- Мы все в Армии заодно, - сказал он. - То, что решено, должны делать все, хотя некоторым это может не понравиться. Если не нравится, нужно попытаться уговорить других на общей встрече. Мне не нравится то, что ты считаешь, будто часть армии может оставить другую. Ты теперь карл. А карлы стараются действовать вместе и как можно лучше. Поэтому все имеют голос.
- Я старался действовать как можно лучше у тарана.
Бранд хмыкнул с сомнением и сказал:
- У тебя были собственные соображения.
Но разрешил Шефу остаться с Торвином и со все увеличивающейся грудой работы в лагере у Йорка, охраняемом и всегда готовом к отражению вылазки. Шеф немедленно начал возиться с моделями, с воображаемыми гигантскими луками, пращами, деревянными молотами. Одну проблему он по крайней мере решил - если не практически, то в теории.
Снаружи кузницы послышался топот, звуки тяжелого дыхания. Трое в кузнице, как один, двинулись к двери, раскрыли ее. За несколько футов от нее Торвин установил столбы, соединил их нитью и увешал гроздьями рябины, это означало пределы святого места. К одному из столбов прислонился человек в грубой мешковине. Железный ошейник показывал его статус. Он в отчаянии смотрел на троих вышедших из кузницы, потом облегченно вздохнул, увидев на шее Торвина молот.
- Убежище, - выдохнул он, - я прошу убежища. - Говорил он по-английски, но использовал латинское слово.
- Что такое sanctuarium? - спросил Торвин.
- Убежище. Он просит, чтобы мы защитили его. У христиан беглец может спрятаться в церкви и будет под защитой епископа, пока его дело не будет решено.
Торвин медленно покачал головой. Показались и преследователи - с полдюжины, по внешности гебридцы, самые проворные ловцы рабов. Теперь, видя добычу, они не торопились.
- У нас тут нет такого обычая, - сказал Торвин.
Раб завопил от страха, увидя его жест, и схватился за непрочный столб. Шеф вспомнил, как сам вошел за пределы этой нити, не зная, на что идет. Может, на смерть. Но он смог назвать себя кузнецом, товарищем по ремеслу. А этот человек кажется простым работником, ничего ценного не знающим.
- Пошли с нами, ты, - сказал предводитель гебридцев, ударив раба в ухо и отдирая его руки от столба.
- Сколько ты за него хочешь? - неожиданно спросил Шеф. - Я куплю его у тебя.
Взрыв смеха.
- Зачем он тебе, Одноглазый? Мальчик нужен? В загоне есть получше.
- Я сказал, что куплю. Смотри, у меня есть деньги. - Шеф взял "Месть тролла", порылся в земле у входа в кузницу, достал кошелек и извлек из него несколько монет - свою скудную долю от набега под командой Бранда.
- Нет. Приходи к загонам, продам тебе раба в любое время. А этого нужно увести, он послужит примером другим. Тот, кто сбежал от одного хозяина, думает, что сможет сбежать и от другого. Надо им показать, что не выйдет.
Раб кое-что понял из этого разговора и завыл от страха, на этот раз еще отчаянней. Воины схватили его за руки и за ноги и начали тащить, при этом стараясь не повредить товар, а он отбивался.
- Подвески, - кричал он. - Мне говорили, что люди с подвесками помогут.
- Мы не можем помочь тебе, - сказал по-английски Шеф. - Тебе нужно было оставаться у твоего английского хозяина.
- Я был рабом у черных монахов. Ты знаешь, как они обращаются с рабами. А мой хозяин был хуже всех - Эркенберт, дьякон, тот, что делает машины...
Рассерженный гебридец потерял терпение, вытащил мешок с песком и ударил. Но промахнулся и попал рабу не в висок, а по челюсти. Треск, челюсть вывернулась, из угла рта потекла кровь.
- Э...кр...берт... Он дья...вол. Дел...ет дьяв...льские м...шины.
Шеф схватил перчатки, надел, взялся за алебарду. Клубок людей откачнулся на несколько шагов.
- Подождите, - сказал Шеф. - Этот человек ценен. Больше не бейте его.
"Десять слов", - подумал он. - "Десять слов - все, что мне нужно. И я буду знать принцип действия большого лука".
Раб, отбивающийся с силой отчаяния, высвободил одну ногу, пнул ею. Один из гебридцев с бранью согнулся.
- Довольно! - выпалил предводитель. Шеф прыгнул вперед, чтобы помешать ему, но не успел: тот достал из-за пояса нож и ударил им слева. Раб дернулся и обвис.
- Тупица! - крикнул Шеф. - Ты убил одного из тех, кто делает машины!
Гебридец повернулся к нему с искаженным от гнева ртом. Он собрался заговорить, но Шеф со всего размаха ударил его по рту железной перчаткой. Тот отшатнулся и упал. Наступила мертвая тишина.
Гебридец медленно встал, выплюнул зуб, потом другой. Посмотрел вокруг, пожал плечами. Труп раба бросили, повернулись и ушли к лагерю.
- Ну, вот, ты и добился, парень, - сказал Торвин.
- Чего добился?
- Сейчас возможно только одно.
- Что?
- Хольмганг, поединок насмерть.
2
Шеф лежал на соломенном матраце у горна, беспокойно ворочаясь во сне. Торвин накормил его сытным обедом, который в других условиях он бы приветствовал после все уменьшающихся порций. В лагере стало трудно с продовольствием. Но ржаной хлеб и жареная говядина тяжело лежали в желудке Шефа. И еще тяжелее были его мысли. Ему объяснили правила хольмганга, они сильно отличаются от обычной схватки, такой, в какой он убил ирландца Фланна несколько месяцев назад. Он знал, что все преимущества на стороне противника. Но выхода нет. Вся Армия с нетерпением ждала утренней схватки. Он в ловушке.
И по-прежнему он думал о машинах. Как их строят? Как построить еще лучше? Как пробить стены Йорка? Он медленно погрузился в тяжелый сон.
Он на какой-то отдаленной равнине. Перед ним возвышаются чудовищные стены. Такого размера, что стены Йорка, да и любые другие построенные смертными кажутся крошечными. Высоко на них фигуры, которые он видел раньше в своих снах - "видениях", как называет их Торвин, - массивные фигуры с лицами, как лезвия топоров, со строгим серьезным выражением. Но теперь на лицах озабоченность, тревога. Впереди к станам поднимается другая фигура, еще более гигантская, чем боги, такая огромная, что возвышается даже над стеной, на которой стоят боги. Но у этой фигуры нечеловеческие пропорции: мощные ноги, толстые руки, разбухший живот, зубастая пасть - все вместе напоминает гигантского шута. Недоумок, один из тех, что рождаются недоразвитыми и, если отца Андреаса не оказывается поблизости, быстро упокоиваются где-нибудь в болотах Эмнета. Гигант подгоняет огромную лошадь, соответствующую ему по размерам, лошадь тащит телегу, на ней камень величиной с гору.
Шеф понимает, что камень должен закрыть брешь в стене. Стена не завершена, но почти закончена. Солнце в этом странном мире садится, и Шеф знает, что если стена будет закончена до захода солнца, произойдет нечто ужасное, невероятно страшное. Поэтому боги смотрят с такой тревогой, поэтому гигант так подгоняет свою лошадь - Шеф видит, что это жеребец, - подгоняет с возгласами радости и ожидания.
Ржание откуда-то сзади. Еще одна лошадь, на этот раз более нормальных пропорций. Кобыла, с гнедой шерстью и гривой, закрывающей глаза. Она снова ржет и скромно отворачивается, словно не понимая, какой эффект вызвал ее призыв. Но жеребец услышал. Он поднял голову. Сбросил постромки. Выглянул и напрягся его член.
Гигант кричит, бьет жеребца по голове, старается закрыть ему глаза. Жеребец раздувает ноздри, гневно ржет, слышит ржание кобылы, на этот раз совсем близко, норовисто бьет копытами, поднимается на дыбы, обрушивается на гиганта, на постромки. Переворачивается телега, катится вниз камень, гигант прыгает от досады. Жеребец освободился, он скачет к кобыле, чтобы погрузить свой поднятый длиной в цепь член. Но кобыла застенчиво отворачивается, отходит в сторону, уводит за собой жеребца, потом уносится стремглав. Лошади переходят на галоп, жеребец медленно нагоняет кобылу, и обе скрываются из виду. Гигант бранится и прыгает в комической пантомиме гнева. Солнце село. Одна из фигур на стене мрачно приближается, на ходу надевая металлические рукавицы.
Приближается расплата, думает Шеф.
Он снова на равнине, смотрит на окруженный стеной город. Могучие стены выше тех, что окружают Йорк, но они по крайней мере человеческих масштабов, так же как и тысячи фигур за стенами и перед ними. Снаружи воздвигают гигантское сооружение - не кабан, как таран Рагнарсонов, а огромный конь. Деревянный конь. "Какой смысл в деревянном коне?" - думает Шеф. - "Конечно, никого он не обманет".
И люди на стенах не обмануты. Со стен в коня летят тысячи стрел. Стреляют и в людей, которые поворачивают тяжелые колеса. Стрелы отскакивают, некоторые из людей падают, но их место занимают сотни других. Конь движется к стенам, он выше их. Шеф знает, что то, что будет происходит дальше, разрешит многолетний кризис, который уже поглотил тысячи жизней и может поглотить еще тысячи. Что-то еще говорит ему, что происходящее здесь будет многие поколения занимать воображение людей, но мало кто будет понимать, что происходило на самом деле, все предпочтут вымышленные истории.
Неожиданно Шеф слышит знакомый голос. Голос, который предупредил перед ночной битвой на Стуре. Все с тем же оттенком веселой заинтересованности.
- Смотри внимательно, - говорит голос.
Конь раскрывает пасть, оттуда высовывается язык, ложится на стену. А из пасти...
Торвин трясет его, безжалостно дергает за плечо. Шеф сел, все еще пытаясь понять увиденное во сне.
- Пора вставать, - сказал Торвин. - У тебя впереди трудный день. Надеюсь, ты доживешь до его конца.
Архидьякон Эркенберт сидел в помещении башни высоко над центральным залом собора. Он придвинул к себе свечу. Перед ним целых три свечи, все из лучшего пчелиного воска, не вонючего и дешевого, и свечи дают яркий свет. Эркенберт удовлетворенно поглядел на них и взял из чернильницы гусиное перо. Ему предстояла тяжелая, трудная работа, и результаты ее будут печальны.
Перед ним лежала груда кусков кожи, на них писали, соскабливали написанное, писали снова. Дьякон взял перо и свежий кусок кожи. И написал:
De parochia quae dicitur Schirlam desunt nummil XLVIII
" " " " " " " Fulford " " " " XXXVI
" " " " " " " Haddinatunus " " " " LIX
Список все продолжался. В конце дьякон провел черту под суммами невыплаченной церковной десятины, перевел дыхание и начал тяжелейший труд - сложение. "Octo et sex, - бормотал он, - quattuordecim. Et novo, sunt... viginta tres. Et septem..." Чтобы облегчить труд, он начал чертить линии на исписанных клочках кожи, перечеркивая, когда набирался десяток. Количество записей увеличивалось, и он начал ставить значки между XL и VIII, между L и IX, чтобы напомнить себе, какие суммы уже сложил, а какие нет. Наконец он пришел к первому результату, твердой рукой записал его - CDXLIX и снова занялся списком, суммируя пропущенные числа. "Quaranta et triginta sunt septuaginta. Et quinquaginta. Centum et viginta". Послушник, украдкой заглянувший в дверь несколько минут назад - не нужно ли чего, в страхе вернулся к товарищам.
- Он называет числа, каких я и не слышал, - сообщил он.
- Он удивительный человек, - сказал один из старых монахов. - Бог уберег его от зла при знакомстве с такими черными знаниями.
- Duo milia quattuor centa nonaginta, - произнес Эркенберт и записал этот результат: MMCDXC. Теперь два числа оказались рядом: MMCDXC и CDXLIX. После еще ряда подсчетов и вычеркиваний получился окончательный ответ: MMCMXXXIX. Только сейчас и начнется настоящий труд. Это сумма доходов, не полученных за один квартал. А сколько получится за год, если божественная кара, эти викинги, так долго еще будут преследовать людей Господа? Многие, даже известные arithmetici, избрали бы долгий путь и просто добавили бы одно к другому четыре раза. Но Эркенберт считал себя выше таких увиливаний. И начал наиболее трудную из всех дьявольских процедур - умножение римских цифр.
Закончив, он, не веря своим глазам, посмотрел на результат. Никогда в жизни не приходилось ему видеть такую сумму. Медленно, дрожащими пальцами погасил он свечи, впуская серый свет утра. После заутрени нужно поговорить с архиепископом.
Слишком большая сумма. Таких потерь не должно быть.
Далеко, в ста пятидесяти милях к югу, тот же свет достиг глаз женщины, закопавшейся от холода в груду шерстяных одеял. Она пошевелилась. Рукой коснулась теплого обнаженного бедра лежащего рядом мужчины. Отдернула руку, словно коснулась чешуи гадюки.
Он мой сводный брат, в тысячный раз подумала она. Сын моего собственного отца. Мы совершаем смертный грех. Но как я могу им всем сказать? Я не могла рассказать даже священнику, который нас обвенчал. Альфгар сказал ему, что мы согрешили во время бегства от викингов и теперь молим о прощении и просим божьего благословения нашего союза. Его считают святым. И короли, короли Мерсии и Вессекса, они прислушиваются к тому, что он говорит об угрозе викингов, о том, что они сделали с его отцом, и как он сражался в лагере викингов, чтобы освободить меня. Думают, он герой. Говорят, что сделают его олдерменом и дадут собственный округ, привезут сюда его бедного изувеченного отца из Йорка, где по-прежнему стоят осквернители-язычники.
Но что произойдет, когда отец увидит нас вместе? Если бы только Шеф был жив...
И сразу по щекам Годивы медленно покатились слезы, как и каждое утро, полились сквозь закрытые ресницы на подушку.
Шеф шел по грязной улице между рядами палаток, которые установили викинги, чтобы в них греться от зимней непогоды. На плече его лежала алебарда, он надел свои металлические рукавицы, но шлем остался в кузнице Торвина. На хольмганге не разрешается надевать кольчугу и шлем, объяснили ему. Дуэль - дело чести, поэтому вопросы целесообразности, самосохранения здесь не учитываются.
Это не значит, что на хольмганге не убивают.
Хольмганг - поединок четверых. Каждый из двух основных участников наносит удары по очереди. Но он же прикрывается от ударов соперника щитом второго участника, носителя щита; тот подставляет щит, закрывающий от ударов. Твоя жизнь зависит от искусства твоего помощника.
У Шефа помощника не было. Бранд и его экипаж еще отсутствуют. Торвин яростно дергал себя за бороду, раздраженно снова и снова бил молотом по земле, но как жрец Пути не имел права принимать участие. Даже если бы он вызвался, его помощь была бы отклонена судьями. То же самое касалось и Ингульфа, хозяина Хунда. Единственный человек, которого Шеф мог попросить, был Хунд, и как только Шеф об этом подумал, то понял, что Хунд согласится. Но он уже сказал другу, что не нуждается в помощи. Помимо других соображений, он был уверен, что в самый критический момент, когда на них должен будет обрушиться удар меча, Хунд отвернется, чтобы посмотреть на цаплю на болоте или на тритона в луже, и оба они будут убиты.
- Я справлюсь сам, - сказал он жрецам Пути, которые собрались со всей Армии, чтобы наставить его, - к большому удивлению Шефа.
- Не для этого мы говорили о тебе со Змееглазым и спасли тебя от мести Айвара, - резко сказал Фарман, жрец Фрея, известный своими посещениями другого мира.
- Значит, вы уверены в судьбе? - ответил Шеф, и жрецы замолчали.
Но его, когда он шел к месту хольмганга, беспокоила не сама дуэль. Он думал, позволят ли судьи ему сражаться по-своему. Если не позволят, тогда во второй раз в жизни ему придется полагаться на коллективный приговор армии - vapna takr. И при мысли о реве и звоне оружия, которыми сопровождается решение, у него оцепенело внутри.
Он прошел через ворота и оказался на утоптанном лугу, где собралась Армия. Когда он появился, начался гул, зрители расступились, давая ему возможность пройти. В центре было кольцо, огороженное ивовыми прутьями, всего в десять футов в диаметре.
- Хольмганг проводится только на речном острове, - сказал ему Торвин, - но там, где подходящего острова нет, обозначают символический. Во время хольмганга не может быть никакого перемещения. Участники стоят и бьют друг друга, пока один не умрет. Нельзя прекратить схватку, нельзя предложить выкуп, бросить оружие и выйти за пределы площадки. Последние два поступка означают сдачу на милость победителя, который может потребовать смерти или увечья противника. Если борцы проявляют трусость, судьи обязательно приговаривают одного из них или обоих к смерти.
Шеф видел, что его противники уже стоят возле ивовых прутьев. Гебридец, которому он выбил зубы. Теперь он знает, что его зовут Магнус. Он держит в руке обнаженный широкий меч, начищенный так, что змеи на лезвии извиваются и ползут в утреннем свете. Рядом с ним второй: высокий мощный воин средних лет, весь в рубцах. У него огромный щит из раскрашенного дерева, с металлическими ободом и шишкой. Шеф поглядел на них, потом поискал взглядом судей.
Сердце его дрогнуло, когда он узнал в небольшой группе из четырех человек высокую фигуру Бескостного. Тот по-прежнему в алом и зеленом, но серебряный шлем снял; светлые глаза с невидимыми бровями и ресницами смотрят прямо на него. Но на этот раз в них не подозрительность, а уверенность, интерес, презрение. Айвар увидел, как невольно вздрогнул Шеф и тут же постарался принять независимый вид.
Айвар зевнул, потянулся, отвернулся.
- Я снимаю с себя обязанности судьи на этот случай, - сказал он. - У нас с этим петушком свои счеты. Не хочу, чтобы говорили, что я воспользовался своим положением и судил несправедливо. Пусть его прикончит Магнус.
Ближайшие зрители одобрительно загудели, гудение распространялось по всей толпе, когда новость передавалась в дальние ряды. Все в Армии, снова понял Шеф, есть дело общего согласия. Всегда хорошо иметь Армию на своей стороне.
Айвар отошел от троих сущей, явно опытных воинов, хорошо вооруженных, на шеях, руках и поясах у них блестит серебро, свидетельствуя о высоком статусе. Среднего он узнал, это Халвдан Рагнарсон, старший из братьев. Он имеет репутацию свирепого человека, настаивает на сражении, даже если в этом нет необходимости, он не так умен, как его брат Сигурт, и не так страшен, как Айвар, но от него милосердия ждать не приходится.
- Где твой второй? - спросил Халвдан, нахмурившись.
- Мне он не нужен, - ответил Шеф.
- У тебя он должен быть. Ты не можешь биться на хольмганге без щита и носителя щита. Если ты выступишь без него, то это все равно, что сдаешься на милость противника. Магнус, что ты хочешь с ним сделать?
- Мне не нужен второй! - На этот раз Шеф закричал, выступил вперед, ударил древком алебарды в землю. - У меня есть щит. - Он поднял левую руку, на которой висел маленький круглый щит, прикрепленный к локтю и сделанный исключительно из железа. - И у меня нет меча. Мне не нужен второй, я не датчанин, а англичанин.
Снова поднялся ропот - ропот интереса. Шеф знал, что Армия любит драмы. И ради такой драмы можно и нарушить правила. И Армия поддержит более слабого, если он смел.
- Мы не можем принять его предложение, - сказал Халвдан двум другим судьям. - Что скажете?
В толпе началась какая-то сумятица, кто-то пробивался к Шефу. Еще одна крупная мощная фигура в серебре. Гебридцы, нахмурившись, стояли чуть в стороне. Шеф с удивлением увидел своего отца Сигварта. Сигварт взглянул на сына, потом повернулся к судьям. Вытянул свои толстые руки.
- Я хочу быть носителем щита этого человека.
- Он тебя просил об этом?
- Нет.
- Тогда какое отношение ты имеешь к этому делу?
- Я его отец.
Снова шум среди собравшихся, с ноткой растущего возбуждения. Жизнь в зимнем лагере скучна и холодна. И это лучшее развлечение, какое было у Армии после неудачи штурма. Как дети, воины Армии боялись, что представление слишком быстро окончится. Они подходили поближе, старались услышать новость и передать тем, что стояли сзади. Их присутствие действовало на судей. Те должны принять правильное решение, но при этом учесть и настроение толпы.
Они начали тихонько совещаться, а Сигварт быстро повернулся к Шефу. Подошел ближе, пригнулся на один-два дюйма, чтобы быть на одном уровне, и заговорил просительным тоном.
- Послушай, парень, однажды в трудном положении ты уже отверг меня. Должен сказать, это свидетельствует о смелости. И посмотри, чего это тебе стоило. Глаза. Не делай этого снова. Мне жаль - жаль того, что случилось с твоей матерью. Если бы я знал, что она родила такого сына, я бы этого не сделал. Многие рассказывали мне, что ты сделал во время осады с тараном, - вся Армия говорит об этом. Я горжусь тобой.
- Позволь мне держать щит. Я делал это уже. Я лучше Магнуса, лучше его приятеля - Колбейна. Со мной никакой удар до тебя не дойдет. А ты - ты уже ударил этого гебридца, как собаку. Сделай это снова. Мы прикончим эту пару!
Он крепко сжал плечо сына. Глаза его сверкали чувством, смесью гордости, замешательства и чего-то еще, может, жажды славы, решил Шеф. Никто не может в течение двадцати лет быть победоносным воином, ярлом, предводителем боевых отрядов без стремления быть первым, чтобы все глаза устремлялись на него, чтобы уметь вырвать у судьбы успех силой. Шеф почувствовал неожиданное спокойствие, собранность, сумел даже подумать о том, как спасти лицо отца и в то же время отказать ему. Он знал, что худшие его опасения не оправдаются. Судьи разрешат ему сражаться одному. Слишком будет разочарована Армия, если они решат по-другому.
Шеф освободился от хватки, почти объятия отца.
- Я благодарю ярла Сигварта за предложение держать мой щит в этом хольмганге. Но между нами кровь - он знает, чья. Я верю, что он надежно и преданно поддерживал бы меня в этом деле, и помощь его много бы значила для такого молодого воина, как я. Но я не показал бы drengskarp, если бы воспользовался его предложением.
Шеф использовал слово, означающее воинскую честь, мужество - это слово говорит, что воин стоит выше мелочей и не заботится о выгоде. Это слово - вызов. Если один из противников проявит drengskarp, другой не может не сделать того же.
- Я снова говорю: у меня есть щит и есть оружие. Если это меньше, чем я мог бы иметь, тем лучше для Магнуса. Скажу больше. Если я не прав, это покажет поединок.
Халвдан Рагнарсон посмотрел на двоих других судей, они кивнули, и он тоже кивнул. Двое гебридцев сразу вошли в круг и заняли позицию один возле другого: они знали, что дальнейшие колебания и попытки спорить не найдут одобрения у Армии. Шеф встал перед ними, увидел, как две судей заняли свои места по сторонам, а в это время Халвдан посредине повторял правила поединка. Краем глаза Шеф видел Сигварта, тот стоял впереди, теперь к нему присоединился молодой человек с выступающими вперед зубами, которого Шеф уже видел. Хьорварт, сын ярла, отвлеченно подумал он. Его сводный брат. Сразу за этими двумя стояла группа во главе с Торвином. И хоть Шеф старался внимательно слушать Халвдана, он заметил, что каждый из этих людей выставил на всеобщее обозрение свою подвеску. Торвин собрал людей в поддержку - на всякий случай.
- ...соперники должны ударять по очереди. Если попытаетесь ударить дважды подряд, даже если соперник не успел защититься, вы проигрываете хольмганг и вашу участь решают судьи. И решение их будет строгим! Начинайте. Магнус, как обиженный, бьет первым.
Халвдан отступил, внимательно наблюдая, подняв меч, чтобы отразить незаконный удар. Шеф обнаружил, что его окружила полная тишина. Перед ним два противника.
Он двинул алебарду вперед и нацелил ее острие в лицо Магнусу, левой рукой он держал свое оружие сразу под массивной сложной головкой. Правая рука готова перехватить древко или парировать удар с любого направления. Магнус нахмурился, он понял, что должен сделать шаг и тем выдать направление своего удара. Он сделал шаг вперед и направо, к самому краю линии, которую провел по земле Халвдан, чтобы разделить противников. Меч его устремился справа вниз, нацеленный на голову. Самый элементарный из возможных ударов. Он хочет кончить побыстрее, подумал Шеф. Удар был безжалостный и быстрый, как молния. Шеф поднял левую руку, и удар пришелся в середину металлического щита.
Звон, отскок. По всей длине щита появилась борозда. А что такой удар сделал с лезвием, Шеф, кузнец, даже думать не хотел.
Магнус отступил от линии, Колбейн сделал шаг вперед, прикрывая его щитом. Шеф поднял алебарду обеими руками над правым плечом, сделал шаг к линии и нацелил острие прямо в сердце Магнуса, не обращая внимания на щит. Треугольное острие прошло сквозь липовую древесину щита, как сквозь сыр, но при этом Колбейн рванул щит вверх, и острие только оцарапало Магнусу щеку. Шеф рванул, повернул, снова рванул и с треском дерева высвободил свое оружие. Теперь в серой крашеной поверхности щита зияло отверстие, и Колбейн и Магнус с обеспокоенным выражением переглянулись.
Магнус снова прошел вперед. Он понял, что не должен бить со стороны щита. Ударил слева, но опять нацелился в голову. Он по-прежнему считал, что человек без настоящего меча и щита не имеет хорошей защиты. Не меняя хватки, Шеф поднял алебарду навстречу опускающемуся мечу и принял удар не головкой молота, а противоположной стороной, острием шириной в большой палец.
Меч вылетел из рук Магнуса и упал на стороне Шефа. Все глаза устремились к судьям. Шеф сделал шаг назад, еще шаг, посмотрел в небо. Собравшиеся загудели, начали понимать, что происходит, гул был одобрительный. Зрители видели теперь преимущества оружия Шефа и затруднительное положение гебридцев. Магнус с каменным лицом переступил через линию, поднял оружие, быстро сделал им приветственный взмах и вернулся на свою половину.
На этот раз Шеф поднял алебарду над левым плечом и ударил, как дровосек, валящий дерево, руки его скользнули по древку, вся сила сосредоточилась в ударе металлического полумесяца в пол-ядра длиной. Колбейн подскочил, чтобы спасти товарища, и высоко поднял щит над головой. Лезвие разрубило кромку щита, направление его движения при этом слегка изменилось, потом прорезало два фута липовой древесины и с гулким ударом вонзилось в землю. Шеф выдернул его и стоял наготове.
Колбейн взглянул на половину щита, еще висящую на руке, и что-то прошептал Магнусу. Халвдан Рагнарсон с лишенным выражения лицом прошел вперед, подобрал отрубленный овал дерева и отбросил в сторону.
- Щит можно заменить по согласию обеих сторон, - сказал он. - Бей.
Магнус с отчаянием в глазах сделал шаг вперед и ударил без всякого предупреждения на высоте колена. Мечник в таком случае подскочил бы - или попробовал бы подскочить, это вполне возможно для человека. Шеф слегка двинул правую руку и усиленным металлом древком остановил удар намертво. И едва успел Магнус спрятаться за щитом товарища, Шеф шагнул вперед, ударил снизу вверх острием алебарды. Удар, с которым острие встретилось с остатками щита, сопротивление на этот раз не только древесины, и Колбейн с недоумением смотрел на острие, которое пробило щит и руку, раздробив локтевую и плечевую кости.
С застывшим лицом Шеф ухватил алебарду под самой головкой и рывком высвободил острие. Колбейн пошатнулся, перешагнул через линию, пришел в себя и выпрямился с побледневшим от шока и боли лицом. Послышалось множество криков.
- Схватка кончена, он перешел линию!
- Он ударил носителя щита!
- Он ударил бойца. А если носитель щита подставил руку...
- Кузнец первым пустил кровь, он победил!
- Прекратите! Прекратите! - Это голос Торвина. Но еще громче другой голос, Сигварта: - Пусть дерутся! Они воины, а не девчонки, чтобы хныкать из-за царапины.
Шеф взглянул в сторону, увидел, как Халвдан с серьезным, но взволнованным лицом сделал знак продолжать.
Колбейн был потрясен, он возился с пряжками своего бесполезного щита и явно не мог уже держать его. Магнус тоже побледнел. Каждый удар алебарды едва не приводил его к гибели. А теперь у него вообще не осталось защиты. Но спасения нет, ни убежать, ни сдаться невозможно.
С побледневшими губами, с решимостью отчаяния он сделал шаг вперед, поднял меч и обрушил его прямо вниз. От такого удара любой уклонится, не задумываясь; но в хольмганге нужно стоять неподвижно. Впервые за время схватки Шеф повернул левую руку и отразил удар лезвием топора алебарды. Алебарда встретила опускающийся меч на середине и отбила его в сторону, лишив Магнуса равновесия. Придя в себя, он взглянул на свое оружие. Оно не раскололось, но было перерублено почти наполовину и согнулось.
- Мечи можно заменять только по согласию обеих сторон, - провозгласил Халвдан.
Лицо Магнуса исказилось от отчаяния. Он попытался собраться, встать прямо в ожидании смертоносного удара. Колбейн немного продвинулся вперед и пытался поднять руку.
Шеф взглянул на лезвие алебарды, провел по нему пальцем. Небольшая зарубка. Придется поработать напильником, подумал он. Оружие называется "Месть тролла". Он сражается, потому что этот человек убил тролла. Настала пора мести за этого тролла и за многих других.
Но ведь он ударил гебридца не потому, что тот убил раба, а потому, что раб был нужен ему, Шефу. Он хотел расспросить его о машинах, которые делал этот раб. Если он убьет Магнуса, знания все равно не вернет. К тому же у него самого теперь больше знаний.
В полной тишине Шеф отступил, вогнал алебарду острием в землю, отстегнул шит, отбросил его. Повернулся к Халвдану и сказал громко, стараясь, чтобы его услышала вся Армия:
- Я прекращаю хольмганг и прошу справедливости у судей. Я сожалею, что в гневе ударил Магнуса Рагнальдсона, выбил ему два передних зуба, и если Магнус откажется от хольмганга, обещаю ему плату за эту обиду, а также плату его другу Кольбейну, которого я ранил. Я прошу их о дружбе и поддержке в битве.
Стон разочарования смешался с одобрительными криками. В толпе раздавались крики, начались стычки, когда две точки зрения находили своих выразителей. Халвдан и двое судей собрались и начали совещаться, через несколько минут они подозвали к себе двоих гебридцев. Они достигли соглашения, и толпа начала медленно стихать, чтобы услышать решение и утвердить его. Шеф не испытывал страха, не вспоминал о том, как в последний раз стоял в присутствии Рагнарсонов и ждал решения. Он знал, что правильно угадал настроение толпы, что судьи не посмеют идти против него.
- Все трое судей считают, что хольмганг велся честно и справедливо, что никто из участников не заслуживает осуждения и что ты, Шеф... - он с трудом справился с произношением английского имени... - Скейф, сын Сигварта, имеешь право предлагать уплату, поскольку твоя очередь ударить. - Халвдан осмотрелся и повторил. - Потому что твоя очередь ударить. Соответственно, так как Магнус Рагнальдсон согласен с нашим решением, мы объявляем, что поединок заканчивается и ни одна сторона не несет наказания.
Вперед выступил гебридец Магнус.
- Я заявляю, что принимаю предложение Скейфа Сигвартсона о плате за обиды, причиненные мне и Колбейну Колбрандсону. Мы оцениваем плату в полмарки серебра каждому... - крики и свистки встретили эту исключительно низкую плату, но Магнус продолжал: - ...На одном условии. Этот Скейф Сигвартсон в своей кузнице изготовит для нас оружие, такое же, каким пользовался, за плату в половину марки серебра за каждое. И с этим мы предлагаем ему дружбу и поддержку.
Магнус, широко улыбаясь, прошел вперед и пожал руку Шефу, Колбейн тоже подошел. В кольце оказался и Хунд, он тут же схватил окровавленную руку Колбейна, щелкая языком из-за грязного рукава. И Сигварт оказался тут же, он возвышался за обоими дуэлянтами и пытался что-то сказать. Но весь гул прервал ледяной голос.
- Ну, что ж, вы согласились о том и другом. Если намерены были прекратить хольмганг после первых капель крови, могли устроить потасовку за нужником и не тратить время всей Армии.
- Но скажи мне, петушок... - Теперь Бескостный говорил в наступившем молчании; сверкая глазами, он прошел вперед. - Что ты можешь сделать, чтобы получить мою дружбу и поддержку? А? Потому что между нами тоже кровь. Что ты мне предложишь в обмен на нее?
Шеф повернулся и возвысил голос, вложив в него вызов и презрение, так чтобы Армия знала: он не смолчал перед Айваром:
- Я могу дать тебе кое-что, Айвар Рагнарсон. Я уже пытался однажды дать это. Мы знаем, что сам ты это не можешь получить. Нет, я не о женской юбке... - Айвар шагнул назад, глаза его не отрывались от лица Шефа, и Шеф знал, что теперь Айвар никогда не оставит его, никогда не забудет его слов, пока один из них не умрет. - Нет. Дай мне пятьсот человек, и я дам кое-что тебе и всей Армии. Дам машины, которые мощнее христианских. Оружие сильнее, чем то, что использовалось раньше. И когда я сделаю все это, я дам тебе кое-что еще.
- Я дам тебе Йорк!
Он закончил выкриком, и Армия подхватила его крик, раздался одобрительный лязг оружия.
- Хорошая похвальба, - ответил Айвар, взглянув на Сигварта, на гебридцев, на группу носителей подвесок. Все они собрались вокруг, поддерживая Шефа. - Но печально кончится она для парня, если он не выполнит своего обещания.
4
Трудно решить, когда английской зимой наступает рассвет, подумал Шеф. Облака опускаются до самой земли, попеременно проносятся потоки дождя и мокрого снега, солнце не может пробиться сквозь тучи. Ему нужен свет для работы. Но пока придется ждать.
Он пошевелил занывшим телом под слоем пропитанной потом шерсти, которая по-прежнему была его единственной одеждой, и под слоем жесткой кожи - единственных доспехов, которые он успел приобрести. Пот остывал после многих часов тяжелой работы. Больше всего ему теперь хочется раздеться и растереться сухим плащом. И люди в темноте вокруг него должны испытывать то же самое.
Но каждый из них должен теперь думать только об одном, выполнять только одну обязанность; много раз повторяя и повторяя, он учил их этому. Только Шеф представлял себе общую картину, видел, как сочетаются все части. Только он мог предвидеть сотни неправильностей и несоответствий. Шеф не боялся смерти или увечья, боли, стыда или позора - обычных страхов поля битвы; они забываются в возбуждении и боевой ярости. Он боялся непредсказуемого, неожиданного, сломанной спицы, соскользнувшего рычага - всего, что может выйти из строя в новой неведомой машине.
На взгляд опытного ярла пиратов, Шеф все делал неверно. Люди его замерзли, устали, не понимали происходящего.
Но это будет совсем новый тип сражения. Такое сражение не зависит от того, что чувствуют люди и как они сражаются. Если все будут точно выполнять приказ, никому не нужно действовать особенно хорошо. Эта битва будет напоминать пахоту или выкорчевывание древесных пней. Ни славы, ни героических деяний.
Глаза Шефа уловили вспышку пламени. Да. Еще искры, больше пламени, вокруг огни - все из разных источников. Теперь стали видны очертания домов, из них поднимался дым, раздуваемый ветром. Огни осветили длинную линию стены с воротами, в которые две недели назад бился таран Рагнарсонов. Вдоль всей выходящей на восток стены викинги поджигали дома. От них отходили длинные полосы дыма, люди бежали вперед с поднятыми лестницами - неожиданное нападение, летят стрелы, ревут боевые трубы, первые нападающие отступают, их место занимают новые. Шум, пламя, набеги - все это безвредно. Скоро английские предводители поймут, что атака ложная, и обратят свое внимание на что-нибудь другое. Но Шеф помнил отчаянную медлительность и путаницу эмнетских рекрутов; у англичан мало что решают замыслы предводителей. К тому времени как им удастся уговорить своих людей не верить собственным глазам, Шеф искренне надеялся, что он уже выиграет сражение.
Пламя, дым. Рог на парапете трубит тревогу, прямо перед собой на стене Шеф видит слабые признаки деятельности. Пора начинать.
Шеф повернул направо и размеренно пошел вдоль длинного ряда домов у северной стены, легко помахивая алебардой. Ему нужно насчитать четыреста двойных шагов. Насчитав сорок, он увидел громоздкий корпус первой боевой машины, команда сгрудилась у выхода из переулка, где с таким огромным трудом сооружала эту машину. Шеф кивнул, древком алебарды дотронулся до стоящего впереди человека - Эгила из Скейна. Эгил серьезно кивнул и начал топать ногами попеременно, трудолюбиво отсчитывая каждый раз, как его левая нога касалась земли.
Заставить их делать это оказалось самым трудным. Так не похоже на поведение воина. Не так должны вести себя дренгиры. Их люди будут над ними смеяться. И вообще разве человек может сосчитать так много. Шеф дал Эгилу пять белых камешков, по одному на каждую сотню, и один черный - для последних шестидесяти шагов. Досчитав до пятисот шестидесяти, Эгил должен начать действовать. Если не собьется со счета. Если его люди не будут над ним смеяться. К этому времени Шеф обойдет всю линию и вернется на свое место посредине. Он не думал, что люди Эгила будут смеяться. Десять подобранных им счетчиков - все известные воины. Они определяют, что такое достоинство.
Вот задача предводителя в этом новом типе битвы, думал Шеф на ходу. Подбирать людей, как плотник подбирает куски дерева, которые составят основу дома. Он насчитал восемьдесят, увидел вторую машину, дотронулся до Скули Лысого, увидел, как тот сжал камешки и начал счет, прошел дальше. Соединять все куски вместе, как делает плотник.
Должен быть более легкий способ делать это, сказал он себе, проходя третью и четвертую машины. Для римлян, с их умением считать, это было бы легче. Но он не знал, на каком горне ему раскалить для себя это новое искусство.
Следующие три машины в ряду занимал экипаж Бранда. Дальше гебридцы, они сжимали свои недавно откованные алебарды.
Странно, но к нему явилось множество добровольцев. После хольмганга он попросил у Сигурта Змееглазого пятьсот человек. В конечном счете ему понадобилось больше двух тысяч - не только управлять машинами и делать отвлекающие действия, но и рубить лес, придавать бревнам нужную форму, выковывать необходимые для сборки большие гвозди, тащить громоздкие сооружения по скользкому склону от Фосса. Но люди, которые все это делали, не были присланы Сигуртом, Айваром или вообще кем-то из Рагнарсонов, которые держались в стороне. Это все были люди из малых экипажей, еще не участвовавшие в боях, последние ряды Армии. И очень многие из них носили подвески Пути.
Шеф с беспокойством замечал, что вера в него Торвина и Бранда распространяется все шире. О нем начали рассказывать разные истории.
Если все пройдет хорошо, скоро у них будет еще о чем порассказать.
При счете в четыреста двенадцать он дошел до последней машины, повернулся и пошел назад, на этот раз быстрее, потому что считать уже не нужно. Все время становилось светлее; шум у восточной стены достиг максимума, дым по-прежнему поднимался в туманное небо.
И тут, непрошеный, в памяти его возник стих - стишок из детства:
Возле брода, поросшего ивами, у деревянного моста,
Лежат старые короли, под ними их корабли...
Нет, неправильно. Детский стишок вот какой:
Пыль вздымается к небу, роса падает на землю,
приближается ночь...
А что же это за другой стих?
Шеф остановился, согнулся, словно его схватили конвульсии. Что-то ужасное происходит в голове - и как раз тогда, когда у него нет на это времени. Он начал распрямляться. Увидел подходящего Бранда. У того было озабоченное выражение лица.
- Я сбился со счета.
- Неважно. Теперь видно на сорок шагов. Начнем, когда начнет Гумми.
- Вот что... - Бранд нагнулся и прошептал Шефу на ухо. - Пришел из тыла человек. Он говорит, что Рагнарсонов за нами нет. Они не идут за нами.
- Тогда справимся сами. Но вот что я тебе скажу: и Рагнарсоны, и те, кто не будет участвовать в бою, не получат доли.
- Начали!
Шеф был у своей машины, вдохнул успокоительный запах опилок. Он нырнул в ее корпус, повесил алебарду на гвоздь, который сам прибил накануне, занял свое место у заднего рычага и надавил всей своей тяжестью. Машина медленно, со скрипом двинулась к стене.
Английским часовым показалось, что двинулись дома. Но не маленькие приземистые мазанки, которые были здесь раньше. Нет, в поднимающемся тумане вперед словно двинулись залы, церковные башни, колокольни. Неделями смотрели часовые со стен на все, что можно увидеть. А теперь предметы сами движутся к ним. Это тараны? Неиспользованные лестницы? Укрытия каких-то дьявольских приспособлений? Сотня натянутых луков выпустила стрелы. Бесполезно. Всякий видит, что приближающимся конструкциям не страшны стрелы из ручных луков.
Но на такой случай у них есть лучшее оружие. С бранью тан на северной стене отправил побледневшего фердмена, сельского милицейского, ранее служившего в свите какого-то мелкого лорда, назад, на его место на стене, схватил одного из рабов-посыльных и рявкнул ему:
- Беги в восточную башню! Вели тем, у машин, стрелять. Ты! То же самое - в западную башню! Ты! Назад на площадь, скажи людям у катапульт, что к северной стене приближаются машины. Скажи им: машины! Определенно! То, что здесь происходит, не отвлекающее нападение. Двигайтесь, все, побыстрее!
Все разбежались, а он обратил внимание на своих солдат, которые по лестницам взбегали на места на стене, они уже кричали и показывали на приближающиеся сооружения.
- Занимайтесь своими делами! - крикнул тан. - Смотрите вниз, Бога ради! Эти штуки, чем бы они ни были, не могут подобраться к стенам. А если подойдут ближе, их уничтожит оружие священников!
Если бы в крепости по-прежнему находились римские солдаты, подумал Шеф, стену окружал бы глубокий ров, и всякому нападающему нужно было прежде всего преодолеть его. Но столетия пренебрежения заполнили ров мусором и создали пахучую, поросшую травой насыпь в пять футов высотой и такой же ширины. Человек, поднявшийся на нее, все еще будет находиться на двенадцать футов ниже верха стены. Защитникам это не казалось опасным. Наоборот, они считали это дополнительной помехой на пути врага.
Когда осадные башни подкатились к стене, люди, двигавшиеся впереди, крикнули, и те, что толкали башни, перешли на бег. Машины покатились вперед, встретили сопротивление насыпи, задрожали и встали. Немедленно из них выскочили десятки воинов, половина подняла щиты, защищаясь от стрел. Остальные несли лопаты и мотыги. Без лишних слов они начали прокапывать борозды от передних колес, отбрасывая в стороны землю, как бобры.
Шеф прошел вперед между вспотевшими толкателями машины и всмотрелся в щель впереди. Тяжесть - вот в чем главная проблема. В сущности башня - это простая деревянная рама восьми футов шириной, двенадцати длиной и тридцати высотой, передвигающаяся на шести тележных колесах. Неустойчивая и неуклюжая, и основания с боков сделаны из самых прочных балок, какие отыскались в домах и церквях Нортумбрии. Это защита от больших стрел англичан. На на чем-то нужно было сэкономить вес, и Шеф решил это сделать за счет передней части. Здесь слой древесины толщиной всего в щит. Когда он выглядывал, в эту переднюю часть уже стучали стрелы, глубоко вонзая в дерево острия. В нескольких дюймах землекопы лихорадочно работали, чтобы дать колесам продвинуться еще на два фута.
Вот оно. Когда Шеф повернулся к толкальщикам, сзади послышались крики и гулкий удар. Шеф развернулся, сердце дрогнуло. Стрела? Один из огромных камней? Нет, не так плохо. Один из могучих англичан сбросил со стены камень, не менее пятидесяти фунтов весом. Камень упал на щиты и отскочил в переднюю часть машины, разбив ее в щепки. Неважно. Но пострадали и люди - Эйстин лежит с подогнутой ногой под левым колесом, смотрит на возвышающуюся над ним машину.
- Подождите! - Люди уже напрягали мышцы для последнего толчка, и тогда колесо прошло бы прямо по ноге Эйстина.
- Подождите. Вытащи его, Стубби. Вот так. Землекопы, обратно в укрытие. Теперь навались, ребята! И посильнее! Вот так! Она на месте! Забивай колья, Бранд, чтобы она не откатилась. Спускайте лестницы. Лучники, на верхнюю площадку. Штурмовая группа, за мной!
Одна лестница подняла вооруженных воинов на двенадцать футов, все они тяжело дышали от усилий и возбуждения. Еще одна лестница, еще двенадцать футов. Кто-то протянул Шефу забытую им алебарду. Он схватил ее, посмотрел на людей, теснящихся на верхней площадке. Они на уровне стены?
Да! Теперь он видит парапет чуть под собой, на высоте колена. Туда бегут англичане. Стрела нашла щель в досках, прошла в нее, ударила в дюйме от его здорового глаза. Шеф обломил ее и отбросил. Люди готовы, все ждут сигнала.
Шеф приложил остро наточенное лезвие алебарды к веревке и нажал.
Выдвижной мост начал опускаться, сначала медленно, потом полетел, как тяжелый молот, к его переднему концу были привязаны мешки с песком. Удар, туча песка полетела по ветру из порванного мешка, запели тетивы: это лучники очищают парапет.
Громкий выкрик, это Бранд прыгнул на мост и бросился вперед, высоко подняв топор. Шеф хотел последовать за ним, но его схватили сзади и удержали. Он увидел, что его держит Ульф, корабельный кок, самый рослый человек в трех экипажах, после Бранда.
- Бранд сказал: не ты. Велел мне на несколько минут задержать тебя.
Мимо пробегали люди, вначале отобранная штурмовая группа, затем остальная команда машины, безостановочно они поднимались по лестницам и бежали по мостику. Далее последовали землекопы и остальная часть экипажа Бранда. Шеф вырывался из рук Ульфа, ноги его не доставали до земли, он слышал звон оружия, крики и шум битвы.
По лестнице уже поднимались совершенно незнакомые воины из других экипажей. Ульф разжал руки. Шеф прыгнул на мостик и впервые смог убедиться, что его план сработал.
В сером свете утра стало видно расчищенное пространство между стенами и внешним городом. Его покрывали гигантские туши, тела неизвестных животных, которые приползли сюда умирать. У одного, должно быть, слетело колесо или сломалась ось на неровной поверхности, может, в старой выгребной яме. Следующее за ним - там действуют гебридцы - как будто успешно добралось до стены. Навесной мост соединяет башню со стеной, и на глазах Шефа из башни появилась новая группа воинов и перешла на стену. Следующая башня - тут не такой успех. Когда перерезали веревку, мост немного не достал до стены. И свисал, как гигантский язык на безглазом лице. У основания стены под ним лежала груда тел в кольчугах.
Шеф сошел с мостика и пропустил еще одну группу воинов, потом начал считать. Три башни не добрались до стены, две не сумели перебросить людей на стену, хотя и добрались до нее.
Это означает, что пять башен выполнили свою задачу успешно. Вполне достаточно. Но если бы действовали медленней, потеряли бы больше, подумал Шеф. Или если бы не начали действовать одновременно.
Должно быть какое-то правило. Как бы это сформулировать. Может, по-норвежски: "Hoggva ekki hyggiask". "Бей, не задумываясь". Нанести один тяжелый удар, а не множество легких. Бранду это правило понравится, надо ему рассказать.
Шеф оглянулся и увидел то, что неделями видел в своих снах, в своих кошмарах: гигантский камень поднимается вверх со сверхъестественной легкостью, хотя здравый смысл говорит, что он не может дальше подниматься, что он достиг вершины. Потом начинает падать. Не на него. На башню.
Шеф в ужасе скорчился; он боялся не за себя: страшный удар разнесет балки, оси, колеса, которые он собирал с таким трудом. Викинги на мостике тоже присели и отбросили бесполезные щиты.
Удар, взметнулась выброшенная земля. Не веря своим глазам, Шеф смотрел на камень, погрузившийся в землю в двадцати футах от башни. Он лежал там, словно был здесь с сотворения. Промахнулись. На много ярдов. Он не думал, что они могут промахнуться.
Человек перед ним, могучий дородный воин, отлетел в сторону.
Кровь в воздухе, звук как от струны гигантской арфы, линия, стремительно приближающаяся, пробивающая тело воина.
Машина, выпускающая стрелы, и машина, швыряющая камни. Шеф подошел к краю стены и посмотрел на изуродованное тело внизу. Что ж, они ввели в действие машины, но слишком поздно. К тому же одна промахнулась. Машины нужно захватить.
- Пошли, не стойте, как девушки, впервые увидевшие быка! - Шеф гневно делал знаки воинам, толпившимся у выхода из башни. - Чтобы снова пустить в ход машины, им нужен час. Идите за мной, позаботимся, чтобы у них не было такой возможности.
Он повернулся и пробежал по мостику на стену. Ульф, как гигантская нянька, топал на шаг за ним.
Они нашли Бранда перед только что раскрытыми воротами, вокруг все было усеяно знакомыми предметами, следами битвы: расколотыми щитами, согнутым оружием, телами, как-то несовместимо со всем прочим - сапог, сорванный с ноги владельца. Бранд тяжело дышал, высасывал царапину на руке над перчаткой, но в остальном был невредим. В ворота продолжали проходить солдаты, капитаны направляли их согласно плану, который был подготовлен заранее, все делалось в лихорадочной спешке. Бранд подозвал к себе двух старших воинов и отдавал им приказания.
- Сумаррфугл, возьми шесть человек, обойди все вокруг, осмотри тела, всех англичан раздень, все найденное свалите в кучу у этого дома. Кольчуги, оружие, украшения, цепи, кошельки. Не забудьте заглянуть под мышки. Торстейн, возьми еще шестерых и то же самое проделай на стенах. Не подвергайте себя риску. Принесете все найденное с собой и свалите в груду, там же, где Сумаррфугл. Потом займитесь нашими мертвыми и ранеными. Теперь - ты, Торвин!
В воротах показался жрец, он вел за собой вьючную лошадь.
- Взял свои орудия? Оставайся здесь. Когда захватим собор, я пришлю за тобой. Сразу установишь горн и начнешь плавить добычу.
- Добыча! - Глаза Бранда сверкнули от радости. - Я уже чувствую свою ферму в Галланде. Имение! Округ! Ну, пошли!
Он повернулся, но тут Шеф схватил его за локоть.
- Бранд, мне нужно двадцать человек.
- Зачем?
- Чтобы обезопасить стреляющую машину в угловой башне, а потом перейти к бросающей.
- Ты сумасшедший. Сопляк! Сегодня ты сотворил великое дело. Но помни - сражаются ради денег. Деньги! - Он использовал норвежское слово fе, которое означает любой вид собственности: деньги, металлы, товары, скот. - Забудь на день о своих машинах, молодой молотобоец, и давай становиться богатыми!
- Но если мы...
Шеф почувствовал, как пальцы сильней сжали его ключицу.
- Я сказал тебе. И помни: ты по-прежнему карл в Армии, подобно всем нам. Мы сражаемся вместе и делим добычу. И клянусь сияющими сосками девы Герты, грабить мы будем вместе. Ступай в строй!
Через несколько мгновений пятьсот человек тесной колонной устремились по одной из улиц к центру города, направляясь прямо к собору. Шеф посмотрел вслед спинам, одетым в кольчуги, перехватил алебарду, с тоской оглянулся через плечо на оставшуюся позади небольшую группу.
- Иди, - посоветовал Ульф. - Не волнуйся, Бранд оставил достаточно людей, чтобы охранять добычу. Все будет разделено честно, и все это знают. Они здесь только чтобы отгонять англичан.
Колонна перешла на бег и одновременно образовала клин, который Шеф хорошо помнил с первой стычки. Дважды она встретила сопротивление: наспех воздвигнутую баррикаду поперек узкой улицы, отчаянные нортумбрийские таны рубили врагов, а крестьяне бросали с окружающих домов копья и камни. Викинги подбежали, обменялись ударами, ворвались в дома, ликвидировали лучников и копейщиков, пробили стену дома и вышли англичанам в тыл, действовали они без приказов и без задержек, со смертоносной уверенностью и быстротой. Каждый раз во время задержки Шеф пробивался все ближе к передним рядам, нацеливаясь на широкую спину Бранда. Он понял, что придется дать им возможность взять собор. Но может быть, когда добыча будет захвачена, бесценные сокровища, копившиеся веками, взяты под охрану, ему удастся получить людей и заняться машинами. И прежде всего он должен быть рядом с предводителями, чтобы спасти жизнь пленников, мастеров, строителей машин.
Викинги снова двинулись рысцой. Бранд теперь всего в нескольких рядах перед ним. Поворот узкой улицы, люди в центре колонны чуть замедлили ход, чтобы крайние держались с ними на одном уровне, и перед ними открылся собор. Он появился, как работа гигантов, всего в шестидесяти шагах, отделенный от других зданий площадью.
Тут тоже нортумбрийцы, они собрались для последней отчаянной схватки у дома своего Бога.
Викинги замедлили продвижение, высоко подняли щиты. Шеф, по-прежнему пробивавшийся вперед, неожиданно оказался на одном уровне с Брандом. Он увидел, как широкий меч нортумбрийца устремился к его шее.
Не задумываясь, парировал, услышал знакомый звук перерубленного лезвия, ударил вперед острием алебарды, повернул оружие, дернул, отводя в сторону разбитый щит противника. Стоя спиной к Бранду, сделал широкий взмах. Вокруг свободное пространство, за ним враги. Он снова взмахнул, лезвие алебарды свистнуло в воздухе, враги пытались увернуться от этого удара. Промах, еще один промах, но в это время викинги перестроились. Их клин двинулся вперед, мечи рубили со всех направлений. Вел воинов Бранд, он аккуратно взмахивал своим топором.
Волна нападающих прорвала строй защитников-англичан, перекатилась через них. Шеф обнаружил, что его пронесло вперед, в открытое пространство, прямо впереди двери собора, вокруг возбужденные выкрики.
Ослепленный неожиданным блеском, он увидел прямо перед собой - шафрановые пледы. Не поверил своим глазам. Улыбающееся лицо Мюртача, вогнавшего копье в землю. Линия копий, обвязанных веревкой, словно та нить, что охраняет святилище Торвина. Крики стихли.
- Хорошо пробежались, парни. Но здесь вы не нужны. Никто не переступит через веревку. Вы слышали?
Бранд вышел вперед, и Мюртач попятился, разведя руки.
- Спокойней, парни. Вы получите свою долю. Не сомневайтесь. Но все было решено через ваши головы. Вы получили бы свою долю, даже если бы ваше нападение не удалось.
- Они пришли с другой стороны, - крикнул Шеф. - Утром они не пошли за нами. Прорвались через западные ворота, пока мы атаковали с севера.
- Прорвались, как же! - послышался чей-то голос. - Да их впустили! Смотрите.
Из дверей собора, невозмутимый, как всегда, по-прежнему в алом и зеленом, вышел Айвар. Рядом с ним шел человек в одежде, которую Шеф не видел уже год, со дня смерти Рагнара, человек в пурпуре и белом, со странной высокой шапкой на голове, в руке украшенное золотом распятие из слоновой кости. Машинально он поднял руку в благословении. Сам архиепископ провинции Эофорвича Вульфхир Eboracensis.
- Мы договорились, - сказал Айвар. - Христиане впустили нас в город при условии, что сам собор будет не тронут. Я дал им свое слово. Все остальное наше: город, округ, королевская собственность - все. Но не собор и не собственность церкви. И христианские священники отныне наши друзья, они помогут нам выжать эту землю досуха.
- Но ты ярл Армии, - взревел Бранд. - Ты не имеешь права заключать сделки от своего имени, не спросив остальных.
- Я вижу, твоя рука в порядке, Бранд. Когда я тоже оправлюсь, нам с тобой нужно будет решить несколько дел. Но держись по ту сторону веревки! И людей своих удержи, чтобы они не пострадали.
- Мальчишек тоже, - добавил он, взглянув на Шефа.
Из-за собора подходили люди, сотни сторонников Рагнарсонов, вооруженные, свежие, уверенные. Они холодно разглядывали своих уставших товарищей. Среди них и Змееглазый, по бокам его два брата - мрачный Халвдан и Убби, со смущенным лицом. Опустив глаза в землю, он заговорил:
- Вы хорошо сражались. Простите, что для вас это сюрприз. На общей встрече мы все объясним. Но Айвар сказал правду. Не заходите за пределы веревки. Держитесь подальше от собора. А в остальном можете становиться богатыми.
- Ну, на это мало шансов, - выкрикнул кто-то. - Разве жрецы Христа кому-нибудь оставят золото?
Змееглазый не ответил. Его брат Айвар повернулся, сделал знак. За Рагнарсонами поставили столб, глубоко вогнали его в плотную землю прямо перед входом в собор. Дернули за веревку, и на столбе развевался знаменитый флаг Рагнарсонов - флаг Ворона, личное знамя братьев, он широко расправил крылья в знак победы.
Группа воинов, штурмовавших стены, только что собранная в единую колонну, медленно начала распадаться, переговариваясь, подсчитывая потери.
- Ну, значит собор у них, - сказал самому себе Шеф. - Но мы можем получить машины.
- Бранд, - окликнул он. - Бранд. Так я могу получить своих двадцать человек?
5
Группа людей сидела на бледном солнечном свете в безлистной зимней роще недалеко от Йорка. Их окружали натянутые на копья нити, на нитях яркие гроздья рябины. Собрались жрецы, все жрецы Пути, входившие в армию Рагнарсонов: Торвин, жрец Тора, Ингульф, жрец Идунн, но не только они. Был тут и Вестмунд, мореплаватель, наблюдатель звезд, жрец бога моря Ньорта; Гейрульф, летописец сражений, жрец Тюра; Скальдфинн, переводчик, жрец Хеймдалля. Самым уважаемым за свои видения-странствия в других мирах считался Фарман, жрец Фрея.
Внутри круга было воткнуто серебряное копье Отина рядом со священным огнем Локи. Но ни один жрец в Армии не брал на себя огромную ответственность копья Отина. А жрецов Локи никогда не было, хотя о его существовании никогда не забывали.
Внутри круга, но отдельно от жрецов сидели два мирянина: Бранд, витязь из Галланда, и Хунд, подмастерье Ингульфа. Они должны были давать показания и, если понадобится, советы.
Осматривая собравшихся, заговорил Фарман:
- Мы должны обсудить наше положение.
Молчаливые кивки в знак согласия. Эти люди не любят разговаривать без необходимости.
- Мы все знаем, что история мира, heimsins kringla, мирового круга, не предопределена. Но многие их нас много раз видели в своих видениях, каким может стать этот мир.
- Мир, которым правит один бог Христос. В котором тысячелетие люди подчиняются только ему и его жрецам. А в конце этого тысячелетия - всемирный пожар и голод. И на протяжении всего тысячелетия стремление оставить людей такими, каковы они есть, заставить их забыть об этом мире и думать только о следующем, загробном. Как будто судьба Рагнарока - битвы богов, людей и гигантов - уже решена, и люди обязательно одержат победу. - Лицо его застыло, как камень. Он снова оглядел собравшихся жрецов.
- Именно против этого мира мы выступаем, это будущее мы обязаны предотвратить. Вы помните, что в Лондоне я случайно услышал о смерти Рагнара Волосатые Штаны. И в моем видении мне открылось, что это один из тех моментов, когда мир может принять другой поворот. И потому я призвал Бранда, - он рукой указал на массивную фигуру в нескольких ярдах, - и попросил его отнести новость сыновьям Рагнара и сделать это таким образом, чтобы они не смогли отказаться от вызова. Мало кто остался бы живым после такого поручения. Но Бранд выполнил его, он выполнил свой долг перед всеми нами во имя того, кто придет с Севера. Придет с Севера, как верим мы, и направит мир на истинный путь.
Люди в круге притронулись к своим подвескам.
Фарман продолжал:
- Я считал, что братья Рагнарсоны, напав на христианские королевства Англии, послужат нашим целям, целям Пути. Глупо было мне считать, что я угадал цели богов. Глупо считать, что что-то доброе может произойти от зла Рагнарсонов. Они не христиане, но то, что они делают, придает христианам силы. Пытки. Насилия. Создание хеймнаров.
Вмешался Ингульф, хозяин Хунда:
- Айвар - это отродье Локи, он послан, чтобы на земле воцарилось зло. Его видели по другую сторону - и не в облике человека. Его нельзя использовать ни для каких целей.
- Это мы теперь видим, - ответил Фарман. - Он не только не сломил силу церкви Христа, он заключил с ней союз. В своих собственных интересах - и только такой дурак, как архиепископ, может довериться ему. Но пока они оба от этого стали сильнее.
- А мы беднее! - воскликнул Бранд, забыв об уважении к жрецам.
- Но стал ли Айвар богаче? - спросил Вестмунд. - Не понимаю, что получили Айвар и его братья от этой сделки. Кроме доступа в Йорк.
- Могу объяснить, - сказал Торвин. - Потому что я обдумал это дело. Мы все видели, какие плохие здесь деньги. Мало серебра, много свинца, много меди. Куда ушло серебро? Даже англичане спрашивают друг друга об этом. Я могу вам сказать. Его взяла церковь.
- Мы не представляем, даже Айвар не знает, насколько богата церковь Нортумбрии. Она здесь уже двести лет и все время принимает дары в золоте и серебре, получает землю. А из земли извлекает еще серебро; а из тех земель, которыми пока не владеют, священники выжимают еще больше. За то, что побрызгают ребенка водой, за то, что освятят брак, наконец за то, что похоронят в святой земле и устранят угрозу вечных мук, - мук не за грехи, а за то, что не заплатили церкви.
- Но что они делают со всем этим серебром? - спросил Фарман.
- Делают украшения для своего бога. Все оно теперь в соборе, такое же бесполезное, как когда лежало в земле. Серебро и золото в церковных чашах, в больших распятиях и покровах, в плитах, покрывающих алтарь, и в ящиках, в которых лежат мощи святых. Все это из денег. Чем богаче церковь, тем меньше серебра в монетах. - И он с отвращением покачал головой.
- Церковь ничего не отдаст, а Айвар даже не знает, что у него в руках. Жрецы обещали ему собрать монеты со всего королевства и переплавить их. Очистить от других металлов и оставить только серебро. А потом отчеканят ему новые монеты. Монеты Айвара Победоносного, короля Йорка. И Дублина также.
- Может, Рагнарсоны не станут богаче. Но они станут сильнее.
- А Бранд, сын Барна, беднее! - послышался гневный голос.
- Вот чего мы добились, - подвел итог Скальдфинн, - мы помогли объединиться жрецам Христа и Рагнарсонам. Ты уверен теперь в твоих видениях, Фарман? А что же с историей мира и его будущим?
- Но одного я тогда во снах не видел, - ответил Фарман. - А с тех пор видел, и не раз. Это этот парень Скейф.
- Его зовут Шеф, - поправил Хунд.
Фарман кивнул.
- Подумайте. Он бросил вызов самому Айвару. Он сражался на хольмганге. Он прорвал стены Йорка. И он пришел на нашу встречу и сказал, что пришел с Севера.
- Он только имел в виду, что пришел из северной части королевства, из Норфолка, - возразил Хунд.
- Что он имел в виду - это одно, а что имели в виду боги - совсем другое, - сказал Фарман. - Не забудьте также: я видел его на той стороне. В доме самих богов.
- И еще одно в нем необычно. Кто его отец? Ярл Сигварт себя считает его отцом. Но так утверждает только его мать. И мне приходит в голову, что парень этот - начало крутого поворота, центр круга, хотя сам об этом не догадывается. И я должен спросить его друзей и тех, кто его знает:
- Безумен ли он?
Все медленно повернулись к Ингульфу. Тот поднял брови.
- Безумен? Лекари таким словом не пользуются. Но поскольку вы так ставите вопрос, я вам отвечу. Да, конечно, этот Шеф безумен. Подумайте сами...
Хунд отыскал своего друга, как и заранее догадывался, среди груды обгоревшего дерева и изогнутого металла в северо-восточной башне, над Олдварком, в окружении группы заинтересованных носителей подвесок.
- Разобрался? - спросил Хунд.
Шеф поднял голову.
- Я думаю, что знаю теперь ответ. Около каждой машины был монах, его обязанность - уничтожить машину, чтобы ее не захватили. Они это начали делать, а потом убежали в собор. Но оставшиеся не хотели следить за горением. Захватили этого раба. - Он указал на англичанина в железном ошейнике, которого окружали викинги. - Он мне рассказал, как работают машины. Я не пытался ее восстановить, но теперь знаю.
Он указал на груду обгоревших балок и кусков металла.
- Это машина, которая выпускает стрелы.
- Видишь, пружина не из дерева, из веревки. Скрученная веревка. Вот эта ось поворачивается и натягивает веревку, а веревка прикладывает все больше и больше силы к тетиве. Если в нужный момент отпустить тетиву...
- Бам! - сказал один из викингов. - И прощай старый Тонни.
Взрыв хохота. Шеф указал на зубчатое колесо в раме.
- Видишь на них ржавчину? Они очень старые. Не знаю, давно ли ушли римляне. Но с тех пор эти штуки лежали в арсенале. И сделали их не монахи из собора. Они могут ими только пользоваться.
- А что с большой машиной, метавшей камни?
- Она обгорела сильнее. Но я знал, как она устроена, еще до того, как мы перебрались через стены. У монахов все это в книгах, и есть запасные части, оставшиеся от старых времен. Так говорит раб. Но мне жаль, что ее сожгли. И хотелось бы взглянуть на книгу, в которой говорится об этих машинах. И еще книгу о числах.
- Эркенберт - мастер чисел, - неожиданно сказал раб, уловив слово на норвежском в английском произношении Шефа. - Он arithmeticus.
Несколько викингов схватились за свои подвески. Шеф рассмеялся.
- Arithmeticus он или нет, но я могу построить машины получше. Много машин. Троллы говорят, что слышали, как один из монахов говорил о себе и о римлянах, что христиане теперь - это карлики на плечах гигантов. Ну, что ж, может, у них и есть гиганты, с их книгами и старыми машинами, старыми стенами, оставшимися из прежних времен. Но они все равно карлики. А мы, мы...
- Не произноси этого, - вмешался один из викингов, выступая вперед. - Не произноси злого слова, Скейф Сигвартсон. Мы не гиганты, а гиганты - iotnar - враги богов и людей. Я думаю, ты это знаешь. Разве ты их не видел?
Шеф медленно кивнул, вспомнив свой сон о незавершенной стене и о гигантском неуклюжем хозяине жеребца. Окружающие зашевелились, переглянулись.
Шеф бросил на пол металлическую деталь, которую держал в руках.
- Отпусти раба, Стейнульф, в награду за то, что он нам рассказал. Покажи ему, как выбраться, чтобы Рагнарсоны его не схватили. Мы можем теперь делать свои машины без него.
- А у нас есть на это время? - спросил викинг.
- Нужно только дерево. И немного работы у горна. До собрания Армии еще два дня.
- Это новое знание, - добавил один из слушателей. - Торвин велит нам это делать.
- Встретимся здесь завтра утром, - решительно закончил Шеф.
Уходя, один из викингов сказал:
- Это будут долгие дни для короля Эллы. По-собачьи поступил христианский архиепископ, отдав его в руки Айвара. У Айвара есть кое-что для него в запасе.
Шеф посмотрел в спины уходящим, потом повернулся к другу.
- Что это у тебя?
- Лекарство от Ингульфа. Для тебя.
- Мне не нужно лекарство. От чего оно?
Хунд колебался.
- Он говорит, что оно тебя успокоит. И - позволит тебе вспомнить.
- А что плохого с моей памятью?
- Шеф, Ингульф и Торвин говорят - ты забыл даже, что мы лишили тебя глаза. Торвин держал тебя, Ингульф накалял иглу. А я - я уколол ею. Мы сделали это только для того, чтобы не сделал какой-нибудь мясник Айвара. Но они говорят: неестественно, что ты даже не упоминаешь об этом. Они считают, что ты забыл об этом. И забыл о Годиве, ради которой явился в лагерь.
Шеф смотрел на маленького помощника лекаря с серебряной подвеской-яблоком.
- Скажи им, что я ни на миг ничего не забывал.
- Но все же прими лекарство. - Хунд протянул руку.
- Он принял лекарство, - сказал Ингульф.
- Шеф как птица в старом предании, - заметил Торвин. - Том самом, в котором рассказывается, как англичане на севере стали христианами. Говорят, когда король Эдвин созвал совет, чтобы обсудить, должен ли он и его королевство отказаться от веры отцов и принять новую, жрец асов сказал, что должны, потому что поклонение старым богам не принесло никакой пользы. Но другой советник сказал - и это истинная история, - что ему наш мир кажется королевским залом в зимний вечер: в нем тепло и светло, но снаружи темно и холодно, и там невозможно что-нибудь увидеть.
- И в этот зал, - сказал советник, - влетает птица, на мгновение оказывается в тепле и свете, а потом снова улетает на холод и во тьму. И если бог Христос может точнее сказать нам, что происходит с человеком до его рождения и после смерти, - продолжал советник, - то мы должны больше узнать о его учении.
- Хорошая история, и в ней правда, - сказал Ингульф. - Я понимаю, почему ты сравниваешь Шефа с этой птицей.
- Он может быть - но может и не быть кем-то иным. Когда Фарман видел его в своем видении в жилище богов, в Асгарде, Шеф занял место кузнеца богов Волунда. Ты не знаешь эту историю, Хунд. Волунд был захвачен и порабощен злобным королем Нитхадом, ему подрезали сухожилия, чтобы он мог работать, но не мог убежать. Но Волунд заманил сыновей короля к себе в кузницу, убил их, сделал пряжки из их глаз и ожерелья из их зубов и дал из отцу, своему хозяину. Заманил дочь короля в кузницу, одурманил ее пивом и изнасиловал.
- Но зачем он это сделал? Ведь он оставался пленником, - спросил Хунд. - Если был хром и не мог убежать?
- Он был великим кузнецом, - ответил Торвин. - Королевская дочь проснулась, пошла к отцу и рассказала ему все, и король пришел, чтобы замучить своего раба-кузнеца. И тогда Волунд надел крылья, которые тайно сковал в кузнице. И улетел, смеясь над теми, кто считал его калекой.
- Так почему же Шеф подобен Волунду?
- Он видит вверху и внизу. Он видит то, чего не видят другие. Это великий дар, но боюсь, это дар Отина. Отина, всеобщего отца. Отина Больверка, Отина, отца зла. Твое лекарство поможет ему увидеть сон, Ингульф. Но что будет в этом сне?
Засыпая, Шеф думал о вкусе. Лекарство Ингульфа имело вкус меда, оно очень отличалось от горьких снадобий, которые обычно они с Хундом составляли. Но наряду со сладостью был и какой-то другой вкус. Плесень? Грибы? Он не знает. Что-то сухое и гнилое. И как только выпил, понял, что ему что-то предстоит.
Но сон его начался так же, как и многие предыдущие, задолго до того, как начались его беды. Даже до того, как он узнал, что ему предстоит стать троллом.
Он плывет по воде. Сила гребков удваивается и утраивается, и берег остается далеко позади, и он плывет теперь быстрее, чем скачет лошадь. Постепенно он поднимается над водой и летит в воздухе, сначала невысоко, потом страх оставляет его, и он поднимается все выше и выше, как птица. Местность под ним зеленая и солнечная, повсюду свежая весенняя листва, луг постепенно повышается, становится освещенным солнцем плоскогорьем. И вдруг становится темно. Перед ним гигантский столб темноты. Он знает, что был тут раньше. Но тогда он был в этом столбе и смотрел наружу, и он не хочет снова увидеть то, что видел тогда. Он видел короля Эдмунда, с печальным измученным лицом, с собственным позвоночником в руках. Если сейчас будет осторожен, не станет оглядываться, может быть, не увидит его на этот раз.
Медленно, осторожно он приближается к темному столбу. Это гигантский ствол дерева. К нему пригвождена, как он заранее и знал, фигура, и у нее в одном глазу торчит игла. Он всматривается в лицо: не его ли оно?
Нет. Здоровый глаз закрыт. Кажется, им не интересуются.
Над головой фигуры повисли две черные птицы с черными клювами: вороны. Они смотрят на него яркими глазами, с любопытством наклоняют головы. Расправленные крылья слегка дрожат, птицы без усилий парят в воздухе. Фигура - это Отин, или Вуден, вороны - его постоянные спутники.
Как же их зовут? Это очень важно. Он знал их имена. По-норвежски они звучат... да, верно - Хугин и Мунин. По-английски это будет Хайг и Майн. Хугин - Хайг. Это значит "мозг". Но ему не это нужно. Словно освобожденный, ворон летит вниз, садится на плечо хозяина.
Мунин - Майн. Это значит "память". Вот что ему нужно. Но за это придется платить. У него есть друг, защитник среди богов, это он уже знает. Но это не Отин, что бы ни думал Бранд. Он знает, какой должны быть цена. Снова непрошенно в памяти возникает стих - на английском. В нем описан повешенный на виселице, он раскачивается, не способный пошевелить рукой, и к нему слетаются вороны...
Они приходят за его глазами. За глазом. Птица уже здесь, так близко, что закрыла все поле зрения, ее черный клюв, как стрела, всего в дюйме от глаза. Не от здорового глаза. От того, что не видит. Того, что он уже потерял. Но это воспоминание о том времени, когда у него еще был этот глаз. Руки его опущены, он не может ими двигать. Это потому, что их держит Торвин. Нет, на этот раз он может ими двигать, но не должен. Не будет.
Птица понимает, что он не будет двигаться. С торжествующим криком она устремляется вперед, глубоко погружает клюв в его глаз и мозг. Его пронзает бело-горячая волна боли, и в памяти вспыхивают слова, слова обреченного короля.
Возле брода, поросшего ивами, у деревянного моста,
Лежат старые короли, под ними их корабли.
Глубоко внизу они спят, охраняя свой дом.
Проведи плоскую линию в четыре пальца шириной
От подземной могилы на север.
Здесь лежит Вуффа, сын Веххи.
Он караулит сокровище. Ищи, кто осмелится.
Он выполнил свой долг. Птица отпускает его. И он сразу падает с дерева, беспорядочно поворачиваясь, руки его по-прежнему неподвижны, он летит к земле, до которой много миль. Много времени, и есть о чем подумать. А руки не нужны. Он может теперь поворачивать тело, куда хочет, он поворачивается, пока не смотрит снова на солнце, продолжает опускаться и мягко подлетает к тому месту, где на соломенном матраце лежит его тело.
Странно видеть отсюда землю, с ее людьми, армиями, торговцами, которые приходят и уходят, многие ужасно торопятся, но с его места, с высоты в двадцать миль, видно, что они совсем не движутся. Он видит болота, видит море, видит кучевые облака, видит курганы под зеленым дерном. Он запомнит это и подумает в другое время. Теперь у него только одна обязанность, и он ее выполнит, как только душа его вернется на место, в тело, которое он уже видит на соломенном матраце, тело, в которое он входит...
Шеф мгновенно проснулся.
- Я должен запомнить, но я не умею писать! - в отчаянии воскликнул он.
- Я умею, - сказал Торвин. Он стоит в шести футах, его едва видно при прикрытом огне.
- Ты умеешь? Писать, как христиане?
- Да, я умею писать, как христиане, но я умею писать и по-норвежски, как жрец Пути. Я умею писать рунами. Что я должен записать?
- Пиши быстро, - сказал Шеф. - Я узнал это у Мунина, узнал ценой боли.
Торвин не отрывал взгляда от таблички, в руке он держал нож, готов был вырезать.
Возле брода, поросшего ивами, у деревянного моста,
Лежат старые короли, под ними их корабли...
- Трудно писать по-английски рунами, - заметил Торвин. Но говорил он это еле слышно.
Три недели спустя после того дня, когда христиане празднуют рождение своего бога, Армия - обеспокоенная и в дурном настроении - собралась на открытой площадке за пределами города, у восточной стены. Семь тысяч человек заняли много места, особенно полностью вооруженные и закутавшиеся от холода и слякоти. Но после того как Шеф сжег тут оставшиеся дома, образовалось достаточно места, и все встали грубым полукругом от стены до стены.
В середине полукруга стояли Рагнарсоны и их приспешники, над ними флаг Ворона. В нескольких шагах от них в окружении шафрановых пледов стоял черноволосый король - бывший король Элла. Со своего места в тридцати ярдах Шеф видел, что у короля бледное лицо, белое, как яичный белок.
Ибо Элла был обречен. Армия еще этого не провозгласила, но это неминуемо, как судьба. Скоро Элла услышит звон оружия, которым Армия обозначает свое согласие. А потом за него примутся, как принимались за Шефа, за короля Эдмунда, за короля Мельгуалу и других ирландских королей, на которых Айвар отточил свои зубы и технику. Надежды для Эллы нет. Это он бросил Рагнара в орм-гарт. Даже Бранд, даже Торвин признавали, что сыновья имеют право на месть. Не только право - обязанность. А Армия проследит, чтобы это было сделано хорошо и как подобает воинам.
Но определялась и судьба остальных предводителей. Не только Элла рискует здесь. Ни Айвар Рагнарсон, ни сам Сигурт Змееглазый не могут быть уверены, что уйдут с собрания с целой шкурой или с неповрежденной репутацией. В воздухе чувствовалось напряжение.
Когда солнце дошло до середины короткого английского зимнего дня, Сигурт обратился к Армии.
- Мы Великая Армия, - провозгласил он. - Мы встретились, чтобы поговорить о том, что сделано и что еще нужно сделать. У меня есть что сказать. Но я слышал, в Армии есть люди, недовольные тем, как был взят город. Может ли кто-нибудь из них открыто выступить перед всеми нами?
Из кольца вышел человек, прошел на середину открытого места и повернулся, чтобы все его слышали. Это был Скули Лысый, тот самый, что повел вторую башню, но до стены ее не довел.
- Подставка, - прошептал Бранд. - Ему заплатили, чтобы он говорил, но не очень зло.
- Я недоволен, - сказал Скули. - Я вел свой экипаж на штурм стен города. Я потерял десять человек, включая моего зятя, хорошего человека. Мы поднялись на стену и прорвались до самого собора. Но нам помешали его ограбить, а это наше право. И мы узнали, что нам не обязательно было терять людей, потому что город и так был взят. Мы не получили ни добычи, ни компенсации. Почему ты выпустил нас на штурм стен, как дураков, Сигурт, когда знал, что этого не нужно?
Одобрительный гул, выкрики из экипажей Рагнарсонов. В свою очередь вперед вышел Сигурт, взмахом руки заставил всех смолкнуть.
- Благодарю Скули за его слова и признаю, что в них есть правда. Но я хочу сказать две вещи. Во-первых, я не думал, что штурм не нужен. Мы не были уверены, что удастся договориться. Жрецы могли лгать нам. Или король мог узнать и приставить своих людей к воротам, которые должны были нам открыть. Если бы мы сказали всей Армии, какой-нибудь раб мог бы подслушать и передать новость. Поэтому мы держали ее про себя.
А во-вторых, я хочу сказать вот что: я не верил, что Скули и его люди перейдут через стену. Я думал, что они и до стены не дойдут. Эти машины, эти башни - мы такого никогда раньше не видели. Я думал, это игрушка, и все закончится несколькими стрелами и пролитым потом. Если бы я считал по-другому, я приказал бы Скули не рисковать жизнью и не тратить людей. Я ошибся, и мне жаль этого.
Скули с достоинством кивнул и отправился на место.
- Недостаточно! - выкрикнул кто-то из толпы. - А как же компенсация? Вира за наши потери?
- Сколько ты получил от жрецов? - крикнул другой. - И почему мы все это не делим?
Сигурт снова поднял руку.
- У меня еще есть что сказать. Я спрашиваю Армию: для чего мы здесь?
Вперед выступил Бранд, взмахнул топором, шея его напряглась в могучем крике: "Деньги!"
Но даже его голос был заглушен хором: "Деньги! Богатство! Золото и серебро! Дань!"
Когда шум стих, Сигурт снова заговорил. Шеф понял, что он прочно держит в руках всю Армию. Все идет по его плану, даже Бранд в нем участвует.
- А для чего вам деньги? - спросил Сигурт. Смятение, сомнение, разные выкрики, разные ответы, иногда непристойные.
Сигурт перекричал их:
- Я вам скажу. Вы хотите купить дома место, чтобы за вас обрабатывали землю, а вы чтобы больше не притрагивались к плугу. А теперь я скажу вам вот что: здесь не хватит денег для того, что вам нужно. Нет хороших денег! - Он презрительно бросил горсть монет на землю. Люди узнали в них бесполезные монеты из неценных металлов, которых у них и так достаточно.
- Но это не значит, что мы не можем получить то, что нам нужно. Просто на это потребуется время.
- На что время, Сигурт? Время, чтобы вы могли спрятать вашу добычу?
Змееглазый сделал шаг вперед, его странные глаза с белым ободом осматривали толпу в поисках человека, обвинившего его. Рука его легла на рукоять меча.
- Я знаю, это открытая встреча, - сказал он, - и все могут говорить тут свободно. Но если кто-то обвиняет меня и братьев, что мы вели себя недостойно воинов, мы призовем его к ответу за пределами этой встречи.
- А теперь я говорю вам. Мы взяли дань с собора, верно. Те из вас, кто штурмовал стены, тоже получили добычу от мертвых и из домов за стеной. Все мы получили выгоду от того, что вне собора.
- Но все золото в соборе! - крикнул Бранд, все еще в ярости. Он далеко вышел из рядов, чтобы все его видели.
Холодный взгляд Сигурта.
- Я скажу вам. Мы соберем все взятое: дань, добычу - все и разделим по экипажам, как всегда было в обычае Армии. А затем мы наложим новую дань на это королевство, она должна быть доставлена до конца зимы. Конечно, нам заплатят плохим металлом. Но мы возьмем его и выплавим серебро, а из него начеканим свои монеты. И их разделим, и каждый получит свою долю. И еще одно. Чтобы сделать это, нам нужна чеканка.
Гул от повторения незнакомого слова.
- Нам нужны люди, которые умеют это делать, и инструменты. Все это есть в соборе. Эти люди - христианские жрецы. Я никогда этого не говорил, но теперь скажу:
- Мы заставим жрецов работать на нас.
Разногласия в Армии долго не утихали, многие выходили из рядов и начинали говорить. Шеф видел, что точка зрения Сигурта побеждает, люди устали от не приносящего выгоды грабежа. Но было и сопротивление - со стороны последователей Пути, тех, кто просто не любил христиан и не доверял им, тех, кто не хотел задерживаться на зиму.
И сопротивление это не слабело. Насилие на такой встрече - дело неслыханное, и наказания за него исключительно суровые. Но это толпа вооруженных людей, вплоть до кольчуги, щита и шлема, и люди эти привыкли сражаться. И всегда существовала вероятность взрыва. Шеф подумал, что Змееглазому что-то нужно сделать, нужно взять толпу под контроль. В этот момент вниманием Армии завладел Эгил из Скейна, тот самый, что подвел башню к стене, он произнес яростную речь о предательском характере христиан.
- И еще одно, - кричал он. - Мы знаем, что христиане никогда не держали своего слова перед нами, потому что считают, что только верящие в их бога будут жить после смерти. Но я скажу вам, что они еще опаснее. Они учат и других забывать, что такое слово. Человек может сказать сегодня одно, а завтра другое, потом прийти к жрецу и попросить прощения, и все его прошлое стерто, как хозяйка подтирает задницу ребенка. Я вам это говорю! Вам, сыновья Рагнара!
Он повернулся лицом к братьям, вызывающе подошел ближе - смелый человек, подумал Шеф, и очень рассерженный. Отбросил свой плащ, чтобы показать всем серебряный рог - символ Хеймдалля.
- Помните ли вы смерть своего отца, которую он встретил в орм-гарте, здесь, в этом городе? Помните вашу похвальбу в зале в Роскильде, когда вы стояли на колоде и давали клятвы Браги?
- Что бывает с нарушителями клятв в мире, в который верим мы? Вы забыли об этом?
Кто-то поддержал его из толпы - глубокий голос и серьезный. Это Торвин, понял Шеф, он читает строки из священной поэмы:
Там люди корчатся в горе и боли,
Убийцы-волки и проклятые люди.
Нитхогг сосет кровь из обнаженных тел,
Волк терзает их. Вы тоже хотите этого?
- Проклятые люди! - закричал Эгил. Он пошел на свое место, повернувшись к Рагнарсонам спиной. Однако они казались довольными, словно испытали облегчение. Они знали, что кто-нибудь скажет это.
- Нам бросили вызов, - впервые заговорил Халвдан Рагнарсон. - Позвольте ответить. Вы все хорошо знаете, что сказали мы в зале в Роскильде, и сказали мы вот что. Я поклялся, что вторгнусь в Англию и отомщу за отца. - Все четверо братьев начали повторять в один голос:
- И мы тоже. А Сигурт, он поклялся...
- ...победить всех королей Англии и подчинить их нам.
- Двоих я победил, остальные последуют за ними.
Крики одобрения от приспешников Рагнарсонов.
- А Айвар поклялся...
- ...отомстить черным воронам, христианским жрецам, которые посоветовали бросить отца в орм-гарт.
Мертвая тишина. Заговорил Айвар.
- Я не сделал этого. Но дело не закончено и не забыто. Помните: все черные вороны теперь в моих руках. И я решу, когда сжать руки.
По-прежнему мертвая тишина. Айвар продолжал:
- Убби, мой брат, обещал...
Братья снова вместе сказали:
- ...захватить короля Эллу и предать его пыткам, чтобы отомстить за смерть Рагнара.
- И мы сделаем это, - сказал Айвар. - Итак, две наши клятвы выполнены, и двое из нас правы перед Браги, богом клятв. А остальные две мы еще исполним.
- Приведите пленного!
Мюртач и его отряд уже подталкивали пленника вперед. Шеф понял, что Рагнарсоны на это и рассчитывали, чтобы изменить настроение толпы. Он вспомнил юношу, который вел его мимо загонов для рабов в лагере на Стуре, вспомнил его рассказы о жестокости Айвара. Жестокость всегда на кого-то производит впечатление. Однако было неясно, произведет ли она впечатление на эту толпу.
Эллу поставили перед Армией и начали вбивать в землю толстый столб. Король еще больше побелел, черные волосы и борода выделялись еще отчетливей. Рот ему не заткнули, он был открыт, но из него не доносилось ни звука. И на щеке у него кровь.
- Айвар перерезал ему голосовые связки, - неожиданно сказал Бранд. - Так поступают со свиньями, чтобы они не визжали. А для чего жаровня?
Гадгедлары с замотанными руками поднесли жаровню, полную раскаленных углей. Торчавшее из нее железо уже зловеще раскалилось докрасна. Толпа зашевелилась и зашумела, кое-кто начал проталкиваться вперед, чтобы лучше видеть, другие почувствовали, что это отвлечение от настоящего дела, но не знали, как поступить.
Мюртач неожиданно сорвал плащ с обреченного человека, так что он оказался совершенно обнаженным перед всеми, на нем не было даже набедренной повязки.
Смех, язвительные выкрики, разочарованные возгласы. Четверо гадгедларов схватили короля и растянули ему руки и ноги. Подошел Айвар, в руке его сверкнул нож. Айвар склонился к животу короля, всего в десяти ярдах от ошеломленного ужасом Шефа. Вздрагивание, король забил руками и ногами, но их безжалостно держали четверо отступников.
Айвар отошел, в руке у него было что-то сине-серое и скользкое.
- Он разрезал ему живот и вытащил кишки, - объяснил Бранд.
Айвар подошел к столбу, осторожно, но крепко потянул за разворачивающуюся кишку, с улыбкой глядя на лицо короля, на котором застыло выражение боли и отчаяния. Он взял молот и прибил свободный конец, который держал в руке.
- Теперь, - провозгласил он, - король Элла будет ходить вокруг столба, пока не вытащит собственное сердце и не умрет. Давай, англичанин. Чем быстрее пойдешь, тем быстрее все закончится. Но тебе придется сделать несколько оборотов. По моим подсчетам, тебе предстоит пройти десять ярдов. Разве я так много прошу? Начинай, Мюртач.
Тот подошел с раскаленным железом и поднес его к ягодицам короля. Конвульсивный рывок, лицо короля посерело, он медленно двинулся.
Худшая смерть, какой может ожидать человек, подумал Шеф. Ни гордости, ни достоинства. Единственная возможность - делать, что говорят враги, и слышать их насмешки. Знать, что все равно это придется сделать, и быть не в состоянии сделать быстро. Раскаленное железо за спиной не позволяет даже выбрать свой ритм шага. И нет даже голоса, чтобы крикнуть. И все время из тебя выходят твои собственные внутренности.
Шеф молча передал алебарду Бранду и скользнул в толпу толкающихся, вытягивающих шеи зрителей. Из башни, где его помощники остались присматривать за машиной, высовываются лица. Когда там поняли, чего он хочет, спустили веревку. Шеф по стене поднялся в знакомый чистый запах свежеспиленного дерева и свежекованого железа.
- Он обошел вокруг столба три раза, - сказал один из викингов в башне, с фаллосом Фрея на шее. - Так не должен умирать человек.
Стрела на месте, машину развернули - еще вчера ее поместили на пару прочных колес. Тетива натянута, расстояние около трехсот ярдов, будет чуть высоко.
Шеф нацелил стрелу в основание раны на животе короля, тот в это время начинал четвертый круг, раскаленное железо поторапливало его. Шеф медленно отпустил зажим.
Глухой удар, стрела чуть дрогнула, точно пронзив грудь Эллы и его сердце, и вонзилась в землю у ног Мюртача. Короля силой удара отбросило вперед, и Шеф видел, как изменилось выражение его лица. Покойся в мире.
Медленно толпа зашевелилась, все повернулись к башне, из которой выстрелили. Айвар склонился к трупу, распрямился, тоже повернулся, сжав кулаки.
Шеф взял одну из новых алебард и спустился по стене. Он хотел, чтобы его узнали. На краю полукруга он остановился, перепрыгнул на возвышение.
- Я только карл, - сказал он, - не ярл. Но я хочу сказать Армии три вещи.
- Во-первых, сыновья Рагнара занялись выполнением этой свой клятвы, потому что не хотят выполнить остальные.
- Во-вторых, что бы ни говорил Змееглазый, когда он проскользнул в Йорк через ворота, открытые черными монахами, он совсем не об Армии думал. Он думал о своей выгоде и о выгоде братьев. Он не собирался сражаться и не будет делиться.
Гневные крики, гадгедлары начали приближаться к месту, где стоял Шеф. Им мешали, хватали за пледы. Шеф еще более возвысил голос, чтобы перекричать шум.
- И в-третьих: обращаться с человеком и воином так, как они с королем Эллой, это не drengskarp. Я назову это nithinsverk.
Поступок nithin, нитина, человека без чести, без законных прав, он хуже изгнанника. Хуже позора для карла - и ярла тоже, - чем быть провозглашенным нитином перед всей Армией, быть не может. Если Армия согласится.
Послышались одобрительные крики. Шеф видел Бранда, тот поднял топор и готов был ударить, его люди столпились вокруг него, выставив щиты и не пропуская сторонников Рагнарсонов. Поток людей с противоположной стороны полукруга устремился на соединение с ними, во главе с Эгилом, жрецом Хеймдалля. А кто еще там идет? Сигварт, лицо его побагровело, он выкрикивает ответ на какое-то оскорбление. Скули Лысый дрогнул у трупа Эллы, Убби что-то крикнул ему.
Вся Армия пришла в движение. Начала делиться. И через сто ударов сердца между двумя группами людей образовалось пространство, обе группы начали еще дальше отходить друг от друга. Во главе отдаленной - Рагнарсоны, во главе ближней - Бранд, Торвин и еще несколько.
- Путь против остальных, - прошептал Поклоняющийся Фрею у него за спиной. - Два к одному в их пользу, я бы сказал.
- Ты расколол Армию, - сказал гебридец, из экипажа Магнуса. - Смелый поступок, но торопливый.
- Машина была заряжена, - ответил Шеф, - мне оставалось только выстрелить.
6
Армия отходила от Йорка под начавшими падать с безветренного неба снежными хлопьями. Не Великая Армия. Великая Армия больше никогда не будет существовать. Часть прежней Великой Армии отказалась признавать руководство Рагнарсонов и не желала вступать с ними в союз - примерно двенадцать долгих сотен, две тысячи четыреста человек по римскому счету. С ними их верховые и вьючные лошади и мулы, пятьдесят телег, нагруженных добычей: бронзой и железом, кузнечным инструментом и точильными камнями, вместе с ящиками плохой монеты и небольшим количеством настоящего серебра, полученного при дележке. И еще груз раненых, которые не могли идти или ехать верхом.
За их уходом следила с городских ворот оставшаяся часть армии. Кое-кто из молодежи кричал и насмехался, даже выпустили несколько стрел в землю за уходящими прежними товарищами. Но молчание уходящих и предводителей остающихся быстро их охладило. Остающиеся плотнее запахнули плащи, посмотрели на небо, на низкий горизонт, на побитую морозом траву на склонах вокруг города. И были благодарны за то, что у них есть где переночевать, есть запас дров, окна закрыты, а стены не пропускают сквозняки.
- До рассвета снег пойдет сильнее, - сказал Бранд; он ехал в тылу колонны, в самом опасном месте, на случай если Рагнарсоны решатся все же ударить.
- Ты ведь северянин, - ответил Шеф. - Я думал, снег тебя не тревожит.
- Да, пока стоит мороз, - ответил Бранд. - Но если сначала пойдет снег, а потом растает, как это постоянно бывает в этой стране, нам придется идти по грязи. Люди устают, лошади тоже, движение замедляется. И в таких условиях нужно больше пищи. А знаешь, сколько времени нужно быку, чтобы наесться? Но мы должны отойти подальше от тех, кто остался сзади. Невозможно сказать, что они сделают.
- А куда мы идем? - спросил Шеф.
- Не знаю. И вообще, кто ведет эту армию? Все считают, что ты.
Шеф в ужасе замолчал.
Последние закутанные фигуры арьергарда исчезли за разрушенными домами внешнего Йорка, и Рагнарсоны на стене повернулись друг к другу и переглянулись.
- Хорошо, что избавились, - сказал Убби. - Меньше ртов кормить, меньше рук, чтобы делить. Да и что такое несколько сотен последователей Пути? Мягкие руки, слабые желудки.
- Никто не назовет Вигу-Бранда мягкоруким, - ответил Халвдан. После хольмганга он не торопился поддержать братьев в их нападках на Шефа и его сторонников. - И там не все последователи Пути.
- Неважно, кто они, - сказал Сигурт. - Теперь они враги. Это все, что нам нужно знать. Но пока мы не можем еще сражаться с ними. Нужно удержать...
И он ткнул пальцем в небольшую группу, стоявшую в нескольких ярдах от них на стене: архиепископ Вульфхир и несколько черных монахов, среди них тощий дьякон Эркенберт, теперь глава чеканной мастерской.
Айвар неожиданно рассмеялся. Трое братьев беспокойно взглянули на него.
- Нам не нужно сражаться с ними, - сказал Айвар. - Их собственное проклятие идет вместе с ними. С некоторыми так бывает.
Вульфхир тоже смотрел на уходящую колонну.
- Кое-кто из кровожадных волков ушел, - сказал он. - Если бы они ушли раньше, может, нам не понадобилось бы договариваться с остальными. Но теперь они за нашими воротами. - Он говорил на латыни, чтобы посторонние не поняли.
- В эти тяжелые дни испытаний мы должны жить мудростью змеи, - ответил на том же языке Эркенберт, - и хитростью голубки. Но наши враги: и те, что в городе, и ушедшие - могут быть побеждены.
- Тех, что внутри, я понимаю. Их сейчас меньше, и с ними можно снова сразиться. Не мы, из Нортумбрии, будем сражаться с ними. Короли юга: Бургред из Мерсии, Этельред из Вессекса. Поэтому мы послали изувеченного тана в Восточную Англию подвешенным между двумя пони. Он покажет королям юга, кто такие викинги, и пробудит их дремлющий дух.
- Но каковы твои планы, Эркенберт, относительно ушедших? Что мы можем с ними сделать посреди зимы?
Маленький дьякон улыбнулся.
- Те, что ушли, нуждаются в пище. Грабители с севера привыкли отбирать ее. Но каждый кусок, который они отбирают, лишает еды детей, а до весны еще далеко. Даже мужики в таких условиях будут сражаться.
- Я позаботился, чтобы об их приходе стало известно заранее.
Нападения начались, как только стемнело и кончился короткий зимний день. Вначале всего лишь небольшие задержки: крестьянин появлялся из-за дерева, бросал камень или выпускал стрелу и тут же убегал, даже не посмотрев, попал ли он. Потом небольшая группа подошла поближе. Викинги сняли луки, постарались сохранить тетивы в сухости, начали отстреливаться. Или укрывались за щитами, пропускали стрелы и выкрикивали оскорбления и насмешки, приглашали врага остановиться и сражаться. Потом один, раздраженный, бросил копье в фигуру, подошедшую слишком близко, промахнулся и с бранью вышел из строя, чтобы подобрать копье. На мгновение его скрыл снежный вихрь. Когда прояснилось, его нигде не было видно. С трудом его товарищи по экипажу остановили колонну, и группа из тридцати человек отправилась на выручку. Они вернулись с телом, раздетым и изуродованным, и тут в них снова полетели стрелы из полутьмы уходящего дня.
Теперь колонна вытянулась на дороге почти на милю. Капитаны и кормчие с проклятиями и толчками заставили построиться в более тесную и короткую линию, с флангов лучники, телеги в центре.
- Они не могут нам повредить, - ревел Бранд, повторяя много раз одно и то же. - У них только охотничьи луки. Кричите и бейте в щиты; они тут же обмочатся и убегут. Раненых в ноги сажайте на пони. Сбросьте хлам с телег, если понадобится. Но двигайтесь, не останавливаясь.
Скоро английские крестьяне поняли, что они могут делать. Враги тяжело нагружены, закутаны. Они не знают местность. А крестьяне знают каждое дерево, куст, тропу и полоску грязи. Они, освободившись от плащей, легко подбегали, били и убегали снова, прежде чем враг успевал высвободить из-под плаща руку.
Спустя какое-то время один из военных предводителей деревни организовал больший отряд. Сорок-пятьдесят крестьян появились с западного фланга колонны, дубинами и ножами свалили нескольких викингов и потащили тела, как волки добычу. Викинги в ярости устремились за ними, подняв щиты и топоры. А когда с проклятиями возвратились назад, никого не поймав, увидели остановившиеся телеги и зарубленных топорами волов. Фургоны раскрыты, и груз раненых больше не груз, а снег уже начал заметать пятна крови.
Бранд, как ледяной тролль, носился из конца в конец колонны. Он повернулся к оказавшемуся рядом Шефу:
- Они считают, что мы погибли, - рявкнул он. - Но станет светло, и я им преподам урок, даже если это будет последнее, что я сделаю в жизни.
Шеф смотрел на него, убирая снег с глаз.
- Нет, - сказал он. - Ты думаешь как карл, карл Армии. Но Армии больше нет. И мы должны перестать думать как карлы. Думать надо, как последователи Отина, организатора битв. Ты ведь таким меня считаешь?
- И каковы будут приказы, маленький человек? Маленький человек, ни разу не стоявший в боевой линии?
- Созови капитанов, всех, кто услышит. - Шеф начал быстро чертить на снегу.
- Мы пройдем через Эскирк, вот здесь, прежде чем станет много снега. Сейчас мы в короткой миле севернее Риколла. - Кивки, понимание. Район вокруг Йорка хорошо известен, здесь проходили основные рейды.
- Мне нужна сотня отборных воинов, молодых, легких на ногу, еще не уставших. Им нужно пройти вперед и захватить Риколл. Пусть возьмут несколько пленных - они нам понадобятся, остальных прогонят. Там мы проведем ночь. Там всего пятьдесят хижин и церковь. Но если потеснимся, сумеем все укрыться на ночь.
- Еще одна длинная сотня разобьется на четыре группы и пойдет с флангов - впереди и сзади. Англичане не станут нападать, если поймут, что их могут изрубить. Пусть сотня идет без плащей и греется на бегу. А остальные просто идут вперед и тащат телеги. Как только доберемся до Риколла, с помощью телег закрыть все проходы между хижинами. Все мы и быки - внутри кольца. Разведем костры, поставим палатки. Бранд, отбери людей, пусть начинают.
Два напряженных часа спустя Шеф сидел за столом в зале длинного дома тана Риколла и смотрел на престарелого седого англичанина. Дом был забит викингами, они сидели на корточках или лежали на полу, становилось жарко, их промокшая одежда парила. Как и было приказано, никто не обращал внимания на происходящее.
Между двумя говорившими на грубом столе стоял кувшин с пивом. Шеф глотнул пива, посмотрел на человека перед собой: похоже, тот не потерял рассудка. На шее у человека железное кольцо.
Шеф протянул ему кружку.
- Ты видел, как я пил, и знаешь, что это не яд. Давай, пей. Если бы я хотел повредить тебе, были бы другие возможности.
Глаза тролла расширились, когда он услышал беглый английский. Он взял кружку, сделал большой глоток.
- Кто твой господин? Кому ты платишь налог?
Прежде чем заговорить, тот прикончил пиво.
- Большей частью земли владеет тан Эднот, он подчиняется королю Элле. Тан убит в битве. Остальное принадлежит черным монахам.
- Ты платил налог в последний Михайлов день? Если нет, надеюсь, ты припрятал деньги. Монахи жестоки с неплательщиками.
Тень страха, когда Шеф заговорил о монахах и их наказаниях.
- Если на тебе ошейник, ты знаешь, как поступают монахи с беглецами. Хунд, покажи ему свою шею.
Хунд молча снял подвеску Идунны и протянул ее Шефу, потом отвел воротник рубашки и показал мозоли и рубцы, образовавшиеся от ошейника.
- Были тут беглецы? Люди, говорившие об этом? - Шеф взвесил в руке подвеску, вернул ее Хунду. - Или с такими. - Он указал на Торвина, Вестмунда, Фармана и других жрецов, теснившихся поблизости. Повинуясь его жесту, они молча показали свои символы.
- Если были, наверно, они говорили, что таким людям можно доверять.
Раб опустил глаза, задрожал.
- Я добрый христианин. Я ничего не знаю о языческих...
- Я говорю о доверии - не о христианстве и язычестве.
- Вы, викинги, обращаете людей в рабство, а не отпускаете на свободу.
Шеф протянул руку и постучал по железному ошейнику.
- Не викинги одели его на тебя. Во всяком случае я англичанин. Ты разве этого не понял по моей речи? Теперь слушай внимательно. Я отпущу тебя. Скажи тем, что там, в ночи, чтобы прекратили нападения, потому что мы не враги им, их враги по-прежнему в Йорке. Если они позволят нам пройти, никому не будет причинено вреда. И расскажи своим друзьям об этом знамени.
Шеф показал на противоположный конец дымной комнаты, где сидело несколько армейских шлюх, одна из них поднялась и развернула флаг, который они торопливо сшивали. На фоне красного шелка, взятого с телеги с награбленным, серебряной белой нитью был вышит кузнецкий молот с двойной головкой.
- Другая армия, та, которую мы оставили, идет под флагом с черным вороном, птицей-стервятником. Это символ пыток и смерти для христиан. А наш знак - символ мастера, создателя. Скажи всем об этом. И я покажу тебе на примере, что может сделать молот. Мы снимем с тебя ошейник.
Раб дрожал от страха.
- Нет, когда вернутся черные монахи...
- Они предадут тебя ужасной смерти. Помни об этом и расскажи остальным. Мы предлагаем тебе свободу, мы, язычники. Но страх перед христианами держит тебя в рабстве. А теперь иди.
- Я попрошу об одном. В страхе. Не убивай меня за эти слова, но... твои люди опустошают амбары, забирают наши запасы на зиму. Если вы это сделаете, до наступления весны будут пустые животы и умершие дети.
Шеф вздохнул. Это самое трудное.
- Бранд. Заплати рабу. Заплати чем-нибудь. Дай ему доброго серебра, не архиепископской чеканки.
- Чтобы я платил ему! Пусть он мне платит. А как же вира за наших погибших? И с каких это пор Армия платит за продукты?
- Армии больше нет. И он нам не должен никакой виры. Это ты пришел на его землю. Заплати ему. Я позабочусь, чтобы мы из-за этого не обеднели.
Бранд пробормотал что-то, но достал кошелек и отсчитал шесть серебряных вессекских пенни.
Раб не мог поверить в происходящее, он смотрел так, словно никогда таких денег не видел; и может, так оно и было на самом деле.
- Я им скажу, - он почти кричал. - И о знамени тоже.
- Если сделаешь это и вернешься сегодня же, я заплачу еще шесть монет - тебе одному, ни с кем делиться не будешь.
Бранд, Торвин и остальные с сомнением смотрели, как Шеф выводит раба и передает его охране; та должна вывести раба за пределы лагеря.
- Никогда больше не увидим ни раба, ни денег, - сказал Бранд.
- Посмотрим. Теперь мне нужны две длинные сотни с нашими лучшими лошадьми, все должны хорошо поесть и быть готовы к выступлению, как только вернется раб.
Бранд приоткрыл ставень и выглянул в ночь и падающий снег.
- Зачем? - спросил он.
- Мне нужно вернуть эти двенадцать пенни. И у меня есть и другие мысли. - Медленно и сосредоточенно Шеф начал чертить на столе острием своего ножа.
Черные монахи собора святого Иоанна в Беверли, в отличие от монахов святого Петра в Йорке, не имели для защиты стен старой римской крепости. Но их приходы на Йоркширском нагорье легко могли выставить на защиту две тысячи отличных воинов в сопровождении еще большего количества копейщиков и лучников. И всю осень со время осады Йорка здешние монахи считали себя в безопасности. Разве что придет вся Великая Армия. Но они знали, что Армия придет. Ризничий уже несколько месяцев назад исчезал с наиболее ценными реликвиями. Он появился через несколько дней и обменялся несколькими словами только с аббатом. Половину воинов держали постоянно мобилизованными, остальных разослали присматривать за сбором урожая и подготовкой к зиме. И сегодня монахи чувствовали себя в безопасности. Наблюдатели доложили о расколе Великой Армии и о том, что отколовшаяся часть движется на юг.
Зимняя ночь в Англии тянется долго, от заката до рассвета шестнадцать часов. Более чем достаточно для решительного человека, чтобы проехать сорок миль. Первые несколько миль их провели по грязным извилистым сельским тропам, потом она оказались на хороших дорогах нагорья и увеличили скорость. Все встречные деревья обходили стороной, стараясь тратить на это поменьше времени. Раб, Тайда, вел их хорошо и оставил только при наступлении рассвета, когда они уже сами увидели колокольню собора в Беверли. Сонные поварихи только начинали разжигать костры и молоть зерно на овсянку. При виде викингов поварихи побежали с воплями и криками, вытащили ничего не понимающих солдат из-под одеял. Сначала те ругались, потом началось смятение - английский способ воспринимать удивительные новости.
Шеф распахнул широкие ворота собора и вошел, остальные за ним.
Внутри звучали два церковных хора, перекликавшиеся через неф; они пели сладкие гимны, призывающие младенца Христа родиться. Молящихся не было, хотя двери для них открыты. Монахи ежедневно возносили хвалебные гимны, даже если их никто не слушал. А в раннее зимнее утро вряд ли можно было ждать посетителей.
Викинги прошли по широкому проходу к алтарю, в своих плащах, не обнажая оружия, только на плече у Шефа лежала алебарда, и аббат в ужасе смотрел на них со своего высокого кресла. На мгновение Шеф дрогнул, всю жизнь его учили преклоняться перед могуществом и мудростью церкви.
Он откашлялся, не зная, с чего начать.
Но у стоявшего за ним Гутмунда, капитана со шведского берега Каттегата, таких сомнений не было. Всю жизнь он мечтал ограбить по-настоящему богатую церковь или собор и теперь не хотел, чтобы новичок помешал ему. Он вежливо отодвинул молодого предводителя в сторону, схватил ближайшего монаха за сутану и бросил его в проход, вытащил из-под плаща топор и с грохотом вонзил его в алтарь.
- Хватай чернорясых, - крикнул он. - Обыщите их, сгоните в этот угол. Тофи, неси свечи. Франи, эту плиту снять. Снок и Убби, вы легче других, видите вон ту статую? - Он указал на большое распятие высоко над алтарем, глядящее на них скорбными глазами. - Полезайте вверх, заодно посмотрите вон ту корону. Снизу она кажется подлинной. Остальные, переворачивайте и вытряхивайте все. Хватайте все, что блестит. Я хочу, чтобы тут было все очищено, пока эти ублюдки за нами обуваются. А теперь ты... - Он подошел к аббату, съежившемуся в своем сидении.
Шеф пробился к ним.
- Послушай, отец... - начал он по-английски.
Знакомый язык вызвал ядовитый взгляд аббата, тот был в ужасе, но одновременно смертельно обижен. Шеф на мгновение дрогнул, но вспомнил внутренность дверей собора, покрытую, как и многие другие, кожей. Это человеческая кожа, ее содрали живьем за святотатство, за попытку похитить церковную собственность. И сердце его ожесточилось.
- Скоро будут ваши солдаты. Если хочешь остаться жив, они не должны приближаться.
- Нет!
- Тогда ты сейчас умрешь. - И острие алебарды приблизилось к горлу священника.
- На сколько? - Дрожащими руками аббат пытался отвести алебарду и не мог.
- Ненадолго. А потом сможешь охотиться за нами, возвращать свое добро. Поэтому делай, что я говорю...
Грохот разрушений, по проходу Гутмунд тащил монаха.
- Я думаю, это ризничий. Он говорит, что сокровищница пуста.
- Верно, - признал аббат. - Мы все спрятали уже несколько месяцев назад.
- Спрятанное может быть найдено, - сказал Гутмунд. - Начну с младших, чтобы показать, что я говорю серьезно. Один-два мертвеца, и хранитель сокровища заговорит.
- Нет, - приказал Шеф. - Мы возьмем их с собой. У последователей Пути больше не будет пыток. Боги асы запрещают пытки. И мы тут достаточно поживились. А теперь выведите их, чтобы стражники собора могли видеть. Нам предстоит долгая поездка.
В усиливающемся свете Шеф заметил что-то свисающее со стены - свиток разглаженной кожи с изображением, которое он не мог узнать.
- Что это? - спросил он у аббата.
- Для таких, как ты, это не имеет ценности. Тут в раме ни золота, ни серебра. Это mappamundi. Карта мира.
Шеф сорвал ее, скатал и сунул под плащ. Они вывели аббата и других монахов и увидели неровную линию стражников, наконец вставших с постелей.
- Мы не вернемся назад, - сказал Гутмунд, позвякивая добычей в мешке.
- А мы и не будем возвращаться, - ответил Шеф. - Увидишь.
7
Бургред, король Мерсии, одного из двух больших королевств Англии, еще не завоеванных викингами, остановился у входа в свои частные покои, отпустил толпу придворных и прихлебателей, сбросил мантию из куницы, позволил снять с себя сапоги в снегу и заменить их на мягкие туфли их выделанной кожи и приготовился наслаждаться моментом. По его приказу молодой человек и его отец дожидались короля, так же как принц Альфред, представляющий своего брата Этельреда, короля Вессекса, другого уцелевшего королевства Англии.
Им предстояло обсудить судьбу королевства восточных англов. Их король умер, не оставив наследников, а население деморализовано и не уверено в будущем. Но Бургред хорошо знал, что если он выступит со своей армией и захватит территорию восточных англов, присоединит силой к Мерсии, восточные англы будут сражаться, англичане с англичанами, как уже не раз случалось раньше. Но если он пошлет к ним человека, одного из них же, человека благородной крови, расчетливо думал Бургред, но такого, кто абсолютно всем, включая армию, которую поведет, обязан ему, королю Бургреду, - что ж, это они проглотят.
Особенно если у этого благородного и благодарного молодого человека такой полезный отец. Такой, который - Бургред позволил себе слегка улыбнуться - несет с собой свои, так сказать, антивикинговские верительные грамоты. Кто будет возражать против такого главы? Главы и туловища в действительности. И Бургред в глубине души благословил день, когда к нему из Йорка привели двух пони с висящей между ними ношей.
И еще эта красивая молодая женщина. Как все было трогательно! Молодой человек, откинув светлые волосы, склонился к отцу, еще до того как его вынули из носилок, просил прощения за женитьбу без отцовского благословения. Эта пара могла бы получить прощение за все испытанное, но нет, молодой Альфгар хотел, чтобы все было сделано правильно. Именно такие люди когда-нибудь сделают англичан величайшим из народов. Приличие прежде всего, думал Бургред, gedafenlicnis.
На самом же деле, склонившись к отцу, Альфгар сказал ему:
- Я женился на Годиве, отец. Я знаю, что она моя сводная сестра, но ничего не говори об этом, или я всем скажу, что ты сошел с ума. А потом с тобой может произойти несчастный случай. Человек без рук легко может задохнуться. И не забудь, мы твои дети. Если нам повезет, твои внуки будут принцами. Или еще повыше.
После первого шока Вульфгар понял, что дело не так плохо. Конечно, они совершают инцест, кровосмешение, как называют англичане. Но это мелочь. Его собственная жена Трит вступила в блудную связь с язычником викингом, и кто что-нибудь сказал об этом? А если у Альфгара и Годивы родится ребенок, как в легенде и Сигмунде и его сестре, он будет не хуже того отродья, которое Вульфгар сам имел глупость воспитать.
Когда король Мерсии вошел в комнату, сидевшие в ней люди встали и поклонились. Единственная женщина, эта красотка из восточной Англии, с всегда печальным лицом и яркими глазами, сделала реверанс по франкской моде. Двое слуг - они между собой негромко обсуждали, как им правильней поступить, - придали ящику с Вульфгаром вертикальное положение, потом снова прислонили его к стене. По знаку короля все снова сели. Все, кроме короля и хеймнара, на стулья. Вульфгара пометили на высокое кресло: на стуле он не мог удержаться.
- У меня новости из Эофорвича, - начал король. - Более поздние, чем принес ты, - кивок в сторону Вульфгара. - Новости лучше твоих. Они и заставили меня действовать.
- Похоже, что после сдачи церковью короля Эллы и города...
- Скажи лучше, - вмешался молодой принц из Вессекса, - подлого предательства короля Эллы теми, кого он защищал.
Бургред нахмурился. У молодого человека не хватает уважения к королю и к церкви.
- После сдачи короля Эллы он был предан ужасной смерти этими язычниками Рагнарсонами, особенно тем из них, кого называют Бескостным. Как и случилось с твоим повелителем благородным Эдмундом, - он снова кивнул Вульфгару.
- Но, похоже, это вызвало разногласия среди язычников. Рассказывают странную историю о том, что пыткам положил конец выстрел из необычной машины. Все в Эофорвиче так или иначе связано с этими машинами.
- Но главная новость - это несогласие. После этого армия викингов раскололась.
Удивленные и довольные возгласы.
- Часть армии покинула Эофорвич и направилась на юг. Меньшая часть, но все же очень сильная. И куда же, спрашиваю я себя, они направляются? И отвечаю: они идут в Восточную Англию, туда, откуда пришли.
- Назад к своим кораблям! - выпалил Альфгар.
- Может быть. Не думаю, чтобы восточные англы стали с ними снова сражаться. Они потеряли короля и многих предводителей, танов и воинов в битве на Стуре, в которой ты, молодой человек, так доблестно участвовал. Так и следует всем сражаться с викингами. - Король саркастически взглянул на Альфреда.
- Поэтому я пошлю восточным англам военного предводителя, дам ему сильный отряд своих людей, на который он сможет опираться.
- Тебя, молодой человек - Альфгар, сын Вульфгара. Ты сам родом оттуда. Твой отец был таном короля Эдмунда. Твоя семья потеряла больше других и проявила больше храбрости и мужества. Ты поставишь королевство на ноги.
- Но только оно больше не будет королевством.
Бургред посмотрел прямо в глаза молодому принцу Альфреду Вессекскому. Глаза у него голубые и волосы светлые, как у Альфгара. Он истинный принц королевского рода. Но есть в нем что-то странное и своенравное. Слишком умно выглядит. Оба знали, что это критический момент. У Бургреда из Мерсии не больше прав на восточных англов, чем у Этельреда Вессекского. Но тот, кто заполнит брешь, станет сильнейшим из них двоих.
- Какой же будет у меня титул? - осторожно спросил Альфгар.
- Олдермен. Севера и юга.
- Это два округа, - возразил Альфред. - Человек не может быть одновременно олдерменом двух округов.
- Новые времена, новые обычаи, - ответил Бургред. - Но ты говоришь справедливо. Со временем, Альфгар, ты можешь получить новый титул. Священники называют это subregulus. Ты станешь моим вице-королем. Будешь ли ты верен мне и Мерсии?
Альфгар молча встал на колени перед королем и положил руки ему между ног в знак покорности. Король потрепал его по плечу и позволил встать.
- Со временем мы объявим об этом официально. Я только хотел убедиться, что мы все согласны. - Он повернулся к Альфреду. - Да, юный принц, я знаю, что ты не согласен. Но объясни своему королю и брату, как обстоят дела. Пусть остается по свою сторону Темзы, а я буду оставаться по свою. Но все к северу от Темзы и южнее Хамбера принадлежит мне. Все.
Бургред позволил некоторое время висеть напряженной тишине, потом решил развеять ее.
- Есть и странная новость. Великую Армию всегда возглавляли Рагнарсоны, но они все остались в Эофорвиче. Те, что ушли, как говорят, не имеют предводителя. Вернее, их много. Но говорят, что главный предводитель англичанин. Судя по речи, он из восточных англов, так сказал вестник. Но он мне смог только передать, как его зовут викинги. А они говорят по-английски так плохо, что я не понял, как зовут этого англичанина. Что-то вроде Скейф Сигвартсон. Как это по-английски? У восточных англов?
- Шеф! - впервые заговорила женщина. Вернее, выкрикнула. Глаза ее, яркие сверкающие глаза, оживились. Муж посмотрел на нее так, словно подбирал розгу для порки, а отец покраснел и подавился.
- Ты говорил, что видел его мертвым, - укоризненно сказал хеймнар сыну.
- Еще увижу, - ответил Альфгар.
В двухстах милях к северу Шеф повернулся в седле, чтобы проверить, не отстает ли арьергард. Важно, чтобы все были поближе друг к другу, на расстоянии слышимости. Шеф знал, что за ним движется по той же грязной дороге отряд, вчетверо превышающий его. Но пока у него тридцать заложников, монахи собора святого Иоанна и их аббат Саквульф, на них не нападут. Важно не уменьшать скорости, даже после тяжелого ночного перехода, опередить новость о их приближении, помешать подготовиться.
Их вел запах моря. И когда они преодолели небольшой подъем, увидели безошибочный ориентир - холм Флэмборо. Шеф взмахом руки и окриком поторопил авангард.
Гутмунд отстал на один-два ярда, по-прежнему узда лошади аббата была у него в руке. Шеф махнул ему.
- Держись рядом. И держи поблизости от меня аббата.
С гиканьем он пустил своего усталого жеребца галопом, и весь отряд в сто двадцать всадников и тридцать заложников спустился по склону и оказался в убогом Бридлингтоне.
Началась суматоха. Забегали женщины, хватая голоногих оборванных детей, мужчины хватали копья, снова опускали их, кое-кто бежал к лодкам, стоявшим на грязном покрытом снегом берегу. Шеф повернул лошадь и пропустил вперед аббата, которого, в его черной сутане, сразу узнали.
- Мир, - закричал он. - Я хочу поговорить с Ордлафом.
Но Ордлаф, управляющий Бридлингтона, тот самый, что захватил Рагнара - хотя никто об этом не упоминал, - уже находился здесь. Он вышел вперед из группы своих людей, с удивлением разглядывая викингов и монахов, неохотно принимая на себя ответственность.
- Покажи им аббата, - сказал Шеф Гутмунду. - Пусть остальные держатся на расстоянии. - Он сделал знак управляющему Ордлафу. - Мы с тобой встречались. В тот день, когда ты поймал в сеть Рагнара.
Спешившись, он глубоко вогнал острие алебарды в мокрый песок. Положил руку на плечо управляющего, отвел немного в сторону, чтобы не слышал гневно поглядывающий аббат, и начал настойчиво говорить.
- Невозможно, - сказал минуту спустя Ордлаф. - Этого нельзя сделать.
- Почему? На море волнение и холодно, но ветер западный.
- Юго-западный, - машинально поправил Ордлаф.
- Ты можешь спуститься на юг с берегом на траверзе. К Сперну. Двадцать пять миль, не больше. Будем там до темноты. Ни разу не потеряем из виду сушу. Я ведь не прошу пересечь море. Если погода измениться, сможем бросить морской якорь и переждать.
- Когда повернем к Сперну, пойдем прямо навстречу ветру.
Шеф пальцем указал через плечо.
- Это лучшие в мире гребцы. Посадишь их за весла, а сам будешь править рулевым веслом, как господин.
- Ну... а что, если мы вернемся, а аббат пришлет своих людей и прикажет нас сжечь?
- Ты сделал это, чтобы спасти жизнь аббата.
- Сомневаюсь, чтобы он был благодарен.
- Возвращайся не сразу. У тебя будет время, чтобы спрятать то, что мы тебе заплатим. Серебро из собора. Ваше серебро. Ваш налог за многие годы. Спрячь, переплавь. И его никогда не найдут.
- Ну... а откуда мне знать, что вы мне просто не перережете горло? И моим людям?
- Ниоткуда... но придется рискнуть. Решай.
Управляющий еще немного поколебался. Вспомнил Мерлу, двоюродного брата своей жены, которого этот самый аббат продал в рабство за долг. Жена Мерлы и его дети все еще нищенствуют, а муж их бежал.
- Хорошо. Но пусть все выглядит так, словно меня заставили.
Шеф изобразил приступ гнева, ударил управляющего по голове, вытащил из ножен кинжал. Управляющий повернулся, начал выкрикивать приказы группе людей, собравшихся на берегу в нескольких ярдах. Люди начали медленно спускать на воду рыбачьи лодки, устанавливать мачты, тащили из сараев паруса. Викинги спустились тесной группой на берег, ведя с собой заложников. В пятидесяти ярдах за ними стояли пятьсот английских всадников, готовые броситься вперед. Их удерживало только оружие, занесенное над головами с тонзурами.
- Удерживай их подальше, - крикнул Шеф аббату. - Половину твоих людей я отпущу, когда мы попадем на борт. А тебя и всех остальных спустим на шлюпках, когда отплывем.
- Ты понимаешь, что мы потеряем лошадей, - мрачно сказал Гутмунд.
- Ну, мы ведь их сами украли. Сможем украсть еще.
- И вот мы перед самой тьмой на веслах вошли в устье Хамбера, причалили на ночь в таком месте, где нас никто не видел, а утром опять на веслах пошли вам навстречу. С добычей.
- И сколько ее? - спросил Бранд, сидя рядом с остальными членами импровизированного совета.
- Я уже взвесил, - ответил Торвин. - Алтарные плиты, подсвечники, маленькие шкатулки, в которых христиане держат кости своих святых, ящик для священных хлебцев, эти штуки, в которых горит благовоние, монеты - много монет. Мне казалось, что у монахов не может быть собственности, но Гутмунд говорит, что у каждого при обыске нашелся кошелек. И после того как мы расплатились с рыбаками, у нас осталось девяносто два фунта серебра.
- Есть и золото. Корона, которую сняли с изображения Христа, из чистого золота и очень тяжелая. Еще тарелки. Золота четырнадцать фунтов. Мы считаем, что золото в восемь раз ценнее серебра. Это восемь стонов серебра, или сто фунтов к нашим девяноста двум.
- Всего двести фунтов, - задумчиво сказал Бранд. - Нужно будет разделить между экипажами, а дальше пусть они сами делят.
- Нет, - сказал Шеф.
- Ты часто это говоришь в последние дни, - заметил Бранд.
- Потому что я знаю, что делать, а другие не знают. Серебро делить не будем. Это наш военный запас. Поэтому я и пошел за ним. Если разделим, каждый станет ненамного богаче. А я хочу, что все стали богаче намного.
- Если так выразить, - сказал Торвин, - я думаю, армия примет. Ты его добыл. И у тебя есть право решить, как лучше им распорядиться. Но как мы все станем намного богаче?
Шеф достал из-под плаща mappamundi, карту мира, которую снял со стены собора.
- Взгляните на это, - сказал он, и десяток голов с удивленным видом склонились над листом кожи с линиями на нем.
- Кто может прочесть надписи? - спросил Шеф.
- Вот здесь в середине, - ответил Скальдфинн, жрец Хеймдалля, - где картинка, написано "Иерусалим". Это святой город христиан.
- Ложь, как всегда, - заметил Торвин. - Вот эта черная линия должна обозначать океан, великое море, огибающее Митгард, мир. Карта утверждает, что их святой город в центре всего, как и следовало ожидать.
- Посмотрите на края, - сказал Бранд. - Видите, как она показывает места, которые мы знаем? Неправильно показывает. Значит, она вообще лжет, как говорит Торвин.
- Dacia et Gothia, - прочел Скальдфинн. - Готия. Должно быть, земля готов, к югу от шведов. А может, они имеют в виду Готланд. Но Готланд остров, а это материк. А дальше - дальше "Булгария".
Все рассмеялись.
- Булгары - враги императора греков, в Миклагарте, - сказал Бранд. - От готов до булгар два месяца пути. По другую строну от Готии "Шлезвиг". Ну, это по крайней мере ясно. Мы все знаем датский Шлезвиг. А вот тут еще одна надпись. "Hic abundant leons". Это означает "Здесь много львов".
Снова взрыв смеха.
- Я десятки раз бывал на рынке Шлезвига, - сказал Бранд. - И встречал людей, которые рассказывали о львах. Они похожи на больших кошек и живут в жаркой местности к югу от Саркленда. Но в Шлезвиге никогда не было ни одного льва, не говоря уже о многих. Мы тратим время с этим - как ты ее назвал? - с этой маппой. Ерунда, как и все, что христиане считают мудростью.
Шеф продолжал водить пальцем по линиям, про себя произнося буквы, которым учил его отец Андреас.
- Тут есть и английские надписи, - сказал он. - Написано другим почерком. Надпись "Suth-Bryttas". Это значит "Южные бритты".
- Бретонцы, - сказал Бранд. - Они живут на большом полуострове на противоположном берегу Английского моря.
- Значит не все на карте неправильно. Можно найти на ней и правду.
- И все же не понимаю, как она сделает нас богатыми, - заметил Бранд. - Ведь так ты сказал?
- Эта не сделает. - Шеф свернул карту и отложил в сторону. - Но идея карты может сделать. Нам нужно знать более важные вещи. Поймите: если бы мы в тот день не знали, где Риколл, нас бы отрезали, окружили и уничтожили. Когда мы отправлялись в Беверли, я знал направление, но никогда бы не отыскал собор, если бы у нас не было проводника, знающего дороги. А Бридлингтон и человека, который вывез нас морем из западни, я нашел только потому, что уже бывал там.
- Понимаете, о чем я говорю? Мы многое знаем, но все наши знания зависят от людей. Ни один человек не знает всего, что нам нужно. А такая карта должна быть собранием знаний многих людей. Если бы у нас была карта, мы могли бы находить дорогу в места, где еще не бывали. Могли бы определять направления и дальности.
- Ну, ладно, у нас будет знающая карта, - сказал Бранд. - А теперь говори о богатстве.
- У нас есть и другая ценность, - сказал Шеф. - И ее мы получили не от христиан. Торвин расскажет вам. Я сам добыл ее. У Мунина, ворона Отина. Получил ценой боли. Покажи им, Торвин.
Торвин извлек из-за пазухи тонкую квадратную пластинку. На ней была надпись мелкими рунами, линии вырезаны ножом и потом заполнены красной краской.
- Это загадка. Тот, кто ее отгадает, отыщет сокровища Редвальда, короля восточных англов. Именно их прошлой осенью искал Айвар. Но тайна умерла вместе с королем Эдмундом.
- Королевское сокровище, - сказал Бранд. - Да, это кое-чего может стоить. Но сначала нужно решить загадку.
- А вот это поможет карта, - твердо сказал Шеф. - Если мы запишем все, что узнаем, в конце у нас получатся все детали головоломки, и мы их сложим и решим загадку. Но если не запишем, когда найдем последний кусочек, забудем о первых.
- И еще одно. - Шеф пытался выразить в словах то, что возникло у него в сознании, какое-то воспоминание, может быть, о том, как он смотрит вниз с большой высоты - на землю, смотрит так, как не смотрел ни один человек. - Вот эта карта. Здесь вот какая идея. Мы словно смотрим на наш мир сверху. Все расстилается под нами. Так видит мир орел. Вот это способ узнавать новое.
Наступившее молчание нарушил капитан Гутмунд.
- Но прежде чем мы все это увидим, нужно решить, куда мы двинемся отсюда.
- Еще важнее решить, - сказал Бранд, - кто ведет эту армию и по какому закону. Пока мы были в Великой Армии, мы жили по старому hermanna log - по закону наших предков, закону воинов. Но Айвар Бескостный нарушил этот закон, и у меня нет желания возвращаться к нему. Я знаю, что не все в этой армии носят подвески. - Он со значением взглянул на Шефа и Гутмунда. - Мы должны согласиться, что будем жить по новому закону. Vegmanna log я бы назвал его. Закон Пути. Но для этого нужно на общем собрании армии решить, кому мы дадим власть устанавливать этот закон.
Пока все занялись обсуждением этого, Шеф, как часто бывало, отвлекся от немедленно развернувшегося спора. Он знал, что теперь должна делать армия. Уходить из Нортумбрии подальше от Рагнарсонов, пересечь округа Бургреда, сильного короля Марки, как можно быстрее. Укрепиться в лишенном короля королевстве восточных англов, в обмен на защиту населения собирать дань. Защиту от королей, от аббатов и епископов. И за короткое время дань это даже Бранда удовлетворит.
А он тем временем поработает над картой. И над загадкой. И прежде всего, если армия Пути собирается защищать население от хищников, он должен дать ей новое оружие. Новые машины.
Он мысленно начал чертить линии новой катапульты, а в это время развернулся спор о том, что армии нужны наследственные ярлы.
Это Сигварт, его отец, чей экипаж присоединился к уходящей из Йорка колонне в самый последний момент. Он хотел бы, чтобы Сигварт остался в городе. Или хоть его сын с лошадиными зубами Хьорварт. Но, может, им не обязательно встречаться. Может, армия не примет этот закон о ярлах.
Шеф снова принялся размышлять, чем заменить медлительный и неуклюжий противовес. Пальцы его зудели от желания взяться за молот.
8
Четыре недели спустя зуд в пальцах Шефа утих. Шеф стоял снаружи временного лагеря, в котором армия Пути проводила зиму, рядом с катапультой. Но эту машину римляне не узнали бы.
- Ниже, - кричал он расчету из восьми человек.
Длинная балка со скрипом опустилась к его ждущим рукам, десятифунтовый камень лежал в кожаной праще, подвешенной на двух крючках, одном неподвижном, другом свободном.
- Приготовиться! - Восемь крепких викингов взялись за другой конец рычага катапульты, впряглись в веревки и приготовились тянуть. Шеф почувствовал, как рычаг - это были шестнадцать футов корабельной мачты, спиленной на уровне палубы, - напрягся, почувствовал, как начинает приподниматься над влажной почвой.
- Тяните! - Викинги потянули, как один, каждый из них вкладывал весь свой вес и силу спины, движения у них удивительно координированы, как и при гребле тяжелыми веслами на атлантической волне. Короткое плечо катапульты резко пошло вниз. Длинное взлетело вверх. Праща развернулась с неожиданной силой, достигла точки, где свободный крюк выскочил из кольца, и распрямилась.
Камень взметнулся в туманное небо. Казалось, он застыл на вершине дуги, потом начал долгий спуск и с плеском упал на почву Фенланда в двухстах пятидесяти шагах. С полдесятка оборванных фигур уже бежали к тому концу испытательной площадки, чтобы поднять камень и принести обратно.
- Опускай! - крикнул изо всех сил Шеф. Его расчет, как всегда, не обратил на это ни малейшего внимания. Викинги прыгали, радовались, били друг друга по спине, глядя на падение камня.
- Целый ферлонг! - кричал Стейнульф, кормчий Бранда.
- Опускайте! Это испытание на скорость! - снова закричал Шеф. Расчет вспомнил о его существовании. Один из викингов, кок Ульф, подошел и нежно похлопал Шефа по спине.
- Испытание на скорость - мужеложство, - дружелюбно сказал он. - Если понадобится стрелять быстро, мы будем. А теперь пора поесть.
Его товарищи согласно кивнули, подобрали свои куртки с похожей на виселицу рамы катапульты.
- Здорово! Хорошая стрельба! - сказал гебридец Колбейн, трогая свою недавно приобретенную подвеску - фаллос Фрея. - Завтра придем опять. Сейчас пора поесть.
Шеф смотрел им вслед. Они направлялись к ограде, за которой размещались палатки и навесы зимнего лагеря армии Пути, а в его сердце кипели гнев и раздражение.
Идею катапульты новой модели он получил, наблюдая за тем, как рыбаки Ордлафа натягивали мачтовые тросы. Гигантский метатель камней в Йорке, машина, уничтожившая таран Рагнарсонов три месяца назад, получала энергию от противовеса. Сам противовес поднимали в воздух люди с помощью лебедки. Противовес только запасал силу людей, которую они прикладывали к лебедке.
"Но зачем запасать силу?" - спросил себя Шеф. Не лучше ли просто приставить людей к короткому плечу рычага и потянуть вниз непосредственно. И небольшие камни, которым придана грубо округлая форма, эта новая машина, которую викинги прозвали "кидатель", бросала великолепно.
Камень летел по прямой и мог быть нацелен достаточно точно, в пределах нескольких футов. И буквально раздроблял в порошок то, во что попадал. Щиты он пробивал, как бумагу. Постепенно расчет учился эффективно управлять машиной, дальность выстрелов увеличивалась и достигла одной восьмой мили. И Шеф был уверен, что если бы все делали то, что он говорит, они могли бы выпускать десять камней за время, которое нужно, чтобы сосчитать до ста.
Но его команда не думала о катапульте как об оружии. Для викингов это только игрушка. Может, когда-нибудь пригодится против ограды или стены. А вообще-то просто развлечение в скучную зиму, когда к тому же строжайше запрещены обычные развлечения воинов - охота за окрестными женщинами и грабежи.
Но эти "кидатели" можно использовать и в других случаях, думал Шеф. Корабли. Армии. Как себя почувствует боевая линия под градом камней, каждый из которых может убить и искалечить, а стреляющие далеко за пределами дальности стрельбы из лука?
Он увидел, что на него смотрят возбужденные улыбающиеся лица. Рабы. Беглецы с севера или из королевства Марки, привлеченные сюда слухами, что тут снимают ошейники. И в обмен на работу дают пищу. И им сказали, хотя они не поверили, что их снова не превратят в рабов. Разве что попадутся прежним хозяевам.
Каждая из оборванных фигур держала десятифунтовый камень, который они целый день обтачивали зубилами Торвина, придавая ему круглую форму.
- Ну, хорошо, - сказал Шеф, - разбирайте машину и накройте балки брезентом.
Рабы переминались и переглядывались. Один из них, вытолкнутый вперед остальными, заговорил неуверенно, не поднимая глаз.
- Мы думали, хозяин. Та сам начинал с Эмнета. И говоришь с нами и все. И вот...
- Давай выкладывай.
- Ты был такой же, как мы. Может, позволишь нам самим выстрелить?
- Мы знаем, что нужно делать! - послышались возгласы. - Мы смотрели! У нас нет такой силы, как у них, но тянуть мы умеем.
Шеф смотрел на возбужденные лица. Тощие недокормленные тела. "А почему бы и нет?" - подумал он. Он всегда считал, что для этого дела прежде всего нужны сила и вес. Но еще важнее координация, согласованность. Может быть, двенадцать легких англичан окажутся не хуже восьми тяжелых викингов. Что касается мечей и топоров, то это не так. Но по крайней мере эти бывшие рабы будут делать все, что скажешь.
- Хорошо, - сказал он. - Выстрелим для практики пять раз. А потом посмотрим, сколько камней вы успеете выпустить, пока я досчитаю до ста.
Рабы обрадовались, ухватились за веревки.
- Подождите. Проведем испытание на скорость. Поэтому прежде всего. Сложите камни в груду поближе, чтобы вам нужно было за ними сделать только шаг. Теперь обратите внимание...
Час спустя, приказав команде разобрать то, что они называли "своей машиной", Шеф задумчиво пошел к палатке Ингульфа и Хунда, где лежали больные и раненые. Хунд встретил его у выхода. Он вытирал окровавленные руки.
- Как они? - спросил Шеф. Он имел в виду пострадавших с другой машины, "толкателя", как ее называли викинги, той самой, что выпускает стрелы. Она положила конец страданиям короля Эллы.
- Будут жить. Один потерял три пальца. Мог легко потерять всю руку. У другого помята грудная клетка. Ингульфу пришлось разрезать ее, чтобы поставить на место легкое. Но заживает хорошо. Я только что нюхал швы. Нет гнили. Двух человек искалечила эта машина за четыре дня. Что с ней?
- С ней ничего. Это викинги. Сильные люди, гордые своей силой. Они туго затягивают зубчатку, а потом кто-нибудь проверяет свою силу и делает лишний поворот. Тетива лопается и ранит кого-нибудь.
- Значит, вина не в машине, а в людях?
- Совершенно верно. Мне нужны люди, которые сделают точное число поворотов и ни одного больше, которые будут делать то, что им говорят.
- Таких в лагере немного.
Шеф смотрел на друга.
- Которые говорят по-норвежски. Конечно.
Семя идеи было посажено. Наступил зимний вечер. Сейчас Шеф возьмет свечу и начнет работать над новой картой - картой Англии, какая она на самом деле.
- Вероятно, поесть ничего не осталось? Только овсянка?
Хунд молча протянул ему чашку.
Сигварт несколько неуверенно огляделся. Жрецы пути образовали священный круг в пределах увешанной рябиной нити, копье воткнули, костер разожгли. И опять миряне были исключены: в тусклой палатке, сделанной из парусов, присутствовали только шестеро одетых в белое жрецов и Сигварт, ярл Малых островов.
- Нам нужно кое-что выяснить, Сигварт, - сказал жрец Фарман. - Насколько ты уверен, что Шеф твой сын?
- Он так говорит, - ответил Сигварт. - Все так думают. И мать его тоже утверждает - она-то должна знать. Конечно, она могла сойтись с кем-то еще - девушка впервые вырвалась на свободу. Могла поразвлечься. - Сверкнули желтые зубы. - Но не думаю. Она была леди.
- Я знаю эту историю, - сказал Фарман. - Ты забрал ее у мужа. Но вот чего я не могу понять: она убежала от тебя. Так мы слышали. Неужели ты всегда так беззаботен со своими пленниками? Как она сбежала? И как смогла вернуться к мужу?
Сигварт задумчиво потер подбородок.
- Это было двадцать лет назад. Но я хорошо помню. Вот что случилось. Мы возвращались из набега на юг. Набег не очень удачный. И я решил заглянуть в Уош, просто на всякий случай. Посмотреть, что мы там найдем. Ну, как обычно. Причалили. Набрели на маленькую деревушку - Эмнет, похватали все, что могли. Там оказалась и жена тана - забыл сейчас ее имя. Но ее я не забыл. Она была хороша. Я взял ее себе. Мне было тогда тридцать лет, ей, наверно, двадцать. Хорошее сочетание. У нее уже был ребенок, не девственница. Но у меня было такое впечатление, что муж не доставлял ей много радости. Она сначала яростно сопротивлялась, но я к этому привык - они должны это делать, чтобы показать, что они не шлюхи. Но когда она поняла, что выхода нет, сдалась. У нее была такая привычка - она приподнималась с земли, вместе со мной, когда наступал ее момент.
Торвин неодобрительно хмыкнул. Фарман, сжимая одной рукой сухой лошадиный пенис, знак своего сана, как молот у Торвина, жестом заставил его умолкнуть.
- Но в качающемся корабле это не очень удобно. Мы причалили, я нашел удобное место. Разожгли костры, согрелись, поджарили мяса, выпили пару бочонков эля и развлекались весь вечер. У парней должно быть хорошее настроение перед выходом в открытое море. Но никакого риска. Даже с англичанами.
- Так вот я выбрал место. Полоска берега, окруженная хорошими высокими утесами. Ручей, текущий глубоким оврагом. Поставил на нем с полдесятка людей, чтобы быть уверенным, что никто из девушек не убежит. Поставил людей на утесы с каждой стороны, дал им рог, чтобы сигналили, если появится отряд. И еще дал им веревки, чтобы закрепили в камнях. Если покажется враг, они трубят в рога, отряд из оврага бежит сюда, а они спускаются с утесов по веревкам. Корабли у нас стояли на якоре в море, привязанные за нос и корму - носом к берегу, кормой к якорю и морю. Нам нужно было только подняться, перерубить веревку и поставить парус. Но главное - берег у меня был закрыт со всех сторон, как монахиня.
- Тебе это известно, - сказал Торвин.
Зубы Сигварта снова сверкнули.
- Еще как. Лишь бы не епископ.
- И все же она ушла, - поторопил Фарман.
- Точно. Ну, мы развлеклись. Я делал это с нею на берегу - дважды. Стало темно. Ну, я не хотел ее оставлять, но, понимаете, у парней было десять девчонок, они их все использовали, и я решил к ним присоединиться. Ха, мне ведь было всего тридцать! Я оставил одежду на берегу, посадил женщину в лодку, отплыл ярдов на тридцать, закрепил все, потом нырнул и поплыл к берегу. Да, мне тогда попалась хорошая девушка. Большая, светловолосая. Она сильно шумела.
- Но потом - потом я взял в одну руку жареную ногу, в другую - кружку эля, вокруг храпели мои люди. Сразу за освещенным пространством у нашего костра виднелась на песке какая-то груда, большая груда. Мы подумали, это выбросившийся на берег кит. Но когда мы приблизились, эта штука зафыркала и пошла на нас. Похоже на моржа. Мы попятились, взялись за оружие.
- И как раз в этот момент на одном из утесов закричали. Парень там, его звали Стиг, звал на помощь. Не трубил в рог, а звал на помощь. Как будто дрался с кем-то. Я поднялся по веревке, чтобы посмотреть, что там.
- И что там было?
- Когда я поднялся, ничего. Но Стиг почти в слезах сказал, что на него напал скоффин.
- Скоффин? - переспросил Виглейк. - А это что?
Скальдфинн рассмеялся.
- Тебе следует почаще разговаривать со старухами, Виглейк. Скоффин - это противоположность скуддабальдура. Скуддабальдур - порождение самца-лиса и кошки, а скоффин - кота и лисицы.
- Ну, вот, - продолжал Сигварт, - к этому времени все успокоилось. Поэтому я оставил там Сига, сказал ему, что он придурок, спустился по веревке и приказал всем возвращаться на борт.
- Но когда мы подтащили лодку, женщина исчезла. Мы обыскали берег, я проверил отряд в овраге - те клялись, что с места не сдвинулись и никто тут не проходил. Никто ничего не заметил. В конце концов я так рассердился, что сбросил Стига с утеса: он смеялся. Стиг сломал себе шею и умер. Пришлось платить виру, когда мы вернулись. Но эту женщину я больше не видел - до последнего года. А когда увидел, был слишком занят, чтобы ее расспрашивать.
- Да. Мы знаем, чем ты был занят, - сказал Торвин. - Занятие Бескостного.
- А мы что, христиане, чтобы скулить из-за этого?
- Получается, - сказал Фарман, - что она просто приплыла к берегу. Ты ведь приплыл.
- Ей это пришлось бы делать в одежде, потому что ее одежда тоже исчезла. И не просто к берегу. Долго плыть. Сначала в темное море, чтобы обогнуть утесы. Потому что на берегу ее не было, в этом я уверен.
- Фыркающий морж. Скоффин. Женщина, которая исчезает и возникает с ребенком, - размышлял Фарман. - Все это можно объяснить. Но объяснений может быть несколько.
- Вы думаете, он не мой сын, - вызывающе сказал Сигварт. - Вы думаете, он сын одного из ваших богов. Вот что я скажу вам: я никаких богов не почитаю, кроме Ран, богини, живущей в глубине моря. К ней уходят утонувшие моряки. И эти другие миры, о которых вы говорите, видения, которыми вы хвастаете. Я слышал, что о них говорят в лагере, слышал о вашем Пути. Я думаю, это все от выпивки и дурной пищи, и болтовня одного заражает другого, пока все не говорят о видениях, чтобы не отстать от остальных. В этом не больше смысла, чем в скоффине. Парень - мой сын. Он похож на меня. Он действует, как я - когда я был молод.
- Он действует как человек, - рявкнул Торвин, - а ты - как зверь в течке. Говорю тебе, хоть ты много лет прожил без сожалений и наказания, но таким, как ты, уготована злая участь. Наш поэт рассказал, что видел в аду, в мире Хела:
Я видел, как многие там стонут в муках,
Бредут в страданиях путями Хела.
Красное течет с их изувеченных лиц,
Они наказаны за боль женщин.
Сигварт вскочил, положил руку на рукоять меча.
- А я вам напомню стихотворение получше. Скальд Бескостного сочинил его в прошлом году о смерти Рагнара:
Мы бьем мечом. И скажу вам:
Правильно, когда соперник встречает соперника мечом.
Не уклоняться от борьбы. Настоящий воин
Добывает женщин в бою, путем дренгира.
- Вот это настоящая поэзия для воинов. Для тех, кто понимает, что такое жизнь и что такое смерть. Для такого всегда найдется место в залах Отина, сколько бы женщин он ни заставил плакать. Поэзия для викингов. Не для сопляков.
В наступившем молчании Фарман спокойно сказал:
- Ну что ж, Сигварт. Мы благодарим тебя за твой рассказ. Мы помним, что ты ярл и член нашего совета. А ты помни, что теперь ты живешь законами Пути, что бы ты ни думал о наших верованиях.
Он снял ограждение и выпустил Сигварта. Ярл ушел, а жрецы принялись негромко разговаривать.
Шеф-который-не-Шеф знает, что тьма вокруг него не прорезалась лучом света уже двести лет. Первое время каменное помещение и почва вокруг освещались фосфоресценцией разложения, видна была молчаливая возня червей, которые поглощали тела, глаза, печень, плоть и костный мозг всех, кто лежит здесь. Но теперь черви уже ушли, трупы превратились в груды сухих костей, твердых и неподвижных, как точильный камень, который лежит под его собственной лишенной плоти рукой. Теперь эти кости лишены своей жизни, они принадлежат ему, так же бесспорно, как ящики и сундуки у его ног и под креслом, как само это кресло - массивное высокое деревянное сидение, на которое он уселся семь поколений назад - чтобы сидеть вечно. Кресло под землей прогнило вместе со своим владельцем, они слились друг с другом. Но фигура по-прежнему сидит неподвижно, пустые глазницы смотрят в землю и за нее.
Он, фигура в кресле, помнит, как его поместили сюда. Выкопали большую яму, туда вкатили корабль, как он и приказал, разместили на полуюте, у рулевого весла, его трон. Он сел на него, положил точильный камень, с вырезанными на нем свирепыми лицами, на ручку кресла, под другую руку положил свой длинный меч. Кивком приказал своим людям продолжать. Вначале они привели его боевого жеребца, поставили мордой к нему и убили на месте. Потом четверых лучших собак, каждой пронзили сердце. Он внимательно следил, чтобы убедиться, что все они умерли. Ему не хотелось делить свою вечную гробницу с заключенными в ней едоками мяса. Потом соколы, каждого быстро задушили. Потом женщины, пара красавиц, они плакали и бились, несмотря на то, что их опоили маком. Их быстро задушили.
Принесли его сундуки, каждый несли двое крепких мужчин, кряхтя от тяжести. Он опять внимательно следил, чтобы не было никаких задержек, нежелания. Они отобрали бы его богатство, если бы посмели. Но не посмеют. Через год курган будет по ночам светиться от разложения; придет человек с факелом, подожжет выходящие из земли газы. Разойдутся рассказы. Все будут бояться могилы Кара Старого. Если это могила для Кара.
Установив сундуки, люди начали делать настил над кораблем с его грузом трупов. Другие начали вокруг и за ним наваливать груды камней, пока они не достигли верха его кресла и шелкового навеса над ним. Поверх положили прочные балки, а еще выше - слой свинца. Вокруг его ног и груди положили просмоленные ткани. Со временем дерево сгниет, земля опустится на корпус корабля, мертвые женщины и животные смешаются. А он будет по-прежнему сидеть здесь, смотреть на них, земля его не коснется. Они погребены. Он не будет погребен.
Когда все было сделано, перед ним остановился человек - Кол Ниггард, как его прозвали, сын Кара Старого.
- Все сделано, отец, - сказал он, и лицо его отразило смесь страха и ненависти.
Кар кивнул, глаза его не мигали. Он не стал желать сыну удачи, не стал прощаться с ним. Если бы в нем была черная кровь его предков, он присоединился бы к отцу в его могиле, предпочел бы вечно сидеть с сокровищами, чем передавать свои земли новым королям, наступающим с юга, жить в бесчестии, в подчинении.
Верные воины, шестеро, убили рабов, копавших яму, и разложили их тела вокруг. Потом они и его сын выбрались наверх. Несколько мгновений спустя комья земли начали падать на настил, накрывая и его, и просмоленную ткань, и слой свинца. Он видел, как земля медленно поднимается - до уровня колен, до груди. Сидел неподвижно, даже когда струйки земли начали пробиваться в сам каменный склеп, покрыли его руку, лежащую на точильном камне.
Свет еще пробивается. Еще потоки земли. Свет исчез, тьма углубилась. Кар усаживается поудобнее, удовлетворенно и облегченно вздохнув. Теперь все сделано, как нужно. И так и будет вечно. Будет принадлежать ему.
Умрет ли он здесь? Что может его убить? Неважно. Умрет ли он или останется жить - все равно. Он хогбой, живущий в кургане.
Шеф проснулся с криком. Под грубым одеялом тело его покрылось потом. Он неохотно откинул одеяло, опустил ноги на влажную утоптанную землю. Его охватил морозный воздух. Шеф надел конопляную рубашку, ощупью поискал тяжелую шерстяную куртку и брюки.
Торвин говорит, что эти видения мне посылают боги - дают указания. Но что мне сказано в этом видении? На этот раз никаких машин.
Откинули клапан палатки, и вошел Падда, фримен, бывший раб. Снаружи утро январского дня, густой туман поднимается над пропитанной влагой почвой. Сегодня армия долго проваляется под одеялами.
Имена людей в его сне: Кар и Кол. Не похоже на английские. И не норвежские. Но норвежцы всегда сокращают длинные имена. Гутмунд для своих друзей Гумми, Тормот становится Томми. Англичане тоже так поступают. Имена в загадке короля Эдмунда: "Вуффа, потомок Веххи".
- Как твое полное имя, Падда? - спросил Шеф.
- Палдрит, хозяин. Со смерти матери так меня никто не называл.
- А от какого полного имени может быть Вуффа?
- Не знаю. Вульфстан, может быть. Да что угодно. Я знавал человека, которого звали Виглаф. Благородное имя. Мы звали его Вуффа.
Шеф задумался, а Падда начал осторожно раздувать угли вечернего костра.
Вуффа, сын Веххи. Вульфстан или Виглаф, сын... Веостана, может быть, или Веохарда. Он не знает такие имена. Нужно узнать больше.
Пока Падда возился с водой и дровами, с кастрюлями и вечной овсянкой, Шеф развернул свою карту мира, расстелил на складном столике, прижал углы. Он больше не смотрел на завершенную карту, ту, где изображены познания христиан. На обороте он теперь чертил свою карту, карту Англии. И вкладывал в рисунок всю информацию, какую мог достать. Вначале линии, названия, расстояния наносились на кору. Только когда информация проверялась и соответствовала тому, что он уже знал, он брал чернила и начинал рисовать на коже. Ежедневно карта росла, уверенно в близких местностях Норфолка, чем дальше от Нортумбрии и Йорка, тем отрывочнее и неувереннее, на юге - пустое место, за исключением Лондона на Темзе и смутного упоминания о Вессексе на западе.
Но Падда отыскал среди фрименов жителя Саффолка. В благодарность за завтрак тот расскажет сегодня Шефу все, что знает об этом округе.
- Зови его, - сказал Шеф, разворачивая свежий листок коры и проверяя острие ножа. Вошел человек.
- Я хочу, чтобы ты мне рассказал о своем округе. Начни с рек. О Йаре и Вейверли я уже знаю.
- Ага, - задумчиво сказал человек из Саффолка. - Ниже их протекает Альда, она впадает в море у Альдбурга. Дальше Дебен. Он подходит к берегу моря в десяти милях южнее Альдбурга у Вудбриджа (деревянный мост), где, говорят, лежат старые короли. У нас ведь в Саффолке были когда-то свои короли, еще до прихода христиан...
Несколько минут спустя Шеф ворвался в кузницу, где Торвин разжигал огонь, чтобы ковать новые детали для "толкателей".
- Созывай совет армии, - потребовал Шеф.
- Зачем?
- Я думаю, что знаю, как сделать Бранда богатым.
9
Экспедиция выступила неделю спустя, под низко нависшим небом, за час до рассвета. Совет армии Пути отказался дать разрешение на свертывание лагеря и выход всех сил. Нужно было охранять корабли, лежавшие на берегах Велланда. Лагерь обещал не только тепло на оставшиеся недели зимы, в нем хранился с таким трудом собранный запас продуктов. И многие члены совета просто не верили страстным убеждениям Шефа, что его карта содержит указания на богатства многих поколений.
Однако было очевидно, что нескольких экипажей недостаточно. Конечно, королевство восточных англов - больше не королевство, его самые сильные воины и доблестные таны мертвы. Но все же сохраняется опасность нападения. Небольшой отряд викингов может быть отрезан и уничтожен превосходящим по численности противником. Бранд ворчал, что это глупо, он всю экспедицию считал глупостью, он не хочет проснуться однажды утром и увидеть брошенные в лагерь головы своих товарищей. В конце концов Шефу разрешили вызвать добровольцев. И в скуке зимнего лагеря он без труда набрал нужное число.
Тысяча викингов выступила на своих пони - восемь долгих сотен и еще сорок человек, двигались экипажами, как у них принято. Сотни вьючных пони несли палатки, одеяла, еду и эль. Их вели за узду английские троллы. Но в центре колонны было нечто новое: на нескольких повозках везли веревки и балки, колеса и рычаги. Все балки тщательно размечены и обозначены для быстрой сборки. Двенадцать кидателей, восемь толкателей. Все машины, какие успели соорудить Шеф и Торвин за те недели, что они провели в лагере. Если бы Шеф оставил их в лагере, о них бы забыли, разбросали, использовали бы на дрова. Слишком много в них вложено труда, чтобы допустить такое.
Вокруг повозок толпа троллов, беглецов со всей округи, каждый расчет за своей повозкой и своей машиной. Во главе каждого расчета один из тех, что входили в первоначальную команду Шефа. Викингам это не нравилось. Да, каждой армии нужны рабы, чтобы копать уборные, разжигать костры, ухаживать за лошадьми. Но отряды таких размеров? И все едят свою долю продуктов? И думают, что они вообще не рабы? Даже последователи Пути не хотели допускать не говорящих по-норвежски в свое товарищество. И Шеф не решался предложить это.
Он ясно сказал Падде и остальным главам расчетов, чтобы те посоветовали своим людям держаться скромно.
- Если кто-то захочет, чтобы вы размололи для него зерно или поставили палатку, сделайте это, - сказал он им. - А еще лучше держитесь от викингов подальше.
Но он хотел, чтобы его рекруты чувствовали иное. Чтобы гордились быстротой и ловкостью, с какой занимали свои места, поворачивали рычаги и балки.
Чтобы отличаться, все входившие в расчеты катапульт одевались одинаково, в короткие куртки из некрашеной домотканой материи, вместо тряпок, в которых появились в лагере. И у каждого тщательно вышитый белый льняной молот с двойной головкой, впереди и сзади. У каждого также пояс или по крайней мере веревка вокруг талии. Те, кто мог, вооружились ножами.
Может, и сработает, думал Шеф, глядя, как со скрипом ползут повозки. Впереди и позади викинги, в середине фримены в куртках. Они уже сейчас несравненно лучше владеют катапультой, чем викинги, которых они сменили. И даже в зимний день, на холоде выглядят бодрыми и оживленными.
Странный звук расколол небо. Это впереди повозок Квикка, тролл, появившийся несколько дней назад, он сбежал из монастыря святого Гутлака в Кроуленде, достал свою волынку. Он шел впереди, раздув щеки, ловко перебирая пальцами на костяной трубе. Его товарищи повеселели, ступали тверже, некоторые начали насвистывать в такт.
Викинг в передней группе повернул лошадь, гневно нахмурился, выпятив зубы. Это Хьорварт Сигвартсон, узнал Шеф. Его сводный брат. Сигварт сразу вызвался добровольцем в экспедицию со всеми своими экипажами, быстрее, чем даже Торвин, гебридцы и все еще сомневающийся Бранд. Хьорварт угрожающе проехал назад к волынщику, наполовину обнажив меч. Музыка стихла.
Шеф поставил между ними свою лошадь, слез с нее и передал повод Падде.
- Ходьба пешком согревает, - сказал он Хьорварту, глядя на его гневное лицо. - А с музыкой мили летят быстрее. Пусть играет.
Хьорварт поколебался, резко развернул лошадь.
- Как хочешь, - бросил он через плечо. - Но арфы не для воинов. Только hornung станет слушать волынку.
Хорнунг, гаддерлинг, подумал Шеф. Сколько еще названий для незаконнорожденного. Это не останавливает мужчин, когда они сажают детей в животы женщинам. Может, и у Годивы сейчас ребенок.
- Играй, - сказал он волынщику. - Сыграй танец квикбим. Играй ради Тунора, сына Вудена, и в ад всех монахов.
Волынщик заиграл быстрый танцевальный мотив, на этот раз громче, его поддержал вызывающий свист товарищей. Повозки катились за терпеливыми быками.
- Ты уверен, что король Бургред собирается захватить земли восточных англов? - спросил король Этельред. Его вопрос закончился приступом кашля, резкого, высокого, казалось, длящегося бесконечно.
Младший брат Этельреда принц Альфред озабоченно посмотрел на него с неохотной расчетливостью. У отца Альфреда, Этельвульфа, короля Вессекса, победителя викингов под Оукли, было четыре сильных сына: Этельстан. Этельбальд, Этельберт и Этельред. И когда появился пятый сын, казалось совершенно невероятным, кто он может когда-нибудь править Вессексом от имени королевского дома, и потому ему не дали благородное имя, начинающееся на "Этель". Его назвали именем, принятым у народа его матери, - Альфредом.
Но вот отец и трое его сыновей мертвы. Ни один не убит в сражении, но все убиты викингами. Многие годы они выступали в любую погоду, лежали в мокрых плащах, пили воду из ручьев, протекающих через лагеря, в которых армия не думала о том, куда сбрасывает отходы. Все умерли от болезней живота и легких. А теперь и у Этельреда этот кашель. И скоро я, вероятно, буду последним принцем королевского дома Вессекса, подумал Альфред. Но до того времени он должен служить брату.
- Совершенно уверен, - ответил он. - Он сказал об этом прямо. И когда я уезжал, собирал свою армию. Но он делает это не очень явно. У него есть вице-король, из восточных англов, который будет там главным. И потому восточные англы легче примут его правление. Особенно с его символом. Человеком без конечностей, о котором я тебе рассказывал.
- Какая разница? - Этельред устало вытер слюну с губ.
- Восточные англы могут выставить двадцать тысяч воинов. Это вместе с армией самого Бургреда сделает его сильнее нас, гораздо сильнее Нортумбрии. Если бы он с их помощью воевал только против язычников... Но он может предпочесть более легкую добычу. Скажет, что его долг - объединить все королевства Англии. Включая наше.
- Итак?
- Мы должны предъявить свои требования. Эссекс уже принадлежит нам. А граница между Эссексом и южными землями пролегает...
Король и принц принялись обсуждать территориальные требования, разграничительную линию. Они не представляли себе, о каких землях говорят, знали только, что этот город севернее другого, что этот расположен в том, а не этом округе. Обсуждение отняло много сил у слабеющего Этельреда.
- Ты уверен, что они разделились? - резко спросил Айвар Рагнарсон.
Посыльный кивнул.
- Почти половина ушла на юг. Осталось двенадцать долгих сотен.
- И никаких ссор?
- Нет. В лагере говорят, что у них есть план, как добыть сокровища короля Ятмунда, которого ты убил, сделав кровавым орлом.
- Ерунда! - рявкнул Айвар.
- Ты слышал, что они добыли во время набега на собор в Беверли? - спросил Халвдан Рагнарсон. - Сто фунтов серебра и столько же золота - в пересчете на серебро. Больше, чем мы. Парень хорош в разработке новых планов. Надо было тебе договориться с ним после хольмганга. Его лучше иметь другом, чем врагом.
Айвар повернулся к брату, лицо его побледнело в приступе гнева. Халвдан ответил ему спокойным взглядом. Рагнарсоны никогда не ссорились. В этом тайна их силы, и даже Айвар понимал это. Он выместит свой гнев на ком-нибудь другом. И по-другому. Еще одно дело, которое нужно хранить в тайне. Но это им уже приходилось делать.
- Только теперь он наш враг, - решительно сказал Сигурт. - Мы должны решить, уязвим ли он для нас сейчас. И если уязвим... Посыльный, ты можешь идти.
Братья сели потеснее в небольшой комнате продуваемого сквозняками дворца короля Эллы в Эофорвиче и начали определять количества, рационы, расстояния, возможности.
- Мудрость змеи, хитрость голубки, - удовлетворенно сказал дьякон Эркенберт. - Наши враги уже уничтожают друг друга и сами себя.
- Действительно, - согласился Вульфхир. - Язычники наделали много шума, и королевства поднялись. Но Господь скажет еще свое слово, и земля расступится.
Они разговаривали под звон монет. Братья-послушники в монастырской мастерской чеканки брали серебряные пластинки, ударяли по ним молотом, чтобы отчеканить изображение, переходили к следующей пластинке. Били снова. Сначала отпечатывается распластавший крылья ворон Рагнарсонов. Потом буквы S.P.M. - Sancti Petri Moneta, монета собора святого Петра. Бегали рабы в ошейниках, подносили древесный уголь, откатывали тележки с выплавленным свинцом, медью, шлаком. Только старшие монахи касались серебра. Им принадлежало богатство собора. И всякий, кто только задумывался о личной выгоде, тут же вспоминал правило святого Бенедикта и право архиепископа на назначение такого наказания. Уже много лет с монахов не сдирали живьем кожу в соборе и не замуровывали заживо в стены. Но такие случаи известны.
- Они в руках Господа, - заключил архиепископ. - И, конечно, гнев Господень падет на тех, кто похитил драгоценности в соборе святого Иоанна в Беверли.
- Но руки Господа проявляет себя в действиях других, - сказал Эркенберт. - И мы должны призвать их на помощь.
- Королей Марки и Вессекса?
- Гораздо более могущественную власть.
Вульфхир посмотрел удивленно, с сомнением, потом с пониманием. Эркенберт кивнул.
- Я уже подготовил письмо. Вам только нужно подписать. В Рим.
Лицо Вульфхира приняло довольное выражение, может быть, он вспомнил удовольствия своего пребывания в святом городе.
- Это важное дело, - провозгласил он. - Я сам отвезу письмо в Рим. Лично.
Шеф задумчиво смотрел на обратную сторону карты, на карту Англии. На полпути в своей работе он открыл принцип масштаба, но теперь уже слишком поздно применять его. Саффолк теперь слишком велик, он занимает четверть всего листа. На краю подробно записаны все сведения, какие он мог собрать о северном береге Дебена.
Все совпадает, подумал он. Вот город Вудбридж, деревянный мост. О нем говорится в первой строчке стихотворения. Строчка должна обозначать этот город, иначе она не имеет смысла: все мосты деревянные. Но еще важнее то, что рассказал об этом месте тролл - он его не называет, но оно ниже по течению от моста и брода. Там курганы, место упокоения старых королей. А кто они, эти старые короли? Раб не знает их имен, но тан Хельмингхама, продавший нам мед, перечислил предков Редвальда Великого, и среди них был Виглаф и его отец Веостан: Вуффа, потомок Веххи.
Если раб помнит все правильно, там четыре кургана, они идут прямой линией с севера на юг. Самый северный из них. В нем находится сокровище.
Почему его не разграбили? Если король Эдмунд знал, где скрываются сокровища его королевства, почему он не охранял это место?
А может, оно охраняется. Но не людьми. Так думает раб. Когда он понял, что собирается сделать Шеф, сразу смолк. И потом никто не смог его найти. Он предпочел рисковать свободой, чем участвовать в грабеже могилы.
Шеф обратился к практическим делам. Землекопы, охрана. Лопаты, веревки, ящики и петли, чтобы вытаскивать землю с глубины. Огни - он не хочет копать днем, когда смотреть соберется весь округ.
- Скажи мне, Торвин, - спросил Шеф. - Что еще можем мы найти в могиле? Кроме золота, конечно.
- Корабль, - кратко ответил Торвин.
- В миле от воды?
- Посмотри на свою карту. Его можно поднять здесь по склону. Курганы в форме кораблей. И тан сказал нам, что Виглаф был морским королем, с берегов Швеции, если, конечно, это правда. В моей стране даже богатые крестьяне, если могут себе это позволить, приказывают похоронить себя сидящими в лодке. Они считают, что так им легче добраться до Одайнсакра - Неумирающего Берега, где они присоединятся к своим предкам и богам-асам. Я не говорю, что они ошибаются.
- Ну, скоро узнаем. - Шеф посмотрел на заходящее солнце, взглянул через клапан палатки на своих отборных помощников - пятьдесят охранников-викингов, два десятка англичан-землекопов. Они спокойно готовились. Начнут только с наступлением темноты.
Он сам стал делать последние приготовления. Торвин схватил его за руку.
- Не относись к этому слишком легко, молодой человек. Я не верю - не очень верю - в драугаров или хогбоев, в живых мертвецов или в драконов, в которые превращаются их трупы. Но ты собираешься ограбить мертвых. Об этом много рассказывают, и всегда одно и то же. Мертвые отдают свое богатств, но только после боя. И только за цену. Тебе следует пригласить с собой жреца. Или Бранда.
Шеф покачал головой. Они уже спорили об этом. Он объяснял, сообщал причины. И все неправильные. В глубине души Шеф чувствовал, что он один имеет право на эти сокровища, они завещаны ему умирающим королем. Он вышел в наступающую тьму.
Много-много часов спустя Шеф услышал, как мотыга ударилась о дерево. Он скорчившись сидел над черной дырой, но сразу распрямился. Такую ночь не забудешь. Место они нашли без труда, пользуясь указаниями карты. Никого по дороге не встретили. Но где начать копать? Стражники и землекопы молча ждали приказаний. Он приказал зажечь факелы, осмотрел почву. Нет ли следов рытья? Как только загорелся первый факел, над курганом вспыхнуло и ушло в небо голубое свечение. В этот момент Шеф потерял половину своих землекопов: они просто растворились в ночи. Викинги держались значительно лучше, они сразу обнажили оружие и смотрели по сторонам, словно ожидали в любую минуту нападения мстительных мертвецов. Но даже Гутмунд Алчный, самый заядлый охотник за сокровищами, неожиданно утратил весь свой энтузиазм.
- Мы рассредоточимся, - сказал он. - Не нужно, чтобы кто-нибудь увидел.
И викинги исчезли. Они где-то здесь, в темноте, собрались небольшими группами, спинами друг к другу. Шеф остался с десятью англичанами-фрименами, у которых от страха стучали зубы. Не имея ни чертежа, ни плана, он всех поставил на вершине кургана и велел копать прямо вниз, как можно ближе к центру.
Но наконец они на что-то наткнулись.
- Это сундук? - с надеждой спросил он.
Единственным ответом были отчаянные рывки веревки которая вела в восьмифутовую яму.
- Они хотят наверх, - сказал кто-то из стоявших рядом с ним.
- Вытаскивайте.
Выпачканных землей людей медленно подняли наверх. Шеф терпеливо ждал их отчета.
- Не сундук, хозяин. Это лодка. Днище корабля. Должно быть, закопали его вверх дном.
- Пробейте.
Головы закачались. Молча один из бывших рабов протянул свою мотыгу. Другой - слабо горящую ветку пихты. Шеф взял их. Он понимал, что теперь не имеет смысла вызывать добровольцев. Глубоко вогнал свою алебарду в землю, взял веревку, проверил ее крепость, посмотрел на окружившие его темные фигуры, только их глаза видны были в темноте.
- Оставайтесь у веревки. - Головы закивали. Шеф неловко начал спускаться в темноту, держа в одной руке мотыгу и факел.
На дне он обнаружил, что стоит на изогнутой деревянной поверхности, очевидно вблизи киля. В слабом свете своего факела он провел рукой по доскам. Накрывают друг друга, обшивка внахлест. И он чувствовал, что доски густо просмолены. Сколько они могут продержаться в этой сухой песчаной почве? Он поднял мотыгу и ударил - ударил еще раз, сильнее, услышал звуки раскалываемого дерева.
Изнутри вырвался воздух с гнилым запахом. Неожиданно ярко вспыхнул факел. Сверху послышались тревожные крики и шум. Но это не запах разложения. Похоже скорее на запах коровника в конце зимы. Он ударил еще и еще, расширяя отверстие. Он уже понял, что под досками пустое пространство, без земли. Строители кургана сумели создать помещение для мертвых, они не закопали сокровища просто в землю.
Шеф пропустил веревку в отверстие и спустился сам, держа в руке факел.
Под ногой хрустнули кости. Человеческие кости. Шеф огляделся, почувствовал прилив жалости. Ребра, на которые он наступил, не принадлежали хозяину сокровища. Женские кости. Он видел под черепом застежку плаща. Женщина лежит лицом вниз, их две, обе лежат вдоль стен погребального помещения. У обеих спины сломаны тяжестью большого жернова, которым их придавили. Руки у них связаны, их опустили в могилу, сломали спину и оставили умирать в темноте. Жернов показывает, кто эти женщины: рабыни, моловшие зерно для своего хозяина. Здесь они, чтобы вечно молоть ему зерно и готовить овсянку.
Где рабыни, там должен быть и хозяин. Шеф поднял факел и повернулся к корме корабля.
Здесь, в высоком кресле, сидел король. Смотрел на своих собак, и лошадь, и женщин. Зубы его блестели в ссохшейся коже. На лысом черепе золотая корона. Подойдя ближе, Шеф посмотрел в полусохранившееся лицо, как будто искал тайну величия. Он вспомнил страстное желание Кара Старого сохранить свои богатства, король предпочел всегда быть рядом со своими сокровищами, чем остаться жить без них. Под рукой у короля точильный камень, символ могущества короля-воина, живущего остротой оружия своих солдат. Факел Шефа неожиданно погас.
Шеф стоял неподвижно, чувствуя, как мурашки ползут по коже. Впереди послышался треск, какое-то перемещение тяжести. Старый король поднимается со своего сидения, чтобы свести счеты с грабителем, пришедшим за его сокровищами. Шеф напрягся, ожидая прикосновения костлявых пальцев, ужасных зубов в высохшей коже.
Он повернулся и в полной темноте сделал четыре, пять, шесть шагов, рассчитывая добраться до места, через которое спустился. Правда ли, что стало чуть светлее? Почему он дрожит, как самый обычный раб? Он встречался со смертью вверху - не побоится смерти и в темноте.
- Ты теперь не имеешь права на золото, - сказал он в темноту, ощупью возвращаясь к высокому сидению. - Дети твоих детей отдали его мне. Отдали с целью.
Он шарил в темноте, пока не нашел факел, потом возился с огнивом и трутом, которые достал их сумки на поясе, старался высечь искру.
- Старые Кости, ты должен радоваться, что твое богатство достается англичанину. Есть много людей хуже меня, готовых забрать его.
Снова загорелся факел. Шеф прислонил его к гниющему дереву, подошел к сидению с его жутким обитателем, осторожно поднял легкое тело, надеясь, что остатки кожи и одежды удержат кости и они не рассыпятся. Повернувшись, он положил тело короля рядом с телами женщин.
- Теперь вы втроем будете вести свои схватки здесь внизу.
Снял с черепа золотую корону и надел себе на голову. Повернулся к пустому креслу, подобрал точильный камень, этот скипетр, лежавший под правой рукой короля, задумчиво взвесил его в руке.
- Я тебе кое-что дам за твое золото, - добавил он. - Отомщу за твоих потомков. Отомщу Бескостному.
И тут же что-то зашумело в темноте за ним. Впервые Шеф отскочил в испуге. Неужели Бескостный услышал свое имя и пришел? Может, он закрыт в могиле с каким-то страшным драконом?
Овладев собой, Шеф двинулся в сторону шума, высоко держа факел. Это упала веревка, по которой он спустился. Конец ее перерезан.
Наверху смутно слышались звуки напряженных усилий. И, как в его сне о Каре Старом, в отверстие посыпалась земля.
Потребовалась вся его сила воли, чтобы успокоиться. Это не кошмар, не сумасшедшее видение. Можно назвать головоломкой. Ее нужно решить.
Наверху враги. Падда и его люди, должно быть, испугались и разбежались, они не стали бы резать веревку и засыпать меня землей. Не станет этого делать и Гутмунд. Значит, пока я был здесь внизу, кто-то подкрался, может, англичане, защищающие могилы своих королей. Они как будто не хотят спускаться сюда ко мне. Но сам я отсюда никогда не выберусь.
А нет ли другого выхода? Король говорил об этом как о сокровище Редвальда, но ведь это могила Вуффы. Может, он и его потомки использовали это место как тайник для своих сокровищ? Если так, должен быть способ проникать сюда, добавлять сокровища или извлекать их. Курган сверху не имеет никаких входов. Может, есть другой путь? Если есть, он должен быть близко к золоту. А золото рядом со своим хранителем.
Переступив через тела, Шеф прошел к креслу, отодвинул его и обнаружил под ним четыре прочных деревянных сундука с кожаными ручками. Очень прочные кожаные ручки, не тронутые гнилью, заметил он, ощупывая их. А за ними, там, где начинается подъем корабельного носа, квадратное черное отверстие, в которое с трудом можно протиснуться.
Туннель! Шеф испытал бесконечное облегчение, с плеч спала невидимая тяжесть. Возможно, снаружи можно пробраться сюда, открыть сундук, закрыть его, сделать все необходимое. Даже не нужно смотреть на старого короля, зная, что он сидит здесь.
Нужно проверить туннель. Шеф снова надел на голову корону, схватил факел, догоревший почти до конца. Взять ли с собой точильный камень или мотыгу? Мотыгой я смогу прокопать выход, подумал он. Но теперь, взяв скипетр у старого короля, я не имею права оставлять его.
Факел в одной руке, камень в другой, Шеф согнулся и пополз в темноту.
Постепенно туннель сужался. Шефу приходилось протискивать сначала одно плечо, потом другое. Факел догорел и обжег ладонь. Шеф погасил его о стену и пополз дальше, стараясь убедить себя, что стены вокруг не сжимаются. На лбу выступил пот и заливал глаза; Шеф не мог освободить руку, чтобы вытереть его. Ползти назад он тоже не может: туннель слишком низок.
Щупая рукой поверхность впереди, он неожиданно обнаружил пустоту. Рывок, и его голова и плечи над ямой. Он осторожно продвинулся еще вперед. В двух футах впереди прочная поверхность, ведущая вниз. Строители не хотели, чтобы было легко, подумал он.
Но я знаю, что тут должно быть. Я знаю: это не ловушка, а вход. Поэтому я должен ползти вниз, за поворот. На один-два фута лицо погрузится в почву, на я могу задержать дыхание.
Если ошибаюсь, умру задохнувшись, лицом вниз. Хуже всего, если начну дергаться. Этого я не сделаю. Если не смогу пройти, прижмусь лицом к земле и умру.
Шеф перебрался через край и нагнулся вниз. На мгновение он не мог заставить свои мышцы работать, ноги оставались на поверхности вверху. Но вот он оттолкнулся, проехал вниз один-два фута и ударился обо что-то. Теперь он был зажат в туннеле вниз головой в абсолютной темноте.
Это не кошмар. Никакой паники. Я должен думать об этом, как о головоломке. Не может быть тупика, в этом нет никакого смысла. Торвин всегда говорит, что лучшая ноша человека - его здравый смысл.
Шеф пощупал руками вокруг. Дыра. За шеей. Как змея, он протиснулся в нее. А здесь снова ровная поверхность. Яма, на этот раз ведущая вверх. Он вполз в нее и впервые за, казалось бы, вечность, поднялся на ноги. Пальцами нащупал деревянные ступени.
Осторожно начал подниматься. Голова его ударилась о дверь. Но дверь эта открывается снаружи, а не изнутри. На ней навалена земля.
Вытащив из-за пояса точильный камень, Шеф прижался спиной к стене и стал бить вверх заостренным концом. Дерево затрещало, раскололось. Он бил снова и снова. Когда сумел просунуть руку в щель, вырвал еще куски дерева. В туннель посыпался песок, все быстрее и быстрее. Дыра расширялась, и в нее стало видно бледное рассветное небо.
Шеф устало выбрался из туннеля и оказался в роще густого боярышника, не более чем в ста шагах от кургана, в который погрузился так давно. На кургане стояли несколько человек и смотрели вниз. Он не станет прятаться и уползать от них. Шеф выпрямился, поправил корону, взял покрепче точильный камень и неслышно пошел к ним.
Это Хьорварт, его сводный брат, как он почти ожидал. Кто-то увидел его в усиливающемся свете, крикнул, отскочил. Все расступились, на месте остался Хьорварт у все еще не заполненного отверстия. Шеф переступил через тело одного из англичан-землекопов, зарубленного ударом через плечо и грудь. Он видел теперь в пятидесяти ярдах Гутмунда с его людьми, те извлекли оружие, но не решались вмешаться.
Шеф устало взглянул на лошадиное лицо своего сводного брата.
- Ну, брат, - сказал он. - Похоже, тебя твоя доля не устраивает. Или, может, ты действуешь для кого-то, кого здесь нет?
Лицо перед ним исказилось. Хьорварт выхватил меч, выставил его вперед и начал спускаться с кургана.
- Ты не сын моего отца! - рявкнул он и взмахнул мечом.
Шеф подставил под меч точильный камень.
- Камень тупит лезвие, - сказал он, и меч раскололся. - И камень пробивает черепа.
Он размахнулся, ударил слева и почувствовал, как камень погрузился в висок Хьорварта.
Викинг пошатнулся, опустился на колено, поддерживая себя какое-то мгновение сломанным мечом. Шеф шагнул в сторону и снова ударил изо всей силы. Еще раз хрустнула кость, и его брат упал вперед, из его рта и глаз полилась кровь. Шеф медленно вытер с камня серое вещество мозга и оглянулся на воинов из экипажа Хьорварта.
- Семейное дело, - сказал он. - Вам не о чем беспокоиться.
10
Совет викингов пошел не так, как хотелось Сигварту. Сигварт с побледневшим и напряженным лицом сидел за столом.
- Он убил моего сына - я требую компенсации.
Бранд поднял огромную руку, заставляя его замолчать.
- Послушаем Гутмунда. Продолжай.
- Мои люди разошлись в темноте вокруг кургана. Люди Хьорварта появились неожиданно. Мы слышали их голоса, поняли, что это не англичане, но не знали, что делать. Они оттолкнули тех, кто им мешал. Никто не был убит. Но потом Хьорварт попытался убить своего брата Скейфа, сначала хотел закопать его живым в кургане, потом напал на него с мечом. Мы все это видели. Скейф был вооружен только камнем.
- Он убил Падду и пятеро моих землекопов, - сказал Шеф. Совет не обратил на это внимания.
Мягко, но решительно прозвучал голос Бранда.
- Как я понимаю, никакой компенсации не может быть, Сигварт. Даже за сына. Он пытался убить товарища по армии, которого защищает закон Пути. Если бы это ему удалось, я бы его повесил. Он к тому же пытался живьем закопать своего брата. И если бы ему это удалось, подумайте, что бы мы потеряли! - Он удивленно покачал головой.
По крайней мере двести фунтов золота. И отличной работы, что еще увеличивает ценность металла. Чаши римской работы. Большие ожерелья из светлого золота из земли ирландцев. Монеты с головами неведомых римских правителей. Работа Кордовы и Миклагарта, Рима и Германии. И вдобавок много серебра в хранилище, куда потомки короля добавляли его много поколений. В целом достаточно, чтобы все воины армии Пути всю оставшуюся жизнь прожили в богатстве. Если, конечно, доживут, чтобы воспользоваться этим богатством. С рассветом тайна сокровища исчезла.
Сигварт покачал головой, выражение его лица не изменилось.
- Они были братья, - сказал он. - Сыновья одного человека.
- Тем более не может быть мести, - сказал Бранд. - Ты не можешь мстить одному сыну за другого, Сигварт И должен поклясться в этом. - Он помолчал. - Так решили норны. Может, плохо решили. Но не смертному оспоривать их решение.
На этот раз Сигварт кивнул.
- Да. Норны. Я дам клятву, Бранд. Хьорварт не будет отмщен. Мной.
- Хорошо. Потому что скажу вам всем, - Бранд осмотрел всех сидящих за столом, - со всем этим богатством в руках я нервничаю, как девственница на оргии. Вокруг полно разговоров о нашем богатстве. Фримены Шефа проболтались крестьянам и рабам. Новости расходятся повсюду. Говорят, новая армия пришла в это королевство. Английская армия, из Марки, пришла, чтобы восстановить здесь власть короля. Можете быть уверены, что они о нас уже слышали. И если у них есть мозги, они уже идут, чтобы отрезать нас от кораблей или преследовать нас, если они опоздали.
- Нужно свернуть лагерь и выступить еще до заката солнца. Идти всю ночь и весь следующий день. Не останавливаться до завтрашнего заката. Передайте капитанам, чтобы накормили лошадей и построили людей.
Собравшиеся разошлись, и Шеф направился к своим машинам. Бранд схватил его за плечо.
- Не ты, - сказал он. - Я бы хотел, чтобы ты посмотрел на себя в полированную сталь. Ты знаешь, что у тебя волосы на висках поседели? О повозках позаботится Гутмунд. Ты поедешь в телеге, накроешься своим плащом и моим. - И он протянул фляжку.
- Выпей это. Я сберег. Назовем это даром Отина человеку, нашедшему величайшее сокровище с тех времен, как Гуннар добыл золото Нифлунгов. - Шеф уловил запах перебродившего меда: мед Отина.
Бранд сверху вниз взглянул в его измученное изуродованное лицо, один глаз впал и сморщился, скулы выпирают из-под туго натянутой кожи. Какую плату затребовал draugr в могиле за свое сокровище? Он снова хлопнул Шефа по плечу и заторопился прочь, зовя Стейнульфа и капитанов.
Они выступили, Шеф лежал в телеги. Фляжку он осушил, и теперь от качки его клонило ко сну. Он лежал, зажатый между двумя сундуками с сокровищем и брусом катапульты. За каждой из телег с сокровищами двигался десяток людей из экипажа самого Бранда, разделившегося для непосредственной охраны. Вокруг теснились фримены из расчета катапульт, возбужденные слухами, что и им могут уделить небольшую часть добычи. Многие из них впервые в жизни смогут держать в руках деньги. Впереди, сзади и по бокам ехали сильные отряды викингов, постоянно ожидающие засады. Бранд объезжал всю колонну, меняя лошадей как можно чаще, потому что они не выдерживали его вес, постоянно поторапливал всех.
Это теперь не моя работа, подумал Шеф. Он снова погрузился в глубокий сон.
Он движется по равнине. Не просто едет верхом - скачет изо всех сил. Лошадь стонет под ним, а он вонзает ей в окровавленные бока шпоры, преодолевает ее сопротивление и снова посылает вперед. Через гребень невысокого холма за ним устремляется толпа всадников, один намного определи остальных на могучем сером коне. Атилс, король шведов.
А кто он сам, всадник? Сознание Шефа не может определить, чье тело сейчас занимает. Но это исключительно высокий человек, настолько высокий, что даже на большой лошади задевает ногами за землю. У высокого человека есть спутники, замечает сознание Шефа. Тоже очень странные. Ближе всех к нему человек, настолько широкий в плечах, что кажется, будто у него под кожаной курткой коромысло. Лицо у него тоже широкое, нос курносый, на лице зверское выражение. Лошадь этого человека с трудом выдерживает его вес. За ним необыкновенно красивый человек, высокий, светловолосый, с длинными, как у девушки, ресницами. Еще девять-десять всадников несутся на той же убийственной скорости перед высоким человеком и его двумя ближайшими спутниками.
- Они нас догонят! - кричит широкоплечий. Он снимает с луки седла короткий топор и весело трясет им.
- Еще рано, Ботвар, - говорит высокий. Он останавливает лошадь, снимает с седла сумку, сует в нее руку, достает горсть золота. Разбрасывает его на земле, поворачивает лошадь и едет дальше. Через несколько минут, оглядываясь с вершины очередного низкого холма, он видит, что преследователи остановились, спешились и, расталкивая друг друга, шарят по земле. Серый конь поворачивает, возвращается, остальные всадники начинают собираться.
Еще дважды высокий человек поступает так, задерживая преследователей. Каждый раз все больше их отстает. Но теперь шпоры уже не действуют на лошадь, лошади переходят на шаг. Осталось уже недалеко, безопасность близко - что это за безопасное место, сознание Шефа не знает. Корабль? Граница? Неважно. Нужно только добраться туда.
Неожиданно падает лошадь Ботвара, разбрызгивая пену и кровь из ноздрей. Широкоплечий проворно высвобождается, сжимая топор, энергично поворачивается к преследователям, до которых не больше ста ярдов. По-прежнему их слишком много, и впереди король - Атилс Шведский на сером коне Храфне.
- Тащи его, Хьялти, - говорит высокий. Он снова сует руку в сумку. Но там уже ничего нет. За одним исключением. Кольцо Свиагрис. И хотя за ним гонится смерть, высокий колеблется. Но потом с огромным усилием поднимает руку и бросает кольцо на грязную тропу к Атилсу, потом соскакивает с лошади и изо всех сил бежит к безопасному убежищу за вершиной.
На вершине он оборачивается. Атилс доскакал до кольца. Он придержал коня, опустил копье и старается его острием подобрать кольцо с земли, чтобы не задерживаться. Не получилось. Он разворачивает коня, мешая тем, кто скачет за ним, пытается снова. И снова промах.
В ненависти и нерешительности Атилс смотрит на врага, почти достигшего убежища, потом смотрит на лежащее в грязи кольцо. Неожиданно он соскакивает с коня, наклоняется, ищет кольцо. Он упустил свой шанс.
Высокий трясется от смеха, бежит за своими товарищами. Широкоплечий - Ботвар - вопросительно оборачивается к нему, а он торжествующе кричит:
- Я заставил могущественнейшего из шведов рыться в грязи, как свинью!
Шеф резко сел, со словом svinbeygt на губах. И обнаружил перед собой лицо Торвина.
- "Кланяться, как свинья"? Это слово произнес король Хрольф на равнине Файрисвеллер. Я рад, что ты отдохнул. Но пора тебе выходить к нам.
Он помог Шефу перебраться через край повозки, спрыгнул за ним. Прошептал:
- За нами идет армия. В каждой деревушке твои троллы получают новые известия. Говорят, за нами три тысячи человек, армия Марки. Они вышли из Ипсвича, когда мы оставили Вудбридж, и теперь они знают о золоте. Бранд послал всадников вперед, в наш лагерь в Кроуленде с приказом выдвигаться нам на встречу и готовиться к битве. Встреча у Марша. Если мы сумеем там соединиться с ними, мы в безопасности. Двадцать пять долгих сотен викингов и двадцать пять - англичан. Если они догонят нас до Марша, совсем другое дело. Еще рассказывают странную историю. Говорят, армию ведет хеймнар. Хеймнар и его сын.
Шеф ощутил странный холодок. Впереди послышалось множество приказов, повозки отводили в сторону, всадники развязывали свои сумки.
- Каждые два часа Бранд останавливает колонну, чтобы напоить животных и накормить людей, - объяснил Торвин. - Он говорит, что даже в спешке это экономит время.
Армия за нами, подумал Шеф. И мы торопливо идем к безопасности. Вот что я видел в своем сне. Я должен был узнать о кольце, о кольце Свиагрис.
Но кто захотел, чтобы я это узнал? Один из богов, но не Тор и не Отин. Тор против меня, а Отин просто наблюдает. Сколько там богов? Жаль, что я не расспросил Торвина. Но не думаю, чтобы мой защитник - тот, что посылает сны, - любил расспросы.
Продвигаясь к голове колонны и думая о Свиагрисе, он увидел Сигварта сбоку от дороги. Тот сидел на раскладном стуле, который поставили его люди. Глаза отца сопровождали проходящего Шефа.
На рассвете усталые глаза Шефа разглядели в февральском тумане массу собора Эли справа от направления их марша. Собор уже разграблен Великой Армией, но колокольня оставалась на месте.
- Мы сейчас в безопасности? - спросил он у Торвина.
- Троллы считают, что да. Видишь, как они смеются? Но почему? До Марша еще целый день, а воины Марки за нами близко.
- За Эли болота, - ответил Шеф. - В это время года дорога на Марш на протяжении многих миль идет через грязь и воду. Если понадобится, ее могут перегородить несколько человек и баррикада. Обхода нет. Особенно для не знающих местность.
Колонна затихала там, где проходил Бранд. Неожиданно он появился перед Шефом и Торвином, черный плащ в грязи, лицо бледное и напряженное.
- Стойте! - кричал он. - Все вы! Пища, вода, распустите подпруги! - И шепотом добавил двум членам совета: - Серьезные неприятности. Нас ждут впереди. Не показывайте этого на лицах.
Шеф и Торвин переглянулись. Молча последовали за Брандом.
Десяток предводителей викингов стояли у дороги, их сапоги уже погрузились в грязь. В середине, положив руку на рукоять меча, молча стоял ярл Сигварт.
- Это Айвар, - без предисловия сказал Бранд. - Он напал на наш лагерь в Кроуленде вчера ночью. Кое-кого убил, остальных разогнал. Несомненно кого-то из наших захватил. Сейчас они уже начали говорить. Он знает, где мы должны были встретиться. И знает о золоте.
- Мы должны считать, что он уже вышел нам наперехват. Итак, с севера Айвар, а в нескольких милях южнее нас - англичане.
- Сколько человек? - спросил Гутмунд.
- Тот, что ушел от них и прискакал к нам, говорит: около двух тысяч. Не вся армия из Йорка. Остальных Рагнарсонов нет. Только Айвар и его приближенные.
- Мы могли бы справиться с ними, если бы были все вместе, - сказал Гутмунд. - Шайка преступников. Гадгедлары. Предатели. - Он плюнул.
- Но мы не все вместе.
- Скоро будем, - продолжал Гутмунд. - Если Айвар знает о золоте, то все в лагере тоже знали. Наверно, напились в лагере на радостях, когда Айвар ударил. Как только протрезвеют, пойдут к месту встречи у Марша. Мы встретимся с ними и будем все вместе или почти все. И тогда поговорим с Айваром. Можешь оставить его себе, Бранд. У тебя есть с ним счеты.
Бранд улыбнулся. Трудно, подумал Шеф, испугать этих людей. Чтобы их победить, нужно перебить всех до одного. К несчастью, вероятно, это и произойдет.
- А как же англичане за нами? - спросил он.
Бранд сразу посерьезнел, отвлекся от мечты о поединке.
- Это не такая трудная проблема. Их мы всегда били. Но если они нападут на нас сзади, пока мы сражаемся с Айваром... Нам нужно время. Время для соединения с остальной частью армии у Марша. Время, чтобы решить дело с Айваром.
Шеф вспомнил свое видение. Надо бросить им что-нибудь такое, что им нужно, подумал он. Не сокровище. На это Бранд никогда не пойдет.
Точильный камень древнего короля из кургана все еще у него за поясом. Шеф достал его, посмотрел на высеченные бородатые лица, увенчанные коронами. Свирепые лица, полные сознания власти. Короли вынуждены совершать то, чего не могут другие. И предводители тоже. И ярлы. Ему говорили, что за сокровище придется платить. Может, это оно и есть. Подняв голову, он увидел, что Сигварт круглыми глазами смотрит на камень, разбивший голову его сыну.
- Дорога, - хрипло сказал Шеф. - Несколько человек могут задержать на ней англичан надолго.
- Могут, - согласился Бранд. - Их должен возглавить один из нас. Предводитель. Человек, привыкший к независимым решениям. Такой, который может рассчитывать на своих людей. Примерно длинная сотня.
Долго все молчали. Тот, кто остается, идет на верную смерть. Это слишком много - даже для этих викингов.
Сигварт холодно смотрел на Шефа, ожидая, когда тот заговорит. Но заговорил Бранд.
- Среди нас только у одного есть полный экипаж. Этот человек создал хеймнара, которого несут за нами англичане...
- Ты говоришь обо мне, Бранд? Хочешь, чтобы я со своими людьми ступил на тропу, ведущую в ад?
- Да, Сигварт. Я говорю о тебе.
Сигварт хотел что-то сказать, потом повернулся и взглянул на Шефа.
- Да, я это сделаю. Я чувствую, что уже вырезаны руны, рассказывающие о нас. Ты сказал, что смерть моего сына - воля норн. Я думаю, что норны уже сказали и о тех, кто останется на дороге. И не одни норны.
Он встретился взглядом с сыном.
Передние ряды армии Марки, преследующие в ночи отступающего противника, попали в засаду Сигварта через час после заката. В течение двадцати ударов сердца шла бойня, англичане, двигавшиеся по узкой дороге в болоте по десять в ряд, потеряли пять десятков отборных бойцов. Остальные, усталые, промокшие, голодные, сердитые на своих предводителей, в смятении отступили и даже не унесли с собой тела погибших с их вооружением. С час люди Сигварта в напряженном ожидании слышали их крики и ругань. Потом медленно начал приближаться шум. Не шум испуга. Неуверенности. Они искали обходной путь. Ждали приказов. Готовились к ночному отдыху, даже в мокром одеяле на земле. Лишь бы не рисковать жизнью в неизвестности.
Двенадцать часов уже выиграно, подумал Сигварт, расставляя своих людей. Но не для меня. Я могу остаться на страже. Все равно после смерти сына не могу уснуть. Моего единственного сына. Интересно, второй тоже мой сын? Если это так, он проклятие своего отца.
С рассветом англичане вернулись. Три тысячи человек. Они решили проверить, что за препятствие у них на пути.
Викинги копали землю по обе стороны дороги. Через фут добрались до воды. Через два фута - сплошная жидкая грязь. Вместо обычных земляных укреплений пришлось ограничиться полной воды канавой в десять футов шириной. Со своей стороны они вкопали в землю куски дерева, какие смогли снять с оставленных Шефом повозок. Слабое препятствие. Толпа крестьян разметет его в считанные минуты. Если бы за ним не было воинов.
На дороге могли встать только десять человек. И только пять сражаться. Воины Марки, осторожно продвигаясь вперед с поднятыми щитами, оказались по бедра в холодной воде, прежде чем смогли добраться до противника. Кожаные сапоги скользили по грязи. Они приблизились и увидели бородатые лица, занесенные для удара двуручные топоры. Наносить удар этим людям? Для этого надо подниматься по скользкому склону. А тем временем топорник выбирает цель.
Бить по дереву, по брустверу? Но стоит оторвать взгляд от оружия противника, и он отрубит тебе руку или голову.
Неохотно, отчаянно пытаясь сохранить равновесие, воины Мерсии боком приближались, подбадриваемые криками тех, кто еще не вступил в бой.
Проходил короткий день, и бой усиливался. Гвикхельм, один из военачальников Мерсии, посланный королем для советов и помощи новому олдермену, потерял терпение, отозвал своих людей, послал вперед лучников с неограниченным запасом стрел.
- Стреляйте на уровне головы, - приказал он им. - Не беда, если промахнетесь. Просто не давайте им высунуться.
Другие бросали копья через головы своих сражающихся товарищей. Лучшие бойцы Гвикхельма, которых уязвило обращение к их гордости, вступили в бой. Им было приказано не продвигаться вперед, а просто фехтовать на месте. Спустя какое-то время они уступали место следующему ряду. А тем временем тысячи людей были посланы на мили в тыл. Они срезали ветви, приносили их, бросали под ноги бойцов, так что со временем образовалась прочная площадка.
Альфгар, с двадцати шагов наблюдавший за схваткой, в раздражении потянул светлую бороду.
- Сколько же людей тебе нужно? - спросил он. - Это всего лишь канава и изгородь. Один натиск, и мы пройдем. Неважно, если потеряем несколько человек.
Офицер сардонически взглянул на него.
- Попробуй сказать этим нескольким. А может, хочешь сам попробовать? Возьми того большого парня в середине. Того, что смеется. С желтыми зубами.
В тусклом свете Альфгар через холодную воду смотрел на Сигварта, который отбивал удары меча, наносил сам. Руки Альфгара задрожали, и он сунул их за пояс.
- Вынесите вперед моего отца, - приказал он адъютанту. - Ему нужно это увидеть.
- Англичане несут гроб, - сказал один из викингов рядом с Сигвартом. - Ну, я бы сказал, что одного им сейчас мало.
Сигварт смотрел на выложенный мягкой тканью ящик, который носильщики подняли почти вертикально. Обитателя ящика удерживали на месте ремни на уровне груди и пояса. Через полоску воды глаза Сигварта встретились с глазами изуродованного им человека. Сигварт откинул голову, дико рассмеялся, поднял щит, потряс топором, выкрикнул что-то по-норвежски.
- Что он говорит? - спросил Альфгар.
- Он обращается к твоему отцу, - перевел Гвикхельм. - Спрашивает, узнает ли он топор? Или забыл что-то? Снимите с него штаны, и он ему напомнит.
Рот Вульфгара шевельнулся. Сын склонился, чтобы услышать хриплый шепот.
- Он говорит, что отдаст все свое имение человеку, который захватит его живым.
Гвикхельм поджал губы.
- Легче сказать, чем сделать. Одно можно сказать об этих дьяволах. Их можно победить - иногда. Но это никогда не бывает легко. Никогда.
С неба послышался резкий свист.
- Опускай! - рявкнул командир расчета катапульты. Двенадцать освобожденных троллов продвинули по веревке правую руку, потом левую, потом снова правую, при этом они хрипло выкрикивали: "Один - два - три". Кожаная петля опустилась в руки командира. Заряжающий вскочил с колен, положил на место десятифунтовый камень, снова занял свою позицию, протянул руку к следующему камню.
- Берись! - Спины согнулись, рычаг машины напрягся, командир почувствовал, как его поднимает на цыпочки.
- Тяни! - Одновременный выкрик, праща хлопнула, камень взвился в воздух. В полете он вращался, и выбитые на нем бороздки производили зловещий свист. И в тот же момент послышалась команда командира расчета второй катапульты: "Берись!"
У этих катапульт большая мощность и максимальная дальность. Они запускают свои снаряды высоко в небо. И чем выше, тем сильнее удар. Два расчета освобожденных рабов, оставленные Шефом, установили свои "кидатели" на тщательно отмеренном удалении, в двухстах ярдах за укреплением Сигварта; их снаряды полетят еще на двадцать пять ярдов дальше.
Узкая дорога была идеальной площадкой для поражения снарядами. Камни летели прямо, отклоняясь в стороны не больше нескольких футов. Фримены были хорошо обучены, каждый делал именно то, что нужно. И как можно быстрее. Они стреляли в течение трех минут. Потом остановились, тяжело дыша.
Камни с неба несли смерть колонне солдат Мерсии. Первый же попал в высокого воина, стоявшего неподвижно, и вбил ему голову в плечи. Второй попал в автоматически поднятый щит, разбил руку под ним и ударил в грудную клетку. Третий ударил в спину повернувшегося воина, разбил ему позвоночник. И через несколько мгновений дорога покрылась бегущими. Они старались побыстрее уйти от смерти, которой не видели и не понимали. На толпу продолжали падать камни, они отклонялись вперед или назад на несколько футов, но обязательно поражали дорогу. И только те, кто прошел вперед, в канаву рядом с викингами, оказались от них в безопасности.
Через три минуты воины, бывшие во главе нападения, увидели за собой только хаос и разрушения. Те, кто отступил в тыл, поняли, что на некотором расстоянии они в безопасности.
- Выходи! Выходи из своей канавы, сразимся, как мужчины! Мечами, а не камнями!
Снова в улыбке обнажились желтые зубы Сигварта.
- Попробуй возьми меня, - ответил он на ломаном английском. - Ты храбр. Сколько еще воинов тебе нужно?
Еще несколько часов выиграно, подумал он. Много же времени требуется, чтобы англичане сообразили.
Все же не очень много, решил он, когда короткий февральский день в потоках дождя и мокрого снега приближался к концу. Канава и камни их поразили. Но медленно, очень медленно они приходили в себя и поняли, что им нужно было сделать прежде всего.
А делать нужно было все - и одновременно. Фронтальная атака, чтобы Сигварт был постоянно занят. Копья и стрелы над головами бойцов, чтобы не давать подняться. Хворост под ноги сражающимся, чтобы построить площадку. Подходить рассредоточившись, все время настороже, чтобы меньше была цель для камней. Пробираться небольшими группами по болоту и заходить Сигварту за спину. Приказать на лодках с шестами двигаться вдоль тропы, угрожая отрезать Сигварту путь отхода. Люди Сигварта начали оглядываться. Еще один решительный натиск англичан, невзирая на потери, и преграда будет прорвана.
Один из рабов из команды "кидателя" потянул Сигварта за рукав и сказал на ломаном норвежском:
- Мы уходим. Камней не осталось. Хозяин Шеф, он велел стрелять, пока будут камни, а потом уходить. Перерезать веревки, сбросить машины в болото. Мы уходим!
Сигварт кивнул, посмотрел вслед небольшой фигуре. Теперь пора подумать о своей чести. Исполнить свою судьбу. Он прошел вперед к линии сражающихся, хлопая бойцов по плечу.
- Уходите, - говорил он. - Забирайте лошадей. Убирайтесь немедленно. Поезжайте прямо к Маршу, они вас не догонят.
Его кормчий Вестлити заколебался, когда Сигварт хлопнул его по плечу.
- А кто приведет твою лошадь, ярл? Тебе нужно будет уходить быстро.
- Мне еще кое-что нужно сделать. Иди, Вестлити. Это моя судьба, не твоя.
Сзади зашлепали шаги, а Сигварт повернулся лицом к пяти лучшим бойцам Марки, которые подозрительно продвигались вперед. Этот день научил их осторожности.
- Давайте! - позвал он. - Только я!
Ноги шедшего в центре скользнули, с ужасающей скоростью Сигварт прыгнул вперед, ударил, отразил удар, пробил мечом бороду, отскочил, ушел от удара другого.
- Давайте! - крикнул он и запел смертную песнь Рагнара, которую сочинил скальд Айвара Рагнарсона:
Мы бьем мечами. Шестьдесят один раз
Сражался я впереди с врагами
И никогда не встречал, хоть и начал молодым,
Равного себе соперника.
Боги будут приветствовать меня. Я не горюю о смерти...
Над шумом битвы - одного против всей армии - низкий голос Вульфгара:
- Возьмите его живым! Прижимайте щитами! Возьмите живым!
Надо позволить им, думал Сигварт, отражая удары. Я еще недостаточно времени выиграл для сына. Но у меня есть способ выиграть для него еще и ночь.
Хотя для меня она будет длинной.
11
Шеф и Бранд, стоя рядом, смотрели, как по ровному луговому дерну к ним медленно приближается боевая линия в двести человек шириной. Над ней развеваются боевые знамена, личные вымпелы ярлов и витязей. Не Ворон Рагнарсонов: он вылетает, только когда собираются все четверо братьев. Но в центре линии видно другое знамя - Свернувшийся Змей Айвара Рагнарсона. И даже на расстоянии Шеф видел блеск серебряного шлема, алый плащ.
- Многие сегодня погибнут. У нас слишком равные силы, - сказал Бранд. - Даже победитель понесет тяжелые потери. Нужна смелость, чтобы, зная это, идти в передней линии. Жаль, что сам Айвар не впереди. Я надеялся, он будет: тогда я бы сам за него взялся. Самый дешевый способ победить для нас - это убить предводителя и заставить остальных потерять дух.
- А у них есть дешевый способ?
- Сомневаюсь. Наши парни видели деньги. А эти только слышали о них.
- Но ты по-прежнему считаешь, что мы проиграем?
Бранд успокаивающе потрепал Шефа по плечу.
- Герои так никогда не думают. Но все рано или поздно проигрывают. А нас меньше.
- Ты не считаешь моих троллов.
- Никогда не слышал, чтобы троллы выигрывали сражения.
- Подожди, и увидишь.
Шеф отошел на несколько шагов от того места, где стояли они с Брандом под флагом Молота, в самом центре их линии - линии армии Пути. Она была выстроена точно так же, как линия Айвара, но достигала в глубину всего пяти человек, и резервов было меньше. Шеф разместил в линии катапульты на колесах - "толкатели", те, что выпускают стрелы. Спереди их прикрывал только единственный ряд воинов со щитами. Значительно дальше располагались "кидатели" - катапульты, стреляющие камнями, все, кроме той пары, что осталась с Сигвартом. Расчеты держали наготове веревки.
Но сейчас главное - "толкатели". С помощью алебарды Шеф взлетел на центральную повозку; всего их девять, и в каждую впряжены быки. Он посмотрел вверх и вниз по линии, увидел, как смотрят на него расчеты.
- Очистить линию!
Викинги, закрывавшие катапульты, отошли в стороны. Веревки туго натянуты, заряжающие стоят рядом с грудами стрел. Все нацелено и готово. Невозможно не попасть в медленно приближающуюся линию бойцов. Слышался хриплый крик солдат армии Рагнарсона. "Ver thik, - снова и снова повторяли викинги. - Ver thik, her ek kom". - "Берегись, я иду".
Шеф взмахнул алебардой и крикнул:
- Стреляй!
В воздухе мелькнули черные линии. Вонзились в строй приближающихся солдат.
Наводчики отчаянно завертели рычагами, новые стрелы легли на место. Шеф подождал, пока все не перезарядили, последний расчет дал сигнал готовности.
- Стреляй!
Снова гулкие звуки, линии в воздухе, свист. Армия Пути оживленно загудела. А в линии Рагнарсона тоже что-то происходило. Викинги оставили свой размеренный шаг, крики их прекратились. Они перешли на бег, стараясь поскорее сблизиться с противником, прежде чем их, как жареных свиней, насадят на вертел, а они даже одного удара не успеют нанести. Пробежать полмили в полном вооружении нелегко, они устанут. Стреляющие свою задачу выполнили.
Но стрелять больше они не могут. Шеф рассчитал, что они могут сделать еще два выстрела, прежде чем атакующие достигнут линии. Убьют еще несколько человек, вызовут смятение в рядах.
Когда машины в последний раз подпрыгнули на колесах, он приказал им отходить назад.
Расчеты подняли хоботы лафетов, потащили машины к ожидающим повозкам, торжествующе крича.
- Молчите! К "кидателям!"
Через несколько секунд бывшие троллы заряжали и нацеливали новые машины. Викинги с этим никогда бы не справились, подумал Шеф. Им нужно время, чтобы рассказать друг другу о своих доблестных деяниях. Он поднял алебарду, и десять камней одновременно взлетели в воздух.
Как можно быстрее перезарядили, поворачивая неуклюжие остовы по приказу командиров расчетов. Дождь камней обрушился с неба, стрельба шла не залпами, каждая катапульта выпускала снаряд, как только была готова.
Потрясенная, линия Рагнарсонов разбилась на отдельные группы, но продолжала подходить. Камни уже перелетали через нее. Но Шеф с удовлетворением заметил длинный след изуродованных тел и бьющихся раненых, который, как змея, извивался за наступающей армией.
С ревом и лязгом металла две боевые линии встретились, мгновенно откачнулись назад, снова вперед: удар воинов Рагнарсона выдохся, был сдержан, их потеснили. И через несколько мгновений битва разбилась на множество поединков, воины сражались мечами и топорами, били о щиты, старались свалить противника, ударить в незащищенное место, разбить лицо или ребра шишкой щита.
Одетые в белое жрецы Пути, собравшись группой за боевой линией вокруг священного серебряного копья Отина, бога сражений, запели.
Шеф в нерешительности взвесил алебарду. Он выполнил то, что собирался. Может, занять место среди дерущихся? Один среди нескольких тысяч?
Нет. Есть еще возможность использовать машины. Он побежал к троллам, собравшимся у своих машин, крича и жестикулируя. Они постепенно поняли, что он хочет, побежали назад к толкателям стрел, стали цеплять машины к ожидающим повозкам.
- На фланг - следуйте за мной! Они сражаются лицом к лицу. Мы можем зайти сзади.
Быки, запряженные в скрипящие повозки, передвигались с удручающей медлительностью за позицией армии Пути, Шеф видел, как к ним оборачиваются лица. Бегство в повозках? Кое-кого он узнает: Магнус, Колбейн и другие гебридцы, они в резерве, ждут сзади. Их поставил здесь Бранд, сказав, что им трудно будет использовать свое оружие - алебарды - в тесной толпе.
- Магнус! Мне нужно по шесть твоих людей на каждую повозку для защиты.
- Но тогда не останется резерва.
- Сделай это, и нам вообще резерв не понадобится.
Алебардисты сомкнулись вокруг повозок, и Шеф повел их в обход сражающихся армий - сначала армии Пути, потом воинов Рагнарсона, смотревших на них с удивлением. Но в повозках они увидели только ненужное отвлечение от битвы. Наконец катапульты оказались за армией Рагнарсона.
- Стой. Отведите повозки налево. Заклиньте колеса. Нет! Машины не снимайте. Будем стрелять прямо с повозок.
- Теперь. Опустите хобота лафетов. - Алебардисты выбили удерживающие колышки, и телеги наклонились вперед. Натянутые и заряженные катапульты развернулись.
Шеф внимательно изучал картину боя. Две боевые линии сомкнулись на фронте в двести ярдов и не делали попыток маневра. Но в центре Айвар разместил группу своих лучших воинов, глубиной в двадцать человек, и она постоянно продвигалась вперед, подавляя противника своим весом. Над этой центральной массой развевался флаг. Вот куда нужно целиться - не по сторонам, где можно попасть в своих.
- Цельтесь в центр. Цельтесь в Свернувшегося Змея! Стреляйте!
Катапульты подпрыгнули при выстреле, отдача на твердых досках, а не на мягкой почве, откинула их на несколько футов назад. Троллы подхватили их и вернули на место. Наводчики занялись своими рычагами.
Вокруг Змея Айвара воцарился хаос. В толпе Шеф на мгновение увидел длинную стрелу с наколотыми на нее, как жаворонки на вертеле, двумя людьми. Еще один викинг отчаянно пытался вырвать сломанную стрелу из руки. Поворачивались лица, и не только лица. Он видел и щиты, солдаты начинали понимать, что на них напали с тыла, и поворачивались навстречу опасности. Флаг Змея по-прежнему развевался, знаменосца защитили ряды тел. Когда все катапульты были снова заряжены, Шеф крикнул:
- Стреляй!
На это раз Змей упал под радостные крики солдат Пути. Кто-то подхватил его, снова вызывающе поднял, солдаты пытались сохранить равновесие, скользили по мокрой земле, спотыкались о тела. Но теперь к повозкам устремились люди.
- Сменить цель? - спросил командир расчета, показывая на бегущих.
- Нет. Снова Змей. Стреляй!
Новый залп стрел устремился в толпу, и снова Змей упал. Некогда смотреть, подняли ли его или Бранд теперь закончит работу. Наводчики лихорадочно вращали рычаги, но произвести еще один выстрел не удастся.
Шеф протянул руку в железной перчатке, схватил "Месть тролла" и шлем, который еще ни разу не надевал в бою.
- Алебардисты в повозки, - крикнул он. - Только отводите их удары. Катапультисты, пользуйтесь рычагами и мотыгами.
- А как же мы, хозяин? - Пятьдесят невооруженных фрименов столпились за повозками, у всех на куртках эмблема молота. - Нам бежать?
- Забирайтесь под повозки. Обороняйтесь ножами.
Через мгновение волна солдат Рагнарсона захлестнула их. Вокруг разъяренные лица и сверкающие лезвия. Шеф почувствовал, как на него надвигается вал. Теперь не надо размышлять. У него ответственность не больше, чем у других. Теперь бой пойдет своим чередом. А ему нужно только махать алебардой, словно он по-прежнему кует металл на наковальне. Отражать и рубить, наносить удар вверх, колоть вниз.
На ровной местности воины Рагнарсона перекатились бы через малочисленный отряд Шефа в считанные мгновения. Но они понятия не имели, как сражаться с людьми в повозках. Враги стояли гораздо выше их, за дубовыми досками. Алебарды, которые изготовил для них Шеф, давали Магнусу и его людям лишний фут размаха. А те викинги, что ныряли под удар алебарды и пытались добраться до повозок, становились легкой добычей для дубин и мотыг английский троллов. Снизу вверх взлетали ножи в тощих руках, из-за колес резали на уровне паха и бедер.
После отчаянного натиска викинги отступили. Самые хладнокровные среди них стали выкрикивать приказы. Начали обрубать постромки быков, готовиться к тому, чтобы перевернуть повозки. Подняли копья, вот-вот на алебардистов обрушится залп.
Шеф неожиданно увидел перед собой Мюртача. Тот шел вперед, собственные ряды расступались, пропуская его, он приближался, как огромный волк. На нем не было кольчуги, только шафрановый плед, который оставлял обнаженными правую руку и торс. Щит он отбросил в сторону и держал в руках только острый, как кинжал, меч гадгедларов.
- Ты и я, парень, - сказал он. - Я хочу снять с тебя скальп и использовать его на подтирку.
В ответ Шеф выбил колышек и снова наклонил повозку.
Мюртач бросился вперед, прежде чем Шеф смог распрямиться, он двигался со скоростью, невероятной для человека. Только рефлекс помог Шефу отскочить, он споткнулся о колесо машины за собой. Но Мюртач уже вскочил на повозку, нацелился острием меча в горло. Шеф снова отскочил, столкнулся с Магнусом, не успевая защититься алебардой.
Мюртач уже взмахнул мечом. Тролл Квикка подставил свой рычаг для подъема тяжестей, и меч изменил свой направление и перерезал натянутую тетиву катапульты.
Гулкий звук, удар, громче чем от хвоста кита по воде.
- Сын Девы! - сказал Мюртач, глядя вниз.
Одно плечо катапульты, освобожденное, продвинулось вперед на шесть дюймов, дальше его снова зажало. Но за эти шесть дюймов оно высвободило огромную энергию, способную послать стрелу на милю. По обнаженному боку Мюртача словно ударили гигантским молотом. Кровь потекла изо рта ирландца. Он отступил, сел, упал, скользя по стене повозки.
- Я вижу, ты снова обратился к христианству, - сказал Шеф. - Поэтому ты должен помнить: "Око за око". - Повернув алебарду, он вогнал ее острие в правый глаз Мюртача и в мозг.
За краткие мгновение их поединка положение существенно изменилось. Оглядываясь, Шеф видел только спины. Воины Рагнарсонов отступали, бросали оружие, отстегивали щиты. "Брат, - кричали они, - друг, мы с тобой гребли вместе". Один расстегнул рубаку и торопливо вытаскивал серебряную эмблему. Наверно, последователь Пути, решивший остаться с отцом или ярлом, а не уходить их Йорка. За ними сотни воинов двигались ощетинившимся клином, в вершине которого виднелась гигантская фигура Бранда. Перед клином равнина была покрыта убегающими, хромающими, стоящими с поднятыми руками. Армия Рагнарсона была сломлена. Уцелевшим оставалось либо бежать, спасая свою жизнь, либо надеяться на милость победителей.
Шеф опустил "Месть тролла". Неожиданно он ощутил страшную усталость. Краем глаза уловил какое-то движение. Две лошади, на одной всадник в алом плаще в зеленых брюках.
Мгновение Айвар Рагнарсон смотрел на поле битвы, на котором потерпел поражение, на стоящего в повозке Шефа. Потом он и его конюх ускакали, в воздух от копыт полетели комья грязи.
Подошел Бранд, сжал руку Шефа.
- Я уже встревожился, решил, что ты убегаешь. Но ты побежал к битве, а не от нее. Сегодня мы хорошо поработали.
- Работа еще не закончена. За нами армия, - ответил Шеф. - И Сигварт. Армия Мерсии должна была бы догнать нас сегодня на рассвете. Он задержал их на двенадцать часов дольше, чем я рассчитывал.
- Но, может, все же недостаточно, - сказал Магнус со своего места на повозке. Он вытянул руку, указывая. Далеко на равнине солнечный луч отразился от чего-то яркого - наконечники копий подходящей армии.
- Мне нужно время, - сказал Шефу на ухо Бранд. - Иди к ним, говори, торгуйся, выиграй мне немного времени.
У него нет выбора. В сопровождении Торвина и Гутмунда он двинулся навстречу приближающейся линии армии Марсии, отличающейся от той, которую они только что опрокинули, только тремя большими крестами.
За ними армия Пути пыталась перестроиться. Примерно треть ее состава погибла или была тяжело ранена. Теперь даже ходячие раненые лихорадочно заторопились: снимали со сдавшихся воинов Рагнарсона оружие и доспехи, обыскивали поле битвы в надежде найти что-то полезное - с энергичной помощью фрименов Шефа, уводили раненых противников в направлении кораблей, все еще стоящих под охраной у Уоша, тех, у кого есть надежда выжить, относили к лекарям.
"Армия" теперь представляла собой одну тонкую линию. Несколько сот самых опытных воинов растянулись, чтобы произвести впечатление. За ними поставили рядами пленных, связали им руки и велели стоять, чтобы враги тоже их считали противниками. Сзади на полмили троллы и воины торопливо копали канаву, устанавливали машины - и готовили лошадей и повозки для дальнейшего отхода. Армия Пути еще не была готова к битве. Нет, воины не утратили храбрости и силы духа. Но все традиции требовали отпраздновать победу и отдохнуть после невыносимого напряжения схватки с сильным противником. Требовать у них немедленного повторения - значит просить слишком много.
Следующие несколько минут, подумал Шеф, будут очень опасны. Навстречу ему и его небольшому отряду шли люди: трое вместе и священник. Еще двое катили странный перевернутый ящик на колесах. Шеф почти сразу понял, что в ящике может находиться только одно - его отчим Вульфгар.
Две группы остановились в десяти шагах, разглядывая друг друга. Шеф нарушил глубокое, полное ненависти молчание.
- Ну, Альфгар, - сказал он своему сводному брату, - я вижу, ты возвысился в этом мире. Довольна ли мама?
- Наша мать так и не оправилась от того, что сделал твой отец. Твой покойный отец. Он много нам рассказывал о тебе перед смертью. У него было достаточно времени для этого.
- Ты его захватил? Или, как в битве у Стура, спрятался в стороне?
Альфгар сделал шаг вперед, положив руку на рукоять меча. Человек с мрачным лицом, стоявший рядом с ним, не священник, быстро перехватил его руку.
- Я Гвикхельм, маршал короля Марки Бургреда, - сказал он, - мне поручено подчинить округи Норфолка и Саффолка их новому олдермену и моему королю. А ты кто такой?
Пока сзади разворачивались лихорадочные приготовления, Шеф медленно представлял своих спутников, позволил Гвикхельму сделать то же самое. Отклонил обвинение во враждебных намерениях. Объявил о желании отступить. Намекнул на возможную компенсацию за ущерб.
- Ты тянешь время, молодой человек, - сказал ему Гвикхельм. - Если бы у тебя было достаточно сил для битвы, ты не стал бы разговаривать. Поэтому я скажу тебе, чего жду от тебя к завтрашнему утру. Во-первых, мы знаем, что ты взял сокровище из кургана у Вудбриджа. Я должен получить его полностью - для своего короля. Оно принадлежит его королевству.
- Во-вторых, - вмешался священник в черной рясе, пристально глядя на Торвина, - среди вас есть христиане, оставившие веру своих отцов и предавшие хозяев. Они должны быть переданы нам для наказания.
- Включая тебя самого, - сказал Альфгар. - Что бы ни было с другими, мой отец и я не допустим, чтобы ты ушел завтра. Я своими руками одену на тебя ошейник. И считай, что тебе повезет, если мы не сделаем с тобой то же, что с твоим отцом.
Шеф не побеспокоился перевести это Гутмунду.
- А что вы сделали с моим отцом?
До сих пор Вульфгар молчал. Он висел в своем ящике на ремнях. Шеф вспомнил бледное искаженное болью лицо, которое последний раз видел в корыте. Теперь лицо Вульфгара было румяным, губы казались красными на фоне поседевшей бороды.
- Я сделал с ним то же, что он сделал со мной, - сказал Вульфгар. - Только искуснее. Сначала мы отрубили ему пальцы на руках, потом на ногах. Потом уши, губы. Не глаза, чтобы он мог видеть, что мы делаем, и не язык, чтобы он мог кричать. Руки, ноги. Колени и локти. И не позволили крови литься. Я стругал его, как мальчишка остругивает прутик. В конце ничего не осталось, кроме середины.
- Вот, парень. На память о твоем отце.
Он кивнул, и слуга бросил в направлении Шефа кожаный мешок. Шеф развязал ремень, заглянул внутрь, передал мешок Гутмунду.
- Ты в плохой компании, воин, - сказал он.
- Пора уходить, - ответил Гутмунд.
Две группы начали пятиться друг от друга, на безопасном расстоянии повернулись спинами. Когда они подходили к своей линии, сзади послышался гул и звон металла о металл. Английская армия начала приближаться.
Немедленно, словно заранее отрепетировав, линия армии Пути повернулась и начала уходить. Это была первая стадия запланированного отступления.
Много часов спустя, когда долгие зимние сумерки сменились тьмой, Бранд хрипло сказал Шефу:
- Я думаю, нам может удаться.
- На один день, - согласился Шеф. - Но на утро я не вижу надежды.
Бранд пожал своими массивными плечами, приказал остановиться, разжечь костры, нагревать воду, готовить пищу.
Весь день армия Пути отступала, заслоняясь машинами Шефа, начиная стрельбу, как только англичане развертывались для нападения, останавливали их, быстро перепрягала лошадей и снова уходила. Воины Мерсии неотступно следовали сзади, как люди, старающиеся связать опасную собаку, сближались, отскакивали, когда собака начинала рычать, щелкать зубами, снова шли вперед. По крайней мере трижды армии сходились в рукопашной, в тех случаях, когда у сторонников Пути появлялось какое-то удобное для обороны укрытие: выкопанная ими канава, дамба на краю болота, мелкий мутный ручей Нин. Каждый раз после получаса обмена ударами армия Марсии отходила, не в состоянии преодолеть препятствие - и при этом подставляла себя под удары камней и больших стрел.
Шеф подумал, что сторонники Пути сражаются все лучше, их настроение поднимается. Беда в том, что противник тоже учится. Вначале англичане вздрагивали от первого же свиста в небе. Каждая яма на пути заставляла их останавливаться. Сигварт преподал им хороший урок в болотах.
Но к концу дня они осмелели, увидели слабость армии Пути.
Все еще держа в руках миску с недоеденной овсянкой, Шеф опустил голову на седло и мгновенно уснул.
Проснулся он, замерзший, с оцепеневшим телом, при звуках рогов, возвестивших рассвет. Вокруг люди вскакивали, пили воду или остатки меда и эля. Подходили к баррикаде, которую нагромоздили у небольшой деревушки. Эту деревушку Бранд выбрал для последнего боя.
И когда стало светлее, перед ними открылось зрелище, способное привести в смятение даже самых храбрых. Армия, с которой они сражались накануне, к концу дня, как и они сами, приобрела потрепанный вид: грязная одежда, выпачканные щиты, люди в грязи по уши, ослабленные постоянными потерями и дезертирством, так что к вечеру оставалась только половина первоначального состава.
Эта армия исчезла. На ее месте, ряд за рядом, с блестящим оружием, с вызывающе ревущими рогами, стояла новая армия, такая свежая, словно не прошла и мили. Щиты блестят новой краской, но знамена - знамена другие. Рядом с крестом золотой дракон.
От линии отделился всадник на сером коне, седло и узда ярко-красные, щит повернут обратной стороной в знак мира.
- Он хочет вступить в переговоры, - сказал Шеф.
Викинги молча отодвинули перевернутую повозку, пропуская своих предводителей: Бранда, Шефа, Торвина, Фармана, Гутмунда и Стейнульфа. Они молча прошли вслед за всадником к столу, установленному на грязной почве перед боевой линией и казавшемуся здесь совершенно неуместным.
С одной стороны стола с напряженными лицами сидели Гвикхельм и Альфгар, за ними в поставленном вертикально ящике - Вульфгар. Герольд знаком пригласил посланников Пути сесть с другой стороны.
Между двумя группами сидел один человек - молодой, светловолосый, синеглазый, с золотым кольцом на голове, как король из древней могилы. У него странная внешность, подумал Шеф. Когда Шеф садился, их глаза встретились. Молодой человек улыбнулся.
- Я Альфред, принц Вессекса, брат короля Этельреда, - сказал он. - Я знаю, что король Марки Бургред назначил олдермена в округа, принадлежавшие королю восточных англов. - Он помолчал. - Мы этого не допустим. - Мрачное выражение, молчание Альфгара и Гвикхельма. Они, должно быть, об этом уже знают.
- В то же самое время я не позволю никакой армии викингов с севера устраивать свою базу в пределах наших земель, убивать и грабить, как это у вас в обычае. Я предпочту уничтожить вас.
Еще одна пауза.
- Но я не знаю, что делать с вами. Я слышал, что вчера вы сразились с Айваром Рагнарсоном и победили его. С ним я никакого мира не заключу, потому что он убил короля Эдмунда. А кто убил короля Эллу?
- Я, - сказал Шеф. - Но он поблагодарил бы меня за это, если бы смог. Я сказал Айвару, что то, что он делал с королем, это nithingsverk.
- В этом мы с тобой согласны. Итак вопрос в том, могу ли я заключить с вами мир. Или мы будем сражаться?
- Ты спрашивал своих жрецов? - медленно, тщательно выговаривая английские слова, спросил Торвин.
Молодой человек улыбнулся.
- Мой брат и я обнаружили, что когда их спросишь о чем-то, они сразу требуют денег. Они нам не помогут даже справиться с Айваром. Но все же я христианин. Я сторонник веры своих отцов. Я надеюсь, что когда-нибудь даже вы, воины севера, примете крещение и подчинитесь нашему закону. Но я не церковник.
- Среди нас есть христиане, - сказал Шеф. - И англичане.
- Они полноправные воины вашей армии? Со всеми правами на долю добычи?
Бранд, Гутмунд и Стейнульф переглянулись, поняв смысл вопроса.
- Если ты этого хочешь, так и будет, - сказал Шеф.
- Итак. Вы англичане и норвежцы. Вы христиане и язычники.
- Не язычники, - возразил Торвин. - Верующие в Путь.
- Но вы способны действовать заодно. Может, это пример для нас всех. Мы можем заключить договор, распределить доходы и налоги, права и обязанности, правила виры и освобождения рабов. Все подробности. Но обязательно должно быть вот что.
- Я отдам вам Норфолк, чтобы вы правили им по своему закону. Но вы должны править справедливо. И тот, кто станет олдерменом, должен поклясться на моих реликвиях и на ваших священных предметах, что будет добрым другом королю Этельреду и его брату. Итак, если это произойдет, кто будет олдерменом?
Покрытая рубцами рука Бранда легла на руку Шефа.
- Он будет, брат короля. Он говорит на двух языках. Он живет в двух мирах. Видишь, на нем нет символа Пути. Он крещеный. Но он наш друг. Выбери его.
- Он беглец, - неожиданно вмешался Альфгар. - Он тролл. У него на спине следы кнута.
- И следы пытки на лице, - сказал Альфред. - Может, он постарается, чтобы того и другого в Англии стало меньше. Но успокойся, молодой человек. Я не пошлю тебя к королю Бургреду одного.
Он махнул рукой. Откуда-то сзади показалась группа женщин в ярких одеждах.
- Я нашел их за линией и привел сюда, чтобы с ними ничего не случилось. Я слышал, одна из них твоя жена, молодой дворянин. Отвези ее к королю Бургреду.
Его жена, подумал Шеф, глядя в серые глаза Годивы. Она показалась ему еще прекрасней, чем раньше. А что она может подумать о нем, грязном, пропахшем потом, с пустой глазницей? На лице ее отразился ужас. Он почувствовал, как сердце его сжала холодная рука.
И тут она с плачем упала ему на руки. Он прижимал ее к себе одной рукой, оглядываясь. Альфгар вскочил, вырывался из рук соседей. Вульфгар проревел что-то из своего ящика, Альфред вставал с беспокойством на лице.
Когда шум стих, Шеф сказал:
- Она моя.
- Она моя жена, - рявкнул в ответ Альфгар.
И сестра, подумал Шеф. Если он скажет об этом, вмешается церковь, отнимет ее у него. Но тогда я позволю церкви править мною и законами Пути. Править в земле Пути.
Вот какую плату потребовал старый draugr за свое золото. В первый раз это был его глаз. Сейчас - сердце.
Он стоял неподвижно, когда Годиву отрывали от него, возвращали этому кровосмесителю - ее брату.
Быть королем, быть предводителем - значит быть способным на поступки, недоступные обычному человеку.
- Если ты готов в знак доброй воли вернуть эту женщину, - сказал Альфред, - я беру Саффолк в королевство моего брата, но признаю тебя, Шеф Сигвартсон, олдерменом Норфолка. Что скажешь?
- Не говори "олдермен", - вмешался Бранд. - Пользуйся нашим словом. Скажи, что он будет нашим ярлом.
