В стекле напротив мое отражение. Небритые подбородок и щеки, коротко подстриженные волосы, пристальный почти злой взгляд. Сознательно я понимаю, чье это отражение. Но… все же что-то чужое. Совсем не я. Не могу поверить, что передо мной, смазанное и затемненное, мое отражение. Нет, это ни на что не похоже.
Поезд медленно останавливается. Отражение почти исчезает, продолжая смотреть на меня наиболее выразительными частями. Открываются двери, и оно вовсе пропадает. Я выхожу из вагона, держа в правой руке банку пива. Перехожу на другую линию, жду поезд.
Зайдя в вагон, становлюсь рядом с парнем приблизительно моего возраста. Он нарочно расставляет руки, пытаясь схватиться за поручни, заняв больше места. Как только он убирает ближнюю ко мне руку, потянувшись почесать голову, я моментально занимаю его место, взявшись за поручень там, где секунду назад была его рука. Он недовольно смотрит на меня, не зная, куда деть освобожденную часть тела. Медленно отходит в сторону, посмотрев мне в лицо. В наушниках играет фортепьяно, прерываемое специально настроенной электрогитарой. Выскочка не смеет причинить мне вред.
Я оглядываюсь по сторонам. Почти двенадцать часов, но все сидячие места в вагоне заняты. Напротив, немного снизу, сидит вошедшая вместе со мной девушка. Она тоже оглядывает вагон, надеясь увидеть что-то интересное. Ее взгляд, ни на чем не остановившись, резко упирается в меня. Она поднимает глаза, заглядывает в мое лицо. Затем закрывает глаза и откидывает голову назад, упершись затылком в сиденье. Продолжает играть фортепьяно. Тяжелая жесткая, почти жестокая, музыка.
Через несколько минут я решаюсь посмотреть на девушку. Опускаю голову, направляя взгляд в лицо, украшенное закрытыми глазами. Обычное красивое лицо, и мне кажется, что я лежу на трупе его владельца. Весь мир без трусов застыл в выжидании. Нереально запрокинутая назад голова, плотно закрытые глаза. Не могу оторваться уже две секунды. В голове рождаются и умирают миллионы образов. Я взбешен.
Возвращаюсь к фортепьяно, гремящему в обоих ушах. Поднимаю глаза. Девушка не могла не заметить мой пристальный взгляд. Выскочка сбоку растворился в нерешительности еще до третьего пришествия. Я наслаждаюсь, смотря на электропроводку, с визгом проносящуюся в окне над девушкой. Подняв правую руку, запиваю наслаждение остатками пива. Пустую банку аккуратно ставлю у ног заснувшей старушки. Через несколько секунд банка упадет на бок и будет кататься по полу. Я знаю это, и мне все равно.
На каждой остановке девушка открывает глаза, смотрит на меня и поправляет прическу. Дотрагивается до волос, уже несколько столетий не двигающихся волос. Между остановками я непременно смотрю на ее лицо, изучаю откинутую голову с поправленной прической и застывшей красотой на лице. Ее глаза плотно закрыты, вид девушки приглашает смотреть на нее. Я смотрю. По две секунды между остановками.
Объявляют мою станцию, и я выхожу, оставляя запрокинутую голову в уезжающем вагоне. До свиданья, я еду домой. Светящиеся ядовито-красные часы метро торопят меня.
Не дождавшись троллейбуса, решаюсь идти пешком. Ровно восемнадцать минут быстрой ходьбы, срезая все попадающиеся углы, задевая стены домов, сбивая неуместных прохожих. Неуместных, потому что уже первый час ночи. В такое время на улице нет людей, но мне удается сбить двоих. Они бесшумно ругаются и убегают прочь.
По пути покупаю три бутылки Lowenbrau. Здесь оно стоит на рубль дешевле, чем у дома. За три рубля несу пиво через пустырь, упиваясь сэкономленными монетами, замедляющими мое движение, тянущими обратно к магазину, заставляющими потратить и их.
Три бутылки пива. Я прохожу в дверь, открытую постоянно ждущей меня мамой. Моей мамой.
- Как дела? – спрашивает она.
- Нормально.
Нет. Нет, не такой диалог предлагает мама. Она спрашивает, где и у кого я был, почему так поздно приехал домой, почему не позвонил, что ел, где живет друг и прочее. И прочее, и прочее. Я снимаю кроссовки и ухожу в свою комнату, не отвечая ни на один вопрос.
- Будешь есть?
- Да.
Все. Вопросы закончились. Я дома и почти все забыли, что еще минуту назад думали о моем отсутствии.
Сажусь на кровать, достаю из портфеля купленные книги и диски с музыкой. Аккуратно сдираю с обложек ценники. Прочитав по две страницы каждой книги, включаю компьютер. Заталкиваю по одному принесенные диски. Выборочно слушаю музыку – пять секунд, три песни. Этого вполне достаточно. Удовлетворенный, откидываюсь на спинку кресла. Через минуту иду на кухню ужинать. Или обедать. Или завтракать. Дурацкая шутка.
Поев, отправляюсь в свою комнату. В квартире все спят. Кроме меня. Или никто не спит. Кроме меня. Приглушив звук, ставлю уже успевший сто раз надоесть альбом Pink Floyd. Никак не могу отойти от этой музыки. Знаю ее наизусть. Слушаю один и тот же альбом на протяжении полутора лет. Пора сойти с ума. Я и сошел с ума.
Не найдя ничего лучшего, сажусь читать рассказы начинающих авторов. Любительская проза, насыщенная ненужными подробностями и вычурной моралью. Мне тяжело читать, но я не прекращаю. И продолжаю слушать музыку. Мое внимание рассеяно. Я наслаждаюсь мелодией и вдумываюсь в смысл читаемого текста. Заранее проигранная борьба со сном.
И вдруг меня охватывает ужас. Ужас, выползающий из динамиков компьютера, проникающий в мозг, отменяя его. Что же происходит? Я слишком хорошо знаю все песни с этого альбома. И не могу ошибаться. Мне заранее известно, в каком месте мелодия утихнет, а в каком снова загремит. Но что происходит сейчас? Проживаю мгновение умерщвляющего ужаса целую жизнь, начиная еще до третьего пришествия. Жду, что мелодия начнет затихать. Готовлюсь к этому заученному мысленному действию по изменению восприятия музыки. Но что же? Мелодия врезается в сознание с новой силой, и не думая затихать.
Ошибка? Чья? Невозможный компромисс между сознанием и музыкой. Я умираю от все усиливающегося звука. Больше не существую: я поглощен мелодией незапланированного ужесточения. Фортепьяно и девушка из метро укладывают меня в кровать. Накрывают одеялом и гладят по голове.
- Спи, - ласково говорит катающаяся по полу пустая банка из-под пива.
И я засыпаю.
Сон – единственная форма существования в кровати. Я продолжаю жить и под одеялом. Вижу сны. На этот раз - институт. В перерыве между парами выхожу на улицу. Зачем? Спросите приостановленное сознание. Отойдя от здания института, встречаю бывшего одноклассника. Зима. Он одет так, как я запомнил его зимой одиннадцатого класса: темно-зеленая военизированная куртка, джинсы цвета мокрого асфальта, тяжелые ботинки на толстой подошве, на коротко стриженой голове – черная подвернутая шапка-маска. Как всегда. На мне почти то же, только куртка - камуфляжная, черно-белая.
- Здорово, Лукос, – говорю я.
Хотя, не так. Я не помню как именно, но точно не так. Мы приветствуем друг друга. Мы рады, потому что не виделись почти три года. Как хорошо, что он одет все так же. Мы совсем не повзрослели, не превратились в ненавидимых нами ублюдков. Перестав жить от восторга, продолжаем смотреть.
Оглядев друг друга, сфотографировав старые вещи, отходим от здания института. Говорим о чем-то. Конечно, не помню о чем: сны не предполагают ясности восприятия. Нам весело, интересно, хорошо вместе. Мы что-то обсуждаем, что-то делаем. И вот, подходим к автобусной остановке. И я вспоминаю, что сейчас должна начаться пара, что нужно обязательно быть на ней: это очень важно. Нахмурив брови, пытаюсь попрощаться с Лукосом. Но он не отпускает меня.
- Все-таки не виделись почти три года, - говорит он что-то в таком роде. – Может, проедемся на автобусе, поговорим?
- Конечно, - отвечаю я.
Мы заходим в подъехавший почти пустой автобус. Садимся в середине. В автобусе кроме нас всего несколько человек: милиционер и мужчина впереди, неповоротливая бабка и еще кто-то сзади. Двери закрываются, и автобус отъезжает от остановки.
Я сижу у окна, рядом со мной Лукос. Вдруг бабка разворачивается и начинает кричать, обзывать нас.
- Молодые нацисты, - вопит она, пытаясь ударить Лукоса рукой. Но пугаясь, в самый последний момент отводит руку. И продолжает кричать. Что-то однообразное, примитивное.
Первое время я улыбаюсь, следя за ее неповоротливыми движениями. Размахивая руками, бабка норовит свалиться на пол. Лукос недовольно хмурится. Близость старухи увеличивает его раздражение. Он встает и несильно бьет ее кулаком в лицо. Она отскакивает, продолжая выкрикивать ругательства. Милиционер и мужчина смотрят на это пустыми глазами. Их лица ничего не выражают, все остается неподвижным.
Тем временем Лукос наносит бабке удар за ударом. Я с интересом наблюдаю за его движениями. Понимаю - он стыдится того, что не может заткнуть придурковатую рухлядь. Наконец, Лукос со всего размаха бьет бабку в челюсть. Она падает на ступеньки и вываливается из автобуса. Катясь по заснеженной дороге, удивленно смотрит на меня, пытаясь продырявить взглядом голову. На следующей остановке мы выходим.
Выходим там же, где и вошли. Автобус сделал круг, вернувшись в начало. Я прощаюсь с Лукосом, иду к зданию института. Через несколько минут я уже внутри. Поднявшись на нужный этаж, захожу в аудиторию. Как раз в пятиминутный перерыв. Успеваю только сесть за парту, когда преподаватель начинает занятие. Он скрупулезно отмечает присутствующих. Дойдя до моей фамилии, делает паузу, пристально смотрит на меня.
- Ведь вас не было на первой половине, - говорит он.
- Да.
- В таком случае, покиньте аудиторию.
- Зачем?
- Вы не были на первой половине, и поэтому не знаете, о чем идет речь.
- Но разве я кому-то мешаю?
Преподаватель хмурится и делает несколько шагов в сторону двери. Я кладу вещи в портфель и выхожу из аудитории. Школа какая-то. Черт знает что. В снах часто происходит смешение.
И оказываюсь в огромном торговом центре. Снова особенность сновидений. Сознание не обязательно создает связное развитие процесса. Так.
Иду мимо полок с товарами, пытаясь найти что-то увиденное несколько дней назад. Разумеется, я первый раз в этом магазине. И вот, уже приближаясь к отделу, кажущемуся наиболее предпочтительным, слышу голос из динамиков. Слышу голос, но не слушаю его. Мне безразлично, что говорят эти люди, к чему призывают, на что обращают внимание. Я иду дальше. Иду мимо.
Но голос не отпускает меня. Он назойливо твердит одно и то же, заставляя послушать хотя бы один раз. Я раскрываю уши. Наружу. Что там такое?
Диктор рассказывает о неизвестном мне инфекционном заболевании. Я обращаю внимание на человека, стоящего у полок в какой-то неестественной позе. Его выражение лица ужасно – это попытка движения при абсолютном нуле. Мне кажется, ему уже ничто не поможет. Он дожидается смерти, чтобы остановить сумасшедшее вращение зрачков, постоянно вылезающих за пределы глазных яблок. Что, черт возьми, с ним происходит?
- Они охвачены неизлечимой болезнью. Им уже ничто не поможет. – Твердит голос из динамиков.
Человек обречен на существование в условиях смерти. Он еле стоит на ногах. Но не может упасть на пол, так как не в состоянии двигаться. Зрачки, вылезающие из глазных яблок. Неизбежное развитие. Сон.
К прокаженному подбегает высокий мужчина. Запрыгивает на него, цепляясь ногами за бедра бедняги, и скручивает руки, не позволяя двигаться. Но больной итак не может двигаться. Динамик продолжает скрипеть:
- Живодер завладевает жертвой и убивает ее. Прошу прощение, уничтожает ее.
Высокий мужчина со всего размаха бьет пяткой в живот прокаженного. Белая слизистая жидкость с силой вырывается изо рта бедняги. Еще некоторое время он пытается сопротивляться. Исключительно зрачками. Но вот он обессилел. И теперь быстро умирает. Живодер с наслаждением подставляет под фонтан лицо, изо всех сил бьет пяткой в живот жертвы, пытаясь усилить напор струи. Через пять секунд высокий мужчина спрыгивает с умерщвленной жертвы. Человек падает на пол. Зрачки вылезают из глаз и исчезают в мусорном ведре. Гитлер оживает.
Бутылка Lowenbrau с утра. Холодное пиво до завтрака. Десять минут, и я встаю с кровати. Одеваюсь и иду в ближайший магазин. Покупаю пельмени, сок и мороженное. Об остальном заботится мама. Моя мама.
Прихожу домой, готовлю пельмени. Очень просто, еще проще есть. Хотя некоторые умудряются не уметь есть пельмени. Вы слышали когда-нибудь о таких?
Ну что, еще один день. Выхожу вон.
А вечером снова сижу за компьютером. Навязчивый Pink Floyd не дает покоя. Все в соответствии с моими желаниями. Один и тот же альбом вот уже полтора года.
В сознании выплывает очередная история, выуженная из памяти. По крайней мере, мне так кажется. На самом деле я уже давно затрудняюсь определить, откуда приходят мысли. До недавнего времени я разрывался между реальностью и сновидениями. Но теперь к этому добавилась художественная литература. Страшное оружие против сумасшедших вроде меня. В голову приходит идея, и я не могу понять, сам до нее додумался, взял из реальной жизни, прочитал в книге или увидел во сне. Мне неприятна эта неопределенность. Вот и теперь я вспомнил о Вавилонской башне. Прекрасно знаю, что о ней шла речь в Библии. Но мои мысли о другом. Я вдруг представил, как ее строят. Появляется человек, мыслитель, рассказывающий людям о своем замысле построить башню до небес. Обрадованные люди бросают все дела и принимаются за строительство. Но работа идет плохо. Мыслитель постоянно говорит, что само строительство башни не так уж важно, а ключевое значение имеет идея о достижении небес. И вот, этот мыслитель, руководящий строительством, постоянно талдычит рабочим о своей идеи, которая оказывается важнее реализации. Работы ведутся очень медленно, так как скорость строительства уже не важна. Мыслитель занимается благоустроенностью стройки, а не башни. Он заботится о рабочих, строит для них дома недалеко от фундамента башни, следит за их здоровьем. Но рабочих много, и они поделены на группы. Каждая группа очень ревниво относится к улучшению качества жизни соседей. Они требуют, чтобы мыслитель заботился и о них. Причем делал так, чтобы их жизнь была, по крайней мере, не хуже, чем жизнь соседей. Добрый мыслитель создает условия еще лучшие, чем прежде создал их соседям. И все начинается сначала. Постоянная возня и грызня за земные блага. Но это еще не все. Работы просто не могут вестись быстро. Мыслитель считает, что в данном случае спешка неуместна. Ведь, если подождать хотя бы сто лет, работу, которая за это время будет выполнена, можно сделать намного лучше и быстрее. Мыслитель имеет прекрасное представление о прогрессе.
Но я отвлекся, развивая идею. Ведь мне даже неизвестно, кому она принадлежит. Мне это неприятно. Мне неприятно и я засыпаю, увеличивая количество ненужной информации: ведь я неизбежно вижу сны. Более того, их запоминаю. И снова сплю.
Опять магазин. Я поднимаюсь на последний этаж, хожу по коридору, смотрю в разные стороны. И вот, нахожу, что искал. Подхожу к книгам-коробочкам. Они закреплены на вертящихся вокруг оси полках. Эти полки, расположенные одна над другой, в свою очередь объединены с другими, так как стержни их вертикальных рядов образуют ребра боковой поверхности параллелепипеда, прикрепленного к вращающемуся цилиндру. К тому же, вращая эту конструкцию, чтобы вернуться к понравившейся книге-коробочке, вы не всегда увидите ее - книгу-коробочку. Скорее всего, она будет скрыта другими. Эта система невероятно вертлява и компактна, хотя и заставляет крутить цилиндр десятки раз, чтобы снова увидеть заинтересовавший предмет.
Я крутил долго. Мне много чего понравилось, но у меня не хватало терпения снова найти это, поэтому я искал и находил новые. И снова терял их, пытаясь обнаружить что-то еще. На товаре не было ценников и невозможно было ориентироваться. Просто не хватило бы денег, если бы я попытался взять все, что меня интересовало.
В какой-то момент я задеваю полки, и книги-коробочки падают на пол, разлетаясь по углам. Несколько из них я сразу же поднимаю, но большинство заваливается под прилавок. Я прошу разрешения у продавцов, перелезть через прилавок и поднять упавший товар. Продавцы как будто не знают об упавших книгах-коробочках, но все же разрешают собрать их. Почему-то на полу валяются и мелкие деньги. Их я тоже собираю. Даже не появляется мысли взять некоторые купюры себе, хотя возможность сделать это есть: продавцы не обращают на происходящее никакого внимания.
Я все честно собираю и отдаю продавцам, которые моментально расставляют товар по полкам. И вылезаю из-за прилавка. Еще раз прохожусь по этажу. Не найдя ничего интересного, снова подхожу к тому же отделу. Это кажется странным; наверно, больше всего для продавцов. Хотя они совсем не замечают меня. Еще раз кручу полочки и продвигаюсь дальше.
Рядом, в том же отделе, висят куртки. Разумеется, не на продажу, так как этот отдел занимается только книгами-коробочками. Это куртки продавцов. Как я понимаю. Что же такое творится в этих снах?
Вдруг я начинаю шарить по карманам этих курток, надеясь найти кошелек или просто несколько крупных купюр. Я не могу ничего купить на этом этаже и единственное место, где есть интересный товар, не позволяет ничего выбрать: крутя цилиндры нельзя быть уверенным, что они крутятся именно так, как ты представляешь. Поэтому их вращение постоянно открывает что-то новое. Если вовремя не остановиться, интересующая книга-коробочка может исчезнуть безвозвратно. Какой-то кошмар.
В общем, я обшариваю все карманы и ничего не нахожу, кроме нескольких копеечных монет. Причем продавцы в какой-то момент замечают мои действия и теперь просто делают вид, что не обращают на меня внимания. Хотя видно, что им интересно, удастся ли мне найти что-нибудь. Они тоже огорчаются, когда не удается.
В магазине я с другом, который все это время крутится у спортивного отдела. Он тоже ничего не покупает. Когда по этажу пробегает охранник, крича о закрытии магазина, друга уже не нет. Я спускаюсь по служебной лестнице вниз. Там конечно не все гладко: два первых этажа, расположенных друг под другом. Друг под другом, без конца. Это ерунда – на улицу я выхожу. Мне почему-то кажется, что друг должен ждать меня у станции метро. И я отправляюсь туда. И все. На этом действительно все. Так часто бывает. Многие вообще не запоминают снов.
Я просыпаюсь и сажусь на кровати. Что же произошло? Что произошло со мной с тех пор, как я увидел первый сон и прочитал первую книгу? Куда провалилась реальность? Почему я не провалился вместе с ней? Выключая музыку нагнетающего сумасшествия Pink Floyd.
А ведь девушка с откинутой назад головой была на самом деле. По крайней мере, метро, фортепьяно и закрытые глаза существуют.