- Человек без головы! - кричали дети, показывая мне руками направление - целый день копает рвы! Земля здесь действительно была изрыта какими-то, то широкими и мелкими, то узкими и глубокими канавами. Подойдя к краю я наблюдал безголового с лопатой. Он метал землю наружу с завидной энергичностью исправного механизма, только иногда вонзал инструмент в глину между ног и оббивал ладони, одну об другую. На шее копателя довольно ясно различался срез позвоночника, дыхательные горловые трубки в полном здравии сокращались вместе с его движениями. Вообще, это мясо над плечами не выглядело раной, больше напоминая колбасные куски, выставленные в прозрачных морозных витринах флэш-маркета.
Бледнозеленые и светлоголубые, кровеносные сосуды обнажены, но никакой жидкости по ним, естественно, не движется. Причина пота и нормальной температуры тела остается невыясненной. Усеченная шея, как муляж в медицинском институте.
Никакой системы в прорытом им лабиринте я не обнаруживал, сколько ни силился. Может быть, не имея возможности говорить, безголовый пытался вырыть надпись, но тогда мне не знакомо ни такое направление, ни форма письма, не то что язык. Возможно, обманываясь, или повинуясь страшной инерции, посмертной привычке, вроде той, что длится пару секунд у аналогично пострадавших куриц, он старался вырыть себе дорогу из столь плачевного состояния. В любом случае, он не видел, что делает и не слышал, что вокруг. Но отчаявшимся не выглядел. Отряхивание комьев, смахивание пота с живота и груди, некоторые мускульные упражнения против затекания рук и ног не позволяли думать о нем, как о страдающем. Не требуя жалости, убежденно он продолжал работать.
Возбужденные и перепуганные дети жались у меня за спиной и тоже обсуждали некровоточащую рану, оставшуюся после декапитации. Но они не заметили другого. Длина этой, перерубленной шеи, все время немного менялась, никогда не оставаясь постоянной. Шея словно чуть вырастала, а потом снова таяла, рискуя вот-вот подняться до высоты предполагаемого адамова яблока или совсем вжаться в плечи, снизиться до ключиц. Я почти сразу заметил: уровень шеи повторяет высоту рва. Тело обрывается там, где кончается грунт. Он не может передвигаться иначе как в земле, над поверхностью исчезает. Если его попытаться вытащить, сотрется вовсе. Поэтому использует лопату.
Моя догадка вскоре подтвердилась. Начало раскопа было обнаружено на анонимном кладбище, сектор приговоренных к смертной казни. Если безголовый копатель не был призраком господина Р, то это и был сам господин Р. Точнее, просто Р. Вряд ли при жизни, кто-нибудь называл его господином. Он работал здесь копателем могил за небольшую мзду и поминальную рюмку. Никто так и не обращал бы на него внимания, если бы не один охотник, задержавшийся со своей собакой допоздна в лесу, возле кладбища, не увидел однажды, как могильщик вынимает из земли свежих девиц и пользует их как живых и сговорчивых подруг, прямо на памятных плитах. На показаниях охотника и был построен весь процесс. Охотник оказался человек уважаемый, староста звероловного союза и автор двух брошюр, лично с обвиняемым не знакомый, врать ему вряд ли есть зачем. Процесс получился самый громкий за всю историю судопроизводства в этой местности. Церковь настаивала на своем и молодого любовника многих усопших душ - по здешней конфессии выходило, что душа держится в трупе достаточно много дней, пока тело не станет наглядно разлагаться - приговорили к обезглавливанию. Тело без головы отвезли на то самое кладбище, где он работал, и зарыли безо всяких обрядов. Товарищи по ремеслу, не то в шутку, не то подчиняясь какой-то цеховой сентиментальности, бросили на дно его ямы лопату. Никто не хотел пользоваться инструментом извращенца.
Он сам выкопал себя этим орудием на следующее утро и начал свое извилистое движение в земле по окрестностям города. Поначалу копающего мало кто замечал, издали всем казалось, будто улучшают дорогу или меняют трубы вызванные муниципалитетом рабочие. Только дети стали намекать родителям - работающий один и безголов. Проверить это решили лишь в сумерках, заподозрив неладное: откуда такая срочность, рыть при луне? Я был вызван на второй день, когда парень довольно далеко уже удалился от погоста и подбирался близко к пролетарским общежитиям, царапая и огибая бетонные кольца колодцев в земле. Усталости это тело не чувствовало, как, впрочем, и боли, вновь и вновь возобновляло свой труд после секундной задержки, повернув направление канавы туда или сюда. В целях инспекции я прикоснулся к шее - свежее, плотное, живое, теплое, трудящееся мясо. Мои попытки прыгнуть к нему и поймать его руку кончались грубым отталкиванием или даже тычком лопаты. На ощупь, вслепую копатель вышвырнул меня из своего полутораметрового дела.
Обо всем этом в тот же день я подробно написал старшему инспектору и отправил. Наказав всем не вмешиваться в дела безголового и понадежнее спрятать его голову, ибо, возможно, он идет за ней, я отбыл в столицу, чтобы вернуться с коллегами послезавтра же. Местные невежды меня не послушали, а самоуправство пояснили близостью "крота", так успели его прозвать, к фундаменту пожарной станции. Очевидный вздор. Они служили над ним поминальную, но он копал и копал, обращались к нему с просьбами, но он копал, совали в него зонтами и палками, кропили церковной водой, плескали кислотой, стреляли из охотничьих ружей, он отбивался, глотал телом пули, не выделив ни грамма крови, и копал. Наконец, вопреки моим строгим запретам, они схватили его рыбацкой сетью и потащили наверх. Чем выше поднимался умерший, тем меньше от него оставалось, полностью подтверждая мою гипотезу о непостоянной шее. Поймали две отдельные ноги в грязных сапогах, падавшие обратно, и те исчезли, вынутые из ямы. Мы вернулись, но инспектировать было нечего. Голова могильщика сохранена в нашем холодильнике, за ней наблюдают, круглосуточно включена камера. Ни разу за эти годы она не заговорила, не дала другого знака, подтверждающего "некрос-биос". Лопата тоже осталась и была похоронена во второй раз, вместо тела. Местный священник, тот самый, требовавший топора для труполюба, совершил все полагающиеся покойнику обряды. Лопата покоится под одним из безымянных холмиков на поляне душегубов.
В отчете я указывал, тело лишено одежды, совершенно обнажено, если не считать обуви, видны мужские гениталии среднего размера в расслабленном состоянии, сквозь грязь угадывается пупок, звуков копающий не издает, не считая хлопков ладоней и шума извлекаемого грунта.
Пример негативного чуда, ставший классическим и вошедший во все профессиональные монографии. После этой инспекции я стал известен за пределами круга личных знакомых.
Очевидцы убеждали, что в минуту подъема "крота" и его одновременного исчезновения, все внутренности обнажались, как на карте в учебнике анатомии. Через несколько лет появились поклонники безголового, собиравшиеся в его заросших канавах, углублявшие ямы и молившиеся на лопату. После смерти одного из "детей ацефала" или "кротовьих родичей" собратья по вере аккуратно отнимали ему голову, а лопату клали вместе с неполным телом. Ни один не пытался отрыться. После трехдневной проверки могилу открывали вновь, лопату изымали, а голову пришивали обратно. Такие, пролежавшие три дня с покойниками, лопаты ценились среди детей ацефала и считались лучшим подарком из возможных.