Предуведомление

Приведенный ниже эксперимент был проведен группой любителей сюрреализма, на основе опытов, распространенных в начале века в дадаистских и сюрреалистических кружках во Франции и Испании (среди их участников можно выделить Арагона, Магритта и многих других).
Суть эксперимент заключается в том, что каждый участник пишет одно, неизвестное остальным, слово на бумаге. После чего они собираются организатором эксперимента, и из них составляется более или менее содержательное предложение. Следующее слово, написанное участниками, и, соответственно, последующее итоговое предложение обычно не имеет никакой связи с предыдущими. В итоге из полученных предложений составляется структура еще неизвестного текста, промежутки между которыми заполняются потоком сознания организатора, которое он должен успеть записать за пять минут, сопровождаемые непрерывным шумом других участников (разговор, музыка, бессодержательные звуки). Автор должен увидеть эту звуковую панораму и описать ее, используя отдельные слова, которые он услышал в окружающем шуме (в качестве примера действия всего этого можно привести детскую игру, когда ребенок стоит с закрытыми глазами и заткнутыми ушами, потом на мгновение отпускает пальцы и тут же снова, крепко прижимает их к ушным отверстиям, и по памяти пытается угадать, что он услышал и кому принадлежали эти звуки)

Предисловие

В эксперименте принимали участие: Смолин Аркадий, Корж Андрей, Кобелев Вячеслав, Червонный Андрей, Терский Дмитрий.
Предложения, написанные отдельным абзацем и помеченные (*), были получены путем составления слов нескольких участников.

КИРПИЧНО-СИМФОНИЧЕСКАЯ ЗЕЛЕНЬ

Разлагающийся сентябрь змеится ливнями*.
Я включаю свой, стекающий по жилистой занавеске, телевизор. Через него прозрачный, от миллиардов пулевых и множества других отверстий, репортер передает свой последний хрип:
"Бензиновая анархия грызет Варшаву"*
Мои глаза чавкнули от отвращения и едва не рухнули на иглы ежа. Одного из тысяч тех ежей, что совершают ежедневное паломничество через мою комнату. Всю ночь я заново цементирую стены, кладу кирпич, металлические листы, только затем, чтобы поутру ежи разнесли все это в клочья, кружащиеся у меня под потолком. Я думаю, они уже давно стерли весь пол до ядовитого красного шара земного ядра, но мне никогда не удавалось увидеть, что находится под моими ногами. Я сжимаю зрачки и уши в кулаках, готовясь растоптать их от усталости, но в этот момент вспоминаю, что все это ложь, клевета и обман, ведь на самом же деле, как это всегда и бывает, только смрадные глаза журналистов насилуют мир*.
Я резко дергаю шнур и спускаю экран в зубастое чрево ненасытной батареи. Я уже хочу облегченно вздохнуть, но чувствую только как весь кислород растлевает бездыханную истину*.
Я смотрю в окно, а оно, посчитав, что я пытаюсь его соблазнить, подхватывает интрижку и жеманно улыбается. Я скалюсь ему в ответ вырванной челюстью. Окно, окончательно обезумев от возбуждения, набрасывается на меня, обнимает и сладострастно колышется всеми красками мира.
Его девственность расцветает музыкой глянца*.
После этого оно выбрасывает меня на улицу. Я едва не вливаюсь в поток сгнивших зоофилов, ширяющихся водой*, что маршируют по нашим улицам. Только вчера эту мостовую вымостили треугольными зубами младенцев вместо той жгучей топи тягучих стариковских языков. Денди идут стройными рядами и выбивают каблуками секунды, по которым мы отсчитываем время, а в пути растлевают на дорогах четвертованных тварей*.
Несчастные жертвы предрассудков за это распевают им, своим истязателям-утолителямжаждыстраданийнесправедливости, гимны счастья потным визгом опухших от жалости глоток.
Все угрюмое тело мое слезится от этой утробной картины. Я выхватываю из пробегающего мимо стада маленьких мальчиков самого прозрачного, отрываю его головку размером с теннисный мяч и подбрасываю ее вверх, умоляя увидеть и рассказать мне где еще в мире есть воздух для обморочных глаз. Он падает и молчит. Разбившись о мостовую этот паршивец забрызгивает мои ноги до колен ровным ультрафиолетовым слоем желтого налета. Но не успеваю я налюбоваться им, как земля, выползшая тонкой змейкой ростка меж плит листового железа, быстро слизывает живую влагу и, потеребив в благодарность мой палец, бесследно уползает обратно.
Я поднимаю взгляд к небу, но вижу только желто-красные пятна нескончаемого заката, что бомбардируются безумными летчиками с аэропланов, кружащих целыми сутками до самого горизонта вместо птиц.
С горя я направился к краю карьера и заскользил вниз по кровоточащему, избегающему реальности, снегу* прочь из города. И так увлекся, расползаясь от удовольствия клетками салатово-зеленой плоти по склону холма, что едва не утонул в Волге, глотающей пустые звезды*.
Моя тень отдалась первому прохожему и теперь в беспамятстве лежит беременная в доме для престарелых. С того дня я непрестанно разыскиваю свое отражение. Я вглядываюсь, но не могу поймать его даже в морщинистом потоке реки. Он визжит от радости, неся на своей горбатой спине плоты всех пророков мира. На мгновение меня охватывает чувство, что я оказался на уроке геометрии - все эти кресты, круги, черные кубы. Но последним в этой дикой процессии, вслед за рукоблудствующим Сатурном, что пожирает детей своих, выныривает животное, с содранной изможденной плотью*.
Я не унимаюсь и жду появления Афродиты, но вместо этого в глаза мне летит одна пена, искусно пускаемая в щель между зубами дряхлым безумным стариком, что стоит по колено в воде. Я падаю ниц пред ним, поднимаю его иссохшую руку и принимаюсь хлестать ею себя по щекам: бью по правой и тут же подставляю левую, бью по левой и вымаливаю "божью росу", он плюет мне в глаз, а я целую струпья на теле ближнего. Наш экстаз нескончаем, я нашел свое призвание и готов провести так хоть целую жизнь. Но, неожиданно, на другом берегу я замечаю как тонет дерево с обезглавленной судьбой*.
И вдруг все разом становится мне ясно. Ведь в дупле этого бревна замурованы все надежды, все планы, вся музыка людей, что могли еще как-нибудь изменить жизнь распятую на тошнотворной планете*.