Иногда, когда заходишь в первый вагон и становишься напротив дверей, в которые вошел, поезд отправляется, останавливается на следующей станции, и открываются двери, около которых ты стоишь. А когда снова трогается, твой вагон уже не первый, а последний. И как бы и куда ты ни ехал, на место приезжаешь в первом вагоне напротив открывающихся дверей. Можешь выходить: ты как обычно ничего не заметил.

Даже если б у меня были крылья, я все равно не смог бы выбраться отсюда. Эта труба от силы полметра в диаметре и я просто не взлетел бы. Я даже не могу вытянуть руки в разные стороны. Ступенька, на которую чудом попала моя нога, вот-вот сломается, и я упаду еще ниже. Хотя, кто знает, возможно, падая вниз под землю, мы в какой-то момент снова появляемся на поверхности. Ступенька нервно елозит по моей ноге. Нужно перестать думать и сосредоточиться на поддержании равновесия. Хотя бы ненадолго заткнуть мысли и остановить время. Наверно, когда-нибудь меня все-таки вытащат отсюда. Вместе со ступенькой.
Уже часа три, облокотившись спиной об стену, одной ногой стою на сантиметровом выступе. Высоко над головой белый-белый круг неба - часть мира, из которого я когда-то вывалился. Стоящая на выступе нога давно затекла и совершенно не чувствуется. Но поменять что-нибудь, встать по-другому, я не смею. Ведь это небезопасно. С тех двух-трех сантиметров, выпирающих из стены, можно спокойно соскочить, всего лишь подумав об этом. Это правда: достаточно ничего не делать и упасть вниз по непонятным причинам. Даже если б я мог кричать, не сотрясаясь всем телом от напряжения, мне все равно не удалось бы привлечь окружающих. Труба, в которой я застрял, не позволит сделать этого. Может, когда-нибудь она сама поможет выбраться на поверхность. А сейчас нужно заставить себя ни о чем не думать. Так как и это небезопасно. Похоже, ступенька сдвинулась с места, и теперь находится выше моей ноги. Когда-нибудь это должно было случиться. И я начинаю падать.
Те километры леса, которые мы прошли, ни о чем не думая, могут считаться законченными. Вот он, в нескольких метрах от нас, человек со сломанной ногой. Он лежит на спине с надетой поверх лица маской страдания. Один, в рваном темно-синем спортивном костюме, парень лет двенадцати - наш ровесник. Весь в прицепившихся опавших листьях и мелких ветках. Лежит у подножия крутого холма. Метрах в пятидесяти сверху огромное дерево с привязанной к ветке тарзанкой. Похоже, парень упал с нее, когда катался. Упал да еще катился с горы.
- Что случилось? - спрашиваем, а сами напуганы больше него: где мы? Кто это лежит?
В ответ он стонет, открывает глаза, похоже, не сразу замечает нас. Мы стоим, не двигаясь, не зная, что говорить, куда идти. Улыбаемся, а губы трясутся, руки висят бессильные, не способные ни к чему. Что делать? Кто упал? Откуда? Он сам должен все объяснить.
У парня морщится от боли лицо, он приподнимается на локте, осматривает сломанную ногу, затем нас, замечает присутствие. Что? Как помочь? А нужно ли? И сможем?
Снова стонет.
- Ребята... Ребята, - твердит, пытается что-то сказать, но мы все равно не слышим. Слышим, но не понимаем. Стоим на месте, улыбаемся. Боимся посмотреть друг другу в глаза. Но чего бояться-то? Вот сломанная нога - ее бы избежать.
- Ребята... Ребята.
Он говорит, говорит. Я отворачиваюсь и снова оглядываю холм, дерево, тарзанку. Ничего нового. Просто не хочу смотреть на него.
Мы стоим так минут двадцать, пока парень не приходит в себя и не начинает говорить.
- Ребята, сбегайте за помощью. - Даже и не думаем никуда идти. Вообще не думаем. Как во сне - ничего не понятно: как идти? Неизвестны сами движения. Что делать для ходьбы? Как вообще понять, что идти нужно? И куда? - Нет-нет, один пусть остается, наложит мне что-нибудь на ногу. Давайте, ребята. Почему вы стоите? Нужно быстрее.
Но куда там. Не соображаем совершенно. Парень пришел в себя, а мы все равно, что мертвые. Только стоим и делаем вид, что существуем. Дотронься до нас рукой, и мы растворимся. Потому что так нельзя: ничего, ничего и сразу всё - холм, дерево, тарзанка и он - этот, с ногой, хочет, чтобы мы разделились и помогли ему. Зачем эти невыполнимые желания? Сейчас не до них. Что делать? Куда идти? Как?
- Ребята, идите за помощью. Мне хуже.
- Хорошо, - вдруг говорит мой друг. - Я иду.
И делает несколько шагов в сторону города.
Куда? Что, остаться здесь одному? С этими ужасными деревьями и сломанной ногой? Да мне еще хуже, чем этому парню. Как ему вообще пришло в голову разделить нас в такой момент?
- Подожди, - говорю я.
Друг останавливается и оборачивается, смотрит на мое искаженное испуганное лицо. Я знаю, ему тоже не по себе, но почему-то он первый берет себя в руки. Почему так? Почему он? Почему всегда первый?
- Подожди, Андрей, - чуть не плача.
Он безучастно смотрит на меня. Все понимает, но не хочет ничего понимать.
- Ребята, быстрее. Моя нога... - этого уже не слышно. Потому что все поменялось. В другом теперь дело. Шиворот на выворот стало. И непонятно, кто из нас пострадавший, а кто, может, прикидывается чем-то.
- Андрей, я с тобой. - Делаю усилие, чтобы не заплакать. Слезы - вот они, в уголках глаз. Моргни, и они побегут по лицу, выдавая тебя всем, кто может видеть. - Идем вдвоем.
- Одному надо остаться. Вдруг с ним что-нибудь случится.
- Да что с ним может случиться? - ребята, ребята. - Я все равно ничего не смогу сделать. Пойдем. Только быстро.
Срываюсь с места и бегу прочь от дерева и мучителя-ровесника.
- Андрей, быстрее. Нужно бежать, чтоб помощь пришла раньше.
И мы уже бежим. Бежим со всех ног за помощью. Хотим как можно скорее доставить сюда кого-нибудь. А за нами летит странный, но уже не так пугающий голос бедняги:
- Один пусть останется... Что-нибудь наложить на ногу.
Нужно быстрее бежать, чтобы закончить этот кошмар. Какая еще помощь? Чем раньше мы прекратим это, тем лучше для всех.
Кажется, я на время потерял сознание. По крайней мере, не помню ничего, что происходило в последние несколько часов. Или минут: здесь правильного ответа быть не может. Но, кажется, я все еще стою на ступеньке, опираясь давно затекшей ногой. Круг неба над головой уже не такой белый. Наверно, наступает вечер. В кромешной тьме здесь вообще ничего не будет. Бред. Как будто сейчас что-то есть, кроме этой неудобной ступеньки. Всюду иллюзии. Я думал, хотя бы здесь смогу избавиться от них. Но и здесь ничего не получилось - ведь я никогда не думал, что окажусь в такой ситуации.
Темнеет. Я тяжело дышу. Или мне только кажется. А, может, в трубе, действительно, становится меньше воздуха. Кто-то закрыл верхний проход, и поэтому стало темно и нечем дышать. Все может быть. И сейчас нет никакого способа выяснить хоть что-нибудь. Только ждать. Ждать, когда вызовут помощь. Иллюзии, иллюзии. Какую помощь?
Что происходит с этой ступенькой? Она уже не то, что над моей ногой, она вообще исчезла. На чем я все это время стоял? Кажется, пришло время падать. Боже мой, я уже падаю.
И через пять минут, запыхавшись, мы идем по асфальтированной дорожке парка. Навстречу идут люди, взрослые люди, готовые помочь, выручить нас и сломавшего ногу. Нужно только обратиться к ним, к кому-нибудь.
Извините, можно к вам обратиться? Наш друг сломал ногу, он лежит вон там. Давайте, мы проводим вас. Это, конечно же, не годится. Зачем ему идти в лес? Ведь он не врач и не сможет ничего сделать. Надо не так. Извините, можно к вам обратиться? Наш друг сломал ногу. Нужно позвонить и вызвать "Скорую помощь". Где здесь телефон? А это еще хуже. Какова черта вы меня отвлекаете? Ищите телефон и вызывайте. При чем здесь я? Да, нужно самим найти телефон.
- Нужно найти телефон, - говорю я, и наши неловкие всматривания в лица прохожих прекращаются.
Андрей сразу понимает меня и не задает никаких вопросов. Ищем телефон.
Ну? Мы ходим по парку уже пятнадцать минут и даже примерно не знаем, где он - телефон. И это становится весело. Мы, взрослые люди, пятнадцать минут не можем найти телефон. Ха-ха - пока еще неуверенные смешки - даже не делаем ничего, чтобы найти его. Только ходим кругами по асфальтированной дорожке, уже давно зная, что телефона здесь нет.
Извините, наш друг сломал ногу. Нужно вызвать "Скорую". Вы не знаете, где здесь телефон? Нет, не знаю. А какого ответа можно ожидать? Какова черта, вообще, спрашивать? В этом парке никто ничего не знает. Люди приходят сюда отдыхать. Зачем им догадываться, что какой-то мальчишка ушел вглубь леса, прокатился на тарзанке и сломал ногу? Да ниоткуда. А поэтому и телефона не будет. Ведь люди приходят сюда отдыхать. И только.
Посмеиваясь, я говорю Андрею:
- Давай дойдем до метро и позвоним оттуда.
- Давай, - он улыбается: прошло уже не меньше получаса.
Еще через двадцать минут мы стоим у метро. Андрей подходит к палатке и покупает мороженое. А рядом стоят новенькие таксофоны. Можно звонить с любого.
Я роюсь в карманах, выгребаю мелочь. Елки-палки, не хватает. Куда подевались пятирублевки?
- Андрей, у меня не хватает, добавь немного.
Он тоже шарит по карманам. Ссыпаем все вместе, считаем. Да, и так не хватает. Андрей ест, по губам течет растаявшее мороженое.
- Может, у кого-нибудь попросим? - говорит он.
И тут меня начинает распирать от смеха. Это растаявшее мороженое, куча мелочи и Андрей с просьбой к прохожему дать немного денег. Ему никто не даст с этими каплями на губах. А мне? Мне тоже, потому что я и просить не буду.
- Доешь сначала мороженое, - говорю, уже зная, что никто из нас звонить не будет.
Мы ждем еще несколько минут. Я вспоминаю, что сегодня вечером по телеку.
Андрей доедает, и первый же прохожий отвечает, что звонок в "Скорую" бесплатный. Наверно, он подумал, мы просто попрошайничаем. А почему мы не вспомнили, что в "скорую" - бесплатно? Да все мы вспомнили. Вспомнили, но не захотели вспоминать.
- Звони, Андрей.
Он вытирает липкие руки об штаны, облизывает губы.
- Я просил деньги у прохожего. Так что - давай, ты звони.
- Но тебе ничего не дали. Ты ничего не сделал.
- Если б я ничего не сделал, мы бы даже не смогли позвонить.
- Я бы когда-нибудь вспомнил, что в "Скорую" бесплатно.
- Ага, когда-нибудь. Когда бы мы уже были дома.
- Нет, не дома...
- Подожди, давай посмотрим, сколько сейчас времени.
Мы идем к уличным часам. Оказывается, уже без десяти девять. Можно и по домам.
- Где-то час назад встретили этого парня. - Говорит Андрей. - Наверняка его уже кто-то нашел, и все в порядке.
- Да, наверно.
Идем домой? Домой? Всё, ровесник с ногой вроде бы спасен, и мы свободны. Никаких угрызений совести - сделали, что могли. Угрызения совести для дураков. По крайней мере, сейчас.
И вот наступает ночь. Абсолютная тьма. Абсолютная тишина. Наверху в кругу видны звезды, их даже можно пересчитать, чем я сейчас и занимаюсь, но здесь от них света не прибавляется. Положение мое как будто бы устойчивое, и хоть ногу, которой стою на ступеньке, не чувствую совершенно, держусь крепко и падать не собираюсь.
Оказывается, до меня здесь уже кто-то был. Пока светило солнце, я заметил на стене неглубокие царапины. Приглядевшись, я различил буквы. Прямо у меня под носом было написано "берегись ступеньки уже нет". Сначала меня напугала эта надпись, но, взяв себя в руки, понял, что стоять без ступеньки просто не смог бы. А ведь я стою. По крайней мере, мне так кажется. Глупейшее объяснение, но меня полностью удовлетворяет. И больше ничего не требуется. Вот она - простота. Когда ты в трубе, а вокруг только стенки, ступенька и звезды, все становится гораздо проще. Раньше я об этом почему-то не задумывался. Действительно, проще.
Темно и что-то разобрать под собой невозможно. Ногой я ничего не чувствую, поэтому точно определить, есть ли подо мной ступенька или нет, нельзя. Остается верить. Но не думаю, что, перестав верить, я упаду вниз. Не в той я ситуации, чтобы падать.
Тридцать семь. Тридцать семь звезд в наблюдаемой мной области неба. Много это или мало сейчас не имеет значения. Потому что сейчас вообще ничто не имеет значения. Я просто жду помощь. И мне кажется, когда-нибудь меня вытащат. Когда-нибудь. Главное, все очень просто.
Артем привел нас на это место, чтобы показать тарзанку. Самую высокую - острые ощущения. Первый залез на нее и, подмигнув мне с Андреем, оттолкнулся от дерева. Он прекрасно понимал наши чувства - когда-то его самого привели сюда и показали это "смертельное" развлечение. Он был напуган, шокирован. И парень, который показывал, наслаждался его ужасом, толкаясь от дерева сильнее. Так сильно, чтобы потом нужно было не меньше часа объяснять Артему, как это замечательно и абсолютно безопасно. И ведь объяснили. Иначе, мы не участвовали бы в этом представлении.
Артем как можно сильнее оттолкнулся от дерева и пролетел над землей. У меня остановилось сердце. Наверняка, и у Андрея тоже. Два остановившихся сердца на одном квадратном метре. В таких местах делаются ощущения.
Он оттолкнулся от дерева, пролетел над землей и в наивысшей точке сорвался с тарзанки. Упал на землю и, кувыркаясь, скатился с горы, собрав на свой синий спортивный костюм все пожелтевшие листья и мелкие ветки.
- Ты цел, Артем? - крикнул Андрей, слегка улыбаясь: он еще не знал, что все слишком серьезно.
Артем не ответил. Он лежал на спине и тихо постанывал. Одна штанина была разорвана, левая нога застыла в неестественном положении. Как бы вплотную прикрепленная к телу, но на самом деле к нему не относящаяся.
Напуганные его молчанием, мы быстро сбежали с горы и встали рядом. Молча смотрели на него, не зная, что делать.
- Кажется, он сломал ногу, - сказал Андрей.
Не дожидаясь моего ответа - а я и не собирался ничего говорить, просто не мог ничего сказать - он объяснил:
- Видишь, левая нога слишком повернута. Так не должно быть. Он ее сломал.
Я молча кивнул. Впервые смотрел на человека, сломавшего ногу, и не знал, как к этому относится. Как к этому относились до меня?
Андрей присел на корточки. Я немного отошел назад и прислонился спиной к дереву. Посмотрел наверх. Тарзанка, успокоившись, немного покачивалась, пытаясь надолго остановиться. Голова совершенно не соображала. Что делать - решить было почти невозможно. Никто тогда не знал, как поступить. А тарзанка уже полностью остановилась и ровно висела сбоку над нашими головами.
Андрей взял с земли палку и тихонько дотронулся ею до левой ноги Артема. Артем закричал. От неожиданности Андрей выронил палку и упал с корточек на спину. Испуганно смотря на меня снизу вверх, он сказал:
- Точно, сломал. Как теперь выбираться отсюда?
На это место нас привели и дорогу назад мы, можно сказать, не знали. Что делать? Куда идти? Нести Артема или оставить здесь? Как нести, если от прикосновения он кричит? Вообще, как?
И неожиданно:
- Помогите, - кричит Андрей. - Помогите. На помощь. Мы потерялись.
От его криков мне становится еще хуже. Как будто мы не просто не знаем, куда идти, а провалились и ждем, когда начнем есть друг друга. А он орет и орет, не останавливаясь.
- Да перестань ты.
Андрей замолкает, и становится слышно, как Артем пытается что-то сказать. Наверно, он все это время говорил, но ничего не было слышно.
- Что он говорит? Я ничего не понимаю. Не слышно. Громче, Артем. Громче...
- Заткнись, - не выдерживаю я. - Заткнись, - говорю я Андрею.
Андрей испугано смотрит: на меня, затем снова на Артема.
Артем просто стонет, разобрать ничего невозможно.
- Нужно идти за помощью, - говорю я.
- Ага, - кивает Андрей.
- Пойду я, а ты останешься. Может быть, ему станет плохо.
- Нет. Я не хочу... не могу, - он страшно напуган, - я пойду с тобой. Быстро найдем кого-нибудь и вызовем "Скорую".
Андрей не выдерживает, поднимается на ноги и убегает прочь.
- Ладно, идем, - говорю я.
Мы уходим с этого места и больше туда не возвращаемся. Неоднократно.
То, что происходит сверху, вообще никогда не бывает важным. Я, например, не помню, чтобы надо мной хотя бы однажды светило солнце. Помню, конечно, но точно представить окружающий мир не могу. Освещение теряет смысл, когда находишься под землей.
Почему об этом можно говорить? Несколько часов назад я спустился вниз. Оказывается, подо мной не одна ступенька, а целая лестница. Я просто прошелся по ней и попал в слабо освещенную комнату. Вначале я обрадовался, начал разминать ногу - наконец, я чувственно убедился в ее существовании. Все вроде бы было в порядке.
Все было в порядке ровно до тех пор, пока я не вспомнил, где нахожусь. Какая комната? Какая в узенькой трубе может быть комната, объясните мне кто-нибудь? Что это за комната и идиотские вопросы? К кому они обращены? Ведь я один в этой... трубе. Один. Без комнаты. Никаких посторонних предметов. Даже ноги не чувствую.
После этого мне сразу же стало легче. Я ни то что, снова не чувствовал ногу, я как обычно стоял на ступеньке, облокотившись спиной об стену. Если галлюцинации и могут приносить пользу, то только не в моем случае. Только действительность, объективная реальность. Какой бы суровой она ни была. Или ни казалась. Последнее, правда, лишнее: объективная реальность всегда есть, а не кажется. Я так считаю.
И вот, я снова стою, снова существую, снова не чувствую. Можно опять ни о чем не думать. На время забылось, что это самое удачное решение. Заткнуть свои мысли.
Оттолкнувшись от дерева, я пролетаю над землей. Нужно показать этим дурням, что им предстоит побороть в себе. Наслаждение. Страх и восторг застыли на их лицах. Они поворачивают головы, следя за моим полетом, а страх и восторг никуда не исчезают. Следят за мной, пока я не достигаю наивысшей точки, пока не срываюсь с тарзанки.
Трах. Сердце разрывается, и я падаю на землю. Это, а не полеты на тарзанке, и есть свободное падение. Снова трах. Всё, а на земле. Скатываюсь вниз по горке и замираю внизу. Лежу, не замечая ничего вокруг. Неизвестное до сих пор смешанное чувство отчуждения и тревоги. Все это страшной силы. Я лежу на спине, смотря на небо. Вот они - дневные звезды, звезды на дневном небе.
Ночью в лесу я прихожу в сознание. Почти сразу вспоминаю, что произошло. Холодно. Подняться не могу. Ужасно болит нога. Наверно, я сломал ее.
Около часа зову на помощь, но никто не приходит. Сорвав голос, понимаю, что никто и не может придти. Здесь никого не бывает. Сколько я не был здесь, никого не встречал. Я повторяю: здесь никого не бывает. Не нужно кричать. Не нужно вообще ничего делать. Просто тихо лежать, пока все это не прекратится. А почему должно прекратиться? Потому что я знаю, что эти двое так называемых друзей никого не позовут, что буду лежать здесь, пока... а они буду думать, что я уже дома. Может быть... Никаких "может быть". Я здесь и ничто не может этого изменить. Пора с этим смириться. Или начать бороться, что в моем положении совершенно одно и тоже.
И я просто лежу, смотря на темное без дневных звезд небо. Это обстоятельство, действительно ничто не нарушает. Я снова и снова умираю от недостатка внимания.
Уже дома, сидя в кресле, я услышал за окном чью-то речь. Вышел на балкон - звуки доносились снизу.
- Что, Сережа? - спрашивал детский голос.
- Я не могу больше держаться, - отвечал голос чуть старше первого. - Позови маму.
- Я боюсь.
- Позови маму. Я не могу держаться, я падаю.
Я перегнулся через перила балкона. На два этажа ниже висел, держась за выступы с внешней стороны балкона, мальчик лет шести. Рядом стоял его младший брат. Я часто видел, как их выводили гулять. Очень спокойные дети.
- Быстрее позови маму.
Он не выдержал и разжал пальцы. Что-то темное - его тело, конечно - полетело вниз и ударилось об асфальтированную дорожку. В темноте с высоты восьмого этажа было не разобрать, что от него осталось.
Младший брат молча вышел, закрыв на задвижку дверь на балкон.
В освещенной заполненной людьми комнате появился маленький мальчик. Он подошел к сидящей за столом слегка пьяной женщине.
- Мама, мама, Сережа упал.
Она недовольно посмотрела на него, прожевывая, сказала:
- Не понимаю. Почему ты не спишь?
- Мама, Сережа упал с балкона. Он лежит внизу.
Женщина меняется в лице, до нее начинает доходить. Она отталкивает ребенка и побледневшая выбегает из комнаты. Гости разочарованно переглядываются. Хотя бы что-то произошло. Перешептываясь, они выходят на улицу смотреть на останки тела.
Представьте себе, что светлый круг, который всегда был над вашей головой, уже не круглый. Теперь он треугольный. И несколько мальчишек лет двенадцати в рваных темно-синих спортивных костюмах постоянно подходят к нему и светят вам в лицо фонарем. Они смеются, показывают на вас пальцем, что-то кричат, но вы не понимаете их. Не можете ничего понять из-за того, что слишком долго сидите под землей.
Мальчишки плюют вниз, кидают разные предметы - всё в вас. Иногда их приходит много, иногда вообще никого нет, и вам становится не по себе от одиночества и пустоты. Ведь, чтобы они ни делали, теперь это ваша жизнь. Ничего кроме них у вас больше нет. Дорожите этим немногим или откажитесь вообще от всего.
И, наконец, вы понимаете, что ждать хоть какой-нибудь помощи уже бесполезно. Ей просто неоткуда взяться. Полностью осознайте это. Ведь с этого момента вам здесь жить.