Человек, который позволяет себе грубое обращение с животными, и не терпит грубости к людям, вовсе не человек. Он – приторно-сладкое желе, расползающееся по щекам толстого капризного ребенка. Я много раз видел, как люди растекались в отвратительно-добродетельной улыбке и превращались в сахарный раствор бледно-желтого оттенка. Что с ними потом случалось никто не знает. Хотя, я и не интересовался.
Как обычно, первые слова шепотом. Потому что потом вообще ничего не будет слышно.
Ну? И о чем ты говоришь?
- Что с этим-то делать?
И с размаху бьешь деревянной рукой по ведру.
Я не знаю ни тебя, ни этого – с ведром на голове. Что-то припоминаю, но остановить разогнанное сознание не могу. Пустые кадры заслоняют ощущение знакомства.
Как и что вы здесь делаете? И почему в таком виде? Меня это уже не касается. А на самом деле все как обычно не так. По-другому. Именно то, чем здесь занимаются, и главное на данный момент. Я ошибаюсь, а ты снова с силой ударяешь по ведру.
- Какова черта он тут делает?
- Этот? - Я внимательно осматриваю сидящего на полу человека. Лица не видно: его закрывает ведро. В общем-то, вообще ничего не видно. Просто сидящий на полу человек. И ничего больше.
Все? В который раз ты с размаху бьешь по его ведру. Почему по «его ведру»? Наверное, потому что сейчас мы отождествляем его голову с ведром, в которое оно, надеюсь, помещено. Шутка, в каком-то смысле? А может быть, у него и нет головы. Разноцветный цирковой клоун откусил ее за несколько секунд до моего появления. Откусил и прикрыл отсутствующие части тела ведром. Достаточно просто, чтобы показаться шуткой.
Я опять слышу дребезжание ведра. Оборачиваюсь и вижу, как ты потираешь отбитую руку. Почему-то с удовольствием. Или с удовлетворением. Сейчас это не важно, ведь дело совершенно не в этом.
- А в чем? – спрашиваешь ты и протягиваешь мне второе ведро.
Неважно где ты его взял. Меня это не интересует. Но по твоему взгляду я понимаю, ты хочешь, ты требуешь, чтобы я надел его себе на голову. Возможно, даже сел в таком виде рядом с этим человеком.
- Так в чем же дело? – не унимаешься ты, все настойчивее протягивая ведро.
- А ни в чем, - говорю я, беру из твоих рук ведро и надеваю его на голову человека поверх уже надетого.
Ты разочарованно отворачиваешься, засовываешь руки в карманы.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Что ты хочешь этим сказать?
Мы произносим слова одновременно и в упор смотрим друг на друга (ты уже успел повернуться).
- Как обычно… - Начинаешь ты, не выдерживая и отводя взгляд в сторону. Я не успеваю спросить «что – как обычно?», а ты перебиваешь меня, заканчивая, - первые слова шепотом?
Как обычно, первые слова шепотом? А как их еще произносить? Первый раз за сегодня я улыбаюсь.
Ты снимаешь оба ведра с головы сидящего, и я уже готов увидеть его лицо. Но – фокус? Лица нет. Поначалу, даже непонятно, почему. Это матрешка и вместо головы у нее ведра. Снимая их, ты освобождаешь дополнительную часть ее тела – ведро поменьше. Сплошные ведра разных размеров. Нет мыслей, нет эмоций, нет восхищения. Нет предела. Нет предела вложенным друг в друга ведрам. Пожалуйста, плюньте именно сюда.
- Может быть, куда-нибудь его засунуть? – и вопросительно смотришь на меня.
- Кого – его?
- Ведро, - отвечаешь ты и, держа вложенные одно в другое ведра за ручки, размахиваешься и бьешь ими по оставшемуся на человеке маленькому ведру.
Наверно, уже хватит. Я имею в виду - на сегодня. Твоя своеобразная манера общения производит все больше шума. Разве не так?
- Где твоя деревянная рука? – спрашиваю я.
- Что? – Не понимаешь ты. - Что ты имеешь в виду?
- Деревянная рука. Где она сейчас?
И смотрю непосредственно в твои глаза. Не в переносицу, не в лоб – в глаза. В оба глаза одновременно и непосредственно. Убойный взгляд, так тобой и незамеченный. Достаточно обидно, чтобы показаться правдой.
- Деревянная рука? – Ты растерянно качаешь ведра, отводишь взгляд и теперь смотришь на пол. – Которой я вначале бил по ведру?
Я киваю.
- Та, что весела справа? Покрашенная в зеленый цвет?
Я снова киваю. Мои любимые животные движения, когда итак ничего не понятно и слова только путают. Я беру и просто киваю независимо от твоих слов и движений. Как у меня это получается? Все объяснения чудовищно невразумительны. А что, собственно, вы от меня хотите. Кивайте, дураки, просто кивайте.
- Так это не моя рука? – спрашиваешь ты, свободной рукой задирая рукав.
- Не твоя рука, - проговариваю я: медленно и по слогам. – Но что с ней случилось? Где она сейчас? Чем занимается?
- Не знаю. – Тяжело вздыхаешь. - Может быть, у него? В смысле, рука – у него. – И поворачиваешься к сидящему на полу.
Я вижу, как ты готовишься снова ударить его, но останавливаю тебя, произнося нужные слова:
- Разумеется. Сейчас мы его осмотрим.
Мы подходим к человеку вплотную. Ты уже собираешься взять его за руку, когда я пресекаю твое движение и отталкиваю назад. Ты падаешь, роняя ведра. Гремя, они некоторое время катаются по полу, но потом останавливаются и больше уже не двигаются. А я все смотрю на них и не могу оторваться. Что делать в такой ситуации. Кивайте, дураки, просто кивайте.
- В чем дело? – спрашиваешь ты, смотря на меня снизу вверх.
- Тебе не кажется, что это нужно спросить у тебя. – И через двухсекундную паузу. - В чем дело?
Ты поднимаешь ведра, ставишь их дном вниз. Одно рядом с другим. Какого черта ты тянешь?
- Да, ты прав, - а ведра стоят, как ни в чем не бывало, как будто ничего не произошло. Как будто вообще ничего не происходит.
- Ведра, - говорю я. – Обрати внимание на эти ведра.
- А что с ними, - ты недоверчиво осматриваешь их, пытаясь предугадать мой ответ.
- Разве ты не заметил? Ведь они ненастоящие.
- Да-да, - медленно произносишь ты, подходя, но не дотрагиваясь до ведер. – И правда – они ненастоящие.
- Но почему? – не останавливаюсь я.
- Не знаю. Не могу сейчас объяснить. Это интуитивно понятно, но не поддается объяснению.
- Довольно странно. Ты так не считаешь?
- Не важно.
- Что неважно? – и всем видом показываю, насколько это серьезно. Всем видом жду ответа.
- Не нужно притворяться, - говоришь ты. – Ведь мы даже незнакомы толком. – И напряженно улыбаешься, демонстрируя мне дергающиеся кончики губ.
- А это как раз и не важно. – Спокойно говорю я. - Ты так и не ответил на мой вопрос.
- Про ведра?
- Нет, - отвечаю я, понимая, что окончательно теряю ход беседы. Вообще, ситуации.
Ты переворачиваешь одно из ведер, ставишь дном вверх и садишься сверху. Достаешь из кармана сигарету, закуриваешь. Кто сейчас ждет ответа определить уже нельзя. Потому что с самого начала нужно было записывать все вопросы в блокнот и всегда быть в курсе. Или кому-то это кажется слишком громоздким? Кивайте. Так вы выглядите не слишком глупо.
- Все, о чем мы сейчас говорили можно описать этой притчей. – Говорю я, а ты вынимаешь изо рта сигарету и внимательно меня слушаешь, смотря в сторону. – Два старца-мудреца, всю жизнь прожившие в горах, до последнего дня обращались друг с другом весьма почтительно и никогда не ссорились. Перед самой своей смертью, а они готовились умереть вместе, в их дом залетел огромный черный орел, тут же превратившийся в мальчика и детеныша волчицы. Мальчик подошел к кроватям умирающих и вручил одному из старцев волчонка. «Заботься о нем или, когда вырастет, он съест тебя» - сказал мальчик старцу. Но тот взял щенка за переднюю лапу, размахнулся и изо всех сил бросил. Волчонок ударился о стену и упал на пол, напугано скуля. «Я очень стар и сегодня умру» - сказал старик – «Этот детеныш не успеет вырасти и превратиться в волка. Природа перехитрила его, сделав так, чтобы я умер раньше, чем он сможет отомстить мне». Сказав это, старик закрыл глаза и умер. Продолжая скулить, волчонок подполз к кровати, запрыгнул наверх и вцепился клыками в горло второго старца. Кашляя кровью, старик сказал - «Мой друг всю жизнь почтительно относился ко мне и, даже умирая, не совершил поступка, который бы огорчил меня. А этот подаренный ему неразумный детеныш волчицы, ничего не зная о нас, перегрыз мне горло. Я разочарован в Мире и умираю с твердой верой в необходимость отшельничества.» Старец умер, а мальчик и волчонок превратились обратно в огромного орла, который сразу после этого улетел.
- Ты довольно умен, раз знаешь эту притчу, - говоришь ты, стряхивая пепел с сигареты. – Но все-таки не умеешь ее рассказывать. Ведь ты неправильно закончил.
Я приглядываюсь к сидящему на полу человеку и понимаю, что он уже несколько минут двигается, пытаясь снять с головы ведро. Но, так как у него нет рук, не может ничего сделать. У него даже нет ног, и он не может встать и стряхнуть с себя ведро. Туловище стоит на полу, прислоненное к стене, с надетым сверху ведром. Оно даже шевелится, но это не может ни к чему привести.
Ты замечаешь мой взгляд и говоришь:
- Вот-вот. Теперь ты сам понимаешь свою ошибку.
Но я не понимаю свою ошибку и даже не знаю, что ты имеешь в виду. Я мотаю головой, ничего не говоря. Всегда просто мотайте головой. Или кивайте. Делайте энергичнее.
Ты бросаешь сигарету в стоящее рядом ведро и выпускаешь изо рта струю дыма.
- Нет, друг, - говоришь ты, - тебе все ясно. Ты меня не обманешь. Своим позерством ты итак уже отнял много времени. И сейчас вернешь его. По крайней мере, я попробую тебя заставить.
- Каким образом? – спрашиваю я, действительно не понимая о чем речь.
Ты встаешь с ведра и подходишь к прислоненному к стене туловищу.
- Ведь это твое туловище? – спрашиваешь ты, тыча деревянной рукой в грудь.
- Да, конечно.
Я снимаю с головы ведро и откидываю в сторону.
- Конечно, мое туловище. Но что это меняет?
- Ты воспользовался силой притчи, чтобы скинуть с себя ведро, не имея рук.
- Это так, - говорю я, - но ведь притчу рассказывал ты.
Ты смотришь на меня как на сумасшедшего минут десять. А после я понимаю, что все это время разговаривал со своим отражением в зеркале.
Это не самое страшное – разговаривать со своим отражением. Гораздо серьезнее – то, что вот уже несколько дней стоит в углу моей комнаты. Ведро дном вверх. А под ним – раздавленная дохлая кошка, вся в зеленой краске и мухах. Как она попала сюда? Как раз это меня беспокоит в последнюю очередь. Уже все равно. А вам? Кивайте, дураки, просто кивайте.
Первые слова всегда шепотом – я ни одного из них так и не расслышал. Стою на месте и киваю.