Они чаще действуют ночью и собираются под землей. Вывешивают гигантские рекламные стенды, вроде “Используй старое машинное масло для поливки газонов”, сводящие соотечественников с ума. Рассыпают корм для голубей так, чтобы птичьим пометом покрылись все дорогие машины у отелей, просто разбивают машины, взрывают опустевшие на ночь салоны компьютерных магазинов, провоцируют “драки без повода” на улицах и почти после каждой такой драки получают нового сторонника своего “тайного общества”. Негативная коммуникация, прямой физический конфликт – это то, что необходимо многим для избавления от телевизионного гипноза. Так считает их лидер. Это он выдает им задания в конвертах. Деятельность “бойцовского клуба” совпадает с “конструированием ситуаций-выходов”, как их описывал Рауль Ванейгем в “Революции обыденной жизни”. Даже если это терроризм, то “игрушечный” т.е. показательный, символический, без человеческих жертв. Сразу после выхода фильма, именно так (бескровно) в Салониках анархисты взорвали несколько фирм, торгующих виагрой, ничего особенно не объясняя. Правда, через пару дней, в качестве “комментария”, там же студентами был захвачен университет и состоялся многотысячный антинатовский марш. Финчера уже обвинили в том, что его фильм не то пропагандирует экстремизм, не то напрямую консультировался американскими радикалами. Режиссер отшучивается в том смысле, что такие слухи весьма полезны для раскрутки картины.
“Это было у нас вместо церкви”, – описывает главный герой свой “клуб”, собираясь поднять на воздух известные всему миру многоэтажные башни экономического могущества американских финансовых корпораций. Персонал уже эвакуирован, погибнут только базы данных, архивы, счета, “места контроля” в самом буквальном смысле. Так когда-то предлагал действовать Бакунин. Так взорвали “левые партизаны” в Германии только что построенную и еще пустующую “тюрьму нового типа” – Штадтхайм. Вообще, весь фильм – одно больше воспоминание, замедленный прощальный взгляд в американскую историю перед катастрофой.
“У нас нет великой войны, нет великой депрессии, – учит бойцов “социально опасный харизматик”, бывший яппи, однажды взорвавший свою, любовно обставленную им по каталогу, квартиру, однажды переставший быть представителем среднего класса, сменивший имя, переселившийся в заброшенный дом, дверь которого не запиралась, – наша война – духовная война, наша депрессия – наша жизнь, целые поколения просиживают штаны в офисах, пора положить этому конец”.
Откуда могут взяться в не устающих “процветать” США такие “деструктивные лидеры”? Журналы “леваков” и “умников”, вроде Social Text, уже несколько лет пишут о “кризисе среднего класса”, и даже о “таянии американского большинства” в его прежнем понимании.
С 97-го года в США число людей, экономически и психологически относящих себя к среднему классу и ведущих положенный этому классу образ жизни, уменьшилось на 4%, учитывая, что этот “гарант спокойствия” никогда и не составлял большинства, цифра симптоматичная. Официальная пресса игнорирует такие наблюдения независимых аналитиков, отговариваясь в том смысле, что никакого “исчезновения” нет, а есть сокрытие гражданами своих дополнительных заработков от налогового учета. Отговорка абсурдная, чисто фарисейская, можно подумать, пять лет назад незарегистрированных заработков было меньше или налоговое слежение с тех пор ослабло? Придется признать, что таяние “тихого большинства” по схеме: 3,5% вниз, 0,5% вверх, т.е. поляризация внутри слоя “нормальных американцев” налицо.
Ни условий, ни причин для дальнейшего существования искусственно созданного “класса” более не существует. Организатор “бойцовского клуба” вместе со своим темным двойником Тайлером, чтобы сварить в лаборатории мыло и напалм, воруют из клиники для похудания человеческий жир. Точная метафора того, как нерастраченный излишек дает взрыв.
Средний класс появился отнюдь не сам по себе и вовсе не в процессе “естественного развития” американской демократии, этот “класс” задумывался как компромиссный, амортизирующий экономические кризисы, проект, на его создание в 50-ых были потрачены астрономические суммы, украденные у третьего мира. Будущее планетарное государство, организованное под эгидой США, не может себе больше позволить подобного, во всех “передовых странах”, не смотря на формальную власть социал-демократов и к недоумению их избирателей, свертываются многие социальные и гуманитарные программы, ставятся под сомнение прежние профсоюзные достижения. Соревнование цивилизационных типов закончилось, поэтому глупо бросать лишние кости холопам, когда у них нет даже умозрительной возможности “переменить хозяина”.
Помимо численного уменьшения, все больше проблем с социальной адаптацией нового поколения детей среднего класса, они лишены как родительского “идеализма”, так и родительской “тяги к успеху”, отпрыски “белых воротничков” пополняют сегодня ряды психопатов, восторгающихся “подвигами” серийных убийц или сектантов-визионеров, не покидающих “внутренней наркотической резервации”. Собственно, последний фильм Финчера прежде всего об этом. О будущем Запада, в котором все больше причин для гражданской войны и все меньше причин для мира. Как остроумно замечает все тот же Social Text, вместо экономических кризисов сегодня странам “золотого миллиарда” не меньше хлопот доставляют “психиатрические эпидемии”, вроде повального увлечения стрельбой по одноклассникам. Вся история “бойцовского клуба” – типичная такая “эпидемия для взрослых”, чего стоит одна только ритуальная травма, необходимая для приема в ряды – глубокий щелочной ожог на руке.
В своей прошлой, “нормальной”, жизни лидер боевиков – обыкновенный “новый кочевник” с ноутбуком и мобильным телефоном движется по стране в гротескной роли эксперта: опознает недостатки конструкций разбившихся автомобилей и подает боссу информацию о том, не пора ли снимать модель с конвейера. Позже, когда босс становится объектом остроумного шантажа со стороны “восставшего работника”, мы узнаем, что данные о недостатках конструкции никуда не поступали, это было не выгодно корпорациям, эксперт работал вхолостую, но это уже не важно. “Бойцовскому клубу” ясно: вхолостую крутится вся система, главные преступления – экономические, поэтому прежде всего должны пострадать материальные символы финансовой доминации, башни, наполненные офисами транснациональных преступников.
Вначале фильма герой не может спать, невроз – его норма, окруженный одноразовыми тарелками, одноразовыми попутчиками, одноразовыми новостями, которые не нужно и невозможно запоминать, он признается: “Моя жизнь это копия, снятая с копии, снятой с копии, и так множество раз”. Глубокий целебный сон возвращается к нему только после посещения сообществ обреченных на смерть людей – рак, СПИД, гемофилия, туберкулез – только там, где люди всерьез говорят о своей конечности, жадно вдыхают каждую секунду бытия, громко плачут и смеются, обнимая свои неизлечимые тела, в этих “маленьких племенах” он находит то, чего нет в его “искусственном классе” – солидарность, искренность, страсть. Антарктическая птица, привидевшаяся ему под холодной магмой собственного сознания на сеансе аутотренинга в зале, бросает ему в лицо единственное слово: “притворщик”. С этой “терапии” и начинается дружба “притворщика” с собственным агрессивным двойником – Тайлером т.е. освобождение от навязанной обществом идентификации, сбрасывание старой, офисной “кожи”. Первые 15 минут фильма, до встречи героя с личным демоном-хранителем, полезно смотреть с использованием “замедляющей” кнопки, тогда вы увидите Тайлера и раньше, на почти не уловимую глазом часть секунды он проявляется в нескольких кадрах, маскируясь под дефект пленки.
Помимо политических упреков, Финчера уличают в рекламе “садо-мазохистской” эстетики и соответствующего поведения. При этом игнорируется сам смысл проблемы. Удовольствие в “с/м”, наиболее театральном “извращении”, достигается не за счет боли или страха, но за счет возможности для участвующих в ритуале иносказательно выразить подлинный смысл господствующих вокруг социальных отношений. Общество тотальной эксплуатации, информационного контроля и финансовой иерархии не может не быть “садо-мазохистским”, весь “кайф” этого стиля умещается только в обнаружении неравенства, в своеобразной карнавальной критике поведением. В обычных, не игровых условиях, такое обнаружение немедленно привело бы любого к прямому столкновению с системой. Так, во всяком случае объясняет известный музыкант, теоретик и приятель режиссера Бойд Райс повальное увлечение “нормальных американцев” жестким “с/м” в закрытых салонах.
На что похож “бойцовский клуб”? На анархистскую провокацию, антиобщественную садистскую секту, армию хорошо организованных параноиков? Революционную партию эпохи апокалипсиса? Конечно, Финчер снял фильм не об имени, но об адресе опасности. Чем станет фильм для большинства зрителей, прежде всего, для американцев: очередным предупреждением или руководством к действию? Ответ на этот вопрос лишний раз призван продемонстрировать степень патологии капиталистического шоу-общества.