Чувство моря

Море смотрит своей лицевой стороной
на мелькнувший по небу след,
а изнанкой - в мои глаза.
его цвет,
как у листьев бутылочной афеландры
брезжит едва-едва.
Леандр,
освящающий башни
в день святого Иоанна Предтечи
предчувствует смерть.

Под ногами
чуть теплится твердь -
черепаший панцирь для изготовления гребней,
и веер
свой распустив, красавица все вернее
подмечает,
что на небосклоне совсем не осталось звезд -
я их отражения собираю
с морского дна под воздействием грез.
и без помощи рук.

Я погасшее солнце с собой беру,
а Геро заплетает на палубе лунную косу
с пониманием собственной старости.
ее слезы,
превращаясь в росу
в створках устричных раковин
становились бесценными.
морские волхвы, пеленавшие нас
в своей колыбели
даже в порту слышатся сонным, бренным.
в смерти нам хочется одного -
смешаться с их телом.
01.06.01

Возвращение

Не спорь, это красивый город.
тебе ли не все равно,
что я
лишь пляшущий Атта Тролль
на рыночной площади для прелестных испанок.
я скоро вернусь
и мы будем вместе мерить шагами его потолок -
он где-то пульсирует
между нами.

И пусть
в нем какой-то звериный удушливый запах
и шорохи,
от которых ты замираешь, но все-таки бьешься.
это красивый город,
он станет нашим
едва фонари загудят разжижая
холодные ванны ветров,
но все же не светом - скорее вчерашним теплом,
помнящим
как пахнет город с утра.

Ты знаешь,
а может не стоит труда
ломать зрачками привычные темные бревна
его ворот?
зачем же ты плачешь, наивный мой Атта Тролль?
нет возврата туда,
где солнце не лижет твоих ресниц,
где закипает роса, когда ты падаешь ниц
на чужой мостовой,
оплеванной натруженными словами.
подними глаза -
свежая смерть пройдет по тебе истоптанными сапогами.
03.06.01

Sink or swim

Города отдают прелым запахом тех,
кто прибыл сюда раньше нас:
от костяшек их пальцев остались заломы
на прочных дверях,
ведущих в тупик, похожих на обратную точку света.
от отсутствия ветра
танец белых капустниц похож на наст,
съежившийся на солнце под твоим пристальным взглядом.
на побледневшем небе выступит жилка -
смеркается слишком рано,
а спустя минуту
калитка вспомнит звук твоего падения,
пока я прихожу в себя -
твое отражение полощется в черточках, знаках, образах:
быть может, украденных из вспоротой головы
второсортного сочинителя,
уже не держащегося на ногах у надгробной плиты.
смеркается слишком поздно,
а тьма превращает толчею зрителей
в отсутствие лиц и в их возвращение.
ища твою руку,
я нахожу сцепление чьих-то смерзшихся пальцев.
ты хочешь остаться?
этот город на пол-лица сжимает сердце все реже и реже - он так же как ты,
может сдаться мне:
как и прежде.
14.06.01

В поисках недостающей половины

У нас одинаковое лицо -
ты дышишь на зеркало изнутри,
и я становлюсь все отчетливее силуэтом
в каждой капле вспотевшей слезы,
расплавляя стекло,
сползающей по краям на подобие трафарета
в мою плоть,
что явилась лишь продолжением мысли
о нашем сближении в разных координатах
но в общей точке.
карта, обрывающаяся во взглядах,
направленных друг на друга
нарочно
повторяет черты расходящейся одноликости.
в вечном странствии от жестокости до наивности
встреча во времени -
не встреча в одном пространстве.

Твой дар - не исповедь и не желание
лечить от боли, привыкшей к изгнанию
в своих же вопросах,
прикованных к отражению твоего беспечного мира
так осторожно покинутого,
что картина
его восприятия пошатнулась,
тела разошлись, но столкнулись души,
в которых и звезды и жуткие тени и сердце убитого
ранее мудреца,
жившего одним целым - без <ты> и <я>,
странно,
ведь до конца нами не пройдено и половины.
обрывки пути
от зачатия до пуповины
обозначают две разных смерти в момент разлуки.
в них мы будем <неразделенным одним> -
как чьи-то сцепленные руки.
16.06.01

Уход от бездарности

За утрату себя
в этом мелком отравленном море,
на его глубине,
подчиняясь пульсации волн,
песчинкой,
оставленной на созерцание бури,
ты желаешь справиться со своим временем.
во мне же -
неверие и перспектива проснуться в глухой пустоте
вне тела,
с пригоршней воспоминаний
о насмешках над хриплыми скрипами
влажного от бессилия мыслей пера,
разрезающего в полумраке
мои глаза,
привыкшие к свету
в пределе замкнутых многоточием дат, стихотворных строк.
найти откровения для ответа
ты смог,
но в скобках твоих ладоней уже похоронено безучастие,
на коже порезы от запятых,
отчасти
заветренных рожденным тобой новым слогом:
он совсем поредел на выдохе
и замолчал на вдохе.
18.06.01

Твое пришествие

Больная бредит.
ее вихри мечутся в червоточинах
плотно стянутых дней, вяжущих губы.
ночью
она непременно бредит тобой во сне,
смутно рождая мерцающий образ в оконном проеме.
миры,
взбешенными свето-тенями
упавшее небо растаскивают на куски и царапают кровлю.
ее знобит,
терзает болью
уже на круге девятом - почти пришли,
холодно, жарко, осколки как бритвы лезвием режут ноги,
от гортанного звука, ожога твоей руки
на ее запястье
запуталась в паутине своего ожидания новой жизни.
пришествие
твое слишком скоро и прожигает насквозь
ее мысли, молитвы, зажатые между ладоней как последнее слово.
ты вернулся за ней,
в полусне в полуяви выбрав из рода прочих
избранную,
смерть-источающим взглядом пронзая ее глаза.
она шла по пространству в туманных песках, лишенному тверди,
вдохновляюще улыбалась
и узнавала места.

Скорость падения

если бы мне как комете,
оставить на небе
спектральной тоненькой строчкой
свой след,
разогнаться как можно быстрее –
слететь в кювет,
как гонщик в последнем круге до финиша,
обильно сдабривая кровью
бордюр.

красотища!
черный и красный! –
картинка с выставки «Сюрр».
в следующей жизни
я буду, как минимум, столяром.
без водительских прав.

мне чуть-чуть за…
и, говорят, моя цифра рождения
несчастлива.
это значит, что звезды сменили силу
сияния и не ждут,
что я буду смиренно
крошить свою никчемность в капусту.
мне не за чем больше жить –
в жизни так пусто.
так пусто.

Противоположность лета

где оно?
это лето в красномаковую крапинку?
полулежа,
в озябшем кресле стареньком
забираюсь взглядом
в безликий дождь.

ты помнишь
в этот день и в прошлый год
лило как из ведра.
изнемогая от холода, а может от меня,
лгала живительно,
как будто все пройдет,
и эти мокрые обшарпанные стены
в подъездах, где мы порой отсиживались
и легкими глотали дым,
(все потому,
что слишком скучно
молчать)
не станут нашим телом.
тебе направо – мне ли и не знать.
в сопровождающих
чуть только гром.
а мне б немножко твоих слов
и капельку тебя
в той серой сырости вчерашней старости.
дай право мне делить
себя
на одиночество,
на пряности
для твоего стола –
на кровь и мед.

опять я вижу, красноперая зима
с лицом твоим идет.

Вауэризм

подглядываю за тобой в щелочку.
вуаэризм? да нет,
безрассудная ревность просто.
я опять покороче себе отрезаю челочку,
учусь быть взрослей,
но наивный подросток
во мне
все еще режет вены.

ее тело
лихорадочно
подвергается осмыслению.
обожествление плоти – так по-детски.
тление превращается в жжение.
нервы в лески.
если ты станешь такой же как я
я прощу тебе все.

любые ошибки
и даже бесстыдные взгляды
в след ему, с тобой согрешившему.
все. правда, все!
распускаю до нитки
существо, прежде не жившее
в глубине.
я смотрела кино о тебе.


За строчками поэтов - ты

На тебе
тонкая кофточка,
из щели оконной на кухне
навязчиво дует.

Вынь-ка косточки из мандарина,
разверни горьковатую кожицу
а я почитаю тебе Катулла.

На плите
чайничек рыжий
к чаинкам просится,
твои губы в улыбке, а пальцы в кольцах.

Молчу в твои руки,
я могу быть бесстыжей!..
Хочешь послушать Бертрана де Борна?

В блюдцах
блики солнечно
прыгают искрами-крошками,
в золоте фантики карамельные.

Срочно! иди ко мне
и забудь о романтиках -
с колен падает томик Гейне.

Сползешь с табуретки,
обнимешь:
"Ты сама у меня Сафо",
каскадом волосы огненные откинешь
и поцелуешь в плечо.


Простудившись зимой

Мартовский воздух сквозит ожиданием -
ждали, мы ждали, мы...

Опоздали на утренний рейс -
в наш город,
прослоенный копотью и растлеванием,
в наш Шервудский лес,
где каждый
немного разбойник, немного охотничий пес,
свинопас...

Где нас не ждали,
нас?..

Весеннее солнце в горле
навязчиво чешется -
чуть легкий кашель, несказанное "потерпи",
и поглубже в шарф,
и туда, где
пальцы блуждают в пыльном кармане,
бесцельно нащупывая
слипшуюся "бон пари".

жди меня, жди меня, жди...

Мы сегодня по-разному молоды:
ты на отметке четырнадцать,
я ниже нуля,
глупый косматый лодочник
тогда видел меня, разутую, на причале,
облокотившись на поручень.
Наверное, зря -
я ведь умею плавать.

Умею ли ждать?..
Весна.


Мертвые бабочки

Мы сегодня мертвые бабочки,
засохшие, скомканные,
в стебельках прошлогодней травы.
Ты была бы в коллекции мальчика
самой бесценной, яркой,
привезенной
из жаркой страны
в подарок в альбомчике марок,
между плотных и пестрых страниц,
скромной, худенькой иностранкой
в толпе раздраженных лиц.

- Отдай ее, глупый мальчишка,
ты не знаешь ее языка!
Она сдавлена
Нельсоном,
Френсисом Дрейком,
и на Васко да Гама цветная пыльца.

Она в твоих пальцах раскрылась,
рассеялась,
захрустела по трещинкам,
разлетелась
пылинками радужными по паркету,
ты смеялся надменно,
а я - ревела,
слезинки-крошки роняя в крылья.
Останься же! -
будем ждать лета!
Лета.


В мечтах о теплом. 10-28 по Москве

Случайная встреча. Позднее утро.
Чипсы с луком и паприкой.
- Скажи, а море,
Красное море
в Африке?

Слизываешь крошки
с соленых и тонких пальчиков.
Мы плескаемся в волнообразной постели.
Слушаем Вивальди.

Будильник-свирелька
и радио по утрам.
Смутно - разводы по зеркалу,
паста зубная, размазанная по губам,
небрежно.

- Какая ты нежная,
Свежая и безнадежно
моя.
Как Африка неизученная -
горько-сухие пески, саванны в берегах Конго,
где живут
берберские племена.

В комочек свернувшись,
смеешься: кофе в постель и черствые пряники!
Все равно!
Спрячь меня
в свою субтропическую мечту.
и занавесь окно.

Ты третий день на мороженом и сигаретах "Vogue".
мой маленький сонный бог,
послушай, а как же море...

ты видела море?..
- нет?

Как жалко,
ведь ты эфиопская девочка -

и даже не видела снег.


Тошнота

Свист чайника. Свечение люминофора.
Два белых блюдца, тосты,
Половинка помидора.
Потухший взгляд
Переворачивает страницы памяти
На год, на два -
Назад.
И палец водит по завядшим фото
И злится, плачет, рвет
Былые радости, заботы,
Знакомый рот.

Стук в дверь. Соседка.
Рука на вспухшем животе.
"Да, будет девочка!"
И жжет счастливыми глазами.
Ты вся - во мне.
Как крошки в горле -
Тошнит, а может, тошно.
Больна!!
Больна!
Тобой.
В тебе!...
И вырывает прошлым.


***
Он не вернется.
Потерян последний пазл недостроенной мозаики.
Вне времени,
Вне городов и позабытой молодости
Есть только точка, песчинка
На небосводе.
Теряя, ищет новое пристанище души, сияет.
Перед его глазами пыльная дорога,
А, может быть, авто,
И заспанный водитель
Со взглядом хАрона.

Встречаю темноту измученной улыбкой.
Трехсотый день, трехтысячный.
Уже без слез и без молитвы.
Я знаю, просто наши дети так долго спят.
Едва рожденные, уже потеряны...
Так в старости встречают слепоту,
Беспрекословно.
Робко.
И остается лишь часами вглядываться в небо,
Ища Плеяды.


Научившему меня жить

Звон чайной ложки -
По полу рассыпались, вздрогнули блики,
А я наклонюсь и с восторгом увижу
Себя, отраженную мраморной плиткой,
Как будто бы я, но с твоими глазами.
Так странно,
Учитель.

Это всего лишь утро,
Одно из десятков и тысяч похожих.
И где-то нас ждут электрички,
В метро ли, во встречных душах.
Секунды роятся, дрожа, на запотевшем стекле.
Холод и ветер.

Сегодня все может быть по-другому,
Нога, соскользнув, вновь отыщет ступеньку
Той лестницы в Небо, что прямо до неба
Тянет свои деревянные рельсы.
Добраться бы только,
Увидеть.

Что мир под ногами - вовсе не мир,
А корка замерзшего сонного бога.
И надо родиться в тебе, чтоб растаять
Хрупкие жилки в горячих ладонях,
Взглянуть в сердцевинку,
Воскликнуть -

О, боже,
Я вижу, в тебе цветет мальва.


***
Ничто не случается.
Только под ногами гравий, гравий...
неровные острые камешки.
А я босиком.
Чувствую каждый царапающий краешек
под своими ступнями.
И если я буду стоять на месте -
просто стоять и ничего не делать,
будет так же больно.


Привыкну...
Надо смириться.

А сегодня мне снятся запахи,
мертвые запахи болота и топи.
Я разрываю простыни, цепляюсь за твердь,
все за те же громоздкие камни,
стирающие мне руки.
Ноги вязнут -
так всасывает в себя вечность.
Не успев глотнуть воздуха,
я с головой в липкой гниющей слизи.

Просыпаюсь.
Учусь дышать заново.

Случайный брошен обрывок взгляда -
Пятно вместо лица.
Вглядываюсь в звездную тишину
и слышу - это пересыпается галька в море.
И что-то трещит,
как пластинка в старом проигрывателе.
Это сердце.
Острое, жесткое.
Размером с камень.

Встаю.
Запиваю таблетку.


Мертвецы не умирают

У меня серебристо-голубая кожа. Глаза - непонятно какого цвета, но когда я дергаю ресницами, то светает, то вновь становится темно. И цвета постоянно меняются. Ощущаю я себя ни больше, ни меньше коробочкой от мака, потому что когда я поворачиваю голову, слышу, как пересыпаются сухие семечки, и внутри нее темно и пусто. А иногда мне кажется, что я ничто, хотя мои пальцы доказывают обратное. Дайте мне булавку или что-нибудь острое. Надо проверить, насколько глубоко она может войти. Боюсь, что зеркало не обманывает, и я на самом деле вижу себя. Где-то рот, а здесь, наверное, сердце, толщиной с палец. Отвожу руку - кажется, липкое. Отрываюсь - вспоминаю. Бог не пришел, да, конечно, сегодня же он оставил меня. И теперь какой-то новый непонятный шум царапает уши, как бормашина, а кожа, как будто не моя, трется об воздух - немного неприятно, но придется привыкнуть. Он оставил. И к кому прильнуть щекой, распластаться, чтобы стало легко, чтобы появилось тело, свое, прежнее?... Отдайте прошлое - верните память! Нет, вот она... рассыпалась по полу. Много-много спичек... И это все? Все что было? Из них можно построить спичечный домик, но он будет не выше моей ступни. Ну и пусть - сейчас он будет гореть, от макушки до самого донышка. Вот, получите! - как больно. Верните Бога! Мне говорили, что я его двойник. Правда. Я - это он самый, видите? Чувствуйте... ну, прикасайтесь же! Да я мертв, но что же, если вы не хотите быть оставленными, становитесь рядом! Булавку? Да, вот, пожалуйста. Теперь верите? Вы убили в себе Бога! Ведь просто же? И не воображайте себе, что создадите из себя образ того, кого не видите. Вы не проживете ни капельки дольше. Кто будет жить, когда собственный, взращенный внутри божик увлекает вниз своей тяжестью за собой? Теперь забудьте - вы будете жить дольше. Тяжелое дыхание, лежащее на ступеньках - какое-то сырое. Не прислушивайтесь, а то это сводит с ума. И не трясите головой, меня убивает этот сухой звук. Везде он, везде он, не дает покоя! И еще щелкают пленки в бронхах - прекратите дышать! Я больше никого не вижу, перебираю в мозгу семечки. Может, их разложить на кучки, чтобы все прояснилось? Вот и гадай, что же произошло. Ах, да, мы же умерли. Глупый смех со стороны вновь прибывших. Пусть себе колупаются, думают, что всех умнее. У них даже вены так странно сплелись, что не знаешь, до какой ниточки дотронуться. Вот они, тянутся к тебе, такие длинные, светятся, и дают нащупать себя пальцами. А я буду лежать вот так и смотреть вверх, может, заметит? Предварительно рядом освободив место, на которое он должен прийти. Да придет он, куда денется. Вижу, закатилось какое-то солнце, но оно другое - более подозрительное, более дряхлое. Я не знаю, откуда оно взялось. Где же он? Ведь ему был так нужен двойник? А если не нужен? вдруг нет?! Скрипы, визг, какие-то немыслимые движения вокруг, сотрясается мозг, и везде блики, блики. Отлипаю от зеркала, на пол летят осколки, впиваются в кожу, брызжут чем-то красным, а, может, белым. Ну и черт с ним! Все равно похороны только завтра!
24.01.2001