Ночь

Снег разбрызган ногой в фонарные пятна.
Ночь ступает бесшумно, в рыданьях дождя.
Из надежды теней мы феерии строим,
Словно капельки света над бездной скользя.

Пусть неоновый Аргус недремлющим оком
На палитре небесной мазками огня
Создаёт бутафорски-наивную сказку,
Рукотворное чудо с заботой храня.

Вы воздвигли ограды в церквах и жилищах,
Вы воздвигли соборы на зыбких песках,
Вы не знали отчаянья плачущей ночи,
Вы забыли священные клятвы в веках.

Из бесплотных надежд вы построили стены
Из безумных амбиций воздвигли сады,
Из мишурного золота строили троны,
Распродав за бесценок остатки любви.

Пусть идёт эта ночь — в рукотворном сиянье,
Пусть неон разъедает полог темноты.
На закрытых дверях — печать отверженья,
На гранитных причалах — агат глубины.

Эта слякоть и грязь — мы давно к ней привыкли
В нашем пошло-мещанском стремлении вниз.
И блажен только тот, кто в безумной попытке
Как Икар, вновь и вновь устремляется ввысь.

Скотный двор

Qui natus est Rex noster?
Vidimus enim stellam eius in oriente…

Когда дышит мороз Вифлиемской звездой,
И волхвы с пастухами пред Ним предстоят,
Уж готовят мечи и венец, мой Король,
И в саду Гефсиманском не звёзды горят.
Когда плачет Младенец на скотном дворе,
Умащённый ладаном и мирром —
Скотный двор как корабль, плывущий во мгле
По слезам, управляющим миром.
Видишь, царь и пастух на коленях стоят
У Твоей колыбели покорно.
В мире том короли никогда не царят,
А беда, как лисица, проворна.
Поцелуи Иуды чисты, как у дев,
Фарисеи учтивы без меры.
Да, мы все рождены на скотном дворе
В ускользающих отблесках веры.
В этом сонме царей на скотном дворе
Коронован был посох пастуший
В лицемерии, пастырей скромной игре.
Ты увидишь, Господь, эти души.
А потом они, в шуме и смехе хмельном
Наградят крестом — Нагорным.
Скотный двор Ты покинешь, захлопнувши дверь,
Где беда, как лисица, проворна.
Ах, зачем королей Ты оставил, Король
При горящей лучине надежды.
Смерть, морозом дыша, к нам войдёт, словно гость,
И сомкнёт нам усталые вежды.

Боль

Мы в боли жёлто-грязной, в куполах
Скрежещуще-мерцающего звука,
Который нами, словно куклами в шатрах,
Играет пьесу “Человеческая мука”.

Старуха Боль в переднике из ситца,
С Предчувствий сворой, скулящей в нетерпенье
Из чаши скорби всем даёт напиться,
Всем, боль зализывающим языком смирения.

Марионетки судеб! Ваша боль —
Вам королева, ныне и всегда.
Лишь Прометей, похитивший огонь,
Пройдёт сквозь стужи, боли и года.

Где мы прошли по терния шипам
Там ныне вырос чудный виноград.
Вино хмельное, на слезах и на крови
Мы выпьем, как столетия назад.

Арахна

Вплети свою душу в кокон забвенья
Из шелка иллюзией созданных снов.
Заставь свою память паучьими лапками
Плети паутину незначащих слов.

Лови в нее чувства, стремленья, мечтанья:
Они не достойны того, чтобы жить.
Постигни ремесленный подвиг Арахны:
Искусно плести паутинную жизнь.

В любом закоулке, где пыльно и грязно
Ты тысячи встретишь сети плетущих.
И там, в темноте запылившихся слов,

И в коконах сгнивших от времени снов
Спроси их: есть ли что-либо лучше
Искать красоты, но такой безобразной?

Преследуемой

Они преследовали её неотступно,
каждую ночь…

В биенье их сердец—покой,
А в блеске факелов—тревога.
Восток небес как синий шёлк,
А запад как порфира Бога.

Ступай по бархату лесов,
Пронзай мечами взглядов темень.
Беги, как зверь, ночной порой
От тех, кто был как ты содеян.

Услышь кузнечный молот сна
И в жилах крови беснованье.
Смотри, как рваная луна
Тебе дарует подаянье.

Ты спрячь его в тени ресниц,
В молочно-кровяном рассвете.
И пусть твой вой, как столп огня
Несётся к ней в немом привете.

Ich hab` dich tot gesehen

Ночь за окном, как чернила в склянке,
Сном заливающие наши мозги.
Сновидения ползают мухами в банке,
В стеклянном сумраке не видно ни зги.
Ты мне мёртвая снилась, мёртвая и холодная,
Словно пот, в котором проснулся я.
Ты лежала в гробу как собака голодная,
Вдыхающая ароматы кухни и алтаря.
Хор фальшивил безбожно, дыша перегаром,
Дьякон шлялся с кадилом, как старый прохвост.
Всё собранье стояло и восторженно плакало,
А Ангел душу твою целовал взасос.
А потом они с Дьяволом долго спорили
О душе твоей, как о девке панельной.
Со стен взирали святые угодники,
Глаза потупив в тоске беспредельной.
Ты умирала не вдруг, не сразу,
Словно жвачка, отлепляющаяся от грязной стены.
Ты из гроба смотрела деловито-жеманно,
Словно мы очень много тебе должны.
Ты навеки в сердце моём, дорогая,
Как бумажка, прилипшая к стенке ведра.
Я проснулся в поту, сон отряхая—
Солнце светом стучало по плацу двора.

Чётки

День пролил на землю
Мглисто-яркий свет
В бесконечном круге
Пёстрых чёток лет.

В ослеплённом беге
Чётки крутим мы,
Хаосом абсурда
Мы оглушены.

Бог на небе судьбы
Ключиком завёл
Карму-гильотину
В действие привёл.

Нас ведут в оковах
Пёстрых чёток лет.
Наши грёзы в клочья
Разрывает свет.

Марево заката,
Церковь и погост,
Где трава желтеет
От молитв и слёз.

Мох надгробий мягок
И земля тепла,
Колыбельной слёзной
Всласть напоена.

Паперти ступени—
Наши алтари.
Всех, кого любили—
Всем простили мы.

Эти вёсны—наши
В клятвах и слезах.
Мох—перина наша
В сумрачных веках.

Перевод из Гейне

Дождь осенний над равниной,
Леденящий, словно сны.
И деревья, ветром злобным
Призрачно обнажены.

Лишь одно, одно в пустыне
Дерево в листве стоит.
Орошённое слезами,
В вихре бешенном дрожит.

Эта пустошь — моё сердце,
Где лишь горесть и тоска.
Зеленеющее древо —
Образ твой, любовь моя!

Причастие кровью

Поцелуи зимы - словно мантия сна,
Белый траур небесного храма.
Холод волчьей тоски - акации ветвь
На священной могиле Хирама.

Агнец терний возьмет, словно царский венец
Алтари в церквах -- его троны
Агнец пастырем станет львов и волков,
Виночерпием с чашей амвона.

Вино страсти и скорби, как мирро царей
В крови агнца очистятся души.
Наше волчье причастие-- кровь на снегу,
Мы лобзанием слезы иссушим.

Слезы, пролитые нами за тех,
Кто блуждает под ризами неба
И вдыхает туман, словно дым от кадил
В бесконечном стремлении бега.

Тех, чей вой как литании тризны ночной
Оглушающе-душной как время,
И пронизанной бешенной-дикой тоской
Всех, несущих в себе свое бремя.

Что нам смерть - в колыбельной песне пурги?
Что нам жизнь -- бесконечно гордая жалость?
Или ненависть-- страх ненужной любви,
И любовь -- что у нас лишь осталось.

Поцелуи зимы словно мантия сна,
Льдистый мрак -- одеяния вдовьи.
Королева зимы, ты разделишь в любви
Наше волчье причастие кровью.


Триолет

Кто ощущал Христовы раны
В рукопожатиях толпы --
Фабричный скрежет злой Осанны.
Кто ощущал Христовы раны
Те Духом Божьим осиянны
Средь повседневной суеты,
Кто ощущал Христовы раны
В рукопожатиях толпы.


Templum Nympharum Dedecarum

Седая древность, отодвинь завесу
Над днями, когда Бог лепил людей.
И Ангелы явились к ним во блеске
Любви, греховно-Божеской своей.

Они в людей вдохнули сладострастье,
Туники скинув, белые, как снег.
Нас, глиняных фигурок, поразили
Отравой ревности, терзания и нег.

Прийдя к дрожащим людям, словно боги,
Они крестили нас священной кровью дев,
Невинность посвятивших сладострастью,
В экстазе ризы наготы надев.

Диана высветила серебром дорогу
Сквозь воды целомудренного зла,
Когда Геката в пламенных туманах
При свете факелов сквозь храм людей прошла.

Мы шли за ней по диким перекресткам,
По зыбким, как мечты, серебряным мостам,
Сквозь толпы призрачных менад, плющом увитых,
По песьим шкурам к храмовым вратам.

Войдя под своды храма сладострастья,
Мы, пальцы обмакнув в священную купель,
Себе на лоб положим знак лингама --
Ключ, открывающий двустворчатую дверь.

Здесь ложи убраны шелками и виссоном,
Но перси девственниц нежнее всех шелков.
Мы здесь вкусили два запретных плода,
Дающих отпущение грехов.

Мы слизывали вина с губ нимфеток,
Но сок любви их слаще, чем нектар.
В нем вкус разлит амброзии и меда,
Его вкушали мы, Богинь прелестный дар.

Мы видели восторг в глазах весталок.
Их кровь невинности, кровь рабского ярма,
Их слезы радости вкушали мы с лобзаньем,
Дрожа от холода светающего дня.

Пускай любовь согреет эти ночи,
Пусть вожделенье будет пламенем в ночи,
Пусть мы сольемся в злобно-страстных ласках,
Пусть бабочки сгорают на свечи.

Невинность дряхлая, как дьвольская ведьма,
Рассыплется золой в пылающей крови.
От Ангелов мы примем дар спасенья
Греховно-плотской и Божественной любви.


In Pulverum Resurgimus

Мы были те, кто приходил до вас
Оковы времени - сознания тенеты.
Седины юности и лепет стариков
Мы жадно пьем священной влаги Леты,
Где Парки ткут забвения покров.

Мы свет из тьмы и золото из праха
И там, где Время жатву собирает
Мы храмы строим на слезах и на крови
Старению весь мир внимает
Угасших солнц последнее прости.

Сам Бог нас выплавил Единым властным Словом
Из праха лет мы, умерев, восстали,
Пронзая снег времен бессмертия лучом
Чтоб как янтарь, обласканный волнами,
Вновь жить без жизни, воскресая сном.


Перевод из Гейне

Mein Herz, mein Herz ist traurig,
Doch lustig leuchtet der Mai;
Ich stehe, gelehnt an der Linde,
Hoch auf der alten Bastei.

Da drunten flie?t der blaue
Stadtgraben in stiller Ruh';
Ein Knabe fahrt im Kahne,
Und angelt und pfeift dazu.

Jenseits erheben sich freundlich,
In winziger, bunter Gestalt,
Lusthauser, und Garten, und Menschen,
Und Ochsen, und Wiesen und Wald.

Die Magde bleichen Wasche,
Und springen im Gras herum:
Das Muhlrad staubt Diamanten,
Ich hore sein fernes Gesumm'.

Am alten grauen Turme
Ein Schilderhauschen steht;
Ein rotgerockter Bursche
Dort auf und nieder geht.

Er spielt mit seiner Flinte,
Die funkelt im Sonnenrot,
Er prasentiert und schultert,
Ich wollt, er schosse mich tot.

* * *
Сердце моё так печально,
Но весело светит май.
Я стою у высокой липы
На горных кручах Бастай.

Внизу, где полоска канала-
Спокойствие тихих вод.
Мальчишка-рыбак на лодке,
Насвистывая, плывёт.

А там, пёстрой мозаикой,
Едва различимы вдали
Дома, сады и дубравы
До самых краёв земли.

Девы одежды стирают,
Играют в траве у реки.
А мельница с шумом вздымает
Алмазные искры воды.

У старой разрушенной башни
Стоит солдат на часах,
Парень в красном мундире,
И держит винтовку в руках.

Винтовка блестит на солнце,
И мысль у меня одна:
Чтоб он, прицелившись метко,
Избавил от жизни меня.