А может мы действительно лишь сон,
Тяжелый бред бездомного пьянчуги,
Бессмысленная изгородь икон,
И вечная боязнь похмельной вьюги…
Все наши радости – лишь чистый спирт под пиво,
А наши слезы – втертый в грязь бычок…
И надоевший запах нашатыря,
Для нас - знаменье, блеск удач иль рок…
И каждый – тень, возникшая неслышно,
За миг, что он ворочался в бреду,
Мы разность двух глотков, мы все – излишек,
Что он оставил на похмел к утру.

                  Века гадая, что ж это за Слово,
                  Создавшее вокруг нас вечный ад,
                  Так и уйдем, не зная, что истоком,
                  Был у палатки рвотный пьяный мат…


* * *
Ни жалости, ни боли, ни сомнений.
Перо скользит, коверкая строку,
И смятый лист гримасой удивления
Собратьям улыбнется на полу.

Он чист и бел. Изящнейший убийца,
Что ПУСТОТОЙ способен убивать.
Раствор души в прозрачной грани шприца,
Игла стиха... и Пустота опять.

Какие жалкие, немые строки!
Всё пошло в них: и рифмы и цвета,
От женщин - тени, от любви - лишь крохи,
И я один с моим хвастливым Я.

И если строки эти только отраженье,
Того, что дышит и живет во мне
То, боже мой, какое отвращенье
Я ощущаю к самому себе!

* * *
Увы, достоин сожаленья
За тусклый недалекий путь.
За вид дешевый, за сомненья,
За юмор, наводящий жуть.

За смех, похожий на икоту,
За самомнение строки,
За неуместную зевоту,
И плагиатора стихи.

За возвращение в начало,
Туда, где уж давно не ждут,
С надеждой (“Как она достала!”),
За дом, похожий на приют.

За жалкие полуулыбки
Когда уж лучше умереть.
За гордость - дуру, за попытки
Исправить, чтоб потом стереть.

За ложь в глаза, не неуменье
Ответить на простой вопрос.
За страх любви, за искушенье
Во всё просунуть длинный нос.

За неуменье, напиваясь,
Хотя бы не терять слова,
На удареньях спотыкаясь,
И ерунду не плесть с утра.

За лень, отсутствие терпенья,
За громкий постоянный мат,
За невозможность исправленья
И увлеченье всем подряд.