Russian Gothic Page - Dark Mood Literature - Amateur - Prose

Гаврилюк В.В.

Дача

Tribute to S. King

Сергей : Пустая дача

Дождь усиливался. Стволы сосен потемнели от влаги, на иглах дрожали холодные капли. В лесу стоял монотонный шорох дождя. Земля раскисла, и черные ручейки извивались, ища низины, как змеи или пальцы слепца. Искали – находили; скапливались там, образуя лужи.

- И что говорит карта на этот раз, - саркастически поинтересовался Антон у шедшего впереди, согнувшись под тяжестью рукзака, Сергея. Сергей промолчал.

Левый его ботинок промок, и мокрый носок, скатавшись, натирал щиколотку. Но остановиться и переобуться на глазах у группы было нельзя – это было бы равносильно признанию поражения, признанию того, что он действительно не знал, где же они теперь находятся. За эти две минуты, которые бы он потратил на переобувание, цепочка идущих превратилась бы в кольцо – кольцо вокруг него, Сергея – и это кольцо, это звериное кольцо мгновенно поняло бы всё, и лидер потерял бы остатки своего авторитета. А этого допускать нельзя было ни при в коем случае. Несмотря на свой юный возраст – в группе восьмиклассников, пошедших в поход, он не был самым старшим, самым старшим был пятнадцатилетний Антон - Сергей интуитивно это понимал. Он был прирождённым лидером.

Чтобы отвлечь себя от натирающего ногу носка, он затекающей за шиворот воды, затекшей от неудобного рюкзака шеи и вообще – отвлечь, Сергей принялся размышлять об абстрактных вещах. Это его всегда развлекало; так уж был устроен его ум. "Забавно, - думал он, - как часто мы не делаем что-то, а только думаем, что делаем, например – не думаем, а думаем, что думаем. Не думаем, а самом деле мы только скользим по поверхности предмета мысли, без приложения усилий. Это как закон Ньютона – тело, на которое не действует сила, либо покоится, либо движется. То есть движение само по себе - еще не признак приложения силы. Так вот оно и бывает – мысли движутся, а сила к ним не приложена, то есть на самом деле мышления нет".

Группа шла с восьми утра под проливным дождём. По плану к двум дня они должны были выйти к Чуг-Озеру, но было уже четыре двадцать, и никаких намёков на озеро. Никаких, только усиливающийся дождь. Сергей ещё раз взглянул на компас – да, точно на север, никакой ошибки. "Где же это чертово озеро? – спросил он себя в десятый раз – что за чертовщина, куда оно подевалось!"

Наконец слева в стволах замелькало небо – явный признак простора, и Сергей повернул туда. Однако это оказалось не озеро, это была большая поляна. Посредине поляны стояла типичная подмосковная дача: домик и восемь соток огорода.

Что за чертовшина - подумал Сергей – откуда здесь дача? "Ребята! – крикнул он группе – давайте подойдем, спросим дорогу".

Антон : Пустая дача

"И с чего это он решил, что он должен быть главным, этот недомерок? Ненавижу" - Антон вперил взгляд в рюкзак шедшего перед ним Сергея, пытаясь зацепиться за него хотя бы зрением, повиснуть, отвлечься от сосущнго ощущения по ложечкой, противной тошноты. Он часто так делал – выдумывал, что его взгляд является этакой растягивающейся рукой, как у мультяшного Бумера – и этой рукой он совершал всякие непозволительные вещи - навешивал подзатыльники, задирал юбки и еще много чего. Эта игра воображения развлекала.

Дождь барабанил по его "афганской" шапке, и этот звук был огромным, как в ангаре. Антон достал из кармана леденец и сунул в рот. Сладость немного развлекла, и можно было чуть-чуть перестать думать и просто механически переставлять ноги – левая-правая, левая-правая, осторожно – бревно.

Внезапно шедший впереди Сергей остановился, так внезапно, что Антон чуть на него не налетел. Обернувшись, Сергей крикнул, обращаясь к растянувшейся цепочке туристов, сгорбленнных под тяжестью рюкзаков, крикнул мимо Антона: "Ребята! Давайте подойдём, спросим дорогу!"

"Какого черта!" – шевельнулось в голове у Антона и тут он наконец увидел дачу. Она стояла посреди делянки. Обычная подмосковная дача: домик, восемь соток огорода, забор. От калитки в лес вела просёлочная дорога. Группа туристов-школьников направилась даче. Они сгрудились у калитки, а Сергей, как руководитель, пошел к дому.

"Эй! Есть кто живой?" – крикнул он. Но никто не ответил. Тогда он поднялся по ступенькам крыльца и постучал. Никто не ответил, и он дернул ручку двери; та поддалась. Мальчик осторожно зашел внутрь. Некоторое время из дома доносился его вопрошающий голос, а затем он сам появился на пороге и сказал: "Никого нет. Я предлагаю переждать дождь и обсохнуть в тепле. Я думаю, хозяева не обидятся – ведь мы же дети, и мы заблудились". Группа туристов-школьников цепочкой направилась к пустой даче.

"Странно – думал Антон, идя по тропинке ведущей по приусадебному участку от калитки к крыльцу – весь огород засажен свеклой. Очень странно".

Тучи стали рассеиваться, и выглянувшеее солнце заиграло в повисших на хвое каплях дождя.

Антон : Лягушка

Было решено остаться на пустой даче на ночь – хотелось минимального комфорта после двух недель жизни в палатках. После ужина в зале, за покрытым зелёным бархатом круглым столом, все разошлись по комнатам.

Антону не спалось и очень хотелось курить. Побродив в темноте по оказавшейся ночью просто огромной даче, он наконец нашел входную дверь и вышел на крыльцо. "Здравствуй" - молча сказал ему вечерний лес. В небе висели огромные живые звезды. Задрав голову, он попытался найти Большую Медведицу, но этого созвездия, к его удивлению, на небе не оказалось. Малая – была, а Большой – не было. "Что за чертовщина? – подумал он – куда она могла подеваться?". Стоя на крыльце и облакотившись на перила, он закурил. Дым сносило налево и он пропадал в темноте. Казалось, что кто-то выматывает серую непрерывную шелковую ленту из мерцающего уголька сигареты. По небу медленно ползло бриллиантовое распятие одинокого ночного самолёта и Антон лениво следил за его движением. "Интересно – думал он, - что будет делать пилот, если у него внезапно кончится топливо?"

Докурив, он затушил сигарету о перила, спустился с крыльца и подошел к темнеющим кустам – малина? смородина? в темноте было непонятно – и расстегнул ширинку. Звук расстёгиваемой молнии показался оглушительно громким. "Такой громкий звук может привлечь их – мелькнуло у него в голове, и в следующую секунду он удивился этой своей мысли – кого их? Почему привлечь? Что за чушь!". Мысль о привлечении их показалась ему чужой. Как будто кто-то внушил эту мысль ему. Кто и зачем – это было непонятно.

Струя с шорохом заплясала по листьям.

Антон глядел на темнеющий лес, и вдруг на него навалилось чувство, что лес излучает опасность. Чувство было огромным, оно прыгнуло на него сверху и придавило к земле, как полуторатонная лягушка-мутант.

В какой-то момент Антон внезапно понял, что шуршание струи по листьям пропало, он перевел взгляд вниз, и замер: его моча, пенясь, плясала по морде чудовищной лягушки. Лягушка спокойно, не моргая смотрела на него снизу вверх. Крик умер в груди Антона, так и не родившись. Чудовище потянулось вперед и с тихим хрустом перекусило ему голень. Он упал, лягушка прыгнула вперед и как ложкой черпанула его живот нижней челюстью. Глядя, как его кишки исчезают в пасти лягушки, Антон раскрыл рот, чтобы заорать, но крика по-прежнему не было. "Странно, - неслось в голове – я не чувствую боли"; и тут боль обрушилась сверху многометромым завалом из расплавленного дьявольски горячего ослепительного льда и он умер.

Ваня : Наводнение

Он встал с кровати и подошел к окну. Уткнувшись лбом в приятно прохладное стекло, он глядел наружу и на свое отражение, то есть внутрь; таким образом, он как бы смоторел во все стороны сразу. В голове было абсолютно пусто.

Мальчик по собственному опыту знал, что именно в такие моменты и нужно писать стихи – когда в голове пусто. Вдохновение – это просто когда ничего не отвлекает. Когда нет никаких других дел, ничего не хочется, и можно просто сесть и написать. Он никогда не знал, что именно он напишет, не знал до последней строчки. И это было интересно – он как бы одновременно был и читателем и писателем. В голову приходила пара обрывочных фраз, а дальше он пытался их обьяснить, соденить вместе. Механизмом его творчества было не целенаправленное придумывание заново, а объяснение имеющегося. Нужен был только первичный толчок, отправная точка – с чего начать? А дальше всё было просто. Впрочем, возможно, рождение этой первой фразы, уже содержащей в себе всё произведение, которое нужно было лишь вымотать из небытия, как солитера из-под кожи, - это было не просто толчком, а было настоящим творческим актом. Ведь, собственно, эта фраза и определяла всё произведение. Ещё одной забавной особенностью Ваниного творчества – это уже относилось скорее не к стихам, а к прозе – было то, что он писал не один, а, так сказать, при участии группы авторов. То есть за один присет, находясь в состоянии Рассказчика он набрасывал общую событийную канву, потом, в сосотянии Эстета – украшал текст цветастыми образами, меткими сравнениями, неожиданнными параллелями. В состоянии Философа он инкрустировал текст философскими вставками. Таким образом, над текстом трудились по крайней мере трое.

Чувствуя сосущую пустоту в голове, Ваня достал из кармана рюкзака ручку и блокнот и записал:

Пенсионное. Разговор за чашкой спитого чая

После чего он задумался минут на пять и записал сразу набело:

"Вот и прожили вы больше половины!"

  Так сказали мне сегодня утром в ЖЭКе...

  Что же, стало быть - теперь мои седины

  обоснованы. Теперь - уже навеки.



  Наступает время молока и мёда,

  Время тихой-тихой радости, забвенья.

  Говорите - "Боже Мой, уxодят годы!"

  А мне пофиг. Я на пенсии. Варенья?



  Всё, теперь бежать не нужно ни-ку-да, уже приплыли.

  И моргает впереди конец тоннеля.

  Свет? Наверно. Только больше после смерти пыли,

И трухи. И лени. Памяти о теле.

Почему-то в этом походе Ваня Кузнецов писал стихи не просто о Смерти – о Смерти он писал всегда, а о Смерти от Старости, о самой неминуемой Смерти. Видимо, так он проживал свою жизнь в ускоренном темпе, стараясь вкусить всего – юности, зрелости, старости. Видимо, шестым чувством, поэтическим предвидением, он уже знал, что старости у него не будет.

Чуть раньше в блокноте имелось:

Последние приготовления к смерти

  Раньше были мышцы... А осталось -

  Сухожилия и кости, кожа. Кожа.

  Что же это с нами сталось? Старость, Старость.

  Да, похоже, оченно похоже.



  Впрочем - больше и не нужно

  Это тело. А зачем, зачем? и правда...

  Ведь уже не скачем мы по лужам

  И вобще скакать не будем завтра.



  Постепенно умираем. Отмираем.

  Чтобы не было так сразу - Бац! - и баста.

  Нас готовят к долгожданной встрече с Раем...

или с Адом... В качестве контраста.

а также

Моей умершей жене

  "Ну - привет" - ты скажешь мне устало

  и зевнешь, и в кресло грузно сядешь.

  Слушай, милая, да что же с нами стало?

  Ты сидишь, рукой венозной кошку гладишь...



  Вот и прожили с тобою мы пол-века!

  Вместе? Нет, хотя, наверно, были рядом.

  А теперь уже нет места для разбега,

  ждет воронка попадания снаряда.



  Скоро смерть. Прощай, прощай, родная.

  До свиданья и до новой встречи.

  Если нас в Раю разделит запятая

  не грусти. А смерть ещё не лечат.

Да, дружок – увы! – не может быть и речи.

Ваня пожевал немного колпачок ручки, бесцельно гуляя взглядом по стенам комнаты. На стенах висело множество картин; некоторые мз них показались Ване знакомыми, некоторые - забавными. К числу последних принадлежало огромное батальное полотно: танки, похожие на комбайны, железным строем двигались на деревеньку, которую обороняли бородатые мужички с вилами и в лаптях. Название катины, выгравированное на медной пластинке. Прикрученной к позолоченной раме, гласило: "Битва за Урожай". Видимо, так называлась деревенька, которую защищали бородатые мужички. Кроме картин, стены были увешаны разнообразными вещами. Имелись: две сабли, одна вполне привычной дугообразной формы, наподобие буквы "С", другая – странная, изогнутая острыми углами, напоминавшая букву "М", трезубец в форме буквы "Е", половинка ножниц, в форме буквы "Р", странное распятие в виде "Т" - впрочем, настоящий крест, видимо, был именно такой формы - и еще одна половинка ножниц – в форме "Ь".

Распятие заинтересовало Ваню и он решил разглядеть его поближе – дело в том, что распятый на кресте человек улыбался, или, по крайней мере, так казалось с расстояния. Он спустил ноги с кровати и попал ими во что-то мокрое и холодное. Весь пол комнаты был залит водой, её было приблизительно по щиколотку. "Что за чертовщина – подумал Ваня, - это что, наводнение? Здесь? Летом? Что за чушь!"

Он слез с кровати и прошлёпал во воде до двери, дернул ручку. Заперто. Потеребил замок – заперто. Бредятина. Что за наводнение? Ваня выглянул в окно – на улице не было никаких признаков потопа – обычная карельская летняя ночь: на небе стремительно падали огромные, как собаки, звёзды, луна светила, слепо уткнувшись своим лучем в одну точку, как прожекор ПВО, часового у которого зарезали враги, в лесу стремительно и бесшумно метались какие-то загадочные тени – возможно, среди них была и душа Антона, вполне возможно.

По странному совападению как раз в это же время на Чуг-Озере, которое лежало в сто пятидесяти километрах южнее пустой дачи, прямо посередине перевернулась лодка и трое рыбаков, запутавшись в собственных сетях, дружно шли ко дну, пуская пузыри. Вместе они напоминали жуткий шарж на скульптурную композицию "Три Грации": в ватниках, резиновых сапогах, вцепившиеся мёртвой хваткой в друг друга, лица искажены гримасой смерти. Волосы колышутся под водой. Рыбаки были родственниками: два брата (старший Михаил, младший Олег) и сын старшего – Николай. Таким образом, в момент смерти всех троих сязывали узы как семейного, так и материального характера (напомню – их собственные сети).

Но Ваня ничего не знал о том, что случилось с рыбаками. Его, собственно, это и не интересовало, его гораздо больше интересовало собственное интересное положение.

"Хорошо, вылезу в окно," - подумал Ваня. Окно не поддалось, так же как и дверь. Заперто. Шпингалеты намертво стояли в закрытом положении. Намертво, как 26 гвардейцев-панфиловцев.

Вода продолжала прибывать. Её уже было по колено. Еще раз крикнув "Эй!!! Людии!!! Откройте же!" и стукнув со всех сил кулаком по запертой двери, Ваня взял стул и со всего размаху ударил им в окно. У стула отвались две ножки, но окно не разбилось. Ваня размахнулся и ударил еще – безрезультатно. Ночь за окном была убийственно спокойна. В небе висела полная луна, слегка затуманеная перистым облаком и насмешливо глядела прямо на Ваню.

"Что за черт! – прошипел Ваня. Что за чертово окно!" Он взял стоявшую на столе лампу – удовлетворенно отметив увесистость чугунного основания – и, зажмурившись, метнул её в стекло. Самым удивительным было то, что он не услышал даже звука удара. Открыв глаза, он увидел, что лампа спокойно валяется на траве снаружи. Абажур отделился от удара об землю и лежал отдельно.

"Она пролетела насквозь!" – воскликнул Ваня. Он метнулся к окну – но руки ощутили прохладу как ни в чем не бывало целого стекла. Мальчик в очередной раз попытался открыть окно – безрезультатно.

Вода была уже по пояс.

Он еще раз заорал со всех сил: "Люююдии!!!", но опять никто не ответил. Мальчик начинал терять самообладание. Ваня нырнул под воду в поисках рюкзака – в нём должен был быть топор. Топора не оказалось. Зато время лихорадочных поисков нашлись: три банки тушенки, банка сгущенки – личная Ванина, он очень любил сладкое, - журнал "PLAYBOY" за август 2001 года, два свитера, джинсы, безопасная бритва – об неё Ваня порезал палец, но не заметил этого – а также куча прочего, бесполезного сейчас, барахла. Воздушная прослойка становилась всё меньше. Ваня по-лягушачьи плавал по комнате, барахтаясь в месиве покачивающихся на воде вещей. Пода прибывала, потолок стремительно приближался. Люстра полоскала абажур, но, как ни странно – током Ваню не било. Наконец и люстра ушла под воду – воздуха осталось сантиметров пять. Ваня перевернулся на спину и прерывисто дышал, глядя на нависший над ним, прильнувший к самому его лицу, потолок. Люстра, как не странно, продолжала светить и под водой; это было вдвойне жутко. Вода прибывала. Ваня припал к последней ртутной лужице воздуха на потолке: все, больше дышать было нечем. Природа за окном была всё так же убийственно спокойна. По комнате плавала мебель, одежда, в одном из углов потолка сбились в кучу постельные принадлежности – подушка, одеяло.

В другом неподвижно висело тело Вани Кузнецова.

Лёша : Ёжики

Утром все собрались за круглым столом завтракать. Не хватало двоих – Вани и Антона.

"Да где же эти сони! – воскликнул наконец в сердцах Серёжа, лидер группы школьников-туристов, - всё, я пошел их будить". Через несколько минут он вернулся, лицо его было белее мела: "Ваня умер. А Антона нигде нет". Все сказали хором: "Как это нет?!" и отлько Оля, которая была немного влюблена в Антона (в Серёжу, впрочем, тоже. У девушек так часто бывает), сказала: "Как это нигде нет?" Ваню она не любила, она любила Серёжу и Антона.

Все пошли глядеть на труп Вани. Он лежал в углу комнаты, весь синий. Комната была мокрой, будто после наводнения, все вещи были в беспоряке и мокры. На полу стояли лужи, в них билась мелкая рыбёшка. Пахло высохшим озером. Рюкзак Вани был разобран, как будто он там что-то судорожно искал. Самое странное – на улице под окном лежала настольная лампа. Само же окно было закрыто.

Всё это привело детей-школьников в ужас. Лёша, самый младший – он был семиклашкой, его взяли в поход только потому, что он приходился братом пропавшему Антону – сразу исчез, оставив остальных детей-туристов глазеть на труп Вани. Он быстро собрал рюкзак, вытащил из кармана Серёжиной куртки карту и, тихо прокравшись к дверям, чтобы никто не заметил и не задержал, ушел с пустой дачи.

Лёша быстро шел по лесу. Погода была хороша – сквозь кроны сосен струился медовый свет, воздух был напоен запахами горячей хвои и смолы. Леша бодро – нервически бодро – шагал и думал: "вот брат пропал, но я его спасу, он не мог исчезнуть насовсем, просто ему надоело там на даче с этими дуракам и он ушел и ждет меня тут в лесу, он же знает, что я его брат, конечно, мы ведь знаем, куда другой пошел, и найдем друг друга, вот скоро уже, вот радости будет! конечно, они же такие дураки, особенно эта Олька, дылда, да". Он так думал, и слишком поздно заметил боковым зрением, что какие-то небольшие серые существа окружили его широким кольцом. Существ было много, сотни. Это были ёжики.

"Как в фильме "Зубастики" - подумал он, сейчас сьедят!" Ему стало смешно от этой мысли. Ёжики стали сужать кольцо, и тут он понял, что его сейчас действительно съедят заживо.

Гриша, Петя и труп Вани : Земляк

- И всё-таки его нужно похоронить – сказала Оля – и я думаю, что сделают это Гриша и Петя.

- Почему? – хором ответили Гриша и Ваня.

- Потому что вы были его друзьями.

Гриша и Ваня молча согласились – спорить было бессмысленно. Кроме того, они всё равно хотели прогуляться в лес; таким образом можно было совместить полезное с приятным.

Завернув посиневший труп Вани в плед и захватив с собой лопату они двинулись в лес.

Сначала они долго шли по просёлочной, дороге, шедшей прямо от калитки дачи в лес. Гриша шел впереди, Петя – сзади; труп Вани, завёрнутый в весёлый красно-оранжевый плед, они несли, привязав к палке – приблизительно так рисуют старинных охотников, возвращающихся домой с добычей. Только в этом случае было наоборот – труп несли не из леса, как это происходит обычно, а в лес.

Мальчики бодро шагали, солнце светило, ветерок обдувал их лица, ноша на поверку оказалась не такой уж и тяжелой, как они думали – им повезло, Ваня был мальчиком хрупкого телосложения. Все было хорошо, в общем. Но какие-то птицы молча перепархивали с ветки на ветку, сопровождая мальчиков, несущих труп умершего товарища. С неизвестной целью птицы внимательно и осторожно следили за Гришей и Петей. Около десятка пар внимательных черных бусин следила из крон сосен за двумя туристами-школьниками, несущими труп третьего. Видимо, птицы что-то знали, и ждали этого чего-то.

Отойдя от пустой дачи приблизительно на километр, мальчики решили, что хватит, и пора закапывать труп. Они выбрали весёленькое, солнечное место на краю делянки и принялись за дело. Сначала копал Гриша, потом его сменил Петя. Могила быстро росла вниз: сначала она была вроде окопа для стрельбы лежа, затем – сидя, затем она стала еще глубже. Гриша уже собирался прекратить копать, как лопата стукнулась о что-то плоское.

- Черт, камень! Какой огромный – воскликнул склонившийся над могилой Гриша.

- Да это не камень вроде, - сказал Петя, разгребая лопатой землю – это же гроб!

К появившейся из земли части крышки была прикручена двумя шурупами медная, позеленевшая от сырости, пластина. Петя наклонился и прочитал: Пётр Фёдорович Руковишников.

- Да это же я! – воскликнул он, - то есть не я, а меня тоже так зовут, Пётр Фёдорович Руковишников.

- Да, вот так совпадение! Нечасто так бывает – откапываешь гроб, а это твой гроб, то есть не твой, а просто гроб с твоим именем – согласился Гриша.

- И что же мы теперь будем делать? Копать новую могилу? - спросил Петя.

- Да нет, зачем же! Просто откроем гроб и положим туда Ваню, к мертвецу. Какая никакая – а компания! – развеселился Гриша - Кстати! Именно так поступили с моей бабушкой – подхоронили к дедушке в могилу.

- Что, в тот же гроб? – удивился Петя.

- Да нет, гроб был отдельный. Могила была та же – уточнил Гриша.

- Ну хорошо.

Петя стал бодро очищать крышку гроба от земли лопатой, как вдруг в гробу что-то заскреблось. Мальчик почти выпрыгнул из ямы, бросив свой инструмент в яме.

Щель между крышкой и ящиком увеличилась, и оттуда сплошным потоком побежали мелкие темные насекомые. Через минуту поток насекомых иссяк и шевеление в гробу затихо.

Мальчишки стояли у края разрытой могилы, молча переглядываясь.

Вдруг находившееся внутри гроба существо одним ударом отбросило крышку и стало медленно подниматься. Существо было очень похоже на полусгнивший труп Пети, разве что поменьше ростом. Одето существо было в полуистлевшую пижаму с миккимаусами. Пижама была ему явно коротковата.

Вылезя из гроба, существо уставилось гнилыми глазами на оторопевших от ужаса мальчишек. Внезпно каким-то нечеловеческим движением существо выдернуло у себя изо рта нижнюю челюсть и метнуло ею в Гришу. Челюсть, наподобие тамагавка, описала в воздухе эллипс и вернулась к существу, ловко поймавшему её гнилой рукой. Гриша продолжал стоять, ошарашенно глядя на монстра; по Гришиному лбу стекала крупная капля алой крови. Он потрогал лоб – понять, сильно ли его задело "томогавком" и к своему изумлению выяснил, что ему снесло всю верхнюю половину черепа, весь мозг. "Забавно – мелькнуло у него в голове – мозга нет, а я могу думать! Значит, врут учебники анатомии?" Подумав это, он упал замертво.

Петя в ужасе глядел на Гришу без верхней половины головы. Истошно заорав, он бросился бегом прочь от разрытой могилы Пётра Фёдоровича Руковишникова. "Земляк, это земляк – стучало в голове у бежавшего по пятнистому от солнца косогору Пети – это мой земляк. У каждого есть свой земляк, но не все его находят; я - нашел. И это моя смерть, это мой земляк, он устал под землёй и он хочет меняться местами". Мальчик зацепился ногой за торчащий из земли корень и упал; земляк прыгнул на него сверху, меняясь местами.

Сергей и Оля : Телефон

Вечерело. В густом воздухе метались на тонких невидимых лесках слепые летучие мыши. Иногда лески спутывались, и мыши исчезали с неба. Потом появлялись снова. Мыши ловили ночных насекомых, нанизанных на другую систему лесок. Лески насекомых и летучих мышей никогда не перепутывались. И это было загадочно. Мыши ловили насекомых, но тех не становилось меньше. Это наводило на мысли о некой тёмной силе, которая вела подсчет оставшихся насекомых и выпускала из хранилища необходимое количество для поддержания баланса. Возникал вопрос – зачем? – но об этом лучше было не думать.

Оля и Сергей стояли у калитки дачи, ожидая возвращения Гриши с Петей, ущедших в лес похоронить труп Вани. Надежда на возвращение мальчиков живыми уже почти пропала. Во крайней мере возвращения всех троих живыми они точно не ждали. А вот мёртвыми... но об этом лучше было и не думать. Но они думали именно об этом, хоть и не за что не признались бы в этом друг другу.

- И где же они? – спросила Оля.

Вопрос был почти риторическим. Сейчас Сергей уже отчетливо понимал - не надо было отпускать Петю и Гришу в лес хоронить труп Вани одних. С ними тоже случилось.

- Ладно, пошли в дом, - сказал, а точнее – скомандовал Сергей.

Зябко поводя плечами, Оля пошла вслед за Сергеем к дому. Мальчик быстро взбежал по лестнице на крыльцо и скрылся в дверном проёме, чернеющем, как выбитое окно в заброшенном доме с приведениями. "Даже не подождал меня – подумала Оля, - вот гад". На самом деле Сергей был давно влюблен в Олю, да и она в него – тоже, но... восьмой класс, было еще рано, и они интуитивно чувствовали это, таясь друг от друга. "Оля! – донёсся из глубины дома крик Сергея, - ну где ты там? Что же ты возишься?" Девочка быстро взбежала по крыльцу и зашла в дом - Ты где? – крикнула она. "В зале!" - отвечал ей голос Сергея. Оля прошла в зал. Сергей стоял у стола, покрытого зелёным бархатом. Посредине стола матово поблескивал черный старинный телефон. "Что за чертовщина? – подумала Оля, - я готова поклясться, что днём его не было". "Гляди! Телефон – сказал мальчик, - а шнура нет. Но если поднять трубку – гудит. Чудеса!" Оля подняла трубку – и действительно, телефон гудел. "Он что, на батарейках?" – спросила она Сергея. Мальчик поглядел на неё так, что она поняла, что она те просто дура, а самая дурная дура на свете. Несколько минут дети молча глядели на стоящий посередине стола черный телефон.

И тут телефон зазвонил. Дети замерли, испуганно глядя на черный, матово поблескивающий, аппарат. Телефон продолжал звонить. Почему-то им обоим подумалось, что звонят с того света. Хотя на самом деле всё было совсем наоборот – это они поняли уже потом.

Сергей осторожно, словно его могут укусить, поднял трубку и поднёс к уху.

- Алло?

- Здравствуй, ребёнок – сказал бархатный голос, пол владельца был абсолютно не ясен.

- Добрый день

- На даче отдыхаешь, ребёнок? Как поживает твоя подружка, Оля?

- Всё хорошо, а кто вы?

- Это не важно. Ребёнок, всё очень хорошо. Всё уже очень хорошо. Если хочешь, позвони родителям, у тебя есть 10 минут на это.

Дальше раздались короткие неравномерные гудки. Сергей в смятении положил трубку рядом с телефоном. Подумав немногог, положил её на рычаги аппарата. "Что за чертовщина!" – подумал он. "Кто это был?" – испуганно спросила Сергея Оля. "Не знаю, - ответил он – этот кто-то сказал, что всё очень хорошо, и что я могу позвонить родителям." "Так позвони!" – воскликнула девочка. Сергей медленно набрал свой номер – как будто он не имел права ошибиться и должен был набрать его правильно. Долго не соединяли. Наконец трубку с той стороны подняли и Сергей услышал голос своей мамы:

- Да?

- Мама?

- Серёжа? Где ты?

- Я... мы на даче, мама.

- На какой такой даче? Вы же в Карелии, сынок – или я что-то путаю?

- Да, мам, мы в походе, просто, понимаешь, мы нашли тут пустую дачу, и – и тут их разъединили.

Мальчик положил гудящую трубку на аппарат и вокруг понял, что на самом деле они с Олей давно уже умерли.

Хозяин : Любовь к восьми соткам свёклы

Солнце зависло над черной гребенкой леса, плавя сизые слоистые облака. Хозяин пустой дачи сидел на веранде и курил папиросу "Беломорканал". Огонёк вспыхивал в его мозолистой, похожей на миниатюрный ковш эксковатора, ладони, освещая её изнутри оранжевым светом. Тени метались в ладони, как грешников души в аду.

Каждое лето Хозяин проводил на даче. У него было невинное сельскохозяйственное хобби – выращивать свёклу. На зиму он ежегодно запасал огромное количество свёклы, коей щедро одаривал всех родственников и друзей. В городе он хранил бурые клубни в специально вырытой яме в подвале своей одиннацатиэтажки. Клубни спали там всю зиму как крысы с длинными волосатыми хвостами. Кстати – Хозяин, как Вы уже догадались, был на пустой даче, когда туда пришли школьники-туристы, просто его не заметили. Он этого не захотел.

"Хоршо, что они ушли – лениво думал Хозяин, - эти школьники-туристы. Хорошо, что они ушли". Он сощурился на закат и медленно выпустил через нос две отдельные струйки дыма. Дым на мгновение замер облаком на его широкой костистой груди, а затем рассеялся в тёплом воздухе летней ночи. "Забавно бы научиться играть Лунную наоборот – думалось Хозяину, любителю сыграть по пьяни что-нибудь классическое на аккардеоне – с конца в начало, олачан в ацнок с. Наверное, гармония сохранися, но, что же получится? Интересно".

В пруду оглушительно орали лягушки. Их голоса были знычительно больше, чем они сами. Корнеплоды свеклы, заполнявшей ровными рядами все восемь соток участка Хозяина, слепо, натужно набухали во влажной земле. Их ботва, зелёная, с красно-синими венозными прожилками, вяло топорщилась в темноте.

Он с хрустом вытянул свои длинные худые ноги в стоптанных американских армейских ботинках до колен, прикрыл глаза, натянул на лицо панаму и уснул на веранде. Засыпая, он лениво подумал: "Чтобы свёкла хорошо уродилась, нужно обильно поливать её свежей детской кровью".

Из сохранившихся записных книжек Вани Кузнецова

Ферма

"Понимаешь – горячечно твердил Анисеенко своему соседу по палате (дело происходило в больнице для умалишенных Љ1 города Зеленоборска) – понимаешь, наша планета - это ферма. Понимаешь?" "Какая планета" – бесцветным голосом не столько спрашивал, сколько отвечал сосед (ему только что вкололи лекарство и он был немного заторможен). "Земля! – кричал Анисеенко, - Земля – это ферма, Они нас здесь разводят, на убой, на мясо! Ты же читал Их книгу – там же ясно сказано: Они придут, и будет Убой, и всзвесят всех на весах, и отделят толстых от тонких, и пойдут тонкие на суп, а толстые – на жаркое! Как же ты не понимаешь, наша планета – это ферма!". "Какая планета" – бесцветным голосом не столько спрашивал, сколько отвечал сосед (ему только что вкололи лекарство и он был немного заторможен).

Три глаза

"Понимаешь - горячечно твердил Анисеенко своему соседу по палате (дело происходило в больнице для умалишенных Љ1 города Зеленоборска) – понимаешь, чтобы правильно всё видеть, нужно три глаза, а не два. А у нас два, и мы всё видим неправильно. Понимаешь?" "Почему неправильно?" – бесцветным голосом не столько спрашивал, сколько отвечал сосед (ему только что вкололи лекарство и он был немного заторможен). "Потому что нужно три глаза. Слушай, ну всё же понятно, если смотреть одним – то видишь всё плоским, если двумя – то в объёме, а вот если тремя – то видишь причины. Дай мне один глаз, а? Ну что тебе стоит, ты вообще можешь спать, тебе глаза будут не нужны вообще, ты же можешь вслепую спать. А то я больше не могу всё видеть неправильно". "Почему неправильно?" – бесцветным голосом не столько спрашивал, сколько отвечал сосед (ему только что вкололи лекарство и он был немного заторможен).

Зонды

"Понимаешь – горячечно твердил Анисеенко своему соседу по палате (дело происходило в больнице для умалишенных Љ1 города Зеленоборска) – понимаешь, мы все - зонды. Понимаешь?" "Какие зонды" – бесцветным голосом не столько спрашивал, сколько отвечал сосед (ему только что вкололи лекарство и он был немного заторможен). "Зонды Оттуда! – кричал Анисеенко, - Они нас запускают сюда, как зонды, ну, знаешь же – космические беспилотные зонды, для сбора информации, на Луну, на Марс. Они живут Там, в Том Мире, и запускают нас сюда. Чтобы мы собирали информацию, а потом нас умирают, мы возвращаемся, и информацию из нас достают. Такая программа. А я не хочу, чтобы меня умирали! Я же ничего интересного не видел еще! Я же всё время в этой чертовой больнице! Как же мне Им обьяснить, что меня не нужно умирать? Слушай, а может мы многоразовые зонды, нас потом, когда информацию достанут, опять запускают?". "Какие зонды" – бесцветным голосом не столько спрашивал, сколько отвечал сосед (ему только что вкололи лекарство и он был немного заторможен).

Комментарии переводчика

Название этого произведения представляет собой, по видимому, нехитрую игру слов: "дача" в смысле летний загородный домик и "дача" в смысле раздача, от глагола "давать". Ведь, если задуматься, что на самом деле, происходит на пустой даче?

Пустая, т.е. бессмысленная раздача смертей: всем сестрам по серьгам и по суслам.