Картинки
Вступление или типа того:
Жизнь, как и борьба за
выживание в наше стремительное время полностью воссоединились в единое русло
бытия каждого, отдельного индивидуума. Порою осознание того, для чего ты
появился в этом мире, полностью ускользает от нас. Наш ненасытный и такой
фактический аппарат, носящий в обиходе кличку "Мозг", напрочь
задействован на низшем уровне сознания. Поэтому такие "глупые"
понятия как: Душа, Анима, Астрал, Карма, просто-напросто отсутствуют в словаре
моего собрата-обывателя. Да и нужно ли ему это? Незнаю. Это не моё. Я и сам не
рассмотрел своё лицо до конца, но отдельные проекции я могу уловить уже сейчас.
Мы передача, вернувшаяся в студию, откуда излучались, не ведая про то. Мы -
программа в машине мира, которая распознает свое начальное значение и вид до
того, как, уловленные плотью, мы превращаемся в привычную картину себя.
Программа, написанная на языке вечных сюжетов нашего искусства. Язык вечных
сюжетов, вечных сказок нашей жизни и есть главный язык в мировой машине.
Какие-то сюжеты - главные, самые частые, без которых и года не проживешь, вроде
сюжета птицы Феникс: сколько раз мы вспархиваем воскрешенные из пепла благодаря
этому сюжету к новой, неведомой новой роли, новому замыслу. Кончается замысел
(роль, и мы вновь умираем, потому что больше нас нет в судьбе, и судьбы нет,
все, мы говорим, обессмысливается, пока - из праха не воскресаем мы,
обновленные, и увы! Себя не помнящие. Эти накатанные сюжеты нашего бытия и
составляют привычную картину нас самих, Недаром говорится: будь тем, чем ты
кажешься... Ведь так оно и есть: вначале, лицедействуя, мы кажемся, а чуть
погодя - становимся тем, что изображаем. В этом и заключена сила ритуала, он
кажется таким формальным, внешним, неважным (ну подними руку и проголосуй со
всеми на собрании, воскликни со всеми вместе Хайль Гитлер... а после, мол,
сплюнь, перекрестись, что тебе станет...). Ан нет, раз поднял руку,
перекрестился, воскликнул, два... и не заметил, как преобразился, стал ролью и
лицедейство захватило, и неискренность появилась. Хотя еще по-прежнему, Иногда,
с бывшими друзьями еще корит язык наш и память, и сами над собой горюем, мол,
кем и чем я стал, во что превратился... Кончено дело - и не выпрыгнуть из
такого нарочного поначалу замысла. Когда исчерпана роль, тогда и смерть (при
жизни) и воскресение посредством вечного замысла птицы Феникс - естественны,
хотя и с грустью, болью, быть может, но восстает из пепла человек и спешит к
новому себе. Другое дело, когда такие роли оборваны на иных размерах истории,
эпохи, или смерть прекратила привычное. Тогда разыгрывается вечный сюжет
чрезвычайной трагедийности: сюжет несогласия с судьбой, с богами, с независящим
от нас, человек, лишенный роли, продолжает ее играть, он даже сильней к ней прилепляется:
теперь он по-настоящему искренен, а сюжет больше не нужен, не востребован
Эпохой, всеобщей жизнью... Так случается со всеми шаблонами общих судеб
поколения, географии, эпохи, это удел всех, не пожелавших развиться до человека
сознающего, и востребовать себе судьбу, замысел личностной судьбы, а
разделивших удел всеобщий, судьбинский временный шаблон. Именно это и
происходит с нами в загробьи, где мы, лишенные нужды играть привычное, как те
лишенцы эпохи, превращаемся в оболочки сюжета, уже не наполненного жизни сутью.
Конечно, привычные картинки нас самих, как мы отражались во время жизни в
зеркале собственного воображения, могут сильно отличаться от нашего истинного,
излучаемого неведомой телебашней облика. зеркало жизни отражает нас такими, какие
мы есть на самом деле! А что мы про себя знаем, помимо выгораживающего нас
благоприятного воображения? Под взглядом чудища из пустоты дрожит загробное
наше сознание и рвется прочь, совершая страшную (как станет ясно из
дальнейшего) ошибку. Ибо поступать следует как раз противоположно. Не бежать
прочь от ужаса, а потянуться к нему, проникнуться им и, распознав себя,
допустить и взять на себя свое. Как бы это ни выглядело! Как обуянный бесом иль
духом становится им на миг, так , узнав себя и приняв, проникшись обликом, мы
становимся тем, чем мы являлись на самом деле, навсегда.
Остановись
В наш вычислительный век модны сравнения человека и электронной машины, робота.
Однако сравнения эти в основе своей - ложные. Ибо мы - не роботы, не машины! Мы
очень сложные, многослойные, многоступенчатые и многоэтапные программы,
вложенные в Машину Жизни. Начиная с оплодотворения, мы программа, точно и
настойчиво исполняющая биохимический, генетический замысел. После рождения мы -
суть психофизиологическая программа, которая осуществляет точную постепенность
моторики ручек, ножек, головки, ходьбы и, наконец, речи... И так до того, пока
не заканчивается наше телесное и нервное развитие. Далее, на высотных этажах
нас, как программы в компьютере жизни, этими Замыслами становятся вечные,
классические сюжеты бытия. Неважно, что качество исполнения невысокое. Тут сам
древний вечный сюжет выручает. Превратившись в пепел, прах, мы из него новым
Фениксом вскоре вспархиваем, до очередного раза. Потому и существуют эти вечные
сюжеты, потому они классические, что цель нашей жизни не научиться, а
исполнить! Потому никто на ошибках не учится, повторяя снова и снова то же
самое в тщетном усилии исполнить наконец-то, высоким качеством, все тот же
замысел и всякий раз спотыкаясь на том же месте. Наша жизнь как исполнительство
- вот причина того, почему захватывает жизненное лицедейство человека, почему,
войдя в роль (или в раж), мы часто не можем из нее выбраться. Вот почему вечные
замыслы и личины так понятны нам всем. Без этого и книги святые немыслимы, если
бы суть дела была в том, чтобы научиться. Суть жизненного дела, верней, нас
(без нас нет дела) как программы, вложенной в машину жизни, - не научиться, а
исполнить. Мы в яви, программа исполнительская. Бес - это не микроб внутри сознания,
не бактерия. Внутри ничего и никого нет. Бес - это роль беса. Мы - в своем
жизненном судьбинском звучании - исполняем под давлением невидимых пальцев
чертову пляску иль ангельскую песнь, становясь тем, кого Исполняем. Не личина,
но лицедейство - основа жизни. Ибо личина неподвижна и мертва. Только
развернутый в замысле образ составляет мелодию жизни. Мы мелодии, поющие себя
лично, снова и снова на тот же мотив, которые не слышат, как они звучат. Ибо
певец и песня, роль и актер - неотрывны в жизни, тем, отличаясь от театрального
Представленья. лицедейство и лицедей в жизненном соединенье - суть одно. Скажи
мне, какому ты следуешь замыслу, какому сюжету, и я скажу, кто ты! Взорвись же
ты, наконец!! Посмотри в зеркало, ты узнаешь себя? Где, правда? Кому ты
доверяешь свою жизнь? Остановись!!!!!!!!!!!!!!! "Только тогда, когда ,
ведать сейчас в сейчас - лицедей отслаивается от лицедейства и снимает личину.
Замысел теряет над исполнителем власть, и тот, кто раньше был лишь ролью,
мелодией беспамятного хора жизни, - становится человеком отдельным и
присутствующим. Тех, кто есть, присутствуют в жизни, отслоенные от привычного
лицедейства среднего человека, - таких людей немного. Для них жизненное
исполнение средней судьбы эпохи превращается в личную судьбу, в отдельный
судьбинский замысел. Судьба в тот миг и начинается, когда отслаивается от роли
и спохватывается сознание. Воистину, широки врата, ведущие к погибели, и многие
идут в них; и лишь узкие тропы обещают спасение." Став из исполнителъской
программой, распознающей себя, мы оказываемся в одиночестве. Во
взаимоотношениях с самим собой, свидетелей, как правило, не бывает, во всяком
случае, одного с нами замысла и развития их точно нет. Вот отчего никто нам не
может помочь, кроме нас самих и неведомых вышних сил, переключающих нас в
распознающий режим, которым и остается молиться и просить смиренно. Эти
зрители, коли они есть, не свидетельствуют и молчаливы, звездное око - оно
невидимо, хотя пристально за нами призирает. Какое новое качество приобретает
программа, которая сама себя узнала, что происходит с нами, когда мы становимся
тем, что мы есть на самом деле, - на этот вопрос ответа нет. Это все равно, что
спросить, чем становится шахматная программа в компьютере, которая распознает
себя и свое предназначение играть в шахматы? Иль что случится с отражением в
зеркале, которое само себя успевает разглядеть, стремительно поворотившись в
стекле? Чем станет телепередача, сама себя разглядевшая и узнавшая? Это
невероятное качество самосознания, которое мы способны родить во взаимных
исполнениях яви, есть чудо, словами не объяснимое, пропасть небытия, если за
бытие считать телесное. Очень похожее на то, что суть и цель яви именно родить
самосознание, которое в загробном мире будет проходить строгий ЭКЗАМЕН. Тест на
износ.
Итого:
Напутствие на жизнь себе (тебе) дать сложно, ведь я не знаю твоего настоящего
имени.... форму. Ты даже не рубашка на теле, не черствый пряник на столе. Тем
более не счет в банке или просто банка. Ты ничтожество. Пустота. Смиряющаяся с
тем что тебе суждено умереть. Незнающая нечего из своего сокрытого смысла и
бытия. И "незыблемое" только как машина для самоуничтожения
собственного сознания и мира в целом. Сбой в сети, не больше чем глюк. И нужен
ты только как вторичное сырьё или помои. ТЫ БЕСПОЛЕЗЕН даже самому себе. Своей
плоти, матери, родине и всему, что в этой жизни, было для тебя свято. О, тени!
Мы так старательно разбрасываем их вокруг себя, навязчиво требуя внимания к
себе, что Земля окутана вязкими грязными тучами позабытых и отверженных теней.
Колоссальная энергия! Маги древности учились улавливать ее и использовать в
некоторых своих опытах - это называлось (да и сейчас называется) ловлей и
пленением душ, и это действительно похоже: у потерявшего свои тени словно
отсутствует сознание; он живет, как жил бы киборг-безумный; когда из человека
вынули все тени жизни, он сам становится тенью смерти. Теперь он живет
полностью по ритмам физической Вселенной - ибо стал бездушной органикой; он как
камень, как скала - и живет их ритмами. Поведение его абсолютно предсказуемо по
этим ритмам. Поправки к ритмам вносят окружение и прихоти его рассудка. Живет
он как жители "Обитаемого острова" братьев Стругацких, только
парализующим излучением служит его собственная озадаченность хорошестью,
добростью, причем не внутренними, а в глазах других - к каждому повернуться той
гранью своего существа, какую (как он сам думает) тот может понять и принять
как нечто хорошее. Не важно, что это не искреннее действие - ведь он уверен,
что так поступают хорошие-добрые. Он уверен, что свои слабости надо непременно
оправдывать - и оправдывается, а оправдываясь-индульгируя, он лишь утверждает
свое право на эти слабости, соглашается с ними, и тем накрепко фиксирует их в
себе. Само это оправдывание уже лишает его способности вступить с ними в
открытую схватку, и естественно, тем исключает возможность его победы над ними.
Так мир управляет тобой, и ты купаешься в его ритмах, окутан ритмами каменного
сердца. А когда эти ритмы сломят твой дух, когда усталость от жизни и страх пошевелиться
раздавят тебя, ты ухватишься за соломинку, которая не спасает, но создает
иллюзию спасательного круга: хватаешься за медикаменты, за больничную койку, за
алкоголь, за наркотики, за намыленную веревку - но они не помогут, они еще
более утопят во лжи и лени, которые проверенной дорогой доставят тебя на
кладбище.
Десерт:
"-:Я знаю, что не сам по себе стал таким сильным и светлым духом; знаю, что Земля -
это мой последний рубеж, который я никак не могу одолеть; знаю, что именно в
воплощениях я набираю силу и свет. Но там, внизу, жизнь все больше становится
невыносимо мерзкой, она как протухшее мясо, и люди в ней как опарыши на трупе
своей духовности. Там и нет жизни - там правит смерть. Я не хочу туда идти, но
мне надо. Да и я сам хочу победить. Это ужас! И ужас не столько в том, что там
так плохо, сколько в этой путанице во мне: все эти хочу-нехочу, знаю-незнаю,
могу-немогу создают во мне такую путаницу, что я в этих противоречиях как в
паутине. Я и сейчас живу в сетях этой паутины.
- Отчего же жизнь людей выглядит так мерзко?
- Там искажено. Люди - рабы секса, сна, пищи, одежды, своих близких - они рабы
всего, с чем соприкасаются. Они всюду отыскивают себе рабство и плен.
Отыскивают и с наслаждением служат всему, что их тиранирует. Они считают, что
без этого не могут существовать. И того, без чего они не могут жить, становится
все больше. Всякий рождающийся в их среде обречен жить как они - воспитанием
они сломают любое другое направление развития. Я был там много раз и хорошо это
знаю: сам ломался и ломал.
- Что же делать? Неужели нет выхода?
- Есть. Безжалостность, не значимость и безупречность. Но как их достичь? С
каждой жизнью я только все больше жалею себя, важничаю своим прошлым, да
упрекаю всех и себя в своих неудачах. Даже Бога упрекаю. Я понимаю, что
когда-нибудь жалость, важность и суд накопятся во мне настолько, что-либо
разорвут меня в мелкие клочья, либо я вспыхну и спалю их своим светом, от этого
я еще наполнен и страхом. Он - центральная часть паутины. И мне стыдно своих не
способностей перед Богом, стыдно, что не оправдываю Его доверия. И этот стыд -
паук. Люди служат ему ритуалы поклонения, они призывают почитать и чтить его.
Не Бога они призывают искать в себе, а стыд! И кто рискнет восстать против
стыда, прослыть безнадежно плохим и бесстыдным?"
И Это Было начало пробуждения....
Аминь :)
