Огромный подвал без отделки и почти без освещения приспосабливают для выращивания людей-грибов. Вначале из земляного пола вырастают обычные грибы. Потом, недели через полторы, в почву выпускают специальных насекомых полужуков. Они съедают корневища и испражняются особенным удобрением. После чего из грибов вырастают люди-грибы.

У них мягкие рыхлые тела по размерам напоминающие человеческие. Вместо мозга и нервной системы чисто грибные структуры. Весь организм состоит из пор. И внутренности совершенно одинаковые во всех частях тела.

Люди-грибы почти не отличаются друг от друга. Поэтому они гораздо более общительные. И не живут по одиночке, а образуют массовые поселения, стремясь занять все свободное место.

В темном подвале люди-грибы живут в таком количестве, что многие из них срастаются вместе. Сросшиеся организмы ничем не хуже обычных. И такую мутацию не считают уродством.

Единственное место в подвале, где не растут грибы – сцена. Это небольшое возвышение, образованное затвердевшими испражнениями людей-грибов. Раз в неделю сцену используют для проведения ритуального действия.

За несколько часов до начала такого ритуала что-то случается. И ритуал отменяют. В подвал спускается группа людей. Их лица скрыты одетыми на голову кубами из непросвечивающего материала. Люди забираются на возвышение и через всю сцену протягивают полосу темной ткани.

Из небольшого отверстия в дальней стене подвала вырывается световой поток проектора. На белом прямоугольнике за сценой появляется изображение.

Быстрая смена кадров. Гибрид документальной съемки, компьютерных эффектов и искусственно наложенных видео-помех. Из динамиков разносится жесткая ритмичная музыка. Настолько громкая, что в первые несколько минут люди-грибы не могут прийти в себя.

Черно-белые кадры с марширующими солдатами чередуются эпилептическим блужданием камеры по формируемому компьютером пространству. Люди с кубами на головах каждый по-своему кричат в микрофоны. Голос пропускается через самые причудливые звуковые фильтры. На выходе получается немыслимое сочетание визжащей сэмплированной музыки и смеси нескольких жутко преобразованных человеческих голосов.

Перфоманс врывается в сознания людей-грибов. Нельзя больше не видеть или не слышать. Люди на сцене дергаются в синтетическом припадке электронного ритуала. Их головы скрыты кубами, а ноги – натянутой тканью. Видны лишь подергивания туловищем.

Люди-грибы, десять минут назад совершенно спокойные, буквально сходят с ума, прыгая по подвалу. Некоторые уже лежат на земляном полу. Выбившись из сил, не в состоянии даже пошевелиться. Их тела постоянно задевают более выносливые зрители. На изможденных не обращают внимания.

Люди с кубами на головах прекращают выть. Музыка становится немного тише. Один из музыкантов подходит к самому краю сцены. Вокруг мгновенно собираются несколько десятков людей-грибов. Они двигаются, дергаются под ритмичную музыку. На экране французские студенты забрасывают камнями выстроившихся поперек улицы полицейских.

Вокалист яростно колотит по сцене металлической стойкой для микрофона.

- Дисциплина, - выкрикивает он.

Быстро поворачивает голову назад. И также быстро поворачивается обратно.

- Дисциплина, - снова кричит он.

Подвал взрывается неконтролируемыми судорогами сотен тел. Из динамиков колотит металлическое перестукивание индустриальных конструкций.

- Дисциплина.

Люди-грибы наваливаются на сцену. Сумасшедшее столпотворение рыхлых тел. Грибы на глазах превращаются в агрессивное устремление.

- Дисциплина.

Остальные музыканты оттаскивают вокалиста от края сцены. Он вырывается, поднимает с пола микрофонную стойку и сбивает с ног нескольких из них. Вокалист бьет стойкой по бессознательным музыкантам. Разбивает кубы у них на головах.

Некоторые грибы пытаются вылезти на сцену, но их прижимают напирающие сзади. У грибов ничего не получается.

- Дисциплина.

Вокалист бьется головой о металлическую стойку, повторяя одно и то же слово. Потом кидает стойку в толпу. Начинает выкрикивать:

- Дисциплина. Возвращаться не позже.

- Дисциплина. Выполнять лучше.

- Дисциплина. Смотреть уважительно.

Люди-грибы покрываются блестящей жидкостью похожей на пот. Они разъярены. Мечутся перед сценой, обрушиваясь друг на друга ударами всем, что попадается под руку.

- Дисциплина. Чтобы вас не было слышно.

Мощные колонки выбрасывают звук со всей яростью электронного потенциала.

- Дисциплина. Не оглядываться.

- Дисциплина. Не отвлекаться.

- Дисциплина. Соответствовать и отвечать требованиям.

- Дисциплина. Беспрекословно следовать указаниям.

Вокалист выкрикивает последнюю фразу на грани изнеможения. Кто-то выбрасывает металлическую стойку обратно на сцену. Она падает в полуметре от вокалиста. Тот поднимает ее, ставит на пол и обвисает, причудливо обхватив руками.

- Дисциплина, - кричит он в изнеможении.

Музыка завладевает самыми темными областями сознания, яростно разрывая любые психологические кордоны. Как французские студенты шестьдесят восьмого года.

Оглушительный звук достигает самого нутра. И также естественно возвращается обратно. Чтобы снова разорвать человека-гриба на мелкие куски. Звук формирует тоталитаризм прослушивания. Разбирает и опять собирает человека-гриба. Раз разом. Постоянно.

На экране обнаженные люди с жирными карандашными надписями на коже. Все геометрические параметры физиологии записаны поверх них. Люди суматошно бегают по комнате. Окна и стены занавешены белыми простынями.

- Дисциплина.

Вокалист выкрикивает, оборачивается назад, потом обратно. Делая это как можно быстрее.

- Дисциплина. Ему, тебе. Ему, тебе, мне.

- Дисциплина. Вне контекста становится нефункциональной.

- Дисциплина. Даже не смотрит в твою сторону.

- Дисциплина. Начинает истошно вопить.

- Ааааааааа.

Музыка поглощается однотонным криком вокалиста. На белом экране слово “Дисциплина” жирными черными буквами. Ничего больше.

Вокалист падает в изнеможении. Он тяжело дышит, изо рта выступает пена с каплями крови. Люди-грибы обессиленные лежат на земле.

Некоторые все-таки остались стоять. Они подходят к стене, садятся на корточки, облокотившись спиной.

Звук, наконец, исчезает. Надпись с экрана исчезает. Вокалист с кубом на голове отползает в сторону и то же исчезает.

Сто – сто пятьдесят людей-грибов обнаруживают выход из подвала и вылезают наружу. Все они в этот момент охвачены лишь одной мыслью – больше никогда сюда не возвращаться.

Когда мы появляемся в городе, почти у каждой станции метро стоят люди. Они раздают листовки с рекламными объявлениями. На фоне чистого белого снега в красной спецодежде эти люди выглядят богами.

Мы оказываемся рядом с одной из таких станций. Проходя мимо человека в красном, я беру сразу несколько листовок. Мельком просматриваю. Все они оказываются разными. Три рекламных объявления незнакомых бытовых магазинов и бумажка с непонятным текстом. Я читаю:

Дисциплина есть наивысшее проявление изобретательности.

Дисциплина возвращается не позже.

Дисциплина выполняет лучше.

Дисциплина смотрит уважительно.

Возвращаться, выполнять и смотреть – наивысшее проявление изобретательности.

Или дисциплина.

Дисциплины может не быть вовсе.

Мы заходим в метро.

У нас есть план действий. Есть лидер. Есть организованная группа.

Мы не знаем друг друга в лицо. Но всегда можем определить своих. То же самое касается и конечной цели.

Компанией из семи человек мы проходим через турникеты, делая вид, что незнакомы. Нам это удается. Удается и пройти, и сделать вид.

Несколько минут стоим на перроне. Подходит поезд, и мы заходим в вагон. Ветка метрополитена, направление следования, серийные номера составов – все это не важно – с этой секунды мы в засаде. Приступаем к выполнению задания.

Десятки таких же групп сейчас приступает к операции в разных точках города. У нас должно получиться.

Мы расходимся по вагону и становимся по одному. Так, чтобы видеть друг друга. Каждый должен наблюдать двух-трех членов группы. И быть наблюдаемым двумя-тремя членами. Не наблюдаемых и не наблюдающих быть не должно. Если человек никого не видит, он не из нашей группы. Он не интересен.

Я встаю в конце вагона и опираюсь спиной о дверь. Пока можно расслабиться, привыкнуть. Достаю из заднего кармана листовки. Наконец-то их начали раздавать у станций метро.

Стоящий рядом мужчина смотрит на бумажку в моей руке и читает про себя. Я вижу, как с его губ неслышно слетают слова из листовки. Он дочитывает до конца, поднимает голову. И замечает, что я смотрю на него. Мужчина смущенно улыбается.

На нем дорогой костюм. Чистый, аккуратно выглаженный, отражающий тусклый свет вагона. Закупоренный в своем костюме, мужчина больше напоминает неповоротливое насекомое.

Он еще сильнее смущается. Несложно догадаться, что мужчина так не о чем и не догадался. Он смотрит на меня, пытаясь понять, не шутка ли все это. Но никакого юмора. Это говорит ему мой вид. Никакого юмора. Это должен говорить ему мой вид.

Мужчина отворачивается и отходит в сторону. На следующей остановке он выходит из вагона.

Когда двери закрываются, а поезд еще не трогается с места, он несколько секунд, не отрываясь, смотрит на меня. Так ничего и не поняв. Закупоренное насекомое в блестящем костюме.

Поезд отъезжает, и перрон вместе с нарядным пассажиром исчезают за левой перегородкой. Я мну листовку и незаметно подбрасываю в раскрытую сумку толстой женщины. В сумке лежат продукты.

В этот самый момент и начинается действие. Секунд пять мы переглядываемся друг с другом. Вот-вот что-то произойдет. Уже должно начаться.

Все это время сидевший на диванчике парень, наконец, поднимается. Он оглядывает всех нас. Вглядываясь в каждого из семерых. И я понимаю, что нам не удастся ничего сделать. Он обо всем догадался.

Парню двадцать пять лет. Он давно не брился, коротко пострижен и неаккуратно одет. Время от времени он делает несколько глотков из банки с дешевым слабоалкогольным коктейлем. Не удивительно, что никто из нас так и не обратил на него внимания. Пока он ни поднялся и ни начал осматривать всю нашу группу.

Он подходит ближе, нагибается над моим ухом и спрашивает:

- Кто из вас главный?

Из-за его плеча я вижу остальных членов группы. Забыв о конспирации, они уставились на меня и в шуме громыхающих колес пытаются услышать, о чем мы говорим.

На всякий случай я переспрашиваю парня. Он молча смотрит на меня. Подносит ко рту банку и делает несколько глотков.

Слабым кивком я показываю ему на одного из членов группы. Парень оборачивается, чтобы посмотреть на него. Делает жест, чтобы я шел с ним и подходит к нашему лидеру.

Забыв обо всех правилах, остальные подходят к нам и становятся вокруг. Вагон резко поворачивает влево, и несколько ребят чуть ни валятся с ног. Они хватаются за поручни и друг за друга. Они едва удерживаются, чтобы не засмеяться.

- Как вы оказались на этой ветке? – спрашивает парень.

Лидер смущенно смотрит на нас. Я познакомился с ним вчера вечером. Сегодня я вижу его таким. Таким растерянным.

Снова приложившись к банке, парень говорит:

- Вы должны были приступить к заданию совсем в другом месте. На этой ветке все распределено. В поезде моя группа.

Коротким движением подбородка он показывает нам на разошедшихся по вагону людей. В отличие от нас они собранны и дисциплинированы. Никто из них даже не смотрит в нашу сторону.

- Вы должны будете выйти на первой станции и отправиться в другое место, - добавляет парень. - И быстрее. Вы знаете, что операция должна начаться одновременно во всех точках.

Лидер кивает, отворачивается от парня и отходит к дверям. Мы идем за ним.

Парень с банкой придерживает меня за рукав. Я оборачиваюсь, и он дает мне штук десять листовок. Я киваю и отхожу к своей группе.

Когда поезд останавливается, мы выходим из вагона. И как будто проваливаемся в приклеившуюся сзади бессмысленность. В ее пустую идиотичность.

Что на перроне? Неупорядоченное словоблудие. Блуждание и случайные смыслы. Суматошное осмысливание и неисчерпаемая интуиция. Все вместе.

За ночь человек-гриб теряет триста-четыреста грамм веса. Если он взвесится перед тем, как лечь в кровать, и после того, как из нее вылезет, то увидит, что трехсот-четырехсот грамм больше нет. Иногда полкилограмма человека-гриба исчезает за ночь. Непонятно как это происходит, но все так и есть.

Когда мы выходим из вагона, то сразу понимаем, что стали на несколько килограмм легче. Двигаться гораздо проще. Мы чувствуем себя превосходно. Более того, уменьшение массы не прекратилось. Каким-то невообразимым способом из нас отсасывают внутренности.

- Если так будет продолжаться, - говорит лидер, - скоро мы поднимемся над полом и полетим на место действия по тоннелям.

- Похоже на то, - отвечает один из членов группы.

- Что за бумажки тебе дали? – спрашивают меня.

Я вытаскиваю их из кармана. Это оказываются все те же рекламные листовки. Склонившись над ними, мы читаем:

Дисциплина заложена в нас самой природой.

Поздно что-то менять. Бессмысленно быть против.

А что нужно?

Нужно держать дистанцию. Не сомневаться.

Смотреть по сторонам и убеждаться. Всегда иметь в виду. Заниматься делом.

Беспрекословно существовать и склонять к существованию всех остальных.

Переспрашивать, потому что сказанное выпадает из контекста.

Нельзя понять, о чем речь.

Дисциплина не смотрит в твою сторону.

Она заложена самой природой.

Не делает вида, что не понимает.

Дисциплина – это ты.

Дисциплина - это кто-то еще.

Дисциплина в каком-то смысле не существует вовсе.

Дисциплина - замечательная актриса.

Дисциплина начинает истошно вопить.

- О чем это? – спрашивают члены группы.

И я вижу, как один из них медленно отрывается от пола и поднимается вверх на сорок сантиметров.

- Да, я так и знал, - говорит лидер. – Скоро мы все взлетим на воздух. Пора действовать, пока нас не заметили.

Мы решаем немедленно покинуть станцию и добираться до места действия на машине. Я убираю в карман листовки, беру взлетевшего члена команды за руку. Делая вид, что придерживаю пьяного товарища, быстрым шагом направляюсь к выходу. В этот момент мы все туда направляемся.

У самых турникетов нас останавливает наряд милиции из трех человек. Они просят показать документы. Мы забыли, идти нужно раздельно, делать вид, что не знаем друг друга. Это наша первая ошибка. Не считая той, когда приступили к заданию не на своем месте.

Мы достаем документы и по очереди показываем милиционерам.

- Что с твоим другом? – спрашивают меня.

- Он немного перебрал, - отвечаю я. – Мы везем его домой.

- Сейчас только десять часов утра, - говорит милиционер. – Вам, ребята, придется пройти в отделение. Документы в порядке.

Лидер кладет руку на плечо говорившего милиционера.

- Нам нужно идти, сержант. У нас мало времени. Документы в порядке. Какие могут быть претензии?

Тот оборачивается к нему, смотрит на руку на своем плече, но лидер ее не убирает.

- По городу разгуливают группы вроде вашей. У нас приказ, проверять всех и в любом случае отправлять в участок. Я не сержант, а лейтенант. Убери руку.

Несколько секунд лидер смотрит на лейтенанта. Потом убирает руку и ею же бьет его в лицо. Милиционер с шумом падает на пол. Двое его помощников хватаются за пристегнутые дубинки, но не успевают ничего сделать. Все члены группы поднимаются на несколько метров вверх и вылетают на улицу.

Наблюдающая за досмотром бабка на турникетах достает свисток и разражается долгим высоким скрипом. Отчаяние и несусветная глупость заставляют ее сделать это.

Когда мы оказываемся на улице, то едва удерживаемся чтобы совсем не улететь в небеса. Нам, действительно, с большим трудом удается оставаться рядом с землей.

Быстро, как только можем, отлетаем к небольшой рощице и укрываемся в густой листве. Несколько беспризорных подростков все-таки замечают нас и подбегают к деревьям. Я достаю из кармана несколько листовок и бросаю вниз.

- Дис-цип-ли-на, - читает по слогам мальчик.

- Дис-цип-ли-на, - повторяют за ним остальные.

Они смотрят на нас и через полминуты убегают прочь.

Держась руками за ветки, лидер оглядывает членов группы, проверяя, все ли здесь.

- Через полтора часа мы должны быть на месте, - говорит он. – Это на другом конце города.

Члены группы кивают.

- Какие предложения?

Кто-то предлагает лететь самим. Но это сразу же отпадает, потому что полет дается с большим трудом. В основном силы уходят на то, чтобы не улететь вверх. К тому же, мы передвигаемся очень медленно. Как если бы шли пешком.

Я говорю, что мы собирались поймать машину и доехать на ней. Члены группы решаются на это. Лидер предупреждает, чтобы никто не привлекал внимания. Как он себе это представляет?

Держась немноголюдной улицы, от дерева к дереву мы пробираемся во двор ближайшего дома. Мужчина лет тридцати пяти выходит из подъезда, теребя в руке брелок с ключами. Мы дожидаемся, когда он подойдет к машине, откроет дверь. И только тогда подлетаем и заталкиваем его внутрь. Я и еще двое членов группы залетаем вслед за ним.

Мужчина смотрит на нас. На его лице выражение испуга и непонимания, почти удивления. Я вижу, что это то самое насекомое в наглаженном костюме. Теперь, при ярком дневном свете, костюм становится невыносимым. Он отражает лучи как зеркало. Я вижу в нем свое деформированное отражение.

И говорю:

- Снимай пиджак, водитель.

Мужчина послушно делает, что я сказал. Я протягиваю руку и беру у него ключи. Мужские пальцы безжизненно разжимаются.

Я достаю листовку и хлопаю водителя по спине. Несмотря на холод, рубашка взмокла от пота, и бумажка легко приклеивается.

Я говорю:

- Теперь выходи.

Насекомое послушно выходит из машины. На его спине написано слово “Дисциплина”. И еще какой-то текст мелкими буквами.

Двое членов группы залезают в багажник, остальные помещаются в салоне. Лидер занимает водительское место, заводит мотор, и мы уезжаем.

Мужчина-насекомое в одной рубашке стоит у подъезда и смотрит нам вслед. О чем он думает? Беспризорные подростки подбегают к нему и окружают со всех сторон. Медленно по слогам они начинают читать текст у него на спине. Секунд пять я слышу их начавшие ломаться голоса.

На несколько минут раньше срока мы добираемся до нужной станции метро. Оказываемся внутри. Незаметно для пассажиров пролетаем над турникетами и устремляемся вниз по эскалаторному тоннелю.

Нас сразу же замечают и показывают пальцем. Кто-то, задрав голову, теряет равновесие и соскальзывает со ступеньки. Он задевает остальных, и люди падают один за другим, образовывая непроходимое нагромождение тел.

Перепуганная бабка в стеклянной будке полностью поглощена падающими людьми. Она не замечает нас. Мы пролетаем мимо будки на станцию. И сразу же уезжаем в подошедшем поезде.

Я всматриваюсь в лица пассажиров. Чувство провала постепенно проникает в мое сознание. Остановившись на знакомой фигуре, я понимаю, что мы все сделали неправильно.

Здесь те же самые ребята из группы, с которыми мы встретились часа два назад. За время, пока мы добирались на машине, они несколько раз проехали от одной конечной станции до другой. И теперь оказались в том же вагоне, что и мы.

Их лидер, все также прикладывающийся к банке с коктейлем, подходит к нам.

- Вы сума сошли, - кричит он. – На кой черт вы снова залезли в этот вагон?

И тут до него, наконец, доходит. Парень видит, что с нами произошло. Он хватает одного из членов группы за рукав и придавливает к полу.

- С вами одни неприятности. Сейчас уже все должно начаться. Вы понимаете? Сейчас все начнется.

Парень обо всем забывает. Не выдерживает напряжения и начинает истошно вопить, пригибая одного из наших людей и с силой нанося удары обеими ногами.

Быстрым движением руки кто-то сбивает парня с ног. Непонятно как это удается, без опоры. Парень падает на пол. Банка выскакивает из рук, и алкогольная жидкость растекается по всему вагону. Член группы отрывается от пола и медленно поднимается вверх. Улыбаясь, он взлетает к потолку.

Двое ребят из чужой группы подходят к нам.

- Что такое? Что вы делаете? – спрашивает один из них.

- Некогда объяснять, - говорит наш лидер. – Нужно объединить группы. Я новый лидер. Понятно?

Они молча кивают и возвращаются на свои места.

- Операция началась, - орет лидер объединенных групп.

Все пассажиры вскакивают со своих мест. И я понимаю, что все они члены точно таких же групп. Вроде нашей. Мы все набились в один вагон.

Я отхожу в сторону, одергиваю первого попавшегося человека и спрашиваю:

- И кто, интересно, планировал операцию?

Он даже не оборачивается ко мне. А вместо этого вырывается и с разбега забивается в толпу. Как-то одновременно, все разом сойдя с ума, они начинают драться друг с другом.

Я вижу, как несколько десятков людей буквально вгрызаются друг в друга, не в силах поступить иначе. Весь пассажирский состав вагона яростно приступает к самоуничтожению. Групп десять самых разных людей. И наша, парящая под потолком.

А через секунду несколько людей наваливается на меня сзади. В вагоне пропадает свет. И происходящее полностью теряет смысл.

Я прихожу в себя совсем в другом месте. Не думал, что когда-нибудь снова окажусь здесь. Двое здоровых мужчин приносят меня на носилках в темный подвал.

- Люди-грибы должны жить только здесь, - говорит один из них.

И они навсегда закрывают за собой дверь. Люди-грибы должны жить только здесь. Это правда.
Ноябрь 2003