Глава 1

    Прошло полгода. Приближалась осень. Сестра Анна, тонкая и худая, бледная, как тень, сложив руки на животе и опустив глаза, шла по коридору монастыря в свою келью на дневные моления. Мимо нее туда и обратно степенно проходили сестры, так же не поднимая глаз и молча. Они тоже шли по свои кельям, чтобы посвятить этот дневной час замаливанию своих грехов. Сестра Анна вошла в свою келью и упала на топчан, застеленный серым тонким одеялом, под которым она страшно мерзла зимой. Одеяло было колючим и противным, словно под ним уже спала половина монастыря. Сестра Анна мирилась со всем - с недосыпанием, с тяжелым трудом, со скудной пищей и утомительными стояниями на службах, с вечным холодом зимой и жарой летом. Одежда была всегда одна - длинные черные мешки на теле и постоянно замотанная голова, так, что видно было только нос, глаза и рот. Зимой она не спасала от мороза, летом хотелось дать телу вздохнуть на воздухе, но этого было нельзя делать. Ей все это смертельно надоело. Она понимала, что совсем не готова к тому, чтобы жертвовать своей молодостью и красотой ради призрачного рая, который еще не известно, был ли на самом деле. Ей казалось, что его нет. Она была готова принести себя в жертву, лишь бы только избавиться от своих видений, и сначала она терпела все лишения с радостью - видения отступили. Но однажды весной, когда голова кружилась от пьянящего воздуха и аромата распускающихся почек, в одну из пряных ночей, она снова почувствовала истому, и вечерние молитвы не спасли ее в эту ночь от ее видений. Они вернулись и вторглись в ее сон стремительно и сладко, презрительно топча все ее старания быть святой. И она поняла, что спасения нет. И никогда не будет. Она заложила свою душу, и теперь не могла предложить ее богу - она, подобно драгоценности, заложенной в ломбард, не принадлежала ей. Она была собственностью ростовщика, у которого ее уже никогда не выкупить. И богу, по большому счету, было плевать на ее молитвы, посты и истязания. Он мог ей помочь только в том случае, если бы она рассказала настоятельнице правду. Сразу. И тогда бог бы принял ее. Но только после того, как она пройдет ад инквизиции и душа ее освободится от оков бренного тела, сожженного на костре в пепел. При жизни ей не приходилось рассчитывать на снисхождение. И она молчала. Она терпеливо продолжала служить во славу Господа днем, по ночам же, скрючившись на узком жестком неудобном ложе, она в забытьи стонала от страстного желания освободиться от того, чего ей хотелось еще и еще. Эти противоречия разрывали ее разум, и даже ежедневные истязания кнутом до кровавых полос на спине не спасали ее. Ее спина превратилась в незаживающую рану, но она все равно продолжала мучить себя, отчаянно молясь в надежде, что эта ночь не принесет ей ничего, кроме спокойного сна. Видения не уходили. Напротив, они, словно издеваясь, нашептывали ей свои песни теперь уже не только во сне. Она видела их во время молений, и они отвлекали ее, она видела их во время богослужений, рассматривая обнаженную статую Христа на кресте. Она в ужасе понимала, что большего богохульства, наверное, нет. Но она видела их даже глядя на старого жирного легата, посланника папы, который приезжал к настоятельнице.
    К осени она, практически больная душевно и физически, хватавшаяся за все самое трудное в монастыре, медленно умирала. Сестры замечали это, хотя и не имели права смотреть друг на друга, они потихоньку конечно же делали это, когда никто не видит. Странная сестра Анна, молодая, но уже похожая на старуху из-за постоянных истязаний, которым подвергала себя, вызывала их живейший интерес, и они осторожно докладывали об этом настоятельнице. Старая аббатиса приветствовала шпионаж среди сестер, и тоже стала обращать внимание на сестру Анну. После того, как сестра Анна явилась на ее вызов, она задала ей несколько вопросов, касающихся ее невероятной силы воли.
- Я хочу замолить все свои грехи, - смиренно ответила сестра Анна, не поднимая глаз, - я вела греховный образ жизни и хочу очиститься.
- Я думаю, уже достаточно, - сказала аббатиса, но сестра Анна ответила:
- Когда богу будет угодно отпустить мне грехи, я получу знамение. Пока же мне прощения нет.
- Да благословит тебя бог, дитя мое! - перекрестила ее аббатиса и отпустила. После этого на вечерних молениях она произнесла перед всеми сестрами:
- Сестры мои! Я хочу просить вас молиться за нашу сестру Анну, благословенную в своем желании достичь вершины очищения и святости. Мы должны поддержать ее в ее нелегком пути и стараться походить на нее во всем!
    Сестра Анна, опустив глаза в пол, перекрестилась, усмехаясь про себя. Но общественные молитвы в ее адрес не спасли ее от видений и в эту ночь.
    Теперь она лежала на кровати, разглядывая потолок вместо дневных молений. Сил ни на что уже не было. Свет надежды на спасение перестал брезжить на горизонте. Даже здесь, в этой обители покоя, она не нашла успокоения. Значит его не будет нигде.
    Она с трудом поднялась с топчана, взяла кнут и, размахнувшись, с силой опустила его себе на плечи. Глухой стон вырвался сквозь стиснутые зубы. Со следующим ударом вырвался крик. Со следующим - стон. Сначала кнут обжигал незажившие раны безумной болью. Потом боль стала уходить. Сестра Анна уже не чувствовала боли. Она чувствовала приближение смерти. А значит успокоения, которого она так жаждала. В глазах мутилось, но руки уже механически продолжали отсчитывать удары. Кровь капала на каменный пол кельи, на серое старое одеяло, кнут разбрызгивал ее по стенам…
    Когда сестра Анна не появилась после дневных молений на работе, никто сначала этого не заметил. На вечернем богослужении ее отсутствие тоже осталось незамеченным. Но во время трапезы одиноко стоящая тарелка с пищей привлекла внимание монашки-кухарки.
    Открыв дверцу кельи сестры Анны, аббатиса увидела ее тело, лежавшее в лужицах крови на полу, сжимавшее в руках кнут. Она была мертва.
- Если это то знамение, которого она ждала, значит, свершилась воля божья, - перекрестилась аббатиса и велела сестрам приготовить тело сестры Анны к погребению.
    Три дня и три ночи тело сестры Анны, обретшее долгожданный покой, покоилось в храме, отпеваемое сестрами монастыря, после чего она была похоронена на монастырском кладбище.
    Аббатиса была вынуждена поставить в известность свое начальство о смерти сестры Анны. Она не знала, как отнестись к ней - расценивать ее как самоубийство, поскольку сестра Анна, в миру Изабель Марсо, засекла себя до смерти, или же как святость по той же причине. В Дижоне святые отцы ломали голову над этой задачей, поскольку они много говорили о святости, но не любили к ней причислять первых встречных, как бы они того не заслужили.
    Дело сестры Анны длилось до следующей весны, когда в Дижон пришло следующее сообщение из цистерцианского монастыря - совершенно вопреки природе на могиле сестры Анны расцвели розы. Их никто туда не сажал, да и не сезон был для этих прихотливых цветов. Розы покрывали всю могилу маленькими красными брызгами, словно кровь на стенах ее кельи. И тут святые отцы всполошились - это знак божий! А вдруг он хочет, чтобы сестра Анна была причислена к лику святых? А они так нерасторопны? Впрочем, покойная никакими особенными святыми деяниями не известна, но кто знает, как об этом думает бог? Пути Господни неисповедимы.
    И святые отцы, оторвав раскормленные тела от кресел, помчались в цистерцианский монастырь проводить расследование такого странного дела.

К содержанию   Глава 2