Он приходил из дождя и уходил в дождь.
Дана не знала, откуда он, кто он и как его имя. Он
не говорил, а она не спрашивала. Не то, чтобы ей
это было безразлично. А может быть, действительно
ей было все равно. Главное, что он был. Теперь она
любила раньше ненавистный дождь. Теперь она не
была одинокой и не боялась грустных дождливых
ночей. Раньше она боялась дождя. Особенно по
ночам. С тех пор, как дождливой осенней ночью
погиб Дэннис, отпустив на волю свою искореженную
болью и героином душу, она впадала в безумие,
когда дождь начинал стучаться к ней в окно. Она
металась по комнате и едва не билась головой о
стены, пытаясь заглушить навязчивый, а потому
страшный шорох капель по листве. Ей казалось, что
это душа Дэнниса плачет там на холоде и просится
в дом, где она когда-то обретала покой. Дана
открывала двери, окна, звала ее в дом, но она
бежала от нее. А может быть, ее просто не было там?
Сначала Дана плакала, потом постепенно заставила
себя верить в то, что Дэну теперь гораздо лучше
там, чем здесь. Но ей было страшно одиноко. У нее
не было близких – остались только бывшие
приятели Дэна, доживающие свои последние дни в
такой же боли, что и он. Ей не хотелось их видеть.
Она не хотела снова наблюдать угасание некогда
молодых и красивых людей, не в силах что либо
изменить. Ее друзья как-то сами собой исчезали из
ее жизни, узнав, что за человек Дэннис. И она почти
успокоилась, но только проклятый дождь,
свойственный их местам, где они жили, нагонял на
нее тоску и она, стоя у окна, шептала беззвучно:
“Что же ты наделал, Дэн? Я так устала быть одна.
Мне очень одиноко и тоскливо без тебя”.
Молодые и веселые люди пытались
знакомиться с ней, но они почему-то казались
такими незначительными, такими… ненужными. Ей
казалось, что если она согласится с кем-то хотя бы
просто посидеть в кабаке, она предаст память
Дэна. И от этого ей становилось еще тоскливее. Она
сама загнала себя в дождливую осеннюю ночь, и
теперь не могла выбраться из нее. Сначала ей
казалось, что она вовсе не хочет из нее
выбираться, потому что так будет честно по
отношению к Дэну. Но потом одиночество начало ее
сводить с ума. И однажды, когда она сидела на
веранде и курила, смотря, как листва бесится в
своем немыслимом танце под крупными каплями
дождя, и думала, что неужели в этом мире так будет
всегда, из дождя вышел человек и сказал:
- Да, так будет всегда.
Дана вздрогнула, но почему-то не
испугалась его. Что-то такое было в нем, что сразу
располагало к себе. Он сел рядом, снял шляпу,
отряхнул с нее дождевую влагу, бросил ее на стол и
тоже закурил. Они так и сидели, молча куря одну
сигарету за другой. Дождь стал затихать. Человек
встал и сказал, надевая шляпу:
- Прости, мне пора.
- Приходи еще, пожалуйста… — попросила Дана.
- Со следующим дождем, — ответил он и ушел в
последние капли, растворившись в тумане.
Так, с каждым дождем, идущим в ночи, он
приходил к ней. Сначала он просто молча сидел
рядом с ней и курил. Потом однажды она сказала ему
тихо:
- Мне так одиноко здесь… Почему так?
- Так всегда бывает, когда мы теряем того, кого
любим. Ничего с этим не поделаешь.
Дана не стала задумываться, откуда он
узнал, что она потеряла Дэна. Так должно быть.
Пусть так и будет. Одна слеза скатилась по ее
щеке. Человек обнял ее, и они так сидели до тех
пор, пока дождь не стал умирать. Тогда он ушел.
Теперь Дана не боялась дождей. Теперь
она ждала их, чтобы этот таинственный человек
снова пришел. На вид ему было около тридцати, он
носил длинные темные совершенно не вьющиеся
волосы, кожаный плащ, шляпу и ковбойские сапоги
со шпорами. Когда он ходил, они тихонько
позвякивали под шорох дождя, да шуршал его
длинный плащ. Он никогда ничего не говорил ей, и
никогда не утешал. Он просто обнимал ее и так
сидел с ней, глядя, как купается листва. Если она
что-то спрашивала, он отвечал.
Она спросила его как-то, будет ли
предательством по отношению к Дэну, если она
однажды встретит мужчину.
- Нет, — ответил он, — только если это будет
настоящее, а не приходящее от скуки.
Потом она попросила его поцеловать ее,
и они целовались всю ночь на веранде, пока он не
надел шляпу, погладил ее по щеке и растворился в
дожде.
Потом все ночи напролет они занимались
любовью. Она верила, что ничем не оскорбляет
память Дэна, потому что этот человек из дождя был
ничем и всем одновременно. Она не знала, человек
ли он, ангел ли или демон. Но он спасал ее, и она
была ему за это благодарна.
А потом настало лето. Дожди кончились.
Настал жаркий июнь, потом засушливый июль…
Сначала она грустила, но потом поняла, что,
видимо, так надо. Он ушел туда, где у какой-нибудь
женщины в душе идет дождь. Она поняла, что так
надо, но заставить себя забыть его она не могла.
Она смотрела по ночам на небо, взывая к дождю, она
гладила стул, на который он вешал свой мокрый
плащ, она курила на веранде, глядя на ясное небо,
усеянное звездами и ждала, не послышится ли где
шорох плаща, звон шпор, и не упадет ли на ее лицо
первая крупная капля долгожданного дождя.
Она не могла понять, что она уже давно
спасена, что в душе ее воцарился покой, что смерти
больше не существовало для нее… Но ей не
хотелось отпускать человека, приходящего из
дождя. Она понимала, что кому-то тоже нужна
помощь, но она понимала это разумом. Сердце ее
ждало дождя.
И вот когда больше двух месяцев дождь
не приходил в их края, она, сама не зная зачем, не
понимая, кому она мстит, привела в дом веселого и
шумного парня, до которого ей, в сущности не было
дела, и которому до нее было дела еще меньше. Они
выпили много вина, занимались любовью под
громкую и агрессивную музыку, потом, когда они
курили в постели, она вспомнила вдруг слова
человека из дождя и поняла, что то, что сейчас она
делает, это приходящее от скуки. Ей почему-то
стало грустно. Ей уже ничего не хотелось. Ей
хотелось одного – выставить за дверь этого
непонятно как взявшегося в ее постели человека и
сесть на веранде, ожидая дождя.
- Что загрустила, старушка? — спросил ее
приятель, давя окурок в пепельнице.
- Думаю, зачем я живу… – ответила она.
Парень рассмеялся и сказал:
- Зачем думать о всякой ерунде? Потом поймешь
когда-нибудь. Все живут, чтобы было в кайф. Я тебя
развеселю сейчас.
Он встал с постели, слазил в карман
куртки и достал небольшой пакетик с розоватым
порошком. Высыпав часть на ее зеркало, он лезвием
бритвы размельчил его, выстроил четыре дорожки и
сказал:
- Смотри – розовый. Чистейший кокаинчик!
Валяй! Сейчас станет здорово!
Он ловко соорудил из купюры трубочку и
затянул две дорожки, резко вдыхая по одной в
каждую ноздрю и встряхивая рукой с трубочкой
после каждой затяжки. Пошмыгав носом, он сказал,
встряхивая головой:
- Давай, старушка! Не робей! Жизнь не так уж
плоха!
Дана смотрела на все это тупо и
равнодушно. Потом усмехнулась и последовала его
примеру. Прочихавшись с непривычки, она решила,
что жизнь действительно не так уж плоха. И парень
не казался таким уж ненужным, и плевать, что нет
дождя…
Первая крупная капля ударила в ее окно,
словно робко прося позволения войти. Вторая
стукнула смелее. Потом дождь по-хозяйски
забарабанил в ее окна. Дана не слышала этого. Она
с упоением занималась любовью под громкую и
веселую музыку. Ей было очень хорошо, легко и
весело. Ничто сейчас не имело для нее значения.
Человек, тихо позвякивая шпорами,
поднялся на веранду. До него донеслась громкая
музыка из дома. Он остановился. Подумав немного,
он спустился по ступеням вниз и обошел дом
вокруг. Он заглянул в ее окно. Она была там. Она
была не одна. Ей было хорошо и весело. Она
смеялась. Он никогда не видел, как она смеялась.
Улыбка ее была очень красивой. Человек из дождя
несколько мгновений любовался ею, потом
улыбнулся немного грустно и ушел навсегда в свой
дождь и туман. Нежный звон шпор вскоре стал
неразличимым в шуме дождя.
Утром, когда Дана пришла в себя, она с
руганью выкинула за дверь своего ночного гостя.
На душе было гадко. От вчерашнего веселья не
осталось и следа. Взгляд ее упал на стул, на
котором висела куртка ее гостя. Когда-то здесь
висел плащ человека из дождя…
Дана взяла куртку и, выйдя на веранду,
хотела швырнуть ее вдогонку своему гостю, но
вдруг остановилась. Руки ее опустились. На листве
медленно подсыхали капли дождя, искрясь на
солнце. Трава все еще была мокрой, но и она уже
теряла свой влажный блеск.
- Ночью был дождь… — прошептала она. Она села
на ступеньки и по щекам ее покатились слезы. Ее
гость подошел к ней, молча забрал свою куртку и
пошел, насвистывая, к дверце в воротах. Она даже
не обратила на это внимания.
- Ночью был дождь… — снова произнесла она.
