Осень

Наш мир так похож на осень…

А люди, как листья: сидят на своих ветках и ждут того порыва ветра, который сорвет их и унесет далеко-далеко, где никто и никогда их не найдет, не увидит. Люди как литья, они сохнут, желтеют и сморщиваются, но не смеют покинуть свою ветку, а ждут того предела, когда неотвратимость судьбы подхватит их, закружит в предсмертном хороводе, и они сгинут навсегда. И если находится смельчак, который покидает свой сучок в поисках чего-то, известного только ему, то его судьба никому не интересна, и он, влекомый тайной силою, быстро скрывается в туманной мгле. Говорят, иногда они становятся птицами…

Наш мир так похож на осень…

Здесь так же часто все серо и моросит, а Солнце, в те редкие дни, когда оно появляется, огромное и яркое слепит, но почти не греет. А в сумерках средь нас ходят тени, но никто их не замечает, ведь за туманом не видно и на шаг от себя.

Наш мир так похож на осень…

Здесь так же сильна особенная, какая-то болезненная сладостная тоска, так же сильно ожидание конца – неотвратимого и постепенного. И надежда, почти слепая вера в весну, когда все возродиться и зацветет… Весну, до которой ни один листок так и не доживет.

Наш мир так похож на осень…

Газета

Эта размахивающая крыльями на ветру газета почему-то упорно звала меня в тамбур выкурить сигарету или хотя бы отвернуться. Но мой характер дал о себе знать… Я, упорным немигающим взглядом, продолжал смотреть сквозь мутное стекло на ее уродливые попытки взлететь. Мне было ее жалко. Умом-то я понимал, что газеты созданы не для того, чтобы наслаждаться полетом, но все-таки… мне было ее жалко.

Вдруг, сердце мое бешено заколотилось – нелепо, нервно дергая страницами, теряя буквы заголовков и черно-белые фотографии с мест происшествий, перекособочась и почти вывернувшись наизнанку, она оторвалась от земли и стала медленно набирать высоту. Метр… Полтора… Странно, но я был так счастлив! Пожелав газете удачного полета, я уже было собирался записать этот случай, как, внезапно вылетевшая из-за поворота электричка, с радостным воплем подмяла ее под свою клацающую многотонную тушу и унеслась прочь. На рельсах остался только маленький обрывок страницы, на котором красными буквами было написано:

“…только сегодня скидки 12%”

Пепел

...Пепел . Это все , что от меня осталось . Теперь ветерок ненавязчиво развеет меня по окрестностям , и , после трех – четырех дождей , я окончательно растворюсь и впитаюсь в землю . Странно , что я до сих пор ощущаю себя целостной личностью , и , хотя восприятие окружающего мира безусловно изменилось , это позволяет надеятся , что и в дальнейшем все останется так же . А это значит , что меня впитают корни деревьев , и я стану рощей . А потом , я разбросаю семена , и тот же ветер , что когда – то играл моим пеплом , разнесет их далеко – далеко в разные стороны и аккуратно уложит спать во влажную почву . И я проросту . И стану больше . Со временем , я проникну во все в этом мире , и сам стану миром ...

Спасибо тебе , за то , что так безжалостно подожгла меня и , развернувшись , молча ушла по безлюдной предрассветной улице . Наверное , ты все это знала ...

За что?

Добрые сумерки давали право на отдых, который был так необходим моим закипающим мозгам. Сесть на стул и любоваться безбрежной серой мглой, застилающей все и вся. Не думать. Не мечтать. Просто смотреть и вдыхать пьянящий осенний воздух, пахнущий умирающей листвой и черной водой озерных зеркал…

Именно в такие моменты ко мне приходит он – садится у моих ног и, по-собачьи преданно, смотрит мне в глаза. Как всегда я задаю один и тот же вопрос, он так ждет его, и, хотя мне давно уже не интересно, я все-таки спрашиваю:

- Так за что же тебя выгнали из рая?

И он начинает свой бесконечно долгий рассказ – слезки, ранки и несколько тонн тоски… Я делаю вид, что слушаю, но, на самом деле, я поглощен серым безмолвием пустынного неба. Потом, я просто встаю и ухожу – мне еще нужно завершить свой крестовый поход за право быть богом, а ему все равно уже не нужен слушатель…

…Одинокая фигура мальчика на берегу. Он говорит, говорит, говорит. И в глазах его недоумение. На самом деле, он так и не понял за что…

Пилот

Он смеялся. Господи, как весело он смеялся, и смех его летел впереди него и позади него, и вокруг него, заполняя собой все пространство между двух горизонтов.

- Мама, посмотри на меня.

Он ловко пролетел под одной радугой и направил свой маленький, почти игрушечный самолетик к другой, великолепной аркой, возвышающейся на самом краю неба.

- Мама посмотри на меня!

Он знал, что она смотрит и гордится им – таким маленьким и уже таким смелым и ловким. И от этого небо казалось еще прекраснее, и еще сильнее кружилась голова, и еще больше хотелось жить и летать, летать, летать…

Впервые мечта о полете зародилась в нем, когда ему исполнилось три года – тогда мама подарила ему большую связку воздушных шариков, наполненных гелием, а он не сумел удержать их в руках и, глядя на уплывающие в ввысь разноцветные точки, не плакал, чего от него ожидали почему-то все взрослые, а захотел вдруг стать таким же легким и, поднявшись в беспредельную голубизну неба, счастливо закричать: - Мама, посмотри на меня!

Теперь ему шесть лет, и он мчится на своем самолетике цвета первой весенней травы, а там, далеко внизу, стоит и смотрит она, и он смеется, обгоняя неповоротливые облака и полной грудью вдыхая холодный воздух высоты…

Вдруг, ноздри его затрепетали, уловив среди потоков прозрачного воздуха черную ниточку гари – он быстро окинул взглядом свою машинку от пропеллера до хвоста, но все было нормально, и гарь исчезла… А там, на земляном ковре, пестреющем разноцветными квадратиками, он скорее почувствовал, чем увидел ее, и сердце забилось быстрее, и он закричал: - МАМА, ПОСМОТРИ НА МЕНЯ!!! И в этот самый момент проскочил под второй радугой…

Он уже не летел – он танцевал в воздухе, и небо стало для него опорой надежной и верной, Оно позволяло ему то, что не позволяло еще никому, и он танцевал, нарушая все законы физики, не помня о них. Он посвящал свой танец той, что стояла внизу и смотрела.

Странный стрекочущий звук заставил его напрячься и обернуться, но небо было по-прежнему дружелюбно и обещало только радость долгого полета, и он расслабился, но звук повторился – он вновь обернулся, и тут что-то тяжелое и горячее сильно толкнуло его в грудь…

…Он открыл глаза и увидел приборную панель своего истребителя, забрызганную кровью – его кровью, и звено самолетов противника, выходящее на огневую позицию, и услышал надсадное кашлянье горящего двигателя, и… он смеялся. Господи, как безумно-весело он смеялся, несясь на разваливающейся машине к земле…

… зажигали фонари. Это очень раздражало – кто же в такую чудесную ночь смеет затмевать сияние звезд каким-то уродливым, неживым светом. Но вместе с раздражением росло во мне и чувство странного болезненного восхищения. Наверное, все это от того, что я пьян – обычно я повернут глазами вовнутрь и наблюдаю окружающий мир через зеркало собственного мозга – будучи трезвым, я бы просто не заметил этих глупых фонарщиков, похожих на огромных ощипанных птиц, но сегодня все по-другому…

Никогда еще я не пил столь много! Сначала мне надоел день, и я выпил Солнце. Все. Без остатка. На этом уже следовало остановиться - и без того перебор. Но я был зол – слишком зол… Ты ушла, не обернувшись, а я не мог даже проводить твою изящную фигурку взглядом, так быстро она растаяла в тумане. Покончив с Солнцем, я принялся за тучи – они мешали мне видеть звезды.

И вот, создав волшебную ночь, искорками, подмигивающую мне с небосвода, почти забыв, что я пьян, и что ты ушла, не обернувшись, я увидел их. Они, весело прыгая с платформы на платформу, зажигали фонари. Это очень раздражало – кто же в такую чудесную ночь…

“Прорыв в четвертое измерение”
А. Пинт.

21:04. Время прятать глаза за ширмой и выходить на улицу. В принципе, это не обязательно. Можно сидеть в своей уютной норке, пить крепкий кофе и мечтать о полетах, глядя на прибитые к стене полинялые крылья, но… Всегда есть это странное “но”, выгоняющее меня из своего, насквозь пропитанного плесенью, склепа.

Идти не удобно. Тонкие полотна ширм оставляют возможность видеть (или скорее угадывать) очертания окружающего пространства, однако дорога, превратившись в сплошную серую линию, таит в своих извивах массу неприятных сюрпризов, о которые так легко споткнуться и, весело громыхая костями, покатиться под уклон. И не так уж мало процентов, что ты после этого никогда не поднимешься…

Сорвать бы со своих глаз эти уродливые тряпки, с упорством маньяка сотканные мною из нелепых слов и жестов, и зашвырнуть их так – так далеко, но… Опять это сумасшедшее “но”! Оно всегда незаметно подкрадывается сзади и ударом топора вклинивается в и без того шаткую логическую цепочку, нитью Ариадны, соединяющую меня с этой реальностью. На этот раз ему не обмануть меня – я знаю, что оно значит! Это страх. Страх расплескать твой свет, по крупицам собранный мной – отражение свечи в твоих глазах, серебряный колокольчик твоего голоса, и тот взгляд, тот единственный взгляд, который никогда больше не повторится… Все это я храню в хрустальном бокале своего сердца, отдельно от прочего хлама, накопившегося за годы скитаний по собственным и чужим снам…

Откуда-то справа звучит вопрос:

-Закурить есть?

-Есть.

Зачем же бить по лицу? Это так несовременно…

Открываю сначала один глаз, затем другой. Холодно. Лежу на асфальте. Голова в луже. Знак вопроса. Ах, да… Поднимаюсь и иду дальше. В последнее время подобные события перестали вызывать у меня какие бы то ни было эмоции, кроме безмерной скуки. Всегда один сценарий – сценарий скуки. Время эмоций – эмоции ширм. “Время прятать глаза за ширмой и выходить на улицу.” Где-то я уже это слышал. Или читал. Не помню… В голове туман, В тумане прячется остров. Интересно. Раньше его там не было. Хочется рассмотреть поближе – пытаюсь – туман сгущается, остров превращается в рыбу и уходит на дно. Теперь его не достать…

Иду дальше, а что же еще делать?.. Кстати, кто-нибудь помнит зачем я вышел на улицу? А-у-у! Кто – нибу-у-удь! Никого. Иду…

Стена. Замечая ее лишь когда с размаху влетаю лбом в неподатливость пространства. Она прозрачна, как могла бы быть моя совесть, если бы все было иначе… Все, все было иначе! Но это слишком больной вопрос… Снова появилось “но” - лучше отступить, третьей встречи с ним я за сегодня не вынесу…

Стена. Сзади тоже стена! Судорожно шарю руками – она везде! Я знаю, что в ней должна быть дверь… В любой стене есть дверь. Как найти дверь в прозрачной стене, если у тебя на глазах ширмы?! Ищу на ощупь. Ищу. Ищу. Ищу. Страшно. Очень страшно. Понимание, что другого выхода нет, чем-то похоже на смех обезумевшего Арлекина…

Медленно поднимаю руки к лицу и впиваюсь пальцами в широко распахнутые глаза… Треск ткани.

Шелест листвы. Такой оглушающий шелест листвы. Рядом стоит и улыбается Он, и я узнаю в нем отражение своего “Но”. И глядя на его улыбку, я ощущаю, как наливаются силой мои прибитые дома крылья, и понимаю, что теперь смогу сохранить твой свет и без ширм.

Первый круг пройден.