Александр Русинов. Час саранчи

   Череда облаков казалась надписью на забытом языке. Силуэт заходящего на посадку "Боинга" - как знак препинания, зависший среди смутного строя непонятных иероглифов. Михаил на мгновение закрыл глаза, будто стараясь прогнать нелепое наваждение. Впрочем, вся эта поездка не более разумна, чем попытка разобрать сообщение, составленное из тaющих в небе причудливых белых симвoлoв.

   А вот самолёт ,несoмненнo, - знaк, имеющий отношение к ближайшему будущему. Через два часа Михаил уже будет выше облаков. Он возьмёт пива и выпьет в пустом салоне. В почти безлюдном салоне самолёта, летящего навстречу смерти.

   ***

      Власти где-нибудь в Чили или Непале никогда не сомневаются кому сообщить о туристе, которого срочно требуется снять с вершины горы или вытащить из расщелины. Они сразу звонят в Израильское консульство.

      Михаила, конечно, нельзя назвать типичным израильтянином, так что два года назад, в первый день пребывания в Нью-Йорке, он очутился среди хмурых Гарлемских трущоб вовсе не в погоне за острыми ощущениями.

      На самом деле, он вообще не мог убедить себя в реальности происходящего. Ему чудилось, что кто-то собрал все знакомые по книгам и кинолентам достопримечательности и свалил их в груду на слишком тесном пятачке Манхэттена. Михаила почти возмущали тесно натыканные небоскрёбы и граффити, покрывающие стены так плотно , что те казались декорациями. Он никак не мог избавиться от ощущения, что попал на съёмки фильма, действие которого происходит в Нью-Йорке.

      В музее "Метрополитен" разноязычная толпа текла по залам, переполненным произведениями знаменитых и великих. Полдюжины японцев с неожиданным для нации самураев жаром лопотали, рассматривая картины Давида. Восхищённые восклицания на незнакомом языке, топот, гул. Михаил с облегчением нырнул в тишину какого-то полупустого зала. Здесь совсем не было знaкoмых имён. На табличках под многими картинами значилось 'автор неизвестен'. Полотна позднего средневековья не отличались разнообразием тем или изощрённостью техники. Михаилу, да и любому другому неспециалисту, они казались просто наивными.

      Но среди множества "мадонн с младенцами" и "святых семейств" была одна картина, полностью завладевшая его вниманием. Он увидел город , терзаемый эпидемией чумы. Мёртвые и умирающие вперемешку лежали на улицах , ужас и непонимание застыли в глазах тех, кого смерть пока не тронула. Но Михаила больше всего потрясло одно лицо. Спокойное лицо человека, уверенного , что смерть, слепо бьющая по людскому стаду, не может его задеть.

      Обрывок фразы на иврите заставил Михаила вздрогнуть. Он неловко дёрнулся в сторону, пропуская целый выводок крикливых соотечественников и врезался в спину человека в сером костюме. Машинально пробормотал извинение на иврите, и тут же понял что человек в сером не может иметь отношения к компании похожих на молодых петушков израильтян. Но к изумлению Михаила, человек в костюме ответил прежде, чем он успел повторить извинения на английском.

     -- Ничего не случилось, - Михаилу показалось, что ровный голос незнакомца не просто повторил стандартную вежливую фразу на иврите, а действительно сообщил, что пока ничего не случилось.

      Через несколько минут, уже на улице, Михаил понял , что в человеке в сером его удивило не только знание иврита. Он уже видел это лицо в аэропорту. Тогда Михаил обратил внимание на человека в сером плаще, вроде бы встречавшего кого-то. Ответный взгляд, необычно спокойный в сутолоке аэровокзала, скользнул по лицу Михаила, а затем незнакомец встал и прошёл к выходу, ни разу не оглянувшись.

   ***

   Михаил долго автоматически шагал вдоль парка, потом свернул направо в поисках станции метро. От избытка впечатлений и событий он уже почти не обращал внимания на окружающее. Когда же он , наконец, опомнился, то увидел город, больше похожий на виденный им на картине, чем на роскошные кварталы возле музея. Обшарпанные, будто больные, дома , полуразвалившиеся древние колымаги у тротуаров. Мимо прогрохотал поезд. Михаил уже знал, что во многих местах Нью-Йорское метро выходит на поверхность, но станции нигде поблизости не было.

      Несколько чернокожих подростков разглядывали белого, зашедшего в их район в сумерках, скорее удивлённо чем враждебно. Но Михаил видел , что опасность накапливается вокруг него как электрический заряд. Он почувствовал, что кто-то приближается сзади, быстро и почти бесшумно. Михаил резко обернулся. Перед ним стоял всё тот же человек в сером плаще.

     -- Пожалуй, Вам действительно следует быть осторожней. Ничего, я покажу Вам как выбраться отсюда.

***

   Михаил с изумлением понял , что на этот раз он заговорил на русском.

  -- Если хочешь что-нибудь объяснить человеку, лучше всего говорить на его родном языке. Разве не так? - улыбнулся человек в плаще.

  -- Объяснить? - удивлённо отозвался Михаил.

  -- Я же пообещал указать Вам дорогу. Рельсы, которые Вы видели, ведут в Коннектикут. А станция метро на соседней улице. Идёмте.

 ***

   Через час они зашли в какой-то бар в южной части Манхеттена. Михаил так и не узнал, где это было ... кажется, в Сохо. Если этот разговор за кружкой пива должен был что-то объяснить , то объяснение получилось самое странное из всех возможных. Михаил с растущим недоумением вслушивался в негромкий и монотонный голос:

     -- К несчастью, иногда язык собеседника просто не содержит необходимых понятий. Представьте себе, что я пытаюсь объяснить жителям средневекового города, что чуму вызывают бактерии - микроскопические существа, о существовании которых они никогда не слышали. Удастся ли мне убедить их в этом?

     -- Скорее всего, будут продолжать думать, что эпидемия - результат чёрной магии или отравления колодцев, - согласился Михаил.

  -- Возможно, они будут даже ближе к истине, чем Вы, - неожиданно возразил его собеседник.

 -- Но ведь чуму-то вызывают бактерии? - Михаил заметил, что это очевидно истинное утверждение он произнёс с непонятной неуверенностью.

 -- Об эпидемии, а точнее - о море, вернее говорить на языке средневековья. Он просто лучше для этого приспособлен.

 -- Бациллы чумы вроде бы не менялись за последние пару сотен лет, - пожал плечами Михаил.

-- Каждый год в США около двадцати человек заболевает чумой, но эпидемии не просходит. Похоже на саранчу. Обычно это безобидные насекомые, не более прожорливые чем кузнечики. Но когда приходит их время, ничто не может устоять.

     -- Ну, не хотите же Вы сказать, что кто-то управляет бациллами чумы или саранчой...

     -- Нет! - бесстрастный голос человека в плаще впервые выразил какое-то чувство, похоже, досаду или сожаление, - управлять этим никогда не удаётся. Но это можно чувствовать, можно видеть как это приходит , и куда оно движется.

      На мгновение перед глазами Михаила появилась картина, изображавшая чумной город. Возможно, это было лишь игрой воображения, но сейчас он был совершенно убеждён, что неизвестный художник пятнадцатого века изобразил на своём холсте портрет сегодняшнего собеседника Михаила.

     -- И ещё, - прошелестел голос, в котором Михаилу почудилась тень давнего торжества, - На это можно влиять.

   ***

   У Михаила ещё было время заглянуть в Duty-Free , купить плащ , который, впрочем, вряд ли будет надёжной защитой во время сезона дождей. Всего несколько человек ожидали рейса вместе с Михаилом. Он гадал, что могло заставить этих людей отправиться на едва ли не последнем рейсе перед объявлением карантина в гости к смерти. Что именно - работа, любовь, деньги заставляют их делать свою жизнь ставкой в игре, где неудачнику грозит отвратительная смерть от неизвестной медицине лихорадки? Ему захотелось проследить, что произойдёт с ними. Только ли проследить? Он неожиданно чётко осознал, что его смерть не тронет. Новое ощущение власти над своей судьбой и судьбами тех, кто находится рядом, захлестнуло его.

      Объявили посадку, и Михаил спокойно и неспешно двинулся к выходу. Kупленный в Duty-Free серый плащ шелестел зa плечaми кaк крылья гигaнтскoгo нaсекoмoгo. Сотни людей с такими же кaк у негo уверенными безжизненными глазами, отправлялись в путь из десятков городов.

     Потому что пришёл час саранчи.