Шаманов Сергей. Солнце

Главный герой этой истории, художник, проявил свой талант в раннем детстве, еще не научившись говорить. Во время обеда, родители всего на несколько минут оставили его без внимания. Когда мама подошла к нему, собираясь покормить с ложечки, ее удивлению не было пределов. В тарелке с кашей, в которой ребенок возился, не желая кушать, она увидела настоящую картину. Каждое зернышко каши лежало по особенному, образуя тончайшие линии изысканного пейзажа, очень похожего на тот, что открывался из окна их кухни. Ребенок не обращая внимания на ее удивление, продолжал увлеченно елозить ложкой. Глядя на его неловкие движения, было трудно поверить в то, что он рисует. Но он рисовал, и мать, забрав у него тарелку, долгие недели показывала ее своим знакомым и детским врачам. Они хвалили ее ребенка, с интересом разглядывая дома из каши, и солнечные лучи.

На той картинке, между домов, он изобразил солнце, кроме будущего призвания обнаружив еще и главное направление своего творчества.

Он стал художником, который на всех картинах рисует солнце.

В начале своего творческого пути, он скрупулезно оттачивал мастерство, рисуя все, что попало. Но очень скоро понял, что, несмотря на то, какие темы и предметы служили для него натурой, он все время рисует солнце.

Полупрозрачные, почти белеющие края глиняного кувшина на обеденном столе возле забрызганного жиром кухонного окна; сверкающий арбузный ломоть, в котором каждая косточка, коричневая или белая, светились по-своему, неповторимо; желтое подплавленое масло на бутерброде и мутные блики на бархатной кожице спелых персиков в соломенной вазе. Везде были его следы.

Он выходил из дому и рисовал пейзажи, на которых даже в глухую пасмурную погоду приходилось думать о нем и выравнивать тени. А что уж говорить о погожих солнечных деньках… Работая над своей картиной “Дорога к морю” он долго мучился вырисовывая оранжевую черепицу на крышах маленьких домов ютившихся вдоль нагретой асфальтовой дороги, что спускалась к пляжу Золотой Берег. И серая дорога и деревья и чистое небо – благодаря солнцу сверкали всеми оттенками серебряного, зеленого и голубого.

После этой картины он окончательно стал рисовать только солнце. Он влюбился в него.

Его мастерская располагалась в двух комнатах чердачного помещения шестнадцатиэтажного дома. Там же он в целях экономии и жил.

На фоне висящих, прислоненных к стенам полотен, не было видно его немногочисленной мебели и картонных коробок с вещами и едой. К тому времени как он там поселился, он давно рисовал исключительно солнце, и потому никаких других картин там не было.

Желтое солнце в окружении треугольных парусов яхт, розовое пятно среди острых утесов, огромный пурпурный шар в кроне черного зимнего клена и множество других картин, названия которых говорили за себя: “Солнце над крышами”, “Купальщица и Солнце”, “Прозрачный свет” и другие.

Друзья считали художника немного странным, серьезные критики справедливо клеймили его за поверхностную слащавость, а он им отвечал, что предназначение художника показывать красоту окружающего мира, и продолжал рисовать.

Он знал, что солнце приносит жизнь, что благодаря ему зеленеют деревья, пахнут цветы, летают птицы, и он был обязан ему всем.

Солнце представлялось огромным садоводом, для которого земля являлась сферической клумбой. Оно согревало ее и наблюдало за калейдоскопом рождений и жизни.

Образ солнца нес в себе женское, материнское начало. Начало всего.

Раскрывая женское начало солнца, он представлял его на своих работах в образе женщины. На смутных набросках он изображал солнце то в виде девушки восседавшей на сером камне - ее красные, собранные в пучок, волосы, символизировали закат, а то в виде ослепительной блондинки, выходящей из чистой озерной воды.

Он влюблялся в эти изображения, хотя прекрасно понимал, что любовь его будет безответной.

Друзья художника, увидев его новые картины, шутя, хвалили его за то, что он отошел от своей главной темы. Мало кто понимал, что в своих последних работах он просто одушевил солнце.

По утрам, открывая глаза, он смотрел на небо и произносил сочиненную молитву. В своей языческой молитве он благодарил солнце за то, что оно подарило жизнь планете, людям и ему. Он благодарил за наступление нового дня, а вечером, на закате произносил другую стихотворную молитву. Выразив солнцу свою благодарность за прожитый день, он просил за день следующий. А так как солнце ни разу не отказывало ему в его просьбах, а иногда и радовало красотой златоперстной зари и камерным мажором вечернего заката – он все больше и больше укреплялся в своей эстетической вере.

Художник создал свою религию и стал ее главным жрецом.

Религию Солнца.

Когда-то на заре человечества древние племена обожествляли все вокруг, в том числе солнце и луну. Но он в отличие от них считал, что знает сокровенную истину.

Солнце главное и единственное божество для жителей земли. Оно подарило жизнь, дарит жизнь и будет ее дарить. Мир обязан своему богу всем. Одинаково щедрое для всех без исключения, оно не видит разницы между одноклеточной водорослью и китом, между простейшей инфузорией и тщеславным человеком. Через миллиарды лет, без сожаления отдав все свое тепло, оно станет черной дырой и поглотит планету своим темным глубоким лоном.

А потом все повториться. Снова зажгёться солнце и возникнет жизнь.

Так он рассуждал, превратив свое жилище в храм новой церкви, где иконами стали его медово-радужные полотна.

Рисуя солнце в человеческом облике, он испытывал большие трудности, прорисовывая его внешность. В набросках она всегда была хороша и лицом и фигурой, но он не чувствовал в ней индивидуальности присущей каждой красивой женщине, с полотен на него смотрела смесь чужих образов, случайно сложившихся в смутную форму во время мучительной работы.

Однажды пытаясь нарисовать ее лежащей на диване – он закончил работу с пустым местом посредине холста. Вдохновение, которого он ждал в процессе работы, не пришло.

Он надолго впал в меланхолию, ничто не помогало его вдохновению, ни закаты, ни рассветы. Мысли не шли в голову, но однажды во время его мучений, когда он изображал застеленное белой простыней кресло – произошло чудо. В кресле перед ним – сидела прекрасная обнаженная девушка с перепутанными золотыми волосами, свет от которых, разливаясь по комнате, едва не ослепил его.

Он перестал дышать, боясь спугнуть ее и схватив кисть, принялся быстро зарисовывать серую пустоту холста.

Работа была закончена менее, чем за час. Когда он приготовился сделать последний мазок, девушка с плазменными волосами поднялась с кресла и вышла из комнаты.

Он вышел за ней, но нигде ни на чердаке, ни на лестнице, ни на крыше – ее не было. Зато остался неплохой портрет.

Художник был счастлив, завершив работу. Глядя на картину можно было забыть о солнце на небе. Теперь Оно было здесь.

Вновь и вновь разглядывая изображение, он думал о той неземной женщине, которая связывала его и картину. Не верилось, что он видел живое солнце. Но как бы там не было, он, понимая, что не сможет создать ничего лучше, перестал рисовать.

Дни проходили в постели, вечера на крыше. Иногда неделями он видел людей не иначе, как с высоты шестнадцатого этажа. Маленькие как муравьи – они вызывали у него только глубокое призрение.

По утрам, разглядывая изображение своей небесной модели, он задумывался о том, что случилось бы, заговори он с ней. Но в следующий раз, когда ему представилась возможность пообщаться с ней – он прикусил язык и старался не дышать.

Это происходило вечером, на крыше. Красноволосая женщина бесстрашно сидела на парапете, вытянув вдоль него стройные ноги. Изящной дугой, выгнув гибкую спину, она тонкими руками опиралась в серый цемент. Легкий ветер колыхал ее длинные, красные волосы; они тихими волнами прикасались к запястьям ее рук и голой спине. Заходящее за горизонт солнце, окрасило кожу ее лица, упругого тела и ног застенчивым румянцем.

Не расстававшийся с мольбертом и красками художник соревновался с падающим солнцем, стараясь закончить свою работу скорее, чем оно исчезнет.

Когда из-за горизонта выглядывал лишь тонкий оранжевый серп – девушка превратилась в огненную птицу, и, вспорхнув горящими крыльями, улетела к исчезающему солнцу.

Теперь в ее божественной природе можно было не сомневаться. Солнце, давшее физическую жизнь всему живому, теперь давало ему жизнь духовную. Великий бог позировал для него, кокетливо меняя формы. Также меняли свою словесную форму его молитвы.

Лучи солнца, падавшие на землю перед ним, сгущались в огненное тесто, из которого выходили вполне человечные, молодые особы.

Игра света, в которой не было тени. Желтые и красные волосы, мягкая нежная кожа, под которой огонь, способный в мгновение ока расплавить железо и камень.

Художник снимал со стен старые картины и на их место вешал новые. Постепенно солнечные пейзажи исчезли совсем, уступив место портретам. И их создатель был в затруднении – какую работу предпочесть? Любая была достойна самого видного места.

На одном из полотен, красноволосая девушка, стоя под окном, позировала ему с блестящим апельсином в руках. Она придерживала его с двух сторон. Снизу левая рука сложилась в лодочку, сверху правая едва касалась оранжевой кожицы; она словно гладила апельсин, чтобы он заснул.

После работы, когда она покинула его мастерскую, апельсин остался лежать на столе. Он был такой горячий, что художник вскрикнув, выронил его из рук.

На другой не менее красивой для него картине златоволосое солнце сидела за круглым столиком, перед ней стояли стеклянные стаканы с желтым лимонадом, розовым вином и зеленым пизангом. Картинка увиденная и быстро зарисованная неделю назад была очень красочной. Но и другие картины были не менее ценны. Все они были связаны с их встречами, каждая из которых была чудом.

Однажды, художник, возвращаясь, домой, увидел в своей мастерской яркое сияние. Этот близкий солнечный свет был ему хорошо знаком, он подсказывал ему, что сейчас он ее встретит.

Высокая молодая девушка, с короткими, цвета лепестков одуванчика волосами ходила вдоль увешанных картинами стен, и придирчиво их разглядывала, указательным пальцем теребя ямочку на подбородке.

Такого еще не было, обычно она была статичной, так словно миллионы лет находилась на том месте, ожидая художника, который ее окончательно увековечит. Здесь же, в мастерской она выглядела очень живой: хмурила маленькие брови и задумчиво откидывала назад головку, слегка меняя ракурс.

Ему казалось, сейчас она что-то скажет, покритикует его, но она молча переходила от картины к картине, и он, наконец, не выдержав, заговорил.

- Как вы находите мое скромное творчество?

Она улыбнулась, показав, что услышала его вопрос, но глаз от рассматриваемых картин не отвела.

- Если не нравиться, можете не отвечать, я не соглашусь с тем, что они плохи. На этих картинах изображено самое красивое, что я видел в своей жизни. Они для меня очень дороги.

- Все? – услышал он недоверчивый голос прекрасной незнакомки, который показался ему красивым как щебет певчей птицы, раздавшийся в абсолютной тишине.

- Абсолютно все.

- Но ведь такого не бывает – категорично заявила она – На всех картинах изображены разные женщины.

- Да, они выглядят по-разному, но на самом деле это одна.

- Волосы могут быть разными, их цвет слишком необычен, но лица… Неужели одна женщина может менять свою внешность как ей заблагорассудиться?

- Вероятно, внешность этого неземного существа не самый строгий критерий и она может менять ее, как смертные меняют цвет и форму своих волос. Но даже если судить о ней по внешности, то сразу бросается в глаза, что в независимости от принимаемого облика, она светиться. Бывает, нередко, можно увидеть, как сверкают тела играющих на солнце детей и молодых девушек. Но свет этой девушки идет изнутри. Она как солнце.

- Вы в это верите?

- Да.

- На самом деле?

- Сомнения всегда посещают меня. Но здесь на этой крыше, под самым небом, они не могут жить долго. Я неслучайно поселился здесь.

Она молчала.

Он хотел ее спросить, но не решался, считая, что это будет глупо.

Глупо не потому, что такого не могло быть, а потому что это было и так, без его вопроса очевидно. Ее короткие, ярко-желтые волосы, словно смазанные на самых кончиках гелем, смотрели в разные стороны, как солнечные лучи. Глупо спрашивать, глядя на солнце – солнце это или нет?

Он позволил себе вольность, прикоснувшись к ее плечу.

- Скажите – вы это она? Я вижу это и так, но я хочу знать, услышать это от Вас…

Она, посмотрев в его глаза, продолжила хранить молчание.

Такой, излучающий энергию взгляд никто не смог бы выдержать.

Он, отводя свой взгляд, возвращался к ее глазам снова, и ждал ответ.

- Вы можете молчать, но эта жестокость не помешает мне сделать то, что я хочу. Я все равно признаюсь в своих чувствах, потому что верю без слов, я художник и воспринимаю правду глазами. Очевидное не спрячется от меня…

Превозмогая огонь шедший от ее глаз, он наклонился к ней и поцеловал теплые губы.

Трепет охватил все его тело. Огонь ее губ и глаз тяжелой волной ударил его, и он свалился без чувств.

Когда он пришел в себя – ее уже не было рядом. Ночь обступила его со всех сторон.

Художник лег в постель и не вставал с нее несколько дней. Он чувствовал опустошение и потерю. Парадоксальную потерю того, что ему никогда не принадлежало, но без чего он не мог жить.

В эти дни погода была пасмурная, и ему казалось, что обиженное солнце пряталось от него за шторами серых туч. Он ловил на ладони косые лучи, изредка проходившие сквозь облака и неправильные окна технического этажа. И глядя на свои высвеченные пальцы, ждал, что этот свет оживет.

Но свет оставался неживым, равнодушным.

Его ослабленный организм стал жертвой сквозняков. Художник чихал и мерз под одеялом. Он думал, что умирает, и вспоминал далекий, лишивший сознания теплый поцелуй, как прообраз спасения.

И однажды спасение пришло.

Безмолвная, незнакомая женщина стала приходить к нему рано утром, когда даже ласточки под крышей еще спали.

Она готовила ему чай, брала его голову в свои руки и гладила его волосы и лоб. Иногда ее губы касались его лица. Художнику чудилось, что он в раю и расплавленные краски с его картин плавились в разноцветный пар, из которого возникали яркие неземные птицы, порхавшие вокруг него.

Ему становилось лучше, и сквозь бред он понимал – это Она.

Однажды поутру, когда ему совсем стало лучше – он из-за всех сил обнял ее, когда она нагнулась к нему для поцелуя, и прижал к себе. В этот раз их поцелуи были более долгими, и к вечеру он заметил на своих руках отчетливый тропический загар, и, раздевшись перед зеркалом, увидел, что все тело его – цвета кофе.

Он понял, что в тот день началась для него любовь Солнца.

Солнце, светившее для всех – любило только его.

Ослепительная, меняющая свой облик женщина стала приходить в его дом все чаще и чаще.

Вечером ее волосы были закатного цвета, утром – нежная солома, а днем – золотой водопад. Но как бы не менялась ее внешность – он все время узнавал ее.

Солнце позировало для его работ. Она помогала ему убираться по хозяйству, и вскоре так освоилась на земле, что стала ходить за покупками в местные магазины. Продавцы переглядывались между собой; странная то была пара – отшельник художник, редко спускающийся к людям со своей крыши, и блистательная, полуголая женщина, для которой он иногда прикупал дешевые тряпки, что смотрелись на ней, благодаря его изысканному вкусу – так выразительно и элегантно. Она экзальтировала всех – в театре, кинотеатре, на выставках. Художник избегал при ней встреч с друзьями, так как могли возникнуть неловкие вопросы, которых он очень боялся. Ведь только он знал, что все эти сногсшибательные женщины с золотыми, красными, черными волосами – на самом деле одна женщина, и никто не знал, что ласкательное имя Солнце, которым он все время ее называл, на самом деле – ее настоящее имя.

Они много времени проводили вместе, но никогда она не оставалась с ним на ночь.

Ночь становилась временем их разлуки.

Художник не видел, как она соединялась с солнцем. Всего однажды он лицезрел оранжевую птицу, стремительно догнавшую горизонт и вновь и вновь представлял себе эту картину.

Художник нарисовал ее бегущей по стеклянной дорожке из солнечных лучей, над голубым морем, к желтому светилу. Но как это происходило на самом деле - он не знал, и, утоляя свое любопытство, пытался ее выследить.

Чаще всего она исчезала прямо за дверью; едва он осторожно открывал защелку и выходил в коридор – ее не было не видно ни слышно. Лишь однажды, услышав спускающийся лифт – он стремглав полетел по лестнице и, выйдя из парадной, увидел ее белый сарафан и сверкающие золотом волосы.

Последовал за этим светом. Свернул за угол… Испуганные голуби вспорхнули с земли, подняв маленький вихрь и волосы на его голове. А солнце исчезло, его маленький край, выглядывавший из-за крыши далекого дома, был похож на перевернутую улыбку прыгающего за горизонт озорника-купальщика.

Последним светом оно смеялось над ним.

Утром художник проснулся не один. Солнце лежало рядом с ним и, обнимая его плечи, смеялось. В его глаза бросились солнечные лучи. Они падали из окна на все точки ее обнаженного тела, как проекции чертежника.

- Как тебе нестыдно следить за мной? – спросила она.

- Я хочу убедиться в твоей реальности. Мне кажется, что или я сошел с ума, или кто-то смеется надо мной.

Она, наклонившись к его груди, лизнула, а потом медленно поцеловала его сосок.

- Разве тебе плохо оттого, что над тобой смеются таким образом? – спросила она и продолжила целовать его тело, опуская свои поцелуи все ниже и ниже.

- Ты не веришь, в то, что видишь?

- Оказывается, трудно быть избранным.

- Ты веришь в то, что ты избранный?

Он погладил ее золотистые волосы.

- Не знаю. Я только боюсь проснуться.

Он боялся, когда ни будь понять что это сон.

- Останься со мной на ночь.

- Не могу – она покачала головой – Если я останусь тут на ночь – порвется связь между мной на Земле и солнцем на небе.

- И что будет? – спросил он.

- Ничего не будет – решительно сказала она – потому что этого не должно быть.

- Жаль – огорчился он. – Ночь так трудно пережить без тебя.

Она поцеловала его в лоб и ответила:

- А я ее просто не переживу.

Он долго вспоминал те солнечные лучи, что золотыми проекциями падали на ее тело.

Что будет если их стереть?..

Он взял одну из своих работ с ее портретом. Старательно обведя все контуры вокруг солнца, он черной краской замазал фон, на котором она позировала. Девушка осталась в темноте, и ее маленькое человеческое тельце не в силах было эту темноту развеять.

Иногда темнота наступает днем.

Приближалось время внезапной темноты.

Солнечное затмение.

Луна гуляла по дневному небосводу, готовясь к встрече с солнцем.

В этот день художник часто смотрел на небо. Его златовласая любовь одергивала его и весело говорила: куда ты смотришь? Я здесь!

Он целовал ее и, загадочно кивая, говорил: я вижу – ты здесь.

Как нередко это бывало она пошла, купаться в техническую каморку – там находился бойлер и кран. Солнце залезло в цинковый таз, и стала мыться стоградусным кипятком, в шутку брызгая раскаленной водой в сторону художника.

Он уворачиваясь от брызг, выбежал из бойлерной, взглянул на часы, и закрыл дверь на ключ.

По расчетам астрономов приближалось время темноты. Луна решившая погулять по дневному небосводу подплывала к светилу. Планета, о которой он не знал, стала его союзницей против Солнца, к которому он был ближе всех на земле.

Задрожала дверь.

- Открой меня! – сказала она.

Художник ни говоря, ни слова, качал головой. Ему хотелось убежать в свою комнату или на крышу, однако ноги его приросли к полу, и не давали свободы.

- Что ты задумал? – кричала она. – Открой! Я знаю, что ты здесь!

Луна медленно ползла по небосклону…

А он продолжал стоять в оцепенении, думая о том, нужно ли делать то, что он делает, нужно ли думать о том, о чем думает… Луна холодной щекой прикоснулась к горячей щеке солнца, и очень быстро стало темнеть.

Весь город наблюдал за солнечным затмением. Задрожали лепестки цветов в городских клумбах, перестали петь птицы, и бешено колотившееся сердце художника – стало биться все медленнее и медленнее, рискуя остановиться.

- Открой, пожалуйста, дверь! Я не могу здесь оставаться! Мы не сможем любить друг друга в этой темноте!

- Темнота скоро пройдет – переборов дрожь в голосе, отвечал он – Мы переживем ее и будем вместе вечно.

- Я этого не переживу!

Последний удар в дверь, после которого свет… Непонятный, суеверный, пугающий.

Тоненькая струйка золотой магмы вытекала из замочной скважины… Художник, глядя на эту ленточку, понял – сейчас она окажется по эту сторону двери и в мгновение ока, превратившись в огненную птицу – улетит к исчезающему солнцу.

Собравшись с силами, он упал перед дверью на колени, рукой закрыл замочную скважину и заорал от боли!

Тоненькая струйка магматического света отделенная от своего источника – упала на пол и зашипела, красной змеей плавя линолеум.

Также громко шипела его кожа на ладони правой руки, которой он держал замочную скважину. Солнце буравило его ладонь.

- Отпусти! – кричала она.

- Я схожу с ума – в никуда, самому себе, бормотал он. – Если я должен сойти с ума – пусть я сойду с ума от этой противоестественной боли, которой не должно быть.

Вытащив из кармана брюк свой блокнот для набросков – он сменил им обгоревшую руку. Несколько струек света успело вырваться на свободу, но Солнце было еще там.

А где же Луна. Медленное неповоротливое создание, ползающее в космической глади вокруг голубой Земли?!! Он молился за нее, представлял ее с желтым хвостом и желтыми плавниками. Огромная космическая рыба подплывает к Солнцу. Он уже забыл, о чем думал, о чем мечтал, когда это все-таки произошло.

Луна накрыла Солнце. Абсолютная темнота.

Расплавилась дерматиновая обложка блокнота. Испортились все черновики. Солнечный луч вновь вырвался из бойлерной. Художник накрыл дырявый блокнот левой ладонью.

Адская боль.

Подвинув ладонь – он ощутил, что магматический луч уже не так горяч, как был. Охлаждая обгоревшую ладонь – он убедился, что солнце уже не пытается выйти наружу.

Начало светать.

Цветы не успели закрыться, а испуганные птицы были ошеломлены. Такой короткой ночи им не доводилось видеть.

Больше и больше света. Луна уже совсем оторвала свои холодные объятия от Солнца. А за дверью - гробовая тишина.

Художник сидел на коленях и дул на обожженные руки. Мокрым лбом вытирал об запертую дверь липкий пот, и прислушивался…

За дверью было тихо.

- Ты еще здесь?

Ошпаренными руками он с трудом открыл замок и распахнул дверь.

Там была обычная темнота.

Свет полусонца медленно просачиваясь в комнату, высветил сидящую на коленях обнаженную девушку. Бессильно облокотившись на стену, она с ненавистью смотрела на человека, оставившего ее в этой темноте.

Ему художнику – рисовать только эти дикие глаза. Все остальное, включая весь мир – казалось незначительным, ничего не выражающим, маловажным.

- Я освобождаю тебя…

Дикие глаза поднялись на уровень его глаз. Она угрожающе приблизилась к нему.

- Слишком поздно!

Художник заметил, что кожа и золотые волосы ее, так восхищавшие его душу и воображение, более не светятся. Она была бледна, как существо никогда не видевшее дневного света.

- Я знала, что так оно будет! Что ты попытаешься предать меня в день затмения!.. Но я должна была убедиться в этом, прожив действительность.

Ты не смог изменить уже написанную книгу судеб. И ты не изменишь того, что будет.

С презрением она посмотрела на его обгоревшие руки.

- Прощай.

Она оттолкнула его с такой нечеловеческой силой, что он, ударившись о стену, потерял сознание. А она исчезла.

Горожане видели бегущую по улицам красивую девушку с золотыми волосами.

Они предлагали ей помощь, но она ни останавливаясь, продолжала бежать из города, как будто над городом этим нависла смертельная угроза.

Ее видели возле горы. На горе…

Она искала то, что навсегда потеряно. Она хотела улететь, но разучилась летать.

Кто-то видел как она, с разбегу высоко подпрыгнув – упала со скалы.

Разыскивая ее тело, у подножия горы – нашли огненное озеро из лавы, которого там ранее никогда не было.

Только художник знавший поболее остальных смог сопоставить появление оранжевого озера и ее смерть.

Она не смогла оставаться в человеческом теле. Покончила с собой, высоко выпрыгнув… Озеро…

Это озеро было ее кровью. Кровью Солнца.

В оранжевой воде художник видел отражение деревьев, и ее скользящее по раскаленной ряби лицо.

Ее губы приоткрывались. Она звала его. И он зачарованный, чтобы не прыгнуть в ее огонь – убежал.

В своей мастерской, вдохновленный ее смертью, он написал свою последнюю, посвященную ей картину. Нежные черты лица на пылающе-оранжевом фоне холста…

Окруженный картинами с ее изображением – он жил без нее. Доживал последние дни. Он чувствовал, что жить ему осталось совсем недолго.

Близился конец света.

Люди-муравьи беспокойно бегали по раскаленной земле. С крыши своего дома, художник наблюдал за хаосом творившимся снаружи.

Глобальное потепление климата. Солнце приближалось к Земле, сжигая ее беспощадной активностью своего солнечного взгляда.

Художник знал, что Солнце хочет его.

Слабые здоровьем люди умирали от инфарктов, сходили с ума от жары. Увеличилось количество самоубийств, но с каждым все более и более жарким днем, росло и понимание того факта, что оставаться на планете Земля – такое же самоубийство, как отсчитывание секунд на циферблате часовой мины. Все ждали смерти. Ждал ее и художник.

Он разговаривал с портретом своей возлюбленной до тех пор, пока это было возможно. В один не прекрасный день, масляные краски на его картинах, расплавились точно детский пластилин и постекали на пол и золоченые рамы. Художник потерял все свои картины, и, видя, как испаряется питьевая вода в стеклянных емкостях на столе, решил, что ему пора…

Солнце мстило за Солнце. Если бы люди знали, что причиной их несчастья являлся избранный светилом художник – они бы разорвали его в жертву.

Он возвышался над оранжевым озером. Все голое тело было мокрым от пота; одежду уже не только он – никто не носил, ведь даже тончайший шелк на теле, в такую жару, пек, что раскаленный панцирь.

Твой огонь идет сквозь космос ко мне, чтобы убить меня. А я иду к тебе, чтобы умереть – сказал он, и прыгнул в магматическое озеро, подняв фонтан раскаленных брызг.

В этом озере была вся душа той, которую он любил, и, погрузившись в его огонь, за мгновенья до смерти, он вспомнил все, что у них было. Все штрихи и мазки, все взгляды и поцелуи. Она в кресле, возле его кровати, с чашкой чая, она молит его о свободе, он прыгает со скалы. И он в ней, тогда когда они друг друга любили и сейчас, когда она убила его своим огнем.

Он умер, и прохлада неожиданно опустилась на землю.

Никто не знал, отчего необратимое потепление закончилось, и очень скоро, всего через пару веков об этом почти забыли. Огненное озеро у подножия скалы исчезло еще раньше; оно остыло, оставив в земле небольшую вмятину, что наполнилась прозрачной водой, протекающего ручья.

Однажды, уставшая пожилая женщина из города, отдыхая возле этого озера, решила искупаться. Силы наполняли ее изможденное тело, она весело бултыхалась в воде, из-за чего маленькое озеро ходило ходуном, а когда, наконец, успокоилась – увидела в прозрачной до дна глади – тонкое отражение своего лица, которое помолодело на много лет, и даже, она не могла поверить, стало еще красивее, чем в далекой молодости.

Достаточно было одному человеку поверить в ее рассказ, и началось паломничество к этому озеру со всей страны, со всей земли. Маленький город благодаря озеру прославился на весь мир и превратился в огромный мегаполис.

Все имеет свойство заканчиваться, и однажды иссякли волшебные свойства озера, и оно вместе с огромным городом начало высыхать. Запустение пришло на когда-то святые земли. И когда цивилизация сменила цивилизацию, один человек занятый раскопками древнего города, разглядывая с ближайшего утеса долину, заметил на том месте, где когда-то было огненное озеро – природный барельеф. И новые толпы паломников потянулись со всего мира в то место, чтобы увидеть в скальной породе высохшего озера лица мужчины и женщины, которые нежно смотрели друг на друга, несмотря на века.

История художника и солнца закончилась после землетрясения. Волшебный барельеф треснул во многих местах, его завалило камнями, на которых выросли ползучие травы и деревья с мощными всеразрушающими корнями. Она могла бы иметь продолжение или даже начаться заново, через миллионы лет, когда в одном приморском городе появился художник, на всех своих картинах рисовавший солнце. Он был уверен, что солнце – это бог и живое существо. Он даже ждал, что оно явится к нему в виде прекрасной женщины.

Теплыми деньками, попивая пиво в городском саду, он, запрокинув голову на деревянную спинку скамейки, смотрел на танец света и тени в пышной листве акаций и всю жизнь безнадежно мечтал о той, которую никогда не встретит.