Тяьяс вошёл в автобус, излишне поспешно сел, вжался всем телом в сидение, подтянув ноги. Он нарочно уселся лицом к двери, потому что боялся здоровенного мужчины, который сидел тут же поодаль, боялся, конечно же, ненапрасно, ибо тот человек, широкий и большеголовый, был тяжёл и довольно крепок и мог бы запросто нанести другому удар. Не так как Тяьяс, этот ни за что не смог бы, во-первых, в связи с недостаточной физической развитостью, а потом, он знал наверное, что ударить человека в лицо не сможет, неприучен, недостанет решимости. Этот мужчина в осеннем пальто сильнее его и способен обидеть, если только пожелает, может заставить землю есть, ему-то что, а водитель не вступится, вообще никто не вступится, поэтому приходится быть всегда начеку и надеяться исключительно на собственные силы.

Тяьяс боялся и другого - пожилого мужчину на остановке, маленького с нервным лицом, это неважно, что тот был хилого и на редкость нездорового телосложения, такие-то как раз и носят чаще других в кармане пистолет для самообороны и зачастую безо всякой прчины пускают его в ход. Да и как это можно - не использовать пистолет по доброй воле, когда от твоего решения всё зависит. Мужчина тонкими руками полез во внутренний карман пиджака таким решительным жестом, что Тяьяс наверное знал уже заранее, что именно он вытащит оттуда и что станет делать. Ужасно боясь смерти, Тяьяс не выдержал и закричал. Мужчина повернул к нему голову, удивился и вытащил сигарету. Пожал плечами: то ли пожалел, то ли пожелал просто продлить себе удовольствие, полнее насладившись чужим страхом. Тогда-то и подошёл он - этот автобус, он был железный, и Тяьяс поспешил укрыться за его спасительными стенами, справедливо полагая, что там он найдёт пусть и ненадёжную, но хоть какую-то защиту. Шёл неуверенно и неловко, напрягшись спиной и всё время ожидая выстрела, как сейчас сзади вдруг раздастся грохот пороховых газов, костный хруст в позвоночнике, и струна в спине моментально ослабнет и разорвётся, а сам он обмякнет, да так и останется лежать здесь обессиленный, головой опершись на ступени автобуса, возможен также другой вариант, резкий толчок в спину или взамен него - лёгкий удар ребром ступни сзади под коленку. Тяьяс полетел бы тогда, проехавшись брюками по скользкому тротуару, прямо под колёса машины. Недаром же та женщина на скамейке при приближении автобуса напряглась, приготовилась к прыжку и замерла. Женщины непредсказуемы, от них всего можно ожидать, разве они докладывают заранее, что им может прийти на ум. Тяьяс как-то слышал про одну, которая занималась тем, что, улучив момент, толкала совершенно незнакомых с ней прохожих на рельсы под поезд на станции метрополитена. И тут же скрывалась в толпе. Это же великолепное совершенно безнаказанное убийство! Так, значит, следует ожидать толчка сзади. Тяьяс шире расставил ноги для придания телу большей устойчивости и так и пошёл враскоряку, пройти оставалось ещё несколько шагов. Но толчка не последовало, и он вскарабкался по ступеням вне себя от волнения, что опять благополучно прошло. Надо внимательнее и от всего защищать свою жизнь.

На работе начальник кричал. Не на него, правда, но и ему мог бы. Тяьяс посмотрел жалостно, так, как если бы это ему сказали. И не нашёлся, что бы ответить. Эта вечная грубость, всегда грубость. Потом начальник извинился. Не перед ним, конечно. Но Тяьясу это было уже всё равно, ибо он в это время набрасывал на бумаге собственный проект оружия из подручных материалов. Надо бы изготовить, а то он совершенно беззащитен.

Он опять спохватился: да, он ведь совсем забыл, выстрела можно было ждать и через стекло автобуса, это было бы ещё не поздно, зазевался, задумался о своём, потерял бдительность, как же он это так, это недопустимо, он мгновенно - вот до чего страх делает человека быстрым - пригнул голову, обхватив её руками, закрыл глаза. Автобус как раз проезжал по мосту, когда его, фыркнув мотором, стал обгонять большой тяжёлый грузовик и, когда уже почти поравнялся, Тяьяс вдруг, удивляясь собственной смелости, посмотрел прямо в лицо шофёру и понял всё теперь он в его (шофёра) руках. Стоит лишь чуть-чуть повернуть руль в сторону... Тяьяс отлично знал, что сам бы он так и поступил. Он бы упивался собственной властью, вот как сейчас этот шофёр. Он тоже ездил однажды в легковой машине и, хотя баранку держал другой, мысленно решал про себя судьбу каждого прохожего: вот этот - хороший человек, его оставить, а вот этот - маленький поворот рулевого колеса, ничтожное усилие, и этот человек, маша руками, полетит в кювет с переломанной спиной. Зная всё это, Тяьяс оценивал теперь лицо водителя, доброе оно или злое. Лицо было злое, и Тяьяс в изнеможении закрыл глаза.

И ещё эта собака. Заскочила откуда-то в салон и не желала выходить. Взлохмаченная, грязная. Тёрлась о брючину - чтобы не озлить, он не решался её прогонять, мало ли что может случиться - потом как зарычит. Удивительно, как это твари чувствуют тех, кто боится. И злые, сволочи. Тявкнет, укусит, не можалеет ни за что, если ты слабый. Собака с лаем набросилась, Тяьяс побежал и выпрыгнул, руками на ходу открыв двери, тому, кто боится, приходится быть находчивым, выпал и ударился лицом об асфальт, так он и пролежал несколько минут, чтобы открыть глаза не оставалось уже никаких сил.

Домой Тяьяс пробирался впотёмках, быстро перебегая из одного укрытия в другое, всё время прячась, чтобы не нарваться на прохожих. Он совсем одичал, приспособился к своему положению, ступал мягко, бесшумно и видел в темноте, совсем как кошка.

Войдя в парадную и поднимаясь к себе наверх, Тяьяс услышал внизу шаги и, не раздумывая, бросился бежать. Он больше всего боялся, что ключ неровно войдёт в скважину, и замок будет поворачиваться медленно, тогда он может не успеть, и тот человек внизу, который преследует его, вожможно, даже гонится за ним, увидит его с нижней лестничной площадки, сразу же без труда поймёт, как здорово он боится, и успеет заскочить в квартиру вместе с ним. Что тогда будет! Но этого не случилось, он преспокойно вошёл в квартиру, плотно затворил за собой дверь, встал, прислонившись спиной, и немного перевёл дух. Вот он уже здесь, и ему всего несколько шагов пройти до кухни, где его ждёт спасительное лекарство... Словом, у него там для себя кое-что припасено, просто он минуту переждёт, не хочется пока об этом думать.

Тяьяс принял таблетку от зубной боли, легонько растёр руками виски, а потом достал из кармана настоящую белую говорящую мышь, одетую в чёрный облегающий халатик, которую он сам нарочно обучил и дал ей имя: Мишо.

- Ты,- сказала мышь,- самый умный, добрый и справедливый. Очень жало, что никто вокруг этого не знает. Мне, например, очень жаль.
- Не надо,- попросила мышь.- Не делай этого, я тебя умоляю, я так бы хотела ещё немножко пожить.

Он сжал ей горло. Ведь он давно уже решил, что доведёт дело до конца. В этот раз. Он почувствовал - как всегда, в который раз!- как под его руками трепещет крохотная жилка и прощупывается хрупкий, как спичечный, позвожночник. Стоит немного нажать, хрустнет, помнутся сосудики, и маленький зверёк умрёт. Там ещё стучало, дрожа, тёплое сердце, и в сердце том он нервной и бледной рукой ощущал чужой страх. Мышь Мишо очень боялась Тяьяса. Ведь от него зависело всё. Тем более сейчас, когда он всё решил, и мышь это знала, ему никогда не удавалось от неё что-нибудь скрыть. Эта мышь была женщиной и понимала всё без слов безошибочно. Да, сегодня, вот сейчас, он надавит немного сильнее, чем обычно, и дождётся, пока в ладном, но щупленьком тепленьком тельце не остановится всякое движение. И тогда ему не останется ничего, кроме как пойти на кухню и проглотить пилюлю особого средства, в состав которого входит сильнодействующий и несомненно спасительный цианистый калий. Вот сейчас...

- Что же,- заговорила вдруг мышь, уставив на Тяьяса живые чёрные глазки,- что же ты так стоишь. Ну же, говори или сделай что-нибудь.
Тяьяс промолчал и бессильно разжал пальцы. Нет, он не пойдёт есть цианистый калий. Это слишком страшно, трудно и мучительно. - А ведь ты боишься меня,- сказала мышь.- Правда, и ты сам это знаешь.
Тяьяс улёгся на пол, предварительно сняв с ноги ботинок и положив его под голову. Пусть каждый вокруг входит и делает с ним всё, что хочет, а у него не осталось больше никаких сил терпеть.
- Слушай, друг, так ведь дело у нас не пойдёт,- неожиданно властно объявила мышь.- Ты не притворяйся, что ничего не можешь.
Тяьяс послушно встал, одёрнул одежду. Что ж было делать, если лежать дальше никак не получалось.
- Я ведь раньше,- объясняла тем временем мышь,- только притворялась нежной, боязливой и ласковой. На самом деле и тельце у меня давно уже другое: тайком от тебя принимая пищу, я сильно располнела. И голос мой, обычно тоненький, всего лишь результат действия крошечного свистка, вставленного глубого в глотку. Но теперь этому будет положен конец. Ты не строй относительно меня никаких иллюзий - хватит, я не хочу. Ведь мордочка моя и раньше нет-нет да и принимала не умильное, а более обычное и естественное для меня властное и свирепое выражение. Я - это карманный маленький диктатор. Ты повсюду будешь носить меня с собой. Каждый раз, когда боязливо ты закрывал глаза, я всё подмечала, я видела, видела.
- Ты теперь у меня в руках,- продолжал беленький зверёк,- и я тебя землю есть заставлю. Ты же хилый, рахит, а я знаю, что тебе необходима. В этом, а также в бесстрашии и твёрдой воле - моя сила. Вот видишь,- сказала мышь, сжимая в передних лапках и приставляя к своей щупленькой шее лезвие для безопасной бритвы,- чуть только ты не станешь меня слушать - и я немедленно перережу себе горло. Покончу с собой. Я - это не ты, ты же знаешь, у меня достанет решимости. Слышишь - я сделаю это!- грозно всричала она.- Мне даже хочется, чтобы так вышло, и я бы могла на деле это доказать. Ты тогда останешься совсем один, никого у тебя не будет. Так что уж придётся тебе выполнить некоторые мои пожелания. Дай мне, пожалуйста, побольше шоколада, я его очень люблю, и спляши что-нибудь, я хочу посмотреть, как ты танцуешь передо мной, и порадоваться. Мы это теперь будем устраивать каждый день: танцы.

Тяьяс будто бы даже последовал этому указанию и послушно выполнил несколько танцевальный движений. Он быстро завертел головой. Повернул её раз, потом другой, ища где-нибудь место, чтобы можно было укрыться, но не находил. Ему почудились сильные толчки в голове, будто кто-то выламывал дверь. Это - верно какая-то страшная болезнь. Было невозможно страшно, так страшно никогда ещё не было, никогда человеку не может быть так страшно. Он услышал грохот, стены дома обрушились на него и похоронили под развалинами. Это показалось совсем естественным, погибая под обломками, придавленный сверху бетонной плитой, лёжа под ней, Тяьяс почувствовал огромное облегчение и вздохнул глубоко, свободно.