Лопоухий рухнул на узкий диван, и уставившись на трещины в потолке и ни к кому конкретно не обращаясь, а наоборот вопя в пространство и время, очень усталым голосом громко и отчетливо выругался. Убедился, что хозяин квартиры на него не реагирует, рывком сел на диване и выругался еще раз громко, долго и очень разнообразно.

Хозяин квартиры оторвался от шкафа, в котором сосредоточенно рылся - Лопоухий, где хороший тон, где манеры, заметь - полдесятого вечера, а ты входишь без стука, приветствия, разрешения.

- Нет, ну ведь так жить нельзя, это ведь невозможно, уму не постижимо, как они еще не свихнулись от скуки. И я как не свихнулся от скуки и за компанию? Каждый месяц одно и тоже - напьются и буянить, буянить, буянить. Развлечений у них других нет что ли. На пьяных дебошах свет клином сошелся? Нет ну ты скажи так что ли? Правда? Вот что ты сегодня делаешь? Как все? Да? Нет - да?

- Отстань и так тяжело сегодня - вся кожа чешется жутко, хоть вой.

- Странный ты - о чем говоришь. Так и должно быть, сегодня - полнолуние. Забыл, да? Ну, какие они козлы. Псы позорные. Ну, как так жить можно. Как надоело. Противно - даже в полнолуние вот так.

- Полнолуние, не полнолуние - собственно есть ли разница? А если она вдруг, совершенно случайно, не понятно почему есть, то, сколько ее и в чем она? Да и чего я должен помнить? Ваши ночные попойки и драки? Зачем главное мне помнить такое?

- А я о чем - что у них дел нет других?

- Может есть, а мне что?

Лопоухий стянул обеими руками с правой ноги узкий туфель, самой кистью швырнул его через всю комнату в стену - он его (туфель) ненавидел и презирал, но знал, что вторую такую пару найти практически невозможно, а потому берег и заботился, но удержаться от маленькой мести... Да и зачем сдерживать себя, и теперь после акта мести сидел на высоком и жестком диване, упершись в него обеими руками и болтая ногами: левой в туфле, а правой босой. Он посмотрел на ноготь на большом пальце ноги. Вздохнул.

- Смотри, Мохнатый, разве это жизнь. И для чего только эта обувь нужна - опять коготь сломал.

- Ты бы еще тридцать седьмой надел бы - пижон. Ты вообще, какой размер носишь - сорок третий?

- Нет, сорок первый. А что?

- Тогда беда. У меня сапоги только сорок третьего. Так что ты со мной не идешь.

- Как не иду? Как не иду?!! Это значит если Лопоухий щуплый и худой так его все могут с собой не брать, да. Да я тебе по пересеченной местности фору дам в два корпуса и первым приду. Я на последней охоте вожака волчьей стаи завалил. Да я, да я, да когда облава была в прошлом году, кто в панику не ударился и всех вывел - Лопоухий.

- Меня там не было.

- А тебя всегда, когда плохо нет.

- Значит ты не идешь.

- Да я!.. Да я!!.

- Ладно, идешь, но сапог нет.

- А сапоги зачем?

- На рыбалку идем.

- На рыбалку!!! - Лопоухий взвился щенком, которому кинули слишком большую кость и закружился на месте. - Это значит эту, ну как ее, ну ту, что в воде живет, ловить. Рыбу! Во! Лапами!

- Лопоухий ну что ты, мы же не дикари. Удочками.

- Удочками! Правда? Удочками, рыбу?!

- Ну, если честно одной удочкой. Извини, второй у меня нет. Ну, ничего придумаем что-нибудь и для тебя.

Но Лопоухий его уже не слушал, он смотрел сквозь грязное стекло на город и был он далеко - где-то там в полях и лесах. Может быть на той охоте, когда он завалил вожака волчьей стаи, а может быть даже и во всем известном походе за грибами, когда они с Мохнатым принесли по два полных лукошка самых разных грибов, даже мухоморов. Полная луна переполняла его глаза, но вместо привычного безумия в них горел охотничий азарт, а также неизвестно откуда появившаяся и только что проснувшаяся страсть к рыболовству. А город, что обычно звал его в полнолуние, сегодня молчал.

Мохнатый стукнул его по шее, из транса не вывел, но малую толику внимания сконцентрировать на происходящем смог. Ударом по шее Лопоухий возмущаться в слух не стал - вдруг не возьмет на рыбалку и смолчал. К тому же Мохнатый уже шел к двери. Лопоухий вскочил на пол и ощутил подошвой правой ноги половицу. Странно - левая нога ощущала нечто совсем иное - влажную от пота кожаную подкладку в туфле. Неожиданный контраст ощущений и необоснованный. Он удивился и постоял без движения еще с полсекунды - убедиться что ощущения верные. Похоже, что ощущения верные - хотя бы потому что Лопоухий посмотрел вниз и вспомнил про отпущенный в увольнение туфель, еще он подумал, что будет смотреться глупо и не эстетно в одном левом туфле. Да и на рыбалку в туфлях? Ну, он дает. Определенно лучше будет без них, босиком. Да и дом Мохнатого стоит на самой опушке леса.

Пути по лесу к озеру Лопоухий не помнил, - он снова нырнул на несколько метров в транс, из которого только что Мохнатый вытащил его голову, и убедившись, что тот выкарабкается отпустил. Наверное, ошибся, потому что Лопоухий сразу ушел в транс всерьез и надолго и только гладкая поверхность воды, что внезапно налетела на него через заросли орешины, вернула его в себя и он увидел маленькое, опрятное, уютное лесное озерцо.

Мохнатого рядом не было, но в зарослях лещины, что-то тихонько, время от времени шелестело.

- Там Мохнатый, - осознал, он, - но что он там делает, один, в зарослях? И зачем шумит? Не понятно, что же там может быть? Однако задуматься он не успел - из орешины выбрался Мохнатый с только что изготовленной удочкой. Удочкой для него.

Лопоухий взял удочку спокойным, неторопливым движением, но видели бы вы его глаза, - они сияли от восхищенья и радости. Пусть лещина, что пошла на удилище - неказиста и кривовата, - пусть, самопальное, уродливое грузило, - тоже плевать - это была первая удочка Лопоухого. Когда он оторвался от восхищенного созерцания и хотел было поблагодарить за такое чудо Мохнатого, то обнаружил, что последнего уже нет рядом, а расположился он на берегу озерца и уже забрасывает свою удочку.

Лопоухий увидал это прекрасное движение руки, когда крючок, поплавок, и грузило летят по параболе, а затем плавно уходят в воду. Оно очаровало его и что самое главное он осознал - Я сам способен на такое. Встал рядом, и не подготавливаясь, попытался повторить движение - корпус, рука, удилище не удалось бы отличить, но грузило дернулось вверх и леска была запутана в момент немыслимыми морскими узлами. И удивленный (Не удалось) Лопоухий побрел к пологому, песчаному бугорку, сел на него и стал пытаться распутать леску. Но получалось это у него, прямо скажу неважно, потому что каждые минут пять он срывался с места, бросался к Мохнатому с воплями, глядя в глубокую, черную ночную воду:

- Смотри, смотри, а теперь окунек клюет.

- А теперь щуренок.

- Э-эй, да смотри же - карась, большущий. Подсекай, подсекай, уйдет ведь.

И опять и снова, а затем долго не отходил от Мохнатого, завидуя совершенно черной завистью, что у того не запутана леска, что тот умеет забрасывать удочку, что тот собаку съел на рыбной ловле (в данном случае Лопоухий выражался фигурально). Но зависть длилась каждый раз, едва ли мгновение, потому что Лопоухому в руки падала бьющаяся, еще живая рыбешка и он долго держал ее в руках, наблюдая за ее попытками прыгнуть в озерцо, затем нанизывал рыбешку на ивовый прут и медленно брел к спутанной удочке. Чтобы потом резко отбросить ее (запутывая ее только сильнее) и снова бежать к озерцу, когда клюнет очередная рыбешка.

В один из таких сеансов распутывания лески раздался задорный голосок - Салют! - это за Лопоухим обнаружилась фигура, (если быть точным - девичья фигура), и она (фигура) была очень ничего, точнее - очень даже чего. И Лопоухий, в другое время и в другом месте обязательно заинтересовался бы ей (девушкой), но сейчас только сфотографировал картинку объективами глаз, сегодня с расширенной из-за полнолуния диафрагмой, и машинально отложил моментальное фото в третью с низа полочку в стенном шкафу заброшенного и запущенного чулана, что почему-то зовется его мозгом.

И вот в этот момент, когда Лопоухий вернулся к запутыванию удочки, девушка возмущенно поджала губы, а Мохнатый и не отрывал взгляд от поплавка, я позволю себе воспользоваться затянувшейся мертвой сценой, где еще восемнадцать секунд после этого происходило нарастание напряжения и неудобства для всех присутствующих (даже Мохнатый почесал у себя левое плечо, что зудело нереализованными возможностями волосяного покрова с самого восхода луны) при полном отсутствии любых действий. Взгляд девушки казался прибитым к Мохнатому и фокусировался как раз у того на левом плече (как ему сегодня не везет) скользя дальше по самому верху через шею и край левого уха, что были видны из такой позиции. Взгляд внимательны, пристальный, сверлящий, но при этом изрядно растерянный и даже в чем-то восхищенный. Лопоухому вот так просто сидеть на полоске травы прорвавшейся в самый центр небольшого зарастающего песчаного пляжа и возиться с удочкой, когда всего в полутора метров от тебя (до ближайшей точки луча) ночной воздух протравливал такой взгляд, было очень неудобно. Еще около секунды он боролся с искушением посмотреть, что же там происходит если даже взгляды уже такие пошли в ход, а затем побежденный и сдавшийся себе же он стал бесцеремонно рассматривать происходящее, фиксируя взгляд то на глазах девушки, то на спине Мохнатого. Мохнатый за все это время (как уже было сказано выше) почесал левое плечо. Так вот я воспользуюсь этой необычайно эмоциональной напряженной сценой (возмущение и сильный гнев девушки, которые за время сцены не исчезают и даже не уменьшаются, но зато полностью перекрываются любопытством и интересом, безразличие Лопоухого переходящее в крайнюю растерянность и безразличие Мохнатого переходящее в полное безразличие), но одновременно крайне статической по исполнению, чтобы временно покинуть место действия и вернуться к моментальной фотографии, что сделал восемнадцать секунд назад Лопоухий и бросил в шкафчик в собственном мозгу.

Я распахнул заржавевшую дверь в чулан - поражала общая пустота. В чулане была паутина, пыль, на полу неприятно чавкающие красные лужи, и редкие запыленные вещи на редких, сухих клочках пола, и лишь в одной из кучек вещи были приведены в порядок и готовность и даже поблескивали от частого пользования - там в самом темном и дальнем углу ютились любимые, верные, детские игрушки из которых Лопоухий до сих пор не вырос - первая финка купленная за украденные деньги, нож-бабочка, отобранный у дворовой шпаны, ломик, с которым он гулял на соседние улицы, альпеншток, бильярдный кий. Последний в эти полгода Лопоухий особенно полюбил (когда он держал его в руках, то он смотрелся существенно более стильно, чем скажем с монтировкой или ломом в руках и во все том же костюме) (все течет - все меняется, жизнь по капле сочится из тела, взросление должно наступить, пора бы уж. Но оно в который раз не наступает, а Лопоухий на радостях впадает еще более ужасное состояние - если раньше перед тобой стоял вытянувшийся наивный в своей жестокости ребенок, который даже не живет на этом мире. Нет, ни коем образом, он - не живет, он - играет. То теперь он сразу изменил поведение, надеясь обмануть время - мол, я уже и так взрослый, куда дальше?, он обрел неторопливую стремительность движений, что сменила его постоянную суетливость, он бросил рядиться во что попало - лишь бы поярче, нет он теперь смотрелся в худшем случае дизайнером, год пестовавший в мозгу раскройку костюма, а теперь решившийся, сшивший и вот уже он перед зеркалом и теперь обнаружившем в творении своей мечты лишний стежок на внутреннем кармане, эмоции ребенка остались, но вот играть он перестал, но жить не начал. И теперь он был в поиске и искал, причем искал своими привычными методами ребенка желающего узнать, что находиться внутри бумажного слона. Только, в отличие от ребенка, которому часто приходиться обходиться ножичком для резки бумаги или даже просто слабыми ручками, Лопоухий за эти годы овладел большим спектром инструментария, например автогеном ну или если охота более эффектных, нет даже так - эффективных зрелищ, то в общем, он семь лет, по пять дней в неделю обучался Джит-Кун-До, и меня с всего тремя годами обучения Вин-Чунь ногами он доставал, но я патриот школы и уверен, что если бы я продолжил обучение, то наверное, года через два-три {вы ведь наверняка знаете, что Вин-Чунь лучшая школа} я был бы с ним на равных.) Так вот за этой горкой детских игрушек и был стенной шкаф с фотографией, за которой я и заглянул в это заброшенное место.

Как практически все вещи в этом помещении, она уже успела покрыться пылью и паутиной так, что под ней ничего не было видно. Но едва я захотел стереть пыль с нее, как фотография в моих руках сама вспыхнула и паутина выгорела до самой поверхности фотоэмульсии, но едва пламя дотронулось до самой фотографии, как оно вспыхнуло, меняясь по спектру от темно-вишневого до лилового, и когда я открыл рефлекторно моргнувшие глаза, то фотография первоначально блеклая и тусклая насыщалась яркими, вплоть до фосфорецирования цветами, похоже Лопоухий попытался вспомнить, а какова же она была сначала?

На фотографии была девушка, как вам ее описать? Можно сказать рост (на глаз), размеры (одолжить у кого-нибудь портняжный метр), вес (безменом что ли?, нет не безменом, ну как-нибудь еще), а затем записать в метрах и килограммах (если пользуетесь СИ) или там в граммах и сантиметрах (если сердцу близко СГС), ну а если вы привыкли к фунтам, дюймам, унциям и футам - не беда, считается легко, буквально в уме, особенно когда под рукой калькулятор. Но будет ли вам прок узнать: сколько она весила, рост, размеры, ну чему бы это помогло? Чему? Ну, узнали бы вы, что до любых стандартов красоты ей весьма далеко. Ну, это и я мог вам сказать не было красоты в фигуре, классической, не классической, общепризнанной - ни какой не было. Изъян был в ее пропорциях - сильный, запоминающийся, который невозможно было скрыть никаким платьем, но изъян идеальный и фигура ее была прекрасна.

О лице сказать ничего не могу, нет, не потому что оно было совершенно не запоминающееся, не как раз на оборот, но слов таких в моем мозгу не было, что не оболгали бы ее. Лицо не красивое, а дух захватывает. Повторялась ситуация с фигурой, - красавицам так не дано, им не быть столь прекрасными пусть даже все их тело и лицо промеряно, выправлено с той чудовищной точностью стандартов красоты, что сейчас диктует мода. Даже взглянуть не интересно - да, мелькнет мысль, - красива, но и только, глаз даже не остановится - ничего его не притягивает, не за что уцепиться, штампованная, прилизанная красота десятимиллионным изданием, стандартизированная и доработанная, самая последняя модель - право скучно. Здесь не так. Даже гармонии не было в линиях ее лица! И симметричным оно не было, только разве зеленые, больше глаза... Да, только глаза... Зато, какие это были глаза. Но самое сильное впечатление производила мелово-бледная кожа лица, на которой взрывом цвета обитали пунцовые губки.

Но за время недолгое время (пока сердце распухло, уперлось в ребра, ухнуло во внутрь, чтобы хлопнуться, уверенно и обречено, да так и остаться сведенным судорогой мышечной комком, но вдруг почему-то передумало и в момент, когда казалось ему уже не остановиться, застыло и начало разжиматься) фотография претерпела обратную трансформацию - Лопоухий наконец отвлекся от внешности девушки.

Такая обязана притягивать к себе глаза всех окружающих как мужчин, так и женщин. Первых с восхищением, вторых с возмущенным воплем про себя - Почему это все ей, а не мне (хоть они бы и понимали при этом, что нет у нее красоты, но и зачем она (красота) если и без нее все мужчины падают штабелями, тем более что прекрасной она все-таки была). Но мы ведь не забываем, с кем имеем дело - в зрачках Мохнатого нырял поплавок, потому что именно сейчас мальки объедали хлеб, мешая серьезной, вальяжной, крупной рыбе добраться до крючка. А у Лопоухого в глазах нелегко было разобраться - там была полным форматом луна, дорожка на поверхности озера (лунная дорожка), поплавок в этой дорожке и искорка лунного света на самой его вершине, последний карась, крупный, жирный бьющийся в свете луны и непонятно как туда затесавшаяся спутанная леска, привязанная к орешине Мохнатым и запутанная Лопоухим при первой же попытке забросить новую реинкарнацию лещины - теперь в удочку, которую он уже больше двух часов старательно запутывал, находясь в уверенности, что он разматывает леску в перерывах между бросками к озерцу, когда у Мохнатого клевало, и было там на самом дне еще что-то, но по-моему уже и так более чем достаточно чтобы понять общую направленность отражений, образов, кадров, что мелькали в его глазах - девушки там не было и на вторых ролях. Впрочем, даже на ролях без реплик. Она потеряла притягательность новой игрушки и более Лопоухого не интересовала.

Она первая не выдержала затянувшейся паузы, подошла к кромке озера и немного им полюбовавшись, приготовила в уме реплику, а затем ее произнесла.

- Рыбу ловите? - она справилась в голосе с гневом и он даже звучал весьма и весьма приветливо и даже наверное ласково (но здесь уверенности не было и быть не могло), правда она пока проговаривала вопрос, успела сесть слева от Мохнатого и уронить голову на его плечо.

- Да! Мы тут уже часа два сидим! - Лопоухому почудилось, что есть теперь душа в чем-то родственная эмоциями и чувствами к его новорожденной страсти к рыбной ловли - Мохнатому он был признателен, что тот открыл ему на это чуда глаза, но сопереживать это открытие? Нет, он не мог представить Мохнатого сопереживающего ему, да что ему, своему самому близкому другу (стоп близких друзей у Мохнатого нет, друзей тоже, разве быть может, сам Лопоухий, но он еще не уяснил собственный статус). Нет, Мохнатый безусловно, не был черствым существом, ни в коем случае - он сам видел, как раз на охоте Мохнатый смертельно раненому волку переломал шею, чтобы тот не мучался, но сопереживать? А если и сопереживает он теми же методами, что и проявляет сострадание? Нет лучше сопереживать без Мохнатого, по крайней мере, девушка визуальней намного безопасней. - А у меня удочка запуталась, - внезапно пожаловался на свое страшное горе Лопоухий.

Но девушка не слышала, что он там говорил, - это бы означало растратить внимание на несущественные мелочи, то внимание, что сейчас полностью приковано к Мохнатому, да и вопрос не предназначался Лопоухому, она о нем попросту забыла теперь, да и о самом Лопоухом тоже, только Мохнатый интересовал ее. Мохнатый которому, так мило можно шептать глупости, прижимаясь губами практически к уху. Но Лопоухого это не интересовало - ему раз показалось, что человек переживает за него и все, до смерти, а как оно на самом деле - не важно. И он в захлеб стал рассказывать о прошедших часах, своими воплями, криками, повизгиваниями и довольными смешками нарушая тишину и спокойствие, которыми и пытался наслаждаться Мохнатый все это время, перед глазами на стоячей воде лениво поныривал поплавок, светила луна - а он был полностью спокоен и подконтролен самому себе. Он должен был быть счастливым, более того он должен был гордиться собой, но всего этого - ни счастья, ни гордости не было. И тут он понял, что его Эдему, что он старательно построил всего за два часа, грозит непонятная угроза. Он покинул его и тут же услышал вопли Лопоухого, в третий раз описывающего в пространство как он запутал удочку.

- Тихо, - шепотом Мохнатый ликвидировал эту угрозу.

- Клюет?!! - Лопоухий отреагировал адекватно и теперь говорил срывающимся в крик шепотом.

- Нет, показалось, ну ты тише.

- А я и так тихо, чуть слышно - прошептал незнакомый голосок в левое ухо. Мохнатый повернулся - обладатель голоска был ему не знаком. Он в вопросах этикета был весьма строг, но если уж незнакомая девушка вцепилась в его руку и положила голову на его плечо, то наверное, она думает, что у нее на это права есть - тогда не вежливо сообщать ей это. На вежливость Мохнатый плевал с самого рождения - когда отбирал бутылочки с молоком у соседей по роддому, но этикет при знакомстве соблюдал свято - человека ему нужно было привести и представить, а до этого момента его (человека) для Мохнатого не существовало. Лопоухий конечно знал об этой странности Мохнатого, как впрочем, и о полутора дюжин других причуд, но вместо того, чтобы представить девушку Мохнатому, а заодно познакомиться самому (после того как она проявила неподдельный, как показалось ему, интерес к рыболовству, то она вновь обрела определенную ценность), но с одной стороны был слишком увлечен рассказом, а с другой стороны она так уютно расположилась на его плече, что он решил - ну что ж Мохнатый сделал для нее послабление в правилах. - Ты чего? Здесь же рыбалка. - Мммм,.. ты такой большой и лохматый,.. - она потерлась щекой о плечо - приятно,.. - Она не закончила реплику, далеко не закончила, - понял Мохнатый, заглянув в ее глаза, но он пришел сюда на рыбалку и понял, что ему намерились мешать. - Девушка, я тут с Лопоухим рыбу ловлю. Понятно? - Но это же мое озеро! - девушка вскочила, топнула девушка ногой, луна блеснула на венке из водяных лилий и гнев раскрасил ее лицо такими красками, что сердце и послабее могло просто разорваться в клочья от восхищения, но Лопоухий и Мохнатый были отменно здоровы и пережили это.

И тут Лопоухий, наконец осознавший, что ни единого слова из этого захватывающего, реалистичного рассказа про рыбалку она не слышала - да там были такие эпитеты, а гиперболы, гиперболы-то, а чего заслуживали одни сравнения и в нем появился возмущение от того, что его обманули, гнев, что он не смог поделиться радостью, и она от этого потускнела и выцвела вместо того чтобы засиять ярче и свежее. И возмущение и гнев переполнили его - его прорвало и он ответил и за себя и за Мохнатого, что в обычном состоянии просто побоялся бы делать.

Он встал в полный рост, вытянул руку ладонью вверх - к полной луне, что все-таки сегодня засияла кровью в его зрачках и заорал криком, бившим по ушам, нервам и подшибающим коленки - Лопоухий не зря гордился своим голосом - Слушай, это наша ночь!!! - и звук "о" в слове ночь растянулся до бесконечности и там на бесконечности обернулся воем.