Виктор Дакруа. Осколки

Часть 1. Зеркало

1

Листья кружились в воздухе, танцевали с ветром и медленно опускались на землю, остывающую после летней жары. Нелепо было бы называть их прекрасный последний полёт листопадом - словом, придуманном людьми, которые, как известно, только падать и умеют. У листьев же это скорее похоже на плавное парение, поддерживаемое невесомыми и невидимыми осенними крыльями.

Дана никогда бы не подумала, что в окрестностях Майнхеда, города, расположенного на побережье Бристольского залива, может быть так красиво. Воображение рисовало ей только бесконечные пустыри, изредка прерываемые небольшими частными фермами и одинокими островками хвойного леса. Но действительность превзошла все её самые смелые ожидания. В пригороде Бирмингема, где росла Дана, тоже было немало высоких и красивых деревьев, однако здесь целые километровые участки шоссе проходили сквозь частокол вязов, тополей и кедров. Их сплетённые ветви нависали над дорогой, и поэтому асфальт был покрыт листвой почти наполовину.

Мягкое шуршание по днищу машины понемногу начало вгонять её в дрёму, и она не имела ничего против этого. Подтянув ноги и поудобней расположившись на заднем сидении, Дана закрыла глаза.

Тем не менее что-то всё равно мешало. Возможно обеспокоенные взгляды родителей или рокот мотора, но скорее всего её собственные беспорядочные мысли. Ведь именно они порой не дают нам спать больше, чем включенная лампа или какой-то там шум. Особенно в девятнадцать лет. Мысли, как жадные черви, вгрызаются в сознание, выкапывая на свет самые запретные страхи и сомнения. Всё это роем безумных светлячков носится в мозгу, не давая забыться, и действует как мощный прожектор, зажжённый внутри головы. Может быть именно поэтому глаза некоторых лунатиков по ночам как бы светятся изнутри?

2

Дане было вроде бы не из-за чего переживать (не считая экзаменов, конечно), но в её возрасте для этого никаких особенных причин и не требовалось. В последние дни перед переездом она жила каким-то непонятным, смутным ожиданием чего-то особенного, надеждой неизвестно на что. Хоть бы переезд в новый дом сделал её жизнь не такой серой.

Eё отец работал коммивояжером сначала в Бирмингеме, а затем в Портсмуте (куда они переехали когда Дане было одиннадцать). Глава семейства Кудроу всегда мечтал о собственном доме. Надоело ютиться в квартирах с белыми потолками и великолепным видом на самые оживлённые места проспекта. Шум машин и гул толпы можно было научиться не замечать за двадцать пять лет жизни в городе, но Стэну Кудроу это так и не удалось. Он родился и вырос на ферме отца близ Ладлоу и с раннего детства привык просыпаться под вкрадчивый шёпот ветра в кронах деревьев, бродить по загадочному вечернему лесу, прислушиваясь к уханью совы и постуку дятла, и засыпать под стрёкот цикад, чувствуя приятную истому, накопившуюся за день. То, как ему на самом деле не хватало всего этого за годы, проведённые в отрыве от природы, он понял только сейчас, когда появилась возможность вернуться…

Предложение о покупке дома в районе Майнхеда было, как говорится, заманчивым во всех отношениях. Отец Даны учился на одном факультете колледжа с Ником Стампом, который намеревался стать профессором-экологом, но перекинулся в риэлторы. Ник уже на протяжении шести лет регулярно пичкал его телефонными звонками, предлагая “шикарные особняки совершенно задаром”, однако на этот раз отказаться было действительно невозможно. Дом, окружённый живописным лесом и садом, плюс озеро на расстоянии вытянутой руки. С живописным садом, состоящим в действительности из парочки чахлых яблонь, и вытянутой рукой, оказавшейся равной примерно пятистам метрам, Ник конечно перестарался, но остальное оказалось почти правдой (не упомянута осталась также необходимость небольшого косметического ремонта, однако такая мелочь на самом деле недостойна даже и скобок). Дом оказался расположен в относительно уединённом месте, что обусловило его достаточно низкую цену и стало дополнительным достоинством лично для Стэна, который был бы наверное согласен до конца жизни не видеться ни с кем, кроме жены и дочки.

3

Дане после провала на экзаменах при поступлении в юридический колледж также не помешало бы побыть в одиночестве. Тем не менее ни её отец, ни мать Роза не ожидали, что идею переезда она воспримет со столь несвойственным для неё воодушевлением. Добровольно оказаться в отрыве от своих сверстников даже всего на один год – это весьма необычное поведение для современной молодой девушки. Но Дана поставила перед собой цель обязательно поступить на следующий год, так как она твёрдо решила стать адвокатом. Конечно, для этого необходимо было добросовестно заниматься, и берег озера подходил тут куда лучше шумного мегаполиса. По идее на новом месте её не могло ждать ничего, кроме благословенной тишины, поэтому охватившее её волнение было непонятным вдвойне. Родители, заметившие такое состояние дочери, списали всё на её излишнюю впечатлительность, заметную с самого раннего детства. Но сама Дана прекрасно понимала, что не всё так просто, как кажется…

Деревья начали понемногу редеть, и вскоре машина свернула с шоссе на довольно широкую просёлочную дорогу, которая походила на переливающийся жёлто-красный ковёр. Затем показался подъездной гравий, ведший непосредственно к дому. Сон у Даны как рукой сняло. Как только затих шум двигателя, она выскочила наружу и обвела взглядом открывшийся пейзаж. Озера пока не было видно, но у неё и без него по-настоящему захватило дух.

Где-то сзади мягко хлопнула дверца, и полный восхищения мамин голос тихо и радостно охнул, но всё же поинтересовался об озере.

- Наверное его закрывает дом. – Стэн положил руку на плечо Даны. – Вон, видишь солнечные блики? Это оно.

Дана кивнула. Она тоже увидела.

4

Сам дом был небольшим – всего три этажа включая чердак, но для троих человек и не требовались хоромы. Спальня Даны находилась на 2-ом этаже в левом крыле дома. Она оказалась неожиданно большой (слишком большой для одного человека по её мнению) и убранство комнаты можно было назвать довольно нетрадиционным для нашего времени: старинные часы с кукушкой, высокая этажерка изогнутой формы, по углам которой можно ставить свечи, небольшой ярко-красный торшер, украшенный причудливыми узорами. А канделябры, расставленные повсюду, и герб, искусно вырезанный на дверце шкафа орехового дерева, придавали обстановке какое-то почти средневековое очарование. Но больше всего Дану поразило огромное резное зеркало, занимавшее чуть ли не пол-стены, в котором отражалась вся комната. Да и не только комната – в зеркале можно было также великолепно рассмотреть вид, открывающийся из окна, и даже кусочек озера (если хорошенько присмотреться).

Многие люди боятся спать перед открытым зеркалом, а в этой комнате они бы легли наверное только под дулом пистолета. Дана и её родители никогда не понимали причин этих страхов, но даже они выразили сомнения по поводу целесообразности нахождения такого огромного зеркала в спальне. В конце концов сошлись на решении (абсурдном по мнению Даны) прикрывать зеркало шёлковым покрывалом на подвесках перед сном. Они не были суеверны (ведь не отправили спать свою дочь куда–нибудь ещё), но всё же вполне резонно считали, что такой шаг по крайней мере не повредит. Да и кому могло повредить какое-то покрывало?

Их первый день на новом месте получился довольно суетливым, но тем не менее стал одним из самых счастливых лично для Даны. Казалось, что все проблемы и беды если не исчезли, то хотя бы на некоторое время скрылись в тумане подсознания. Впервые за долгое время она почувствовала себя как дома. А вечером даже промелькнула мысль: “Почему бы не остаться здесь навсегда?”

Но туман оказался не слишком густым…

5

Она спала - грудь мерно вздымалась, дыхание было спокойным и совершенно неслышным, глазные яблоки под веками не шевелились. На небе властвовала полная луна и её лучи, уверенно пробиваясь сквозь полупрозрачные занавески, наполняли комнату сиянием, казавшимся почти нереальным. Сиянием, проходившим сквозь руки человека, сидящего у изголовья.

Внезапно тонкая морщинка пробежала по нежному лбу, и Дана перевернулась на бок, при этом положив под щёку правую руку. Из её груди вырвался лёгкий выдох. Выдох, также оставшийся не услышанным им. Впрочем, он бы не смог услышать даже её крика. Она для него – всего лишь прекрасная актриса из немого кино, которое когда-то не было беззвучным и возможно имело какой-то смысл, но на самом всегда оставалось серым и безликим как снаружи, так и внутри. Глупый фильм, у которого нет ни начала, ни конца, а есть только боль и вечная тоска, жуткий холод и страх. И у этого страха было отражение, ещё более голодное, чем он сам…

Даже сейчас он чувствовал, как невидимые жадные челюсти пытаются сомкнуться, он чувствовал это постоянно. Им требовалось время, чтобы набраться сил и уничтожить его, как гидравлическому прессу нужно время чтобы опуститься до конца. Однако пресс всегда опускается, а челюсти всё равно в конце концов когда-нибудь сожмутся. Он это прекрасно понимал, но почему-то снова и снова разжимал эту чёрную пасть, и её зубы оставляли на нём всё новые и новые раны, но не на пальцах и ладонях, а глубоко в душе, в том месте, где ещё оставались какие-то бессмысленные надежды. Внутри у него всё давно было залито кровью, и долго тут не протянуть. И девушка, спящая на кровати, у которой он сидел, тоже не могла ничем тут помочь. Никто не мог…

Оставалось только подняться и пойти прочь, низко опустив голову. Его сиротливая тень от луны на мгновение легла на её лицо и левую руку, подложенную под щёку…

1

Дана проснулась с первыми лучами солнца и сладко потянулась, потирая глаза. Она не помнила, снились ли ей какие-нибудь сны, но почему-то от вчерашнего радостного настроения не осталось ни малейшего следа. Как будто всё стёрла чья-то непрошеная рука или накрыла огромная тень, вернее лишь малая часть этой тени, рассеивающей спасительный туман.

Бр-р-р… Откуда такие странные мысли? Дана не понимала, почему её голова была забита всем этим, причём с самого раннего утра. Но мысли оставались, как незаживающий шрам, который можно свести, только превратив его в рану.

Она опустила ноги на пол и поискала глазами расчёску. Её рука потянулась к столику у изголовья кровати, и в этот момент тень подступила как никогда близко, ещё более уверяя в своей неотвратимости…

Сперва исчезли все звуки, оставив после себя лишь гудящую тишину, постепенно начавшую наполняться многоголосым шёпотом, переходящим в атональный хор, сводящий с ума своим пронзительным высокочастотным жужжанием. Дана не знала, откуда весь этот шум, но она отчаянно надеялась, что не из её собственной головы. Внезапно голоса (если их можно было назвать голосами) оборвались на самой высокой ноте и отражались уже только в медленно стихающем эхе, на фоне которого появился один-единственный крик, наполненный таким отчаянием и безысходностью, какие она даже представить себе не могла. Крик набирал силу, и она даже подумала, что его должен был услышать кто-то ещё, чтобы прибежать в её комнату и заткнуть источник. На секунду всё стихло, и вновь вернулось, обернувшись уже надсадным рёвом раненого дикого зверя… Выдержать это она не могла, да и вряд ли кто смог бы. Ведь отбрасываемая тень оказалась не просто тенью, а настоящей чёрной тьмой, безликой, но с мёртвыми алыми глазами, светящимися в самой глубокой бездне человеческого подсознания. И сейчас эти глаза с ненавистью смотрели на Дану, пытаясь сжечь изнутри её душу…

Но она успела понять, что крик был человеческим…

2

- Дана! Дана! Что с тобой? Ответь мне… - это была мама. Дана открыла глаза и тут же зажмурилась от яркого солнечного света, с трудом села, опершись локтем на кровать.

- Что? Я…

- Я пришла разбудить тебя и увидела, что ты лежишь на полу без сознания. С тобой всё нормально, милая?

- Да, всё хорошо. Просто обморок.

- Что значит просто обморок? Для обморока должна быть какая-то причина.

- Не знаю, мама. Я так устала…

Роза не поняла, как можно успеть “так устать” в семь утра, но глаза Даны говорили, что можно. Нет, она ничего не скрывала от матери, однако от этого не становилось легче, ведь на вопросы, висевшие в воздухе, всё равно не находилось ответов. Если, конечно, кто-то хотел найти эти ответы, в чём Роза сильно сомневалась. Гораздо проще и безопаснее всё забыть, чего она и желала Дане. Они обе посмотрели направо, и только сейчас увидели испуганное выражение собственных лиц в стекле зеркала и синее покрывало, огромным бесформенным комом лежавшее на полу.

3

Всю неделю у неё заволакивало не только глаза, но казалось, и самые потаённые глубины сознания. Невозможно было ни о чём думать (точнее думалось всегда об одном и том же). Посреди белого дня она в обморок больше не падала, однако к этому близко подходило, причём неоднократно. Свежий воздух и озеро тоже не помогали, не спасали от пелены (и, главное, от того, что скрывалось в ней), накатывавшей снова и снова.

Хуже всего была рука. Она видела её постоянно, и серая завеса порой заметно преломлялась на гранях окровавленной ладони, наползая всё глубже. Мгла периодически высвечивалась в её голове алыми сполохами, как взрыв с необычайно нежными очертаниями, но острыми безжалостными шипами, пробивающими насквозь… красная полоса опять становилась шире и шире, и иногда думалось, что капли крови, падающей с этих пальцев, оставят след не только в её памяти, но и на её судьбе.

Она уверяла себя, что жизнь продолжается вопреки всему. Всё-таки царапающие (а может раздирающие?) сознание мысли – всего лишь мысли, а сны – это просто сны. Та рука находилась у неё внутри, но она не могла высунуться наружу из её лба или глаза, не могла раздавить её сердце или размазать мозг по внутренней поверхности черепа. Не могла, так как была нематериальна. Хотя, с другой стороны, так же нематериальна, как и её душа.

В ночь на субботу она проснулась посреди ночи с криком, который, как ей казалось, наверняка можно было услышать с другого берега озера. Сон она не могла отчётливо вспомнить, и не хотела его вспоминать до конца. Для того, чтобы обнаружить на следующее утро несколько седых волосков, хватило и отрывочных воспоминаний – пустота, плач женщины, волосы, цвет которых невозможно разобрать из-за крови, размытые силуэты на полу. Но главнее и страшнее всего – пустота. В ней растворялось всё, медленно исчезало, не оставляя и пятен. Последним, что она помнила, было искажённое отражение собственного лица в окровавленном осколке. Отражение, исчезнувшее под ладонью…

Больше без снотворного, гасящего сновидения, спать она не ложилась.

4

Грязно-белые блики, ещё больше пятнающие ладони. Света не было, кроме жалкого мерцания фар, изредка скользящего по их лицам. Мерцания, похожего на слабый утренний луч, робко пробивающийся сквозь последнюю щель в стене темницы. Но яркие фары тоже не нужны, яркий резкий свет – это, как правило, всегда прелюдия к чему-нибудь плохому. Темнота до сих пор хотя бы не била по глазам, не была предвестником боли, в ней не обитали механические голоса, требующие назвать фамилию и номер. Только шёпот и шелест листьев, ничего острого… Она не друг (друзей вообще не бывает), но и не враг…

Аарон протёр глаза тыльной стороной ладони, отбросил назад длинные грязные волосы. Его глаза с трудом нащупали грузный силуэт Дарена, прислонившегося спиной к толстому стволу, единственного человека, которого ему не хотелось убить. Дело не в том, что он его брат (ведь убил же он собственного отца), просто в Дарене было гораздо меньше человеческого, чем в других людях. И главное, он не доставал его, он вообще был единственным, кто его не доставал.

Свет очередной фары скользнул по их головам, и Аарон подумал, что лучше всё же углубиться в лесную чащу. Кто знает, может их уже ищут…

Сквозь лес они шли долго, но сколько именно не знали, счёт времени был давно потерян. Когда Аарон закрывал глаза, то стволы деревьев, медленно проплывающих мимо них в темноте, превращались в толстые прутья решётки. Этот проклятый лес представлялся какой-то бесконечной камерой, из которой нет выхода. Даже Дарен забеспокоился, что на него не очень-то похоже. И когда огромные лесные прутья наконец расступились, их взору предстала гравийная дорожка, еле заметная под опавшими листьями. Тьма немного рассеялась, и снова стало видно небо, усыпанное холодными звёздами. По предположению Дарена было где-то половина пятого, хотя с тем же успехом могло быть и, например, три. Осенью ночи обычно длинные, и светает поздно, однако не заметить высокий дом на звёздном фоне мог бы, наверное, только слепой.

Аарон почувствовал на подбородке кровь, медленно текущую из трещины в пересохших губах, и машинально слизнул её языком, но его улыбка не стала после этого менее широкой. Через несколько минут дом скрыл их, и гниющие листья на подъездной поляне вновь остались наедине с сырым гравием и безжалостной ледяной землёй…

5

В эту ночь сон опять не шёл. Он опять сидел рядом с её кроватью, низко опустив голову между колен, привычно подавляя в себе страх перед чёрными тисками нависающего будущего. Но тиски были самые настоящие, порой он даже как будто наяву видел их шершавую поверхность, грубую металлическую ручку, наполовину истёртые зубья внутренних поверхностей, на которых виднелась кровь и что-то ещё, он не мог разобрать…

Его судорожно сцеплённые пальцы наконец разъединились, и в этот момент он услышал звук…

В первые секунды он не знал, радоваться ему или огорчаться. Он так давно ничего не слышал (то есть совершенно ничего), что иногда уже начинал считать себя глухим. Казалось, его уши просто разучились слышать и, главное, слушать. Но звук повторился снова, тихий скрип, и потом вновь всё стихло. И только через несколько мгновений он понял, что это был не звук, а предостережение, для него, к сожалению, бесполезное. И дело даже не в том, что было слишком поздно, ведь для него поздно было всегда.

К нему (а скорее к ней) подбирались два тёмных силуэта, неслышно пробравшиеся в комнату через окно. Он видел их прямо перед собой совершенно отчётливо, но в то же время их разделяла непреодолимая преграда. Преграда за его спиной, опять сбросившая с себя ненавистное покрывало, как беспокойный мертвец сбрасывает свой опутанный паутиной саван. Преграда, отделившая от его жизни будущее одним ослепительным росчерком, подарившая только бельмо в глазу, делавшее невыносимо серым свет, пробивающийся сквозь редкие трещины чёрного неба. И ничего в память о той, другой жизни, бывшей на самом деле всего лишь сном.

Один из чёрных силуэтов решительно провёл большим пальцем правой руки (или левой в другой реальности) по горлу, и второй неумолимо кивнул, направившись к изголовью кровати. Однако первый покачал головой и вытащил из-за пазухи что-то продолговатое, на короткий миг отразившее призрачный лунный свет… и занёс его над её лицом, занёс над ними обоими.

Его пальцы снова сжались, ногти до крови впились в ладонь, он закрыл глаза в бессильной злобе, и, не давая себе времени на раздумья, бросился через кровать к непробиваемой стене своей темницы, крича во всё горло и не слыша этого крика. Отступать было поздно, и его кулаки принялись барабанить по призрачной преграде, за которой скрывался реальный мир, от которого он всегда убегал, однако так и не смог убежать до конца.

И сейчас его тоже заметили оттуда. Второй силуэт незамедлительно направился к зеркалу, расширив глаза от ужаса, он видел это. Но ещё он видел поднявшуюся руку, занесённую над мирно спящим лицом и надоевший лунный свет, продолжавший издевательски играть на лезвии, занесённом над мирно спящим лицом. Его ладони обхватили готовую взорваться голову, и в этот миг зеркало оглушительно треснуло, что-то в мозгу ярко вспыхнуло, и он начал стремительно падать, не сводя взгляда с её лица, а потом весь мир затянуло мутным чёрным заревом…

То, что обе его ноги отрубило выше колена, он тогда так и не почувствовал.

6

Дарен увидел его не сразу. Аарон вообще с самого начала не обращал внимания ни на что, кроме девчонки, и если и приметил вдали какой-то силуэт, то скорее всего принял его за отражение в зеркале самого Дарена.

Но он не видел эти бешеные глаза, наполненные невыразимой тоской, осунувшееся лицо, тощие руки, одетые в какие-то серые лохмотья, барабанившие по зеркалу с противоположной стороны, кричащий рот. В том, что парень кричал, не было никаких сомнений, хоть они ничего и не слышали. Дарен медленно, как в ступоре, двинулся к нему, осознавая, что его вид сейчас не менее безумен. Ладони парня обхватили голову, как будто он боялся, что та взорвётся, а потом зеркало, к которому был прикован взгляд Дарена, оглушительно треснуло, разбив его отражение на две половины… и нить начала обрываться. В сознании Дарена ещё отпечатались последние шаги, сделанные по инерции, дикое головокружение, миниатюрный стеклянный столик причудливой формы, разбитый им при падении, маленькие острые осколки, впившиеся в спину. Он успел ещё прижаться лбом к зеркалу, увидеть себя, полулежащего на луже крови, на том, что когда-то, совсем недавно, было… Дарен пригляделся внимательнее и застыл. Тот парень казался сейчас трупом, с безразличными глазами, уставившимися вверх, и ногами, грубо отрубленными выше колена. Это оказалось последней каплей.

Глаза Дарена расширились и больше уже никогда не изменяли своего выражения. Превратились в такое же мёртвое зеркало, из которого не увидеть душу, распятую на одиноком кресте в бескрайней пустыне его жизни, на могиле рухнувшего сознания. Внутри у него началась агония, и только правая рука обрела какое-то жуткое подобие собственной жизни в монотонном вождении по рассыпанным осколкам стекла.

И последним звуком стал медленно затихающий крик Аарона, вопреки логике принесший ему относительное успокоение, показавший выход из затянувшегося кошмара жизни.

7

Красные волны грозового неба, стремительно накатывающие одна на одну, прожигающие сетчатку клинки боли, сотканные из миллионов маленьких смертей расколотых звёзд, тающих облаков, роняющих на землю свою прозрачную кровь… Боль убивала все мысли, хотелось просто ползти, как можно дальше от страданий, от вечного холода и, главное, от тишины. Но сначала нужно высвободить ноги из-под этого тела, упавшего на него… если…

Он неторопливо сел, но далеко не сразу решился посмотреть вниз, да и вспышки, срабатывающие в мозгу на манер прожектора, этому не особо способствовали. Оказалось не слишком страшно, собственно, он и не увидел ничего, кроме крови. Теперь надо подтянуться на руках и уходить подальше от этого окна, всегда недосягаемо закрытого для него. Но необходимо помнить, что всё-таки это окно и через него видно всё – даже несуществующие отражения, одним из которых и был он сам. А теперь третья часть этого отражения уже не существовала на самом деле, так что ему уже нечего было высвобождать.

То, что произошло, совершенно не удивило его. Реально существующее отражение, т.е. тело того непрошеного гостя, заняло ту точку пространства, которую он занимал в этом мире, мире, где не имел права находиться.

Его рука скользнула по полу, но не смогла ни за что уцепиться. А потом снова вернулась боль и он на некоторое время вновь находился только в пределах её вселенной. Именно в эти мгновения, для него такие же долгие, как годы, мимо промчался второй чёрный силуэт, разминувшись лишь чудом. Хотя, возможно, смерть стала бы не самым худшим выходом. Ведь само существование мысли о жизненном предназначении здесь невозможно в принципе, как и инстинкта самосохранения не может быть у тени, которую ничто не отбрасывает.

Он бросил последний взгляд на кровать, убедился что с ней всё в порядке (больше его ни там, ни тут ничего не интересовало), и собрав всю силу воли в кулак, как можно стремительнее пополз туда, где пока ещё не воняло реальным миром…

8

Стэн Кудроу проснулся от крика. Сперва ему показалось, что кричала Дана, ведь такое было один раз, когда они нашли её перепуганную насмерть в смятой постели. Но вскоре он понял, что это не её крик. Сердце снова кольнуло тревожное предчувствие, с которым он жил весь последний месяц, с каждым днём становившееся всё больше и сильнее… Через несколько секунд Стэн уже мчался в комнату дочери, ругая себя за нерасторопность.

Картина, представшая перед его глазами в комнате Даны, запомнилась ночными кошмарами надолго и впоследствии часто представала даже при свете дня, пугая своей реальностью. Дана крепко спала, совершенно не подозревая о том, что происходит всего в нескольких метрах от неё, у края злополучного зеркала. Покрывало вновь оказалось сброшенным, но это сейчас не было важно.

Сперва он увидел спину человека, прислонившегося плечом к старинной раме зеркала, и другого, длинноволосого, склонившегося над ним. Именно он кричал, а теперь просто громко рыдал, прижимая израненную ладонь того первого к собственной щеке. Стэн встретился с ним взглядом, и горе, выраженное в этих глазах, заставило на минуту забыть его о том, что незнакомец находится в такое время в доме его единственной дочери, даже то, что рука его сжимает что-то, бывшее скорее всего ножом. Всего мгновение они смотрели в глаза друг друга, а затем незнакомец вскочил и помчался назад к окну, не издавая уже ни звука.

- Кто это? – раздался тревожный голос Розы за спиной. – Что они делают в нашем доме?

Стэн не ответил. Просто подошёл к дочери, погладил её по волосам и сел на кровать, взяв её ладонь в свою. Ещё подумалось:“Ей повезло, что она спала”, но он просто не видел её снов. Снов, против которых бессильно всё, приходящих в любом случае…

Роза прижалась спиной к дальней стене, не сводя взгляда со спины сидящего у зеркала, её била сильная дрожь.

- Стэн, пожалуйста, сделай что-нибудь. Вызови полицию.

Но на самом деле никто уже не требовался. Стэн перевёл взгляд на зеркало, и увидел трещину, прошедшую от пола до потолка, и широкий изломанный след крови, тянущийся к двери из комнаты. Крови, которой не было на полу, не считая натёкшей из ладони, жестоко израненной осколками стекла.

На следующее утро кровавая полоса в зеркале исчезла, оставив о себе лишь воспоминания, впоследствии растворившиеся в жерновах снов без остатка.

1

Они сидели втроём на веранде, глядя на багровые отблески заката, выглядывающие из пелены серых облаков. Полицейские покинули дом около часа назад, оставив сумбур в головах и тревогу на сердце. Роза курила, наверное впервые за последние несколько лет, но Стэн даже не пытался просить её прекратить, хотя в своё время долго и упорно бился над этой её пагубной привычкой. Дана молчала, поджав губы, её взгляд, устремлённый вдаль, не выражал почти ничего.

Но всё же этому взгляду было далеко до взгляда Дарена Колма (именно так звали человека, оставшегося сидеть на полу в комнате Даны). Его глаза не выражали абсолютно ничего, даже каких-то миражей чувств. Они напоминали два чёрных бездонных колодца, в которых давно уже не было воды, а лишь скользкие мокрые твари и насекомые, вернее только их трупы, закатанные в отвратительное месиво. И душа Дарена Колма видимо находилась подо всем этим, задыхаясь всё больше и больше, с каждой секундой теряя шансы выбраться на поверхность, как будто твёрдая рука неумолимого времени, утверждавшая что прошлое изменить невозможно, придавила сверху.

- Я где-то слышала, что когда ты смотришь в зеркало, а оно трескается, то твоя душа покидает тебя. Навсегда. – сказала Дана.

- Трещина тут ни при чём. Он видел что-то ещё. – проговорил Стэн.

- Откуда ты знаешь? – спросила она.

- Просто предполагаю.

Дана отвернулась и перевела взгляд на озеро. Скоро оно почернеет и исчезнет из виду, канув в ночной омут, из которого будут выглядывать только мерцающие ресницы лунного света. В такой же омут попало сейчас её будущее, но без всякой надежды на грядущий рассвет.

- А того, второго, уже нашли? – подала наконец голос Роза.

- Наверное ещё нет, ведь шериф сказал, что обязательно позвонит. – ответил ей Стэн.

Они не знали, что сегодня ждать звонка шерифа было бесполезно, а завтра никому из них уже не понадобятся никакие звонки, ведь завтра потонуло в холодном безмолвии, скрылось в бешеном врашении лопастей снов, пришедших из реальности и в реальность же вернувшихся, как чёрные крылья, скрывающие теплую бухту в сердце, пристанище хрупких бумажных корабликов надежды.

Аарон Уильям Колм (д.р. 12.07.1969). М.р. - г.Каус на о.Уайт в проливе Ла-Манш. В фервале 1991 г. попал в муниципальную тюрьму г.Солсбери, куда переехал вместе с семьёй в 1989 г., за непредумышленное убийство отца, Уильяма Ричарда Колма (1944 г.р.). Был оправдан в апреле по заявлению о том, что убийство совершено только в целях самозащиты. Впоследствии неоднократно задерживался за мелкие преступления: домогательства, кражу в магазинах, угон автомобилей. В нескольких случаях совершал преступления вместе с братом, Дареном Колмом (д.р. 05.11.1971). Вёл кочевой образ жизни, сменил ряд работ, не требующих специальной профессиональной подготовки, никогда не задерживался на одном месте дольше года. В 1997 г. осуждён на 8 лет тюрьмы за избиение и изнасилование Джессики Готард (1975 г.р.), своей бывшей подруги, проживавшей в г.Лонстон на п-ове Корнуолл, где и было совершено проеступление. Был выпущен через 6 лет, в мае 2003 г., через полмесяца совершил убийство водителя-дальнобойщика Питера Уинстона (1966 г.р.) в окрестностях г.Суиндона, который подбрасывал его до города, после чего скрылся с места преступления. Был объявлен в розыск и замечен случайными свидетелями в окрестностях г.Бриджуотера, недалеко от Бристольского залива. По-видимому, в данный момент скрывается от правосудия вместе с братом Дареном, который покинул свою квартиру в Солсбери после освобождения брата…

2

Дана открыла дверь и вошла в свою спальню. Когда она впервые оказалась здесь, её поразила красота убранства и величественный внешний вид комнаты, как будто попадаешь в опочивальню сказочной принцессы, да она и сама порой чувствовала себя принцессой просыпаясь по утрам среди этого великолепия, окутанного ярким солнечным светом. Но теперь всё казалось ей каким-то неприглядным (похожим на дешёвые музейные подделки) и главное неуместным.

А больше всего пугало зеркало. Ей и раньше приходили в голову мысли, что за его стеклянной оболочкой что-то скрывается (чаще всего в снах), но после произошедших событий хрупкие подозрения (казавшиеся скорее просто дурацкими) переросли во что-то иное.

Полицейские кое-как поставили мебель обратно по местам, но комната всё равно имела довольно взъерошенный вид. В углу, на столике, стоящем возле самого окна, раньше лежали бумаги, с которыми она занималась, и сейчас там красовалась огромная стопка, куда копы определили практически всё бумажное, что смогли найти. Мебель можно поправить и завтра (всё равно сегодня нет никаких сил на это), а с бумагами лучше разобраться теперь. К тому же работа может помочь если не забыть, то хотя бы немного отвлечься от сегодняшнего дня.

Дана принялась неторопливо перебирать стопку, отделяя журналы от юридических справочников и учебников по праву, но вдруг… Она вытащила смятую пожелтевшую бумажку, на которой едва проглядывали выцветшие чернила и внимательно к ней пригляделась. Почерк был не её и не её родителей, к тому же по краям виднелись какие-то серые следы, похожие на застарелую плесень, как будто этот обрывок только недавно вытащили откуда-то из-за пыльного шкафа, где он пролежал довольно долгое время. Наверно его положили сюда полицейские, вытащив из какой-нибудь щели, подумав, что он имеет определённую ценность.

Вот всё, что она смогла разобрать из написанного:

… нельзя. Я не могу оставить её там одну. Не знаю как, но я должен попытаться… …нутрь.

Если сны приходят не просто так, если они что-то значат, то её не удастся спасти. Однако я буду знать, что отдал всё до последеней капли своей жизни …

… после. Надеюсь, что не под этим небом, приносящим только горе. Я тв… … и покидаю… …е счастливым.

3

Аарон сгрёб в ладонь тухлую кучу опавших листьев и провёл ими по щеке. В глубокую царапину на лице попала грязь, но он её даже не заметил. Он не видел всего этого осеннего месива под ногами, одиноких серых деревьев с наполовину голыми ветвями, хмурых кустарников. Перед глазами постоянно стояло лицо Дарена и мысль, говорившая о том, что кто-то должен за это ответить, становилась всё более неотвязной.

Но потом он вспомнил о зеркале – ведь там был кто-то ещё, то есть не он, не Дарен и не та девчонка. И лишь в зеркале, нигде больше – он знал точно. Надо было разобраться – речь не шла о мести (вернее не только о мести), он просто не смог бы жить с таким камнем на сердце. Идея о возвращении в дом в тот же вечер казалась более чем безумной, однако потом будет ещё сложнее туда проникнуть. К тому же в таком состоянии для него не преграда любые кордоны, потому что человек всегда имеет право получить ответ на интересующие его вопросы, каким бы страшным ни был этот ответ.

Аарон оттолкнулся от широкого ствола старого кедра и, подтянувшись, выбрался из ямы с листьями, где прятался последние несколько часов. Пока ещё слишком светло, но ждать, превратившись в невидимую тень, давно было для него привычным занятием.

4

Он полз, собрав в кулак остатки сил, по-прежнему оставляя за собой багровую полосу, пускай и не такую широкую, как раньше, но столь же нескончаемую. Как падающий самолёт с подбитым крылом, оставляющий скорбную дымовую полосу в закатном небе. Однако наутро всё опять исчезнет, и ничто не будет напоминать о пройденном им пути, его последнем пути.

Но это неважно. Главное то, что он должен добраться до неё, ведь над её лицом вновь завис страшный молот, вот-вот готовый опуститься. И если ничего не выйдет, всегда можно подставить собственное лицо, его жизнь всё равно закончена, причём уже давно, он просто не знал об этом и понял лишь теперь.

Наконец в поле зрения показалась её кровать и окно напротив, или это он только сейчас их увидел – мешала мгла, застилающая глаза. Надо торопиться и разбудить её любым способом, потому что в окне снова показался тот самый силуэт с длинными развевающимися волосами. Времени совершенно не было, к тому же в его распоряжении было только отражение девушки и оставалось надеятся, что в нём теплились какие-то искорки её души. Он сосредоточился, закрыл глаза и всё опять померкло, в последний раз и уже навсегда…

5

Сверкающие обломки снов, пригвоздившие её сознание к тому самому полу в кровавых осколках, по-прежнему падали сверху. Она лежала вроде бы в своей комнате, но по стенам бегали какие-то смазанные красные отблески, потолок был слишком высоким и тёмным, к тому же что-то не давало ей сделать ни одного движения и страшные, безумные образы продолжали обрушиваться сверху ослепительными вспышками фотоаппарата смерти, превращяя её сущность в серую пыль. Но вдруг…

В сыром чёрном потолке появилось небольшое отверстие и свет, грянувший оттуда был самым прекрасным явлением, когда-либо виденным в жизни. Он не ослеплял, а скорее отмывал её чувства от засохшей крови, выпуская их на свободу, света становилось больше и больше – скоро всё вокруг наполнилось сиянием и…

Она услышала шум деревьев, слишком реальный даже для такого сна, и увидела дрожащую руку с ножом, зажатым в исцарапанной ветками ладони…

6

Аарон поднял над ней нож и только успел подумать, что девчонка не будет мучаться так, как Дарен, но в это миг она открыла глаза. И в её глазах не было того, что он ожидал там увидеть. Не было ужаса жертвы перед неминуемой смертью, готовой на всё для тебя ради спасения, но с тщательно приготовленным ядовитым жалом, смоченным ядовитыми слезами, готовым вонзиться в твою спину как только представится возможность. В её взгляде отражалась лишь боль, которую она не пыталась переложить на других.

Нож опустился.

- Я не убийца, - Аарон всхлипнул. – Я просто хотел узнать что случилось с Дареном. Он мой брат…

Дана просто понимающе кивнула. Она не держла на него злости, хоть он и не понимал почему (она и сама не понимала). Аарон перевёл взгляд на зеркало и увидел того парня, судорожно хватающегося за покрывало её кровати. Он был на последнем издыхании, но не это главное. Не он виновник смерти Дарена, Аарон понял это на подсознательном уровне, не задавая никаких вопросов больше своему внутреннему “Я”. Просто это было слишком очевидно. Дана заметила его взгляд и тоже посмотрела в ту сторону.

- Я не убийца, - снова повторил Аарон и начал стремительно отступать обратно. – Помоги ему…

Нож упал на пол, но Аарон заметил это только уже оказавшись у окна. В конце концов в лесу должна найтись какая-нибудь ветка, достаточно острая и прочная, чтобы проткнуть себе горло, подумал он, спускаясь вниз, в одинокий холод осенней ночи…

7

Дана подошла к зеркалу, коснулась его дрожащей ладонью, по-прежнему не веря своим глазам. “Помоги ему…” - сказал незнакомец перед тем, как уйти. Она ещё пристальнее вгляделась в глаза парня, находящегося в зеркале, и не увидела в них ничего, кроме боли и вечной скорби. И Дана ощутила вдруг, что в самом деле хочет помочь, не только (вернее не столько спасти от смерти), но разделить с ним его скорбь, чтобы он не чувствовал себя одиноким и ненужным хотя бы раз, хотя бы перед мрачными вратами вечного забвения. Или даже отвести его от этих врат подальше, к неприступным серым скалам Надежды, вечно возвышающимися над миром. Холодные молнии всегда сбросят дерзнувшего смельчака с их высоких вершин, но внизу, в прекрасных садах у их подножий порой бывает так прекрасно. Но как это сделать? Как проникнуть вовнутрь?

В мозгу выстрелила холодная молния. Пора использовать то, чему она научилась в снах, из которых выбралась только чудом, не потеряла рассудок лишь благодаря тому спасительному свету в самом конце. Источником этого света была не она, но она купалась в его силе, и значит хранила в себе его искры. А любую искру можно раздуть в огонь, а затем и пламя, уничтожающее все преграды на своём пути…

От старой трещины, прошившей зеркало снизу доверху, ответвлилась другая – маленькая ниточка, набирающая силу, в свою очередь распускаясь ломаными линиями, превращающими некогда гладкую и прозрачную поверхность в сеть невидимых лепестков. Отдельные участки, отделённые трещинками, внезапно начали светиться тем самым светом, дающим силу и, главное, смелость сделать последний и решающий шаг. И когда третья часть зеркала покрылась морщинами, пульсирующими изнутри, она потянулась к одному из миниатюрных ярких окошек, разрывов в непробиваемой ткани реальности…

Зеркало рассыпалось с оглушительным треском, и сияние, выплеснувшееся оттуда, смешалось с печальным лунным светом, поглотив последний без остатка…

8

Первые утренние лучи несмело пробились в комнату, всё ещё погружённую в хрупкую дрёму. Дверь неслышно открылась и на пороге появились Стэн и Роза Кудроу, сонно озирающиеся по сторонам. По всему полу были рассыпаны сотни сверкающих осколков, крупных и мелких, каждый из которых отражал свет в свойственной только ему проекции. Стэн перевёл взгляд на стену – от зеркала практически ничего не осталось.

Со слезами на глазах Роза подошла к кровати, в которой не было Даны, и, упав на колени, зарылась лицом в подушку, ещё хранившую запах её волос. Стэн устало присел рядом и положил руку на плечо, содрогающееся от рыданий.

- Мы обязательно найдём её, дорогая. Он не мог уйти далеко, весь район оцеплен…- сказал он, но его голос, отражающий только безнадёжность, заставил её заплакать ещё сильнее. Стэн закрыл лицо руками, не обращая внимания на разрывающийся телефон внизу. Подсознательно они оба не хотели знать правду, ведь именно правда – главный источник тех самых молний на жестоких серых вершинах…

Судьба была милостива к ним и не дала увидеть пятен крови на полу в одном из крупных осколков, не отколовшихся до конца и находившихся на том же самом месте, в углу несуществующего уже зеркала. Пятен, исчезнувших через несколько часов, навсегда растворившихся в ледяной глыбе затерянного мира…
Ноябрь – декабрь 2003 г.