А еще у Ванечки была шапочка. Нет, не красная. Она светилась ярко-зеленым, как... Как кабина у грузовика, который стоял сейчас далеко-далеко, дома, под кроватью в гараже из разноцветных пластмассовых кубиков с выдавленными буквами. Ванечка сидел у железного столбика ограды и поглядывал вниз, туда где колыхалась вода. Пальцы крепко сжимали прохладную поверхность столбика, в котором чуть заметно шевелилось отражение совсем другого Ванечки, непохожего, вытянутого как спица. Из кафе доносились приглушенные голоса. Пахло пиццей. Весело светились разноцветные лампочки над головой. И стояла рядом бабушка, к которой Ванечку не пускали уже целых два месяца. А она взяла и приехала сама. Она стояла рядом и ничего не говорила. И Ванечке было хорошо и совсем нескучно, пока папа с мамой сидели в кафе, куда Ваню по молодости лет не пускали. Ну и пусть. Бабушка ведь тоже не идет в кафе. Значит, и Ванечке туда не надо.
  - Пойдем, - вдруг сказала бабушка.
  - В кафе? - удивился Ванечка. Он знал, что ему надо расти еще долго-долго, чтобы хотя бы заглядывать в места, где собираются взрослые.
  - Нет, - ответила бабушка.
  - А куда? В цирк, бабушка, да?
  - Узнаешь, - загадочно улыбнулась бабушка.

    Сухая морщинистая ладонь обхватила Ванечкины пальчики. Пальцы другой руки неохотно рассталась с прохладным столбиком. Бабушка повела Ванечку вперед. Там, на белой стене, отчетливо вырисовывалась сине-фиолетовая дверь. Ноги Ванечки шлепали по новому, только что построенному мостику. Внизу все так же чуть слышно плескалась вода.
  - Смотри, - сказала бабушка и отступила назад. Ванечкины ноги механически продолжили движение вперед...

  ... Он узнал. Узнал эту комнату, хотя никогда раньше не заходил в нее. Никогда. Но так бывает. Только что тебе рассказали красивую сказку, и вот ты уже непоколебимо уверен, что знал ее всю свою, пусть и недолгую жизнь. А здесь Ванечка еще даже не коснулся широкого обрезанного веретена ручки, еще не добрался до того места, откуда можно разглядеть странные резные узоры, украшавшие темную поверхность двери. Не дошел. Но уже знал, что находится в той маленькой комнатке. Светло-синие лучи пробивались из неведомых далей. Сиреневый сумрак окутывал стены. Везде громоздились массивные ящики и крохотные коробочки. Крышки их покрывал толстый, никем нетронутый слой пыли. Нельзя открывать коробки. Нельзя касаться сундучков. Нельзя даже думать о том, что скрыто за их пропылившимися стенками. Из темных щелей выглядывали давно потерянные вещи. Из под полы шубы с объеденным молью воротником выглядывал посеревший резиновый слон, исчезнувший год назад. Время от времени Ванечка заглядывал под широкий диван, надеясь отыскать там полузабытые округлые контуры резиновой фигурки. А слон, оказывается, ушел сюда. Но нельзя было броситься к нему, прижать к груди и успокоиться со счастливой улыбкой. Пока нельзя. Вещи, живущие тут, уже не принадлежали к миру, где весело мигают лампочки кафе, в котором папа отхлебывает из запотевшей кружки пенящуюся желто-прозрачную жидкость, а мама осторожно откусывает ломтик батона с тонким кусочком колбасы. Находящимся здесь не суждено возвратиться назад. Не могли они уже. Как не могли они и потеряться раньше заветной секунды, когда случайный бросок или падение закидывали их за сине-фиолетовую дверь.
    Пушистые пылинки медленно взмывали и опускались в лучах сиреневого света. Отовсюду доносились чуть слышные голоса, плавно выговаривающие незнакомые слова. Странно и непонятно звучали они из пустоты. Они существовали сами по себе, эти голоса, так как просторы комнатки не позволяли здесь спрятаться кому бы то ни было. Перебивая их, перекрывая пугающее бормотание, пробился к нему ласковый бабушкин голос.
  - Иди сюда, Ванечка. Иди скорее.
  - Я боюсь, - шепнул Ванечка в пыльное пространство, туда, где должна была стоять невидимая бабушка.
  - Открой дверь, Ванечка. Не бойся. Иди ко мне. Здесь лучше, здесь хорошо...
    Дверь была совсем близко. Каких-то десять шагов. Или даже три, если бы шагал папа.
  - А папа тоже придет сюда? - спросил Ванечка. - Я сбегаю за ним, бабушка. Я быстро.
  - Не надо, Ванечка. Он тоже придет. Но не сейчас. Не скоро. Он придет. Мы будем вместе. Навсегда.
    Почему-то Ванечке не хотелось забираться в эту пыльную комнату без окон и со странной сине-фиолетовой дверью. Но бабушка обещала, что все будет хорошо...

  ... Серега решительно направился к воде, намереваясь с разбегу плюхнуться туда и, рассекая воду размашистыми движениями, коснуться противоположного бортика минуты через три. Но возглас жены, шедшей прямо за ним, заставил отвлечься от водных размышлений. Обернувшись, он увидел, как Марина с выражением ужаса на лице уставилась куда-то вверх. Ее губы шевелились, издавая хлюпающие звуки. Не медля, Серега вскинул голову в направлении взора жены.
    Странные дела творились наверху. От бортика, небольшого кафе, располагавшегося на втором ярусе, ответвлялся мостик, пронзающий воздух на высоте пятиметровой вышки. Он уходил прямо в стену, отгораживавшую тропический климат бассейна от лютого тридцатиградусного мороза, властвующего на улице. И там в стене, за которой не должно быть ничего кроме темноты зимнего вечера, из колышущегося тумана проступали очертания темной двери. Из тумана был и сам мостик. Отдельные его фрагменты то растворялись в воздухе, то вновь проступали мрачными контурами, обретая плоть и объем. У самого конца стоял его Ванечка, которого невозможно было спутать ни с кем из-за ярко-зеленой резиновой шапочки. Маленькая фигурка придвинулась к двери в никуда еще на один шаг. Пальчики протянулись к темноте.
  - Ванечка! - крик жены, разорвал скрученное пространство и замороженное время.
    Ванечка оглянулся и махнул им рукой, которая чуть было не коснулась фиолетового пятна. Рядом с ним вдруг проявилась бабушка - Серегина мать, умершая два месяца назад, о чем Ванечке, конечно же, не сообщили. Ванечка улыбнулся, наклонил голову и побежал к родителям, счастливо смеясь. Бабушкина фигура заколебалась в воздухе, словно между Серегой и его мамой пронесся теплый воздух от лесного костра, а затем растаяла вместе с призрачным мостом. Ванечка испуганно вскрикнул и обрушился вниз.
    Вода в бассейне обожгла распаренную в сауне кожу, словно Серега провалился под лед. Где-то рядом, под сплетением цветных поплавков бултыхался его сын. Следующие минуты напрочь вылетели у Сереги из памяти. Он очнулся и обнаружил, что цепко держит в руках дрожащее тело сына, а плачущая Марина растирает полотенцем обоих.
  - Уходите! Уходите все! - захлебывался ревом Ванечка. - Хочу к бабушке. К бабушке хочу!!! Она сказала, что там все будет хорошо. Она обещала, что мы всегда будем вместе.
   “Мама? Зачем? - ухнуло у Сереги в груди. - Там же ничего нет. Совсем ничего. Но ведь она любила Ванечку. Она никогда не желала ему зла. Неужели там ему было бы лучше?..”
    Но уже в следующий момент, когда он своей сильной рукой прижал к себе теплую голову сына, погрузив пальцы в шелковые, почти просохшие волосенки, мрачные мысли покинули его голову. Неприятности ушли, проскользнули в прошлое. И это правильно.

    Не так уж трудно, распрощавшись с жизнью, броситься в мертвый туман, откуда тебя неслышно зовет кто-то невидимый, но хорошо знакомый. Твою душу подхватит скорый поезд, несущийся к неведомой остановке, где нужно будет сойти и увидеть один-единственный выход. Поезд умчится во мглу, а ты замрешь, еще не решившись, но зная, что все последующее уже предопределено заранеее. Определено тобой самим.
    Никогда не стремитесь за сине-фиолетовую дверь. Там находится маленькая комнатка, забитая оставленными, давно уже ненужными вещами. Там слышатся голоса, разговаривающие друг с другом на еще непридуманных языках. Там пылятся ящики, которые никогда не откроются. Туда не следует торопиться. Не следует, когда все вокруг отчаянно плохо. Не следует, когда обнаруживаешь, что жизнь бессмысленна. Не следует, даже если кажется, как маленькому ребенку, что солнце погасло на веки вечные, а весь мир отвернулся от тебя навсегда.
июнь, 1998