"В минуты кризиса от нее не больше пользы, чем от старого школьного галстука". Эти, относящиеся к Библии, слова принадлежат основоположнику "театра абсурда", лауреату Нобелевской премии Сэмюэлю Беккету (1906 - 1990) - ирландскому классику авангардной литературы XX века, автору сюрреалистических пьес, поэту, романисту, представителю модернизма, последнему наследнику Д.Джойса и Э.Паунда, как отмечал литературный критик Хью Кеннер.
Вот что пишет о Беккете французский философ Э. М. Чоран: "С первой нашей встречи я понял, что он - у самого края, что, скорей всего, он оттуда и шел: от невозможного, немыслимого, безнадежного. Поразительно, что при этом он не двигался с места и, разом упершись в стену, со всегдашним присутствием духа продолжал стоять на своем: предел как отправная точка, конец как прибытие! Отсюда это чувство, что его скорченный, агонизирующий мир может длиться до бесконечности, тогда как наш в любую минуту готов исчезнуть".
"Бывает, что привычные декорации рушатся. Подъем, трамваи, четыре часа в конторе или на заводе, обед. трамвай, четыре часа работы, ужин, сон; понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, все в том же ритме -- вот путь, по которому легко идти день за днем. Но однажды
встает вопрос "зачем?". Все начинается с этой окрашенной недоумением скуки". Это - взгляд А. Камю, брошенный на ту неуловимо - болезненную топь, что зовется абсурдом. И далее: "Люди также являются источником нечеловеческого. В немногие часы ясности ума механические действия
людей, их лишенная смысла пантомима явственны во всей своей тупости. Человек говорит но телефону за стеклянной перегородкой; его не слышно, но видна бессмысленная мимика. Возникает вопрос: зачем же он живет?"
Приведенная в начале цитата ни в коем случае не претендует на освещение беккетовского мироощущения и виденье онтологических вопросов, являясь лишь смутным ориентиром. "Что здесь делаю я, зачем я пришел?" И дальше - звучит: "...Рай - статическая безжизненность безраздельного совершенства", так Беккет давал собственные интерпретации различных антиномий, не довольствуясь классическими философскими решениями, да и могли ли они прийтись по вкусу
человеку, сказавшему: "никогда ничего не было и никогда не может быть, жизнь и смерть - ничто"?
"Еще немного, и ты ослепнешь. Слепота в голове" - почти что наугад вырванная строка из беккетовского текста наиболее адекватно, как мне кажется, описывает то ноющее (как же трансплантировать в текст длительный внутренний стон?) чувство, возникающее при
столкновении с неустойчивым миром нелепицы, миром людей - искалеченных подчас как физически, так и духовно, механическими блужданиями по лабиринту. Сентенция "гнить - это тоже жить" с блеском подтверждается вереницей беккетовских характеров:
Белаква Шуа - однофамилец одного из персонажей дантевской "Божественной комедии" - главное действующее лицо романа "Больше лает, чем кусает", нелепая, жалкая фигура старика - калеки по имени Моллой из одноименного текста, открывающим трилогию, которую составляют "Мэлон умирает" и
"Безымянный". Уинни ("Счастливые дни"), замкнутая в панцире некоей тотальной духовной слепоты, говорит: "опять день выдался на славу" и далее: "жаловаться не приходится", несмотря на то, что ее тело медленно погружается в землю (в последнем акте видна лишь одна голова), место действия же выдержано в лучших традициях минимализма - "предельная простота и симметрия".
Эстрагон и Владимир ("В ожидании Годо") завязли во времени, прикованные к одному месту ожиданием некой энигматической фигуры и ведущие бессмысленный диалог.
На этом можно завершить перечисление, поскольку не будет преувеличением сказать, что ни один из персонажей Беккета не окажется лишним в его гротескном универсуме, онтологической зыби.
Результатом синтеза деперсонализации и дереализации является преломленное самосознание, "вежливо" предъявляющее ощущение утраты "я" (обеднение внутреннего интерьера - все измерения личности растворяются в отчужденности, впрочем, строго говоря, утрачивается также и Другой), и нарушение аффектов, что приводит к возникновению "скорбного бесчувствия". Иными словами,
распадается сама сущность индивидуальности: теряется связь с самим собой, что можно увидеть в пьесе "Последняя лента Крэппа": старик слушает запись собственного голоса, чтобы вновь обрести контакт со своим "я".
Аналогично меркнет и лингвистический аспект личности - происходит смысловое аннулирование вербальных знаков. Стоит хотя бы вспомнить другого знаменитого представителя "театра абсурда" Эжена Ионеско и его "ты идешь, пока врешь, пока врешь, пока врешь, пока врешь, пока врешь" ("Лысая певица") или "когда я была маленькая, я была ребенком" ("Бред вдвоем"). Апофеозом становится пьеса Беккета "Не я", центральным персонажем которой является гигантский рот, выплевывающий ленту бесконечного монолога.
Кроме того, человек теперь - детерриторизирован: окружающий мир отныне воспринимается лишь в качестве декорума, он угасает, все нереально и безлично, индивид более не считает себя компонентом реальности, она - абсурд. Мир даже не стал "ксероксным", используя терминологию Жана Бодрийяра, он стал чужим.
Но, быть может, состояние, которое было кратко охарактеризовано выше, является симптомом не болезни, а прозрения?
