Игры, породившие чудовищ
Впечатление от романа Умберто Эко
"Маятник Фуко"
Юрий Ильин aka Beholder
Санкт-Петербургское издательство
"Симпозиум", известное, в частности, своей
серией Ex Libris, в которой вышел пятитомник
американского Набокова, в той же серии выпустило
в свет три романа Умберто Эко.
Первый - "Имя Розы", был переведен
Е. Костюкович еще в восьмидесятые годы и впервые
опубликован в 1988-м. Через девять лет издательство
"Симпозиум" приобрело эксклюзивные права на
издание художественных произведений Умберто Эко
на русском языке и снова выпустило в свет "Имя
Розы".
Второй роман - "Маятник Фуко",
вышел на русском языке в том же издательстве в 1998
году (также переведен Е. Костюкович), и вот совсем
недавно появился третий - "Остров накануне".
Но речь пойдет именно о "Маятнике
Фуко".
Как совершенно справедливо в своем
послесловии говорит Е. Костюкович, этот роман
"...совершенно не похож на первый, он обманывает
ожидания того читателя, который думает, что
знает, как пишет Умберто Эко". Как и "Имя
Розы", "Маятник" игровое произведение,
однако это игра интеллектуальная, не
развлекательная; снова огромная эрудиция,
десятки имен и событий, которые неленивый
читатель может проверить по словарям. И
напряженный сюжет. Напряжение особенно сильно в
конце. Достигается оно в том числе и Q-образной
композицией. Все начинается, так сказать, вблизи
конца, все проходит по кругу и возвращается на
прежнее место, из которого произрастает
аппендикс окончательной догадки и оставшегося
отрезка времени... И одновременно, это силок, из
которого где-то до середины еще можно выйти, а
потом книгу от себя придется удалять
хирургическими методами. Хотя это довольно
субъективное суждение.
При этом в конце возникает несколько
странное ощущение. Будто тебя во многом
разубедили, но не многое дали взамен.
Упрощенно в романе происходит
следующее: трое людей - Казобон (от его лица
ведется повествование), Бельбо и Диоталлеви -
очень эрудированных, знающих мировую историю
настолько досконально, насколько ее можно вообще
знать, начинают игру. Игру в некий План, якобы
созданный давно изничтоженным орденом
рыцарей-тамплиеров, имеющий конечной целью -
через шестьсот лет после роспуска ордена и
гибели многих его деятелей - получение
возможности управлять некими источниками
колоссальной энергии (теллурическим, т.е.
подземным токам) и, соответственно, захват власти
над миром. То есть в мировой заговор. И эта игра их
затягивает настолько, что они начинают ее
воспринимать почти всерьез.
Тем более, что сведения, которые они
получают по ходу повествования являются сугубо
историческими фактами; герои всей этой интриги -
реально существовавшие лица. Иначе говоря, все
свидетельствует о том, что План этот мог
существовать, а то и вовсе существовал в
действительности. Конечно, они постоянно
напоминают себе, что План выдумывают они сами, но
в промежутках между этими напоминаниями это
забывают и они сами, и читатель.
В итоге этой игры они оказываются
перед сознанием, что все происходившее в Европе и
на Ближнем Востоке со времен разгона тамплиеров,
является побочным продуктом этого Плана; научные
открытия, возникновения тайных обществ и
религиозных сект, войны и политические кампании -
все это попытки различных людей нарушить План,
постичь тайну, которую он хранит, в обход его, в
обход заданного им пути... И одновременно -
противоборства различных тайных обществ,
которые пытались присвоить себе титул
наследников тамплиеров, а конкурентов теми или
иными способами опозорить и изничтожить.
Главные герои романа работали
параллельно в двух издательствах, одно из
которых, "Гарамон", выпускало научную
литературу, имело имя и авторитет, а второе,
"Мануций", за деньги самих же авторов,
которых называли "одержимцами" или
"ПИССами", т.е. писателями, издающимися за
свой счет, выпускало их полубредовые и просто
бредовые измышления на эзотерические темы...
Причем оба издательства принадлежали одному
человеку, г-ну Гарамону.
Так вот, в конце выясняется, что очень
многие из тех, кто издавался в "Мануции",
включая и самого издателя, "одержимцы", от
которых Бельбо, Казобон и Диоталлеви даже
получали некоторые материалы для своей Игры,
оказались членами изуверского тайного общества,
извратившего до предела все верования, суеверия
и ритуалы своих мнимых "предшественников" -
будь то секта павликиан, пресловутые тамплиеры,
розенкрейцеры и масоны, а следом иезуиты и
прочая, и прочая... И для них объективная
фальшивка, результат Игры троицы героев романа,
оказывается Тайной и Истиной. Такими Тайной и
Истиной, ради которых не зазорно убивать людей.
Они называли это жертвоприношением.
Е. Костюкович называет все связи,
которые столь старательно выявляют Казобон,
Бельбо и Диоталлеви, ложными. Хотя у них
получается очень стройная, на первый взгляд,
конструкция. Но дело в том, что отталкиваются они
от двух заведомо неустойчивых предположений. В
процессе тамплиеров, как говорит Казобон,
писавший в университете диплом по истории этого
ордена, много белых пятен, много необъяснимого и
непонятного. Настолько много, что легко поверить,
будто орден на самом деле самораспустился, более
того, послал некоторых своих членов на смерть
ради некоего далеко идущего плана. И вот здесь
подворачиваются те два неустойчивых
"столпа". Первый - вообще легенда: за два дня
до того, как Филипп Красивый приказал переловить
всех тамплиеров, из ограды Храма выехал воз с
сеном, под которым, по легенде, сидели несколько
рыцарей. Аллегорическое прочтение - орден
инициирует самоуничтожение, уходит в подполье.
Второй "столп" - т.н. "Провэнское
завещание". Малопонятный шифрованный
документ, который можно прочесть как угодно. Один
из визитеров "Мануция" дешифрует этот
документ именно как завещание Тамплиеров, как
отправную точку Плана. Лия, подруга Казобона
ближе к концу романа истолкует это
"завещание" совсем по другому: это всего
лишь купеческая записка о том, что где купить и
куда доставить... Лия отнюдь не самый симпатичный
персонаж книги, однако же она явно права.
Таким образом, посылы оказываются
ложными. И весь План тоже, потому что, чтобы он был
истинным, каждой из его составляющих, каждому
событию, которое вписывается в него, необходим
стопроцентный запас прочности. А такового нет ни
у одной из этих "связей". Типичный пример:
два "интересных" исторических персонажа,
скажем, написавших знаменитые труды на сходные
потусторонние темы, якобы имеющие касательство к
Плану, оказываются в одно и то же время в одном и
том же городе, например, Париже.
Но ведь это никого ни к чему не
обязывает: то, что они находились в одно и то же
время в одном городе совершенно не значит, что
они должны были общаться друг с другом; а даже
если они и общались, не обязательно им
принадлежать к какому-то тайному обществу и
необязательно о чем-то сговаривать...
И подобное сплошь и рядом во всех этих
"Плановых" выкладках. Все эти "факты" -
что дышло, куда повернешь, туда и вышло. Но в
том-то и дело, что "одержимцы", клиентура
"Мануция", "дышло" это развернут только
в одном, единственно для них возможном
направлении. И всем известно, в каком именно.
А для Эко - историка - подобное
неприемлемо именно потому, что так Историю
изучать невозможно. Потому что эти "связи", в
общем красивые и привлекательные для того же
рода людей, что и "одержимцы", но
бездоказательные для остальных теории. А
историку требуются именно железобетонные
доказательства.
Но ими, надо заметить, История не особо балует.
То, что случилось в конце, вокруг
маятника в Парижском Консерватории, это куда
более страшный и жестокий вариант события,
описанного Марком Твеном в "Янки при дворе
короля Артура", когда главный герой устраивает
в монастыре, где колодец пересох, шоу по всем
канонам балагана, с зажиганием цветных огней,
высокопарными "заклинаниями" и изгнанием
ужасного демона при посредстве словесной
белиберды - якобы имени этого демона. А считается,
что произнести его означает немедленно
отправиться на тот свет. Поэтому
прощелыга-Мерлин не справился, объясняя это
желанием жить.
Когда же янки это "имя" произнес,
Мерлин грохнулся в обморок, а очнувшись, заявил,
что имя было настоящим. И герой говорит, что какую
бы наибессмысленнейшую бессмыслицу ни произнес
бы он, Мерлин все равно бы кричал, что имя
настоящее. Только там - обморок старого прощелыги
и шарлатана, а здесь - гибель двух, а скорей всего
и трех человек...
Так и здесь. Казобон с друзьями
выдумали этот План, а изуверы в него уверовали.
Будь он втрое менее подробным, они бы тоже
уверовали. И через убийство изобретателей Плана,
до которых смогли дотянуться, они доказывали
себе, что План истинный.
Одержимцы - это явная ролевая игра,
игра в завещание тамплиеров, но только с липовым
завещанием, с ложными фактами, с пустой тайной...
Многократно всплывающая фраза "Пустоты быть
не должно", олицетворяет не боязнь пустоты, а
боязнь того, что пустота эта станет явной. Их
тайна - в том, что содержания у этой тайны нет. Но
при этом она игралище, мяч, который от века к веку
перекидывали друг другу противоборствующие
тайные общества, тот самый маятник Фуко, который
они качали друг другу, надеясь, что им кого-то из
их врагов наконец зашибет насмерть.
Но при всей своей пустоте, тайна эта
оказалась достаточно важна для этих нелюдей,
чтобы ей приносили кровавые жертвы; и не кошек и
собак, как это делают исходящие самодовольной
злобой сатанисты, а людей. Достаточно важна,
чтобы из-за нее запугивать, чтобы в привесок к
тайному обществу организовать еще и тайную
службу, не гнушающуюся ни убийствами, ни
терактами или их инсценировками. И у них есть для
этого и средства, и желание, и возможности. Но при
всем при этом, они находятся все в той же
"геенне обыкновенности", из которой они
хотят выйти. То есть шагнуть дальше колена.
Подростковое стремление к
необыкновенным способностям. Тираническое
вожделение власти над миром ради самой власти.
Попытка ничтожеств доказать себе, что они те, за
кого выдают, слиться со своим персонажем в
ролевой игре окончательно и бесповоротно. Но
получается - уродство.
Вообще-то все герои стремятся что-то
доказать - себе, остальным. И ради этого они идут
на все. И для них цель оправдывает средства, ибо
правила игры таковы, что приз в ней - мировое
господство. Тоже игровое, игрушечное, но они это
позабыли.
И в кровавом итоге все сумели доказать
себе что-то: Бельбо достиг своего духовного
триумфа, за секунду до гибели, разобравшись в
себе, победив свой страх и не опустившись до лжи
перед теми, кого презирал; Лоренцу, его неверную
любовь и в последний миг звали Софией, как ей того
очень хотелось; Казобон убедился в изреченной
своей подругой мудрости, что Плана нет и не было
никогда; Диоталлеви - что с Историей, как с книгой,
нельзя поступать как попало - это значит
возбуждать в ней раковую опухоль; от рака он сам и
умер, уверенный, что это кара ему за совершенное
им преступление...
Ну а изуверы, как уже сказано, доказали
себе важность и истинность Плана, ведь из-за него
и ради него погибло трое людей. Значит, важно.
И в послесловии Е. Костюкович
приводятся фрагменты интервью с Умберто Эко, в
котором он вполне открыто говорит, что именно
так, по тем же принципам и законам возникают
любые фашистские либо нацистские течения: из
нелепого наслоения и смешивания различных давно
застывших надгробным камнем верований, культов,
ритуалов, исключающих какое-либо развитие самих
себя, знания, и особенно - отклонения от заданной
кем-то линией: "...нет места развитию знания.
Истина уже провозглашена раз и навсегда;
остается только истоковывать ее темные словеса.
Немецко-фашистский гнозис питался из
традиционалистских, синкретистских, оккультных
источников..."
Из этой однолинейности, из этой идеи
единственно возможного пути, идеи закаменелой
истины рождаются "Зиг хайль", парады и марши
и вожди, которые за всех все думают и решают. И
кроме того. Если попытаться "одержимцам"
внушить, что столь страстно вожделенная ими
карта теллурических токов не существует, они не
поверят. Но фраза "У них нет веры" значит не
только это уверенное неверие: "одержимцы"
верят во все сразу, но истинной веры у них и не
было, и не будет. Ее заменило "глухое
вожделение" чего-то неопределенного. И чем
более оно неопределенно, тем более оно желанно.
Карта им, в сущности, нужна меньше, чем желание ею
обладать. Они маньяки, которые "хотят
хотеть", но не владеть... Мировое господство -
это хорошо, но гораздо лучше о нем мечтать, нежели
иметь его.
Кульминационная сцена в Парижском
Консерватории, под маятником Фуко, написана так,
будто наблюдающий ее из будки в нефе маятника
Казобон - абсолютно посторонний наблюдатель,
просто знающий всех действующих лиц оргии,
которая разворачивается перед ним. И читатель
сам видит, что это за люди, что они говорят и
совершают. А говорят они совершенно очевидный -
для тех, кто дочитали до этого места - бред. А
совершают "убийство на ритуальной почве". И
здесь видно, насколько они все пусты и гнусны: и
аристократ Алье, уверяющий всех, что он -
бессмертный граф Сен-Жермен, а здесь -
нервничающий, потому что его авторитету и власти
угрожает карлик-медиум; и истеричный
"психопомп Люциферовой церкви" Пьер,
вожделеющий человеческого жертвоприношения; и
г-н Гарамон, владелец тех самых издательств; и
информатор полиции, чучельник Салон и все
остальные... В сущности, лишь дикая толпа,
одурманенная ядовитыми воскурениями. Которая
еще и желает чужой крови...
И вот это порождение Плана? -
спрашиваешь сам у себя. Это - тамплиеры? Это -
несгибаемые рыцари? Ничего, кроме отвращения,
предельного отвращения, к ним испытывать
невозможно. Поэтому все время после сцены у
маятника приходят на ум Казобону описания
возможно, мнимого ритуала секты Павликиан -
поедание эмбриона, растолченного в ступке с
перцем и медом. И эти слова вызывают и у него, и у
читателя одно и тоже чувство - тошноту, тем
сильнейшую, чем чаще об этом ритуале напоминают...
Последние сомнения насчет ложности
всех выкладок, "провэнского завещания" и
самого Плана в целом после созерцания этого
уродства рассеиваются.
Вся эзотерика оказывается, в сущности,
ерундой, Тайны нет, вернее Тайна в том, что она
пуста... "Сеанс черной магии с полным ее
разоблачением". Но с полным ли? Есть ли
доказательство, что и впрямь среди всего того
барахла, изукрашенного разноформными звездами и
символами не маскируется нечто и впрямь не
предназначенное для непонимающих, непосвященных
- постольку поскольку они все равно ничего там не
поймут? Лишь то соображенье, что настоящие тайны
незачем разглашать. Но незачем не значит некому...
И в сущности те загадки, что стояли под
заголовком "Дано", остались. Был ли тот воз с
сеном? Почему тамплиеры внешне ничего не
предприняли в виду угрозы своего уничтожения?
Почему такими убедительными кажутся выкладки,
основанные на ничего не доказывающих событиях?
Читатель разубежден в том, что План
когда-либо мог существовать, при том, что все
якобы задействованные в нем - исторические
персонажи, но что взамен?
Эко говорит в одном из интервью, чей
фрагмент приведен в послесловии Е. Костюкович:
"Я рассказал историю наваждения, чтобы осудить
наваждение. Но не исключаю, что история
наваждения может сама по себе превратиться в
наваждение..." Действительно, невероятно
насыщенный биографическими подробностями
исторических лиц, историческими событиями и
загадками роман, насыщенный настолько, что может
претендовать на роль справочника по тайным
обществам и их верованиям, "Il Pendolo Di Foucault"
может на вполне определенный тип людей повлиять
совсем не так, как полагается. Зависит от того,
что считать более убедительным и важным:
переписывание Истории, так чтобы она оказалась
лишь частью "вселенского заговора" (которым
на любом митинге красно-коричневых вас употчуют
доверху), или ничтожество и мерзость
самонареченных наследников Храмовников и
толкование "Провэнского завещания" как
купеческой записки, толкование, за полчаса
проведенное страдающей фрейдизмом подругой
Казобона.
Просто надо для себя решить, кто прав.
Автор и его лирический герой - на стороне Лии. Но
значит ли это, что так же будет и со всеми
читателями "Маятника"? Ведь огромное
количество людей хочет верить и верит во что-то
запредельное, а не только в светлое или темное
будущее, демократию или коммунизм, грядущие
выборы, своего непосредственного начальника,
эпидемию гриппа, и может быть, еще в Бога.
Таинственное и тайное - лучшее украшение жизни,
особенно для тех, кто с окружающей его
реальностью имеет весьма напряженные отношения.
Се, глухо вожделеем тайны. Неземных
голосов из ниоткуда, посещений духов, видений о
том, чего вокруг нас на Земле не бывает, но о чем
мы откуда-то как будто знаем. Жаждем двери, в
которую можно было бы безболезненно уходить
прочь от нависшего железобетонного бытия.
Вернуться бы потом.
