* * *
Новый храм из тьмы возникает,
И вдоль изгородей и пашен,
Старых чистых дорог и башен
Ночь, словно вода, иссякает,

Горизонт превратится вскоре
В гладь сиреневого залива,
Паруса заскользят лениво
В небесах, похожих на море.

Древних жатв и побед виденья,
Наши мифы, наши преданья
Над полями спят в ожиданье
Сроков нового пробужденья.

О господь, чья же кровь живая
Разлита в облаках рассвета?
Испытанья ли наши это,
Твоя жалость ли роковая?

Мы побеги того же древа,
Что и те, кто с начала эры
Повторял, не теряя веры:
Вспыхни, пламя зари и гнева!

ТОТО

Какое пиршество я через день задам!
Наприглашаю всех: и рыцарей, и дам —
От девы трепетной до толстой генеральши!
А ты, святой отец, иди куда подальше.

И вас не позову, любезная Зари.
Когда на улицах зажгутся фонари,
Я двери распахну, у входа приготовлю
Для хлынувших гостей веселую торговлю

Античных вееров, и в блеске анфилад
Посол из Азии и русский дипломат
Пойдут, наклюкавшись, на радость всем кружиться,
А фрукты на столах! А ветчина! А птица!

И помнить наизусть названья вин и блюд
Средь роскоши такой — совсем напрасный труд.
Да как забегает отряд лакеев шустрых
С посудой золотой! А свет в тяжелых люстрах

На веницейские бокалы и шелка
Польет потоками со сводов потолка.
И все смешается: брильянты, скрипки, платья.
Сам не смогу гостей уже и распознать я.

Засвищут соловьи полночною порой.
И путешественник прибудет, как герой.
Но россказни его послушают с усмешкой.
Красотка Наг шепнет поклоннику: “Не мешкай,

За жемчуг, не скупясь, мой дорогой, плати!”
А дамы — ангелы, признаться, во плоти
И страстью мускульной, как силачи, богаты.
А вот умом они бедны, как акробаты.

А тем, кто в трауре, но грустен, — звездочет
На низком стульчике высокое прочтет.
И запиликают в сторонке у гардины
В цветастых пиджаках кудрявые блондины —

Из дальней Скифии бродяги-скрипачи.
А возле дома сад в трепещущей ночи
Хорошенькой луне покажется вельможей.
Ах, да, забыл сказать: заглянет и прохожий

На наше пиршество, неузнанный, тайком.
Но сколько прелести в явлении таком
А дьявол, чьи глаза под капюшоном серы,
Распространит кругом подземный залах серы.

Собака пробежит среди гостей и слуг.
Толстуха захрапит. Пройдет забытый друг.
Сомнительный субъект в саду с аристократкой
Под сенью дерева обнимется украдкой.

Какое пиршество я через день задам!
И музыка его изранит душу нам,
И мы разнежимся, от счастья умирая:
Конец покажется, нам сладостнее рая,

Долиной совершенств, любезностей и нег.
А в зале парочек вальсирующих бег
Кружиться всех подряд заставит понемногу:
Болвана, скептика, зануду, недотрогу.

И все красавицы — приди и ты, Зари, —
Кого-то покорить успеют до зари.
Короче говоря, и господа, и дамы —
Все пустимся кружить по залам без стыда мы1

И будет пусть любой сойти с ума готов
В прекраснейшем дворце, обители Шутов,
Там, где раскинулось лазоревое море.
И все безумцами окажемся мы вскоре.

И преступление возьмем мы в главари.
И вновь — за стол, пока безмозглый луч зари
На нашу трапезу холодный взор не кинет.
И вдруг прозрею я: на пире ни души нет! \

ЧЕЛОВЕК

Больницы узник, пациент тюрьмы,
Ты, чьей печалью полон белый свет,
Ты и в полях оставил горький след;
Ты, спящий, вызываемый из тьмы,

На чьем пути таится Смерть — приют,
Где слезы свеч и жесткий одр сдают, —
Ты устаешь, ты стонешь каждый день,
Пока не скажешь: “Ни к чему нести

Живую душу — лишний груз в пути!”
Забыв, что дал Господь тебе сирень,
Ты душу рад извергнуть, сжечь дотла,
Чтобы тебе любовь не в труд была.

Тебе подарит путь удобный твой
Беду и одиночество в удел;
Ты — спеси брат, сын хладнокровных дел,
С резонами набитой головой —

И совесть угасает, онемев,
В часы, когда гремит небесный гнев.
И если ты такой ценою сыт
И мирно спишь, избрав тепло и тьму,

Что ж, подчиняйся знанью своему;
И если ум твой вдребезги разбит
Самим собой, — ему послушен будь,
Как Вечный жид, верши свой жалкий путь.

Без сердца весел, без души богат,
Подвластен телу, стань свиреп и дик,
Да будет твой всегда жестоким лик.
Но если ты растишь в себе распад

И подступает скука — спесь уйми,
Задумайся, в ладони лоб зажми;
И если в лязге сабель и цепей
Не встретил ты средь горя и беды

Любви приюта и конца вражды
И посох стерт и слаб в руке твоей,
Слепой с глухою на плечах, — под ней
Сгибаться с каждым шагом все трудней;

И коль дитя в тебе еще живет,
И первородный грех не позабыт,
Скажи: “Быть может, мраком я покрыт?”
Скажи: “Царем я мнил себя, илот!”,

Чтобы, как брату птицы, жизнь дала
Тебе души и сердца два крыла!
И легкий груз поднять сумеешь ввысь —
Дитя, сестру, подругу или мать, —

Как ангел может гору поднимать.
Тогда дорогой долгой насладись:
Твой голод тих, и чужда суета,
Вкушай и пей — душа твоя чиста!

НОЯБРЬСКИЙ ВЕЧЕР

Ноябрьский вечер - холодно, уныло!
Свеча мой угол тускло осветила.

Мечтаю я, но нет в душе тепла.
Поистине - неважные дела!

Ни радости на сердце, ни печали.
Последние надежды замолчали.

А сам я мертв, должно быть, или глух:
Дыханья милого не ловит слух.

Ни шороха поблизости, ни слова.
Свеча то вспыхнет, то погаснет снова.

Чей это голос зазвучал с тоской
В воображаемой дали морской?

Пока уютно кутается тело,
На мель душа отверженная села.
Перевод Е. Кассировой

ДУША

Как бедняга-изгнанник из светлого рая,
Я ушел от тебя в одиночество, в ночь,
Но ведь то, что любовь сотворила былая,
Даже времени бегу разрушить невмочь.

Каждый вечер, когда засыпаешь ты, лежа
В одинокой постели, теперь мне чужой,
Наши губы вдали друг от друга - и все же
Провожу свои ночи я рядом с тобой.

В бесконечном и праздном гулянье, в котором
Всем глазам я открыти у всех на виду,
Я беспечным кажусь одиночкой-фланером -
И, однако, я рядом с тобою иду.

Жизни наши сплелись, торжествуя, горюя, -
Так встречаются нити, плетя полотно, -
Неустанно твоими глазами смотрю я,
И твоими мыслями думать дано.

Я советую вечно с тобой - говоря ли
Или делая что-то, молчанье храня,
Ибо верю в своей одинокой печали,
Что ты видишь меня, что ты слышишь меня.

Вижу губы твои с чуть заметной улыбкой,
Глаз огромных сиянье, глядящих в упор,
И в ночи одинокой, безрадостной, зыбкой
Бесконечный с тобою веду разговор.

Да, я знаю, что это мираж - никогда ведь
Ясновиденья не было, нет и теперь;
Дорогая, пойми, хоть и трудно представить,
Все равно это правда, и ты мне поверь.

Вспомни те времена, когда вместе мы были
И подвластна нам прихоть любая была,
Ты, покорная страстной настойчивой силе,
В поцеуе бесхитростном мне отдала,

Отдала свою душу легко и открыто;
Улетел он, увы, поцелуй тот ночной.
Но с моею душою душа твоя слита,
И навеки она неразлучна со мной.
Перевод Ю. Даниэль