Отец! Дай встретить час мой судный
Без утешений, без помех!
Я не считаю безрассудно,
Что власть земная спишет грех
Гордыни той, что слаще всех;
Нет времени на детский смех;
А ты зовешь надеждой пламя!
Ты прав, но боль желаний - с нами;
Надеяться - о Боже - в том
Пророческий источник ярок! -
Я не сочту тебя шутом,
Но этот дар - не твой подарок.
Ты постигаешь тайну духа
И от гордыни путь к стыду.
Тоскующее сердце глухо
К наследству славы и суду.
Триумф в отрепьях ореола
Над бриллиантами престола,
Награда ада! Боль и прах...
Не ад в меня вселяет страх.
Боль в сердце из - за первоцвета
И солнечных мгновений лета.
Минут минувших вечный глас,
Как вечный колокол, сейчас.
Звучит заклятьем похорон,
Отходную пророчит звон.
Когда - то я не ведал трона,
И раскаленная корона
В крови ковалась и мученьях.
Но разве Цезарю не Рим
Дал то, что вырвал я в сраженьях?
И разум царственный, и годы,
И гордый дух - и мы царим
Над кротостью людского рода.
Я рос в краю суровых гор:
Таглей, росой туманы сея,
Кропил мне голову. Взрослея,
Я понял, что крылатый спор
И буйство бури - не смирились,
А в волосах моих укрылись.
Росы полночный водопад
(Так в полусне мне мнилось это),
Как будто осязал я ад,
Тогда казался вспышкой света,
Небесным полымем знамен,
Пока глаза туманил сон
Прекрасным призраком державы,
И трубный голос величаво
Долбил мне темя, воспевал
Людские битвы, где мой крик,
Мой глупый детский крик! - звучал
(О, как мой дух парил, велик,
Бил изнутри меня, как бич),
В том крике был победный клич!
Дождь голову мою студил,
А ветер не щадил лица,
Он превращал меня в слепца.
Но, знаю, человек сулил
Мне лавры; и в броске воды
Поток холодный, призрак битвы
Нашептывал мне час беды
И час пленения молитвы,
И шло притворство на поклон,
И лесть поддерживала трон.
С того мгновенья стали страсти
Жестокими, но судит всяк
С тех пор, как я добился власти,
Что это суть моя; пусть так;
Но до того, как этот мрак,
Но до того, как этот пламень,
С тех пор не гаснущий никак,
Меня не обратили в камень,
Жила в железном сердце страсть
И слабость женщины - не власть.
Увы, нет слов, чтобы возник
В словах любви моей родник!
Я не желаю суеты
При описанье красоты.
Нет, не черты лица - лишь тень,
Тень ветра в незабвенный день:
Так прежде, помнится, без сна,
Страницы я листал святые,
Но расплывались письмена, -
Мелела писем глубина,
На дне - фантазии пустые.
Она любви достойна всей!
Любовь, как детство, - над гордыней.
Завидовали боги ей,
Она была моей святыней,
Моя надежда, разум мой,
Божественное озаренье,
По - детски чистый и прямой,
Как юность, щедрый - дар прозренья;
Так почему я призван тьмой -
Обратной стороной горенья.
Любили вместе и росли мы,
Бродили вместе по лесам;
И вместе мы встречали зимы;
И солнце улыбалось нам.
Мне открывали небеса
Ее бездонные глаза.
Сердца - любви ученики;
Ведь средь улыбок тех,
Когда все трудности легки
И безмятежен смех,
Прильну я к трепетной груди
И душу обнажу.
И страхи будут позади,
И все без слов скажу...
Она не спросит ни о чем,
Лишь взором тронет, как лучом.
Любви достоин дух, он в бой
Упрямо шел с самим собой,
Когда на круче, горд и мал,
Тщету тщеславия познал,
Была моею жизнью ты;
Весь мир - моря и небеса,
Его пустыни и цветы,
Его улыбка и слеза,
Его восторг, его недуг,
И снов бесцветных немота,
И жизни немота вокруг.
(И свет и тьма - одна тщета!)
Туман разняв на два крыла -
На имя и на облик твой,
Я знал, что ты была, была
Вдали и все - таки со мной.
Я был честолюбив. Укор
Услышу ль от тебя, отец?
Свою державу я простер
На полземли, но до сих пор
Мне тесен был судьбы венец.
Но, как в любой другой мечте,
Роса засохла от тепла.
В своей текучей красоте
Моя любимая ушла.
Минута, час иль день - вдвойне
Испепеляли разум мне.
Мы вместе шли - в руке рука,
Гора взирала свысока
Из башен вековых вокруг,
Но башни эти обветшали!
Шум обезличенных лачуг
Ручьи стогласо заглушали.
Я говорил о власти ей,
Но так, что власть казалась вздором
Во всей ничтожности своей
В сравненье с нашим разговором.
И я читал в ее глазах,
Возможно, чуточку небрежно -
Свои мечты, а на щеках
Ее румянец, вспыхнув вдруг
Мне пурпур царственный в веках
Сулил светло и неизбежно.
И я пригрезил облаченье,
Легко вообразил корону;
Не удивляясь волшебству
Той мантии, я наяву
Увидел раболепство черни,
Когда коленопреклоненно
Льва держат в страхе на цепи;
Не так в безлюдии, в степи,
Где заговор существованья
Огонь рождает от дыханья.
Вот Самарканд. Он, как светило,
Среди созвездья городов.
Она в душе моей царила,
Он - царь земли, царь судеб, снов.
И славы, возвещенной миру.
Так царствен он и одинок.
Подножье трона, дань кумиру,
Твердыня истины - у ног.
Единственного Тамерлана,
Властителя людских сердец,
Поправшего чужие страны...
Я - в царственном венце - беглец.
Любовь! Ты нам дана, земная,
Как посвященье в тайны рая.
Ты в душу падаешь, жалея,
Как ливень после суховея,
Или, слабея каждый час,
В пустыне оставляешь нас.
Мысль! Жизни ты скрепляешь узы
С обычаями чуждой музы
И красотой безумных сил.
Прощай! Я землю победил.
Когда Надежда, как орлица,
Вверху не разглядела скал,
Когда поникли крылья птицы,
А взор смягченный дом искал, -
То был закат; с предсмертной думой
И солнце шлет нам свет угрюмый.
Все те, кто знал, каким сияньем
Лучится летний исполин,
Поймут, как ненавистна мгла,
Хоть все оттенки собрала,
И темноты не примут (знаньем
Богаты души), как один,
Они бы вырвались из ночи;
Но мгла им застилает очи.
И все - таки луна, луна
Сияньем царственным полна,
Пусть холодна, но все же так
Она улыбку шлет во мрак
(Как нужен этот скорбный свет).
Посмертный нами взят портрет.
Уходит детство солнца вдаль,
Чья бледность, как сама печаль.
Все знаем, что мечтали знать,
Уходит все - не удержать;
Пусть жизнь уносит темнота,
Ведь сущность жизни - красота.
Пришел домой. Но был мой дом
Чужим, он стал давно таким.
Забвенье дверь покрыло мхом,
Но вслед чужим шагам моим
С порога голос прозвучал,
Который я когда - то знал.
Что ж. Ад! Я брошу вызов сам
Огням могильным, небесам,
На скромном сердце скорбь, как шрам.
Отец, я твердо верю в то,
Что смерть, идущая за мной
Из благостного далека,
Оттуда, где не лжет никто,
Не заперла ворот пока,
И проблеск правды неземной -
Над вечностью, над вечной тьмой.
Я верую, Иблис не мог
Вдоль человеческих дорог
Забыть расставить западни...
Я странствовал в былые дни,
Искал Любовь... Была она
Благоуханна и нежна
И ладаном окружена.
Но кров ее давно исчез,
Сожженный пламенем небес.
Ведь даже муха не могла
Избегнуть зорких глаз орла.
Яд честолюбия, сочась,
В наш кубок праздничный проник.
И в пропасть прыгнул я, смеясь,
И к волосам любви приник.
(1976)
Перевод И. Озеровой
2. ПЕСНЯ
Я видел: в день венчанья вдруг
Ты краской залилась,
Хоть счастьем для тебя вокруг
Дышало все в тот час.
Лучи, что затаил твой взор, -
Как страшен был их свет! -
Для нищих глаз моих с тех пор
Другого света нет
Когда девическим стыдом
Румянец тот зажжен,
Сойдет он вмиг. Но, злым огнем
Горит его отсвет в том,
Кто видел, как, венчаясь, вдруг
Ты краской залилась,
Хоть счастьем для тебя вокруг
Все расцвело в тот час.
(1972)
Перевод Н. Вольпин
3. МЕЧТЫ
О, будь вся юность долгим сном одним,
Чтоб пробуждался дух, объятый им,
Лишь на рассвете вечности холодной;
Будь этот сон печален безысходно, -
И все ж удел подобный предпочтет
Безрадостной и косной яви тот,
Чье сердце предназначено с рожденья
Страстей глубоких испытать смятенье.
Но будет сходен сон такой иль нет
С фантазиями отроческих лет,
Когда бывают грезы столь прекрасны,
Что лучших небо ниспослать не властно?
Как часто ярким полднем в летний зной
Я, мысленно покинув дом родной,
Скитался по далеким чуждым странам,
Плыл к существам неведомым и странным,
Плодам воображенья моего...
Что мог еще желать я сверх того?
Лишь раз пора мечтаний нам дается,
Тоска ж по ней до смерти остается.
Уж не под властью ль тайных чар я жил?
Не ветер ли ночной в меня вложил
Свой образ и порывы? Не луна ли
Меня манила в ледяные дали?
Не к звездам ли с земли меня влекло?
Не знаю. Все, как вихрем, унесло.
Но хоть в мечтах, а счастлив был тогда я
И к ним пристрастье ввек не обуздаю.
Мечты! Без них была бы жизнь бледна.
В них, радужных, олицетворена
Та схватка яви с видимостью ложной,
Благодаря которой и возможно
В бреду познать любовь и рай полней,
Чем в самом цвете юных сил и дней.
(1976)
Перевод Ю. Корнеева
4. ДУХИ МЕРТВЫХ
В уединенье темных дум
Душа окажется... Угрюм
Здесь камень, мертвенна могила -
И празднословье отступило.
В молчанье здешней тишины
Нет одиночества... Ты знаешь:
Здесь мертвые погребены,
Которых ты не забываешь.
Здесь души их, здесь духи их,
Здесь их завет: будь строг и тих.
Ночь - хоть ясная - ненастна.
Россыпь ярких звезд - ужасна;
Помертвели ореолы,
Пали светлые престолы;
Не надеждою полны,
А кровавы и мрачны
Их лучи - чума и пламя,
Вечно властные над нами.
Дум неизгладимых бремя
И видений вещих время -
Ими дух твой напоен,
Как росой омытый склон.
Ветер - вздох Господен - тих.
Холм, обитель неживых, -
Тень, лишь тень в ночном тумане;
А туман - напоминанье,
Образ, символ и покров
Тайны Тайн во тьме миров!
(1988)
Перевод В. Топорова
5. ВЕЧЕРНЯЯ ЗВЕЗДА
Лето в зените,
Полночь темна.
Звезды бледнеют - Всходит луна,
В небо выводит
Свиту планет.
Брызжет холодный
На воду свет.
Луна улыбалась,
Но мне показалась
Улыбка ее неживой,
А тучи под нею -
Трикраты мрачнее,
Чем черный покров гробовой,
Но тут я в молчанье
Увидел мерцанье
Вечерней звезды над собой.
Был луч ее дальний
Во тьме изначальной
Чуть зрим, но согрел с вышины
Он душу, которой
Так больно от взора
Бесстрастной и близкой луны.
(1976)
Перевод Ю. Корнеева
6. СОН ВО СНЕ
В лоб тебя целую я,
И позволь мне, уходя,
Прошептать, печаль тая:
Ты была права вполне, -
Дни мои прошли во сне!
Упованье было сном;
Все равно, во мгле иль днем,
В дымном призраке иль нет,
Но оно прошло, как бред.
Все, что в мире зримо мне
Или мнится, - сон во сне.
Стою у бурных вод,
Кругом гроза растет;
Хранит моя рука
Горсть зернышек песка.
Как мало! Как скользят
Меж пальцев все назад...
И я в слезах, - в слезах:
О боже! как в руках
Сжать золотистый прах?
Пусть будет хоть одно
Зерно сохранено!
Все ль то, что зримо мне
Иль мнится, - сон во сне?
(1924)
Перевод В. Брюсова
7. СТАНСЫ
Как часто сердцу горы, чащи, воды
Безлюдные святилища Природы
Дают столь всеобъемлющий ответ,
Что забываем мы о беге лет!
1.
Был в юности знакомец у меня,
Имевший дар общенья со вселенной;
Но, красоту ее в себе храня
И дух свой, этот факел в жизни бренной,
Воспламеняя и лучами дня,
И блеском звезд на тверди довременной,
Не знал он, что за силой одержим,
Когда владело исступленье им.
2.
Что это было? То ли наважденье
От чар луны в глухой полночный час?
То ль краткий миг внезапного прозренья,
Что раскрывает больше тайн для нас,
Чем древние оккультные ученья?
То ль просто мысль, что в плоть не облеклась,
Но, как роса траву в начале лета,
Живит рассудок несмотря на это?
3.
Как вид того, что любишь всей душой,
Ленивые зрачки нам расширяет,
Иной предмет, в который день - деньской
Любой из нас привычно взор вперяет,
В нежданном свете предстает порой
И глубиной своею изумляет.
Лишь звон разбитой арфы душу так
Пронзает. - Это символ, это знак
4.
Того, что нам сулят миры другие
И в красоте дает провидеть тут
Создатель лишь таким сердцам, какие, -
Не будь ее, - от неба отпадут,
Поскольку бой в себе они, слепые,
Не с верою, но с божеством ведут,
Чтобы себя, его низринув с трона,
Венчать своей же страстью, как короной.
(1976)
Перевод Ю. Корнеева
8. СОН
В ночи отрадной грезил я,
Не помня о разлуке,
Но сон дневной настиг меня
И пробудил - для муки!
Ax, что мне в том, что видно днем? -
Не все ли это сон
Тому, чей взор всегда в былом,
Печалью освещен?
Но тот, родной - тот сон святой
Назло судьбе жестокой
Был мне звездою золотой
В дороге одинокой.
Откуда он мерцал - бог весть! -
Сквозь шторм, в ночах глухих...
Но что у правды ярче есть
Средь звезд ее дневных?
(1972)
Перевод Г. Кружкова
9. «СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ! СЧАСТЛИВЫЙ ЧАС!»
Счастливый день! Счастливый час!
И я был горд и ослеплен!
Но дух мой сир и слаб мой глас -
Растаял сон!
Познал я сил своих расцвет,
Свой молодой и смелый пыл,
Но юных лет давно уж нет -
Я их забыл.
И гордость я вотще познал -
Пускай другим венки дарит -
Еще жестокий яд похвал
В душе горит.
Счастливый день! Счастливый час!
Ты не обман мечты пустой -
Ты мне сиял, но ты погас,
Мираж златой.
Когда бы гордость, блеск и власть
Я смог бы снова обрести,
Не стало б силы боль и страсть
Опять снести.
Я помню - в мощи этих крыл
Слились огонь и мрак -
В самом уж взлете этом был
Паденья вещий знак.
(1976)
Перевод Т. Гнедич
10. ОЗЕРО
Был в мире мне на утре дней
Всего милее и родней
Забытый уголок лесной,
Где над озерною волной
Я одиночество вкушал
Под соснами, меж черных скал.
Когда же ночь своим плащом
Окутывала все кругом
И ветер начинал опять
В ветвях таинственно роптать,
Во мне рос ужас, леденя,
Как холодок от волн, меня.
Но не со страхом был он все ж,
А с трепетным восторгом схож
И слаще для меня стократ,
Чем наибогатейший клад
Иль даже твой влюбленный взгляд.
И верил я: под толщей вод
Меня на ложе смерти ждет
Та, без кого я стражду так,
Что погружен мой дух во мрак
И только рядом с ней, на дне,
Вновь светлый рай заблещет мне.
(1976)
Перевод Ю. Корнеева
11.СОНЕТ К НАУКЕ
Наука! ты - дитя Седых Времен!
Меняя все вниманьем глаз прозрачных,
Зачем тревожишь ты поэта сон,
О коршун! крылья чьи - взмах истин мрачных!
Тебя любить? и мудрой счесть тебя?
Зачем же ты мертвишь его усилья,
Когда, алмазы неба возлюбя,
Он мчится ввысь, раскинув смело крылья!
Дианы коней кто остановил?
Кто из леса изгнал Гамадриаду,
Услав искать приюта меж светил?
Кто выхватил из лона вод Наяду?
Из веток Эльфа? Кто бред летних грез,
Меж тамарисов, от меня унес?
(1924)
Перевод В. Брюсова
12. АЛЬ - ААРАФ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Земного - здесь простыл и след
(Лишь цвет цветов), здесь божий свет
Пчелой сбирает с высоты
Лучи небесной красоты.
Земного - здесь пропал и звук
(Лишь сердца стук), здесь лес и луг
Иною - тише тишины -
Мелодией оглашены,
Той музыкой морского дна,
Что раковинам раздана...
Ах! на земле иначе. - Там
Мы можем только по цветам
Гадать о Красоте, мечтам
Вослед, летя за ней, - куда?
Ответь, звезда!
Об эту пору счастлива Незейя -
Ее планета дремлет, пламенея
Под четырьмя светилами небес, -
Оазис чуда посреди чудес.
Но прочь - прочь - прочь, над океаном света,
Душа - Незейя, крыльями одета,
Над гроздьями созвездий мировых
(Они как волны; пенны гребни их),
Велению божественному внемля,
Пускалась в путь, спускалась к нам, на землю.
Так было раньше... А теперь она
Уснула или грезила без сна
И без движенья - на планете странной
Учетверенным солнцем осиянна.
Избранница на высших эмпиреях
(Где Красота предстала на заре их,
Мерцая, словно жемчуг в волосах
Влюбленной девы, в звездных небесах
И на Ахайю бросив свет Селены)
Взирала восхищенно в даль вселенной.
Раскинулись куртины облаков
У ног ее - весь этот мир таков:
Прекрасен, но прозрачен, чтоб напрасно
Всего не застить, что равнопрекрасно, -
Цветной туман, цветных туманов шторм,
В котором исчезает косность форм.
Владычица упала на колени
На ложе трав, в прелестное цветенье
Левкадских лилий, легкою главой
Качавших над гордячкой страстной той,
Что смертного мятежно полюбила
И со скалы в бессмертие ступила.
А рядом цвел сефалик на стебле
Багровей, чем закаты на земле,
И тот цветок, что дерзко «требизонтом»
Зовем (он за небесным горизонтом
Возрос на самой пышной из планет);
Его хмельной, медовый, дивный цвет
(Известный древним, нектар благовонный),
От благости небесной отлученный
За то, что он сулит восторг во зле, -
Цветет, в изгнанье жалком, на земле,
Где, жаля и желая, в забытьи
Над ним кружатся пьяные рои,
А сам он, брошен пчелам на потребу,
Стеблями и корнями рвется к небу.
Как падший ангел, голову клонит
(Забытый, хоть позор и не забыт)
И горькой умывается росою,
Блистая обесчещенной красою.
Цвели никанты, дневный аромат
Ночным превозмогая во сто крат,
И клитии - подсолнечники наши -
Под солнцами, одно другого краше,
И те цветы, чья скоро гибнет прелесть,
С надеждою на небо засмотрелись:
Они туда в июле полетят,
И опустеет королевский сад.
И лотос, над разливом бурной Роны
Подъемлющий свой стебель непреклонно,
Цветок Нелумбо, Гангом порожден
(А в нем самом родился Купидон),
Пурпурное благоуханье Занте!
Isola d'oro! Fior di Levante!
Цветы, цветы! чисты их голоса
И запахи восходят в небеса.
О великий Аллах!
Ты с высот высоты
Видишь горе и страх
В красоте красоты!
Где лазурный шатер
Гложут звезд пламена -
Там твой вечный дозор,
Страж на все времена -
В окруженье комет,
Из сияния в синь
До скончания лет
Низведенных рабынь,
Осужденных нести
Меж недвижных огней
В нарастании скорости
Факел скорби своей. -
Вечность - только в предчувствии
Нам дарованный срок -
Твоего соприсутствия
Неизменный залог.
В том и радость, Незейя,
В том великая весть:
Ибо, в вечности рея,
Вечность - ведаешь - есть!
Так ты судишь, Аллах.
И звезда одиноко
В путь пустилась в мирах
К свету божьего ока.
Разум был вознесен!
Он один, величавый,
И державу и трон
Делит с богом по праву.
Ввысь, мой разум, взлети!
Стань, фантазия, птицей!
Мысли божьи прочти -
И воздается сторицей!
Петь кончила - и очи опустила,
И лилии к ланитам приложила,
Смущенная прихлынувшим огнем. -
Дрожали звезды перед Божеством.
Она ждала (робела, трепетала)
Речения, которое звучало
Сначала как молчание и свет, -
«Музыкой сфер» зовет его поэт.
Мы - в мире слов, но мир словесный наш -
Молчания великого мираж,
Лишь теням звуков или крыльям теней
Мы внемлем в мире подлинных видений.
Но ах! порой молчание прервет
Глас Господа, струящийся с высот, -
И красный вихрь охватит небосвод:
«Невидимо летит в потоках света
Под скудным солнцем скудная планета,
Божественный презревшая закон, -
За что сей мир в пучину погружен
Отчаянья, мучения, позора,
Изведал ужас пламени и мора,
Под скудным солнцем (так мой гнев велик)
Дано изведать людям смертный миг.
Но, властная и вечная, не надо
Пренебрегать и жителями ада;
С алмазных и хрустальных эмпирей
Ты с сестрами сойди в юдоль скорбей,
Даруйте людям свет иного края,
Как светлячки Сицилии сияя.
Божественные тайны разгласи!
Смиренье неземное принеси!
Свет истины моей! И стань пределом
Всем смелым и опорой - оробелым».
Душа очнулась в златотканый час.
(Как на земле! - Одна луна зажглась.
Мы, люди, однолюбы, одноверцы:
Единственная страсть сжимает сердце.)
И, как луна скользит из облаков,
Восстала с ложа замерших цветов
И обозрела сонный мир Незейя:
То не Земля была, а Теразея.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Гора над миром в пламени заката -
Такую лишь пастух узрел когда - то,
Очнувшись от нечаянного сна,
И прошептал (слепила вышина):
«Спасите, небеса, меня и стадо!» -
Плыла луны квадратная громада
Над той горой, бросая дикий блеск
На пик ее, а волн эфира плеск
Еще златился в ясный полдень ночи
При свете солнц, терявших полномочья.
На той горе в причудливом сиянье
Ряды виднелись мраморных колонн,
Меж них располагались изваянья,
И весь невозмутимый пантеон
Был в искрометных водах отражен.
Колоннами поддержанный помост
Сковали духи из падучих звезд,
Погибших, как злодей на эшафоте,
В рассеянном серебряном полете.
Сам храм - магнит лучей его держал -
Короной на помосте возлежал
И созерцал окна алмазным оком
Все, что творилось в космосе высоком.
Когда, казалось, блеск ослабевал,
Пылал огнем расплавленный металл
Метеоритов, но порою все же
Тревожный дух из сумеречной дрожи
Трепещущим крылом туманил свет...
Здесь целый мир: прекрасен он - и сед.
Здесь Красоты волшебная могила,
Здесь опочила вся земная сила,
Вся слава, вся надежда наша - лишь
Бездушный мрамор, мраком черных ниш
Одетый и навечно погребенный.
Руины и пожарища вселенной!
Обломки Персеполя, приговор
Гордыне вашей, Бальбек и Тадмор,
Величие, расцветшее в Гоморре. -
Исхода нет... О волны в Мертвом море!
Ночь летняя - час пиршества речей.
Эйракский звездочет и книгочей
Умел, внимая звездные порядки,
Расслышать их законы и загадки, -
Но чутче тем реченьям внемлет Тот,
Кто ниоткуда ничего не ждет,
И видит, наши вечности листая,
Как тьма нисходит - громкая, густая...
Но что это? все ближе, все слышнее,
Нежней свирели, звонких струн стройнее,
Звук... нарастанье... грянет... нарастет...
Незейя во дворце... скрипичный взлет.
От быстрого полета расплелась
Ее коса, ланиты заалели,
И лента, что вкруг стана обвилась,
Висит свободно на воздушном теле.
Она вступила в свой заветный зал
И замерла... Но свет не замирал,
Ее власы златистые лобзая
И звезды золотые в них вонзая.
В такие ночи шепчутся цветы
Друг с дружкою, и с листьями - листы,
Ручей с ручьем - все чище, все невинней,
При звездах - в рощах, под луной - в долине.
Но все, что полудух и дух почти,
До музыки не в силах дорасти -
Цветы, крыла, ручьи... Лишь дух единый
Внимал и вторил песне соловьиной:
В очарованных чащах
Под сенью ветвей,
Охраняющей спящих
От слепящих лучей, -
Искры истины! Те, что
Ночною порой
Сквозь сонные вежды
Звезду за звездой
Влекут с небосклона,
Чаруя, к очам,
Как взоры влюбленно
Внимающей вам,
Очнитесь, в эфирном
Своем бытии,
Веленьем всемирным,
Служанки мои!
Стряхните с душистых
Распущенных кос
След лобзаний росистых
И лобзающих рос
(Ведь любовь и лобзанья
Ниспошлют небеса,
Но покой и молчанье
Предпочтут небеса).
Поведите плечами,
Взмахните крылами -
Мешает роса
Взлететь в небеса.
От любви надо лики
Отвратить наконец:
В косах - легкие блики,
В сердце - тяжкий свинец!
Лигейя! Лигейя!
Музыка! Красота!
Темной гибелью вея,
Ты светла и чиста!
О, плакать ли станешь,
Упав на утес,
Иль в небе застынешь -
Ночной альбатрос:
Он дремлет над морем,
Раскинув крыла, -
Ты грезишь над миром,
Чиста и светла!
Лигейя! Покуда
Свет миров не померк,
Ты - певучее чудо,
Берущее верх
Над страхом, что гложет
Людей в забытьи...
Но кто ж приумножит
Напевы твои?
Не дождь ли, шумящий
Над спящей травой
Все чаще и чаще -
И вот - проливной?
Не рост ли растенья?
Цветенье ль цветов?
Ах! Подлинно пенье
Не струн, а миров!
Служанка, не надо!
Оставь свой напев
Для струй водопада,
Для шума дерев,
Для озера, сонно
Поющего в лад,
Для звезд, миллионы
Которых не спят,
Для диких цветов и
Лежащих без сна
В девичьем алькове
(Если в небе луна),
Беспокоясь, как пчелы...
Где вереск сырой,
Где тихие долы, -
Там, верная, пой!
Ведь люди, что дышат
Легко в забытьи,
Уснули, чтоб слышать
Напевы твои,
Ведь ночью иного
Не ждет небосвод -
Ни ласковей слова,
Ни мягче забот,
Ведь ангелы встанут
В хладном блеске луны,
Лишь только настанут
Чары, песни и сны!
И с этим словом духи взмыли ввысь,
И ангелы по небу понеслись,
И сны, не просыпаясь, полетели -
Во всем подобны ангелам, но еле -
Еле причастны Знанию тому,
Что означает Смерть конец всему.
Но заблужденье было так прекрасно
(Хоть смерть еще прекрасней), что неясно,
Зачем дыханье Знанья (или Зла?)
Туманит нам восторга зеркала.
А им - не дуновением - самумом
Открылось бы в величии угрюмом,
Что правда значит ложь, а радость - боль…
Прекрасна смерть - затем ли, оттого ль,
Что жизнь уже пресытилась экстазом,
Что сердце отгремело, замер разум,
И духи речь степенно завели
Вдали от Рая, Ада и Земли!
Но кто, мятежный, в зарослях тумана
Смолчал, когда послышалась осанна?
Их двое... Догадались: не простит
Господь того, кто на небе грустит.
Их двое, посетивших эту глушь...
О, никогда в краю притихших душ
Любовь - слепую смуту - не прощали!
Им пасть - «в слезах властительной печали».
Он был великий дух - и он падет.
Он странник был, скиталец, звездочет,
Был созерцатель в грусти неизменной
Всего, что восхищает во вселенной.
И что за диво? если красота
Ему открылась, истинно свята,
Он не молился ничему священней,
Чем красота - в любом из воплощений.
И ночь во мраке Анжело нашла,
Ночь (для него) отчаянья и зла
Нашла его клянущим мирозданье
Словами из земного достоянья.
С возлюбленной сидел он на холме
(Орлиный взор его блуждал во тьме),
Не глядя на любимую, - затем ли,
Что там, внизу, - в слезах - увидел Землю?
«Ианте! Погляди скорей туда,
Где замерцала слабая звезда!
О, свет ее лился совсем иначе
В осенний час прощания без плача.
В тот час - в тот час (мне памятен тот час) -
На Лемносе закат был златовлас
И злато, не жалея, перенес
На шерсть ковров и шелк моих волос
И на мои ресницы. Свет святой!
Мгновенье счастья перед пустотой?
Цветы... качались... свет... лился... туман.
Я задремал... Саади... Гюлистан
Мне снились... Свет лился... Цветы цвели...
И смерть в тот час взяла меня с земли
И увела, как за руку. Взяла,
Не разбудив, взяла и повела...
Последнее, что помню на земле я, -
Храм Парфенон. Он краше и светлее
Самой земли. Ианте, даже ты
Не воплощаешь столько красоты...
Орлом раскинув крылья, с высоты
Я вниз глядел, на жизнь мою, что ныне
Песчинкою затеряна в пустыне.
Но, пролетая над землей, я зрел,
Что мир земной расцвел - и постарел:
Пустые храмы и пустые грады,
Заброшены поля и вертограды.
И красота, низвергнутая в ад,
Звала меня! Звала меня назад!»
«Мой Анжело! Тебе ль грустить об этом?
Ты избран богом и обласкан светом,
Ты помещен на высшую звезду,
И я земную деву превзойду!»
«Ианте, слушай! с тех высот, где воздух
Разрежен в расстояниях межзвездных
(То голова кружилась ли?), вдали
Я наблюдал крушение Земли!
Она, морями пламени омыта,
Вдруг сорвалась под вихрями с орбиты
И покатилась - жалкий шар - в хаос.
И я, над океаном зыбких грез, -
Я не летел, а падал, и светило
В глубокой бездне красное светило -
Твоя звезда! Твой огненный Дедал!
Я наземь пал - и сам он упадал,
Всемирных страхов жуткое исчадье,
На Землю, что молила о пощаде».
«Да, мой любимый, мы летели - к Ней?
Вниз, вверх, вокруг, под иглами огней,
Как светлячки, - не ведая, доколе
Светиться по владычицыной воле.
Владычица ль, господь ли судит нас -
Не нам с тобой постигнуть их наказ;
Одно я разумею. Землю вашу
Теперь увидев, - нету мира краше!
Сперва не знала я, куда наш путь,
Она, звезда - малютка, лишь чуть - чуть
Мерцала в полупризрачном тумане,
Но чем быстрей, чем ближе - тем сиянье
Ее сильней - и застит небеса!
Уже я предвкушала чудеса,
Бессмертье открывала в человеке.
Но свет померк - и там и тут - навеки!»
Так, за речами, время проходило.
Ночь длилась, длилась... и не проходила...
Поникли. Догадались: не простит
Господь того. кто на небе грустит.
(1976)
Перевод В. Топорова
13. РОМАНС
О, пестрый мой Романс, нередко,
Вспорхнув у озера на ветку,
Глаза ты сонно закрывал,
Качался, головой кивал,
Тихонько что - то напевал,
И я, малыш, у попугая
Учился азбуке родной
В зеленой чаще залегая
И наблюдая день - деньской
Недетским взглядом за тобой.
Но время, этот кондор вечный,
Мне громовым полетом лет
Несет такую бурю бед.
Что тешиться мечтой беспечной
Сил у меня сегодня нет.
Но от нее, коль на мгновенье
Дано и мне отдохновенье,
Не откажусь я все равно:
В ней тот не видит преступленья
Чье сердце, в лад струне, должно
Всегда дрожать от напряженья.
(1976)
Перевод Ю. Корнеев.
К ***
1.
Прежняя жизнь предо мной,
Предстает, - что и верно, - мечтой;
Уж не грежу бессонно
О жребии Наполеона,
Не ищу, озираясь окрест,
Судьбы в сочетании звезд
2.
Но, мой друг, для тебя, на прощанье,
Одно я сберег признанье:
Были и есть существа,
О ком сознаю я едва,
Во сне предо мной прошли ли
Тени неведомой были.
Все ж навек мной утрачен покой, -
Днем ли, - во тьме ль ночной, -
На яву ль, - в бреду ль, - все равно ведь
Мне душу к скорби готовить!
3.
Стою у бурных вод,
Кругом гроза растет;
Хранит моя рука
Горсть зернышек песка:
Как мало! как спешат
Меж пальцев все назад!
Надежды? нет их. нет!
Блистательно, как свет
Зарниц, погасли вдруг...
Так мне пройти, мой друг!
4.
Столь юным? - О, не верь!
Я - юн, но не теперь.
Все скажут, я - гордец,
Кто скажет так, тот - лжец!
И сердце от стыда
Стучит во мне, когда
Все то, чем я томим,
Клеймят клеймом таким!
Я - стоик? Нет! Тебе
Клянусь: и в злой судьбе
Восторг "страдать" - смешон!
Он - бледен, скуден - он!
Не ученик Зенона -
Я. Нет! - Но - выше стона!
(1924) Перевод В. Брюсова
15. К***
Та роща, где, в мечтах, - чудесней
Эдемских - птицы без числа:
Твои уста! И все те песни:
Слова, что ты произнесла!
На небе сердца, - горе! горе! -
Нещадно жгуч твой каждый взгляд!
И их огни, как звезды - море,
Мой дух отравленный палят.
Ты, всюду - ты! Куда ни ступишь!
Я в сон спешу, чтоб видеть сны:
О правде, что ничем не купишь,
И о безумствах, что даны!
(1924)
Перевод В. Брюсова
16. К РУЧЬЮ
Живой ручей! Как ясен ты,
Твой бег лучами вышит,
Твой блеск - эмблема красоты,
Души, открытой тайнам чувств,
Привольной прихоти искусств,
Чем дочь Альберто дышит.
Когда она глядит в тебя.
Дрожишь ты, многоводен,
И, детский лик волной дробя,
Со мной, ручей, ты сходен:
Как ты, вбираю я в себя
Ее черты глубоко,
И я, как ты, дрожу, дробя
Души взыскующее око.
(1924)
Перевод В. Брюсова
17. К ***
Не жду, чтоб мой земной удел
Был чужд земного тленья
Года любви я б не хотел
Забыть в бреду мгновенья.
И плачу я не над судьбой
Своей, с проклятьем схожей:
Над тем, что ты грустишь со мной,
Со мной, кто лишь прохожий.
(1924)
Перевод В. Брюсова
18. ВОЛШЕБНАЯ СТРАНА
Над берегами седыми
Деревья в белесом дыме
Внизу - невидимый плес
В тускнеющих пятнах слез.
То там, то здесь вырастают
И тают - тают - тают
Круги блуждающих лун:
Плывут над россыпью звездной
Подобьем белых лакун,
Но поздно - поздно - поздно -
Двенадцать на лунных часах
И месяц, чей блеск неверный
Измерен на лунных весах
(Уж верно, не самый скверный!),
На горный спустился пик
И конус вершины мрачной
В сердце его проник.
Клубок размотав прозрачный:
Струистый наброшен плащ
На сумрак морей н чащ,
На крыши домов, на долы,
Где сон разлился тяжелый,
Где духи крылатые спят:
Они, с головы до пят,
Облиты сиянием чистым,
Как будто в крипте лучистом
Уснули - навек - навек -
О сладость смеженных век!
Но лунное покрывало
Уносится ввысь поутру,
По воле случайного шквала,
Похожее на ветру,
На нечто, летящее косо, -
На желтого альбатроса.
Назавтра другая луна
В дело пойти должна
(Что экономно едва ли), -
О солнечном покрывале
Уже мечтает Земля,
А прежнее - лунное - тает,
Лишь бабочки, что летают
В эаоблачные поля
Под градом крупиц блестящих
Приносят нам образцы
Заветной лунной пыльцы
На крылышках шелестящих
(1988)
Перевод Р. Дубровкина
19. К ЕЛЕНЕ
Елена, красота твоя,
Как челн никейский, легкокрыла,
К морям благоуханным я
Плыву в отцовские края! -
Ты древность для меня открыла
Твои античные черты
С игривой прелестью наяды
Для нас классически чисты:
К величью Рима и Эллады
Скитальца возвращаешь ты
Тебя я вижу в блеске окон
С лампадой в мраморной руке.
И гиацинтовый твой локон
Созвучен певческой тоске
О райском далеко.
(1988)
Перевод Р. Дубровкина
20. ИЗРАФИЛ
...И ангел Израфил с лютней - сердцем
и с голосом изо всех славящих Аллаха
наисладчайшим
Пребывает ангел в высях
"С лютней - сердцем". Се - Иэрафил.
У него на устах
И в его перстах -
Песнь, настолько прекрасная, что в небесах
Гимны звезд замирают, ликованье в мирах,
Чуть Певец возгласил.
И, взойдя в зенит,
Полная луна,
Пеньем прельщена -
Блаженное, звенит,
Переливаются рулады, -
И встают Плеяды,
Рдея, - божьи чада,
Семь из мириады.
И молвит звездный хор.
И вторит голос лун.
И зрит небесный взор:
Певец персты простер
Над Лирой, вечно юн, -
И вспыхнул метеор
Напева стройных струн!
Там Израфил поет,
Где мудрость воскрылила,
Где бог в любви живет,
Где гурий красота
Сиянием светила,
Над миром разлита.
Божественный Певец!
Ты прав, отринув холод
Бесчувственных сердец.
Тебе вручен венец!
Ты чист и вечно молод!
Ты победил, мудрец!
Ты - светоч неземной,
А мы, увы, земляне -
Обречены заране
На смерть. Наш блеск дневной -
Тень твоего сиянья
И все же. Израфил,
Когда б Аллах судил
Тебе - петь людям, мне - взмыть в космос твой,
Ты б, ангел, счастьем не затмил
Певца тоски земной,
А мне б - достало дерзких сил
Звенеть небесною струной.
(1976)
Перевод В. Топорова
21. Спящая.
В июне в темный час ночной
Я под таинственной луной,
Чей золотистый ореол
На тихий холм и смутный дол
За каплей каплю в каплях рос
Дурманящий туман принес, -
И он ползет к долине вечной,
И мелодический, и млечный.
В волне белеет ненюфар,
К воде припал белесый пар,
К могиле никнет розмарин,
Спит разрушенье меж руин,
Подобный Лете сонный пруд
Не разорвет дремотных пут -
Вся Красота уснула тут.
И спит Ирен. Гляди! - она
Среди Судеб своих одна.
Любовь моя! Не верю я!
Оконце твоего жилья
Распахнуто в ночную тьму,
И ветерки летят к нему,
И чередой волшебных фей
По спальне носятся твоей -
И полог рукоплещет им,
И невесомым и сквозным.
За темной бахромой ресниц
Сокрыт покой твоих зениц,
А по полу и вдоль стены
Тревожны тени и темны!
Ты здесь впотьмах, а рядом страх!
Куда стремишься ты во снах?
К каким морям и островам?
Твой облик странен деревам -
Все странно. Странно ты бледна,
Странна волос твоих длина
И выспренняя тишина.
Спит леди! Пусть покойно спит,
Пусть небо спящую хранит!
И сновиденья вечно длит
На ложе, прежнего печальней,
В иной и столь священной спальной!
Господь, продли ей сон вовек,
Не дай открыть смеженных век,
Умерь ночных видений бег!
Пусть вечно спит! Покойно спит!
Пусть небо спящую хранит!
Пусть червь - могильный труд творит!
Пусть отворит туманный бор
Семейный склеп, где с давних пор
Покой таинственных могил
Лишь трепетно тревожим был,
Когда фамильные гроба
Печально множила судьба;
Таинствен склеп, как в те года,
Когда она - дитя тогда -
Бросала камешки туда.
Но в этот раз из гулких врат
Пусть эхо не звучит трикрат,
Вселяя давний детский страх,
Что это стонет смерть в гробах.
(1972)
Перевод А. Эппеля.
22. ДОЛИНА ТРЕВОГИ
Тихий край когда - то был,
Где давно никто не жил, -
Все пропали на войне;
Только звезды в вышине
Зажигались в поздний час,
И дозор их нежных глаз
Охранял с лазурных круч
Там цветы; и солнца луч
В душных травах целый день
Нежил сладостную лень.
Но теперь исчез и след
Безмятежных тех примет -
В том краю покоя нет! -
Один лишь воздух, недвижим,
Словно во сне, застыл над ним.
Нет, то не ветер, пролетев,
Тревожит голоса дерев,
Шумящих, как студеный вал,
Вокруг пустынных скал!
Нет, и не ветер то влечет
Шуршащих облаков полет,
Неутомимый, непрестанный!..
А степь фиалками полна,
И плачет лилия одна
Там над могилой безымянной!
И плачет вечно, с лепестка
Роняя капель жемчуга.
И жжет слеза, на стебли трав
Росой бессмертною упав.
(1972)
Перевод Г. Кружкова
23. ГОРОД СРЕДИ МОРЯ
Город среди моря
Там, на закате, в тьме туманной
Я вижу, вижу город странный,
Где Смерть чертог воздвигла свой,
Где грешный и праведный, добрый и злой
Равно навек нашли покой.
Храм, замок, башня ль (обветшала,
А не кренится) - с нашим там
Ничто не сходствует нимало.
Чужда вскипающим ветрам,
Покорна, сумрачно - светла
Морская гладь вокруг легла.
С небес не упадут лучи
На город тот в его ночи.
Но снизу медленно струится
Глубинный свет из мертвых вод -
Вдруг тихо озарит бойницы
Витающие... купол... шпицы...
Колонны царственных палат
Или беседки свод забытый,
Каменным плющом увитый...
И святилища - храмов бесчисленный ряд
Чьи фризы лепные в узоре хранят
Фиал, фиалку, виноград.
Покорна, сумрачно - светла
Морская гладь вокруг легла.
Так тени с куполом слились,
Что тот как в воздухе повис.
Но башня высится, пряма,
А с башни смотрит Смерть сама!
Раскрыты капища. Могилы
Разверсты вровень с гладью стылой.
Но воды спят - и ни алмаз,
Кумиру заменивший глаз,
Ни жемчуг саванов расшитых
С ложа встать не соблазнит их.
И не встревожит дрожью синей
Зыбь стеклянную пустыню,
Не подаст о ветре весть,
О том, что где - то ветер есть -
Желанный гость далеких вод...
А эти ветер обойдет
В их мертвой ясности и стыни.
Чу! Воздух вдруг затосковал,
А гладь - ее колышет вал!
Осела башня ли - и вялый
Прибой расползся по воде?
Чуть покачнулись в высоте,
Оставив в облаках провалы?
Багровым светом налилась
Волна... Медленней дышит час...
Когда на дно, на дно - без вскрика,
Без стона - город весь уйдет,
Восстанет ад тысячеликий
Ему воздать почет.
(1972)
Перевод Н.Вольпин
24. ТОЙ, КОТОРАЯ В РАЮ
В твоем я видел взоре,
К чему летел мечтой -
Зеленый остров в море,
Ручей, алтарь святой
В плодах волшебных и цветах -
И любой цветок был мой.
Конец мечтам моим!
Мой нежный сон, милей всех снов,
Растаял ты, как дым!
Мне слышен Будущего зов:
"Вперед!" - но над Былым
Мой дух простерт, без чувств, без слов,
Подавлен, недвижим!
Вновь не зажжется надо мной
Любви моей звезда.
"Нет, никогда - нет, никогда"
(Так дюнам говорит прибой)
Не взмоет ввысь орел больной
И ветвь, разбитая грозой,
Вовек не даст плода!
Мне сны дарят отраду,
Мечта меня влечет
К пленительному взгляду,
В эфирный хоровод,
Где вечно льет прохладу
Плеск италийских вод.
И я живу, тот час кляня,
Когда прибой бурливый
Тебя отторгнул от меня
Для ласки нечестивой -
Из края, где, главу клоня,
Дрожат и плачут ивы.
(1958)
Перевод В. Рогова
25. ГИМН
В полдень, в полночь, сквозь тьму и мглу,
Мария, прими от меня хвалу.
В горе и счастье жизни земной,
О богоматерь, пребудь со мной.
Когда моя жизнь текла без забот
И ясен и светел был небосвод.
От лености и суеты людской
Спасла ты мне душу своей рукой.
Теперь, когда бури грозная тень
Мрачит мой былой и нынешний день.
Даруй мне свет для грядущих дней
Даруй надежду рукой своей.
(1976)
Перевод А. Щербак
26.СЕРЕНАДА
Ночь тиха, так сладок сон,
Что даже струн нескромен звон -
Он нарушает тишину,
Весь мир склонявшую ко сну.
На моря жемчуг и опал
Элизиума блеск упал;
Спят звезды, только семь Плеяд,
Ни в небе, ни в волнах не спят;
Пленительный Эндимион
В любви, любуясь, отражен.
Покой и мрак в лесах и долах,
Спят горы в тихих ореолах.
Едва блеснул последний сполох, -
Земля и звезды забытья
Возжаждали, как жажду я
Тебя, любви твоей невинной
И состраданья, Аделина.
О! Слушай, вслушайся, услышь:
Не так нежна ночная тишь,
Как эти нежные слова,
Что лаской сна сочтешь сперва.
И вот, пока я не дерзну
Задеть призывную струну,
Сердца и думы воедно
Пребудут слиты, Аделина.
(1976)
Перевод В. Топорова
27. КОЛИЗЕЙ
Примета Рима! Пышная гробница!
Здесь Время замирает, созерцая
Помпезность повелительного праха!
Паломником смиренным прихожу
На твой порог и. одержимый жаждой
(Палящей жаждой наконец припасть
К истоку мудрости), в конце пути,
Колени преклоняю, пораженный, -
Душой впиваю сумрак твой и славу!
Громада памяти тысячелетней!
И Ночь, и Тишина, и Запустенье!
О чары величавей колдовства,
Добытого у звезд халдейским магом!
О чары очистительной молитвы,
Которой некий иудейский царь
Будил когда - то Гефсиманский Сад!
Где прежде был повержен гладиатор.
Повержена колонна, где блистал
Орел легионеров золотой,
Идет вигилия мышей летучих,
И пыльный шелестит чертополох,
Где волосы вились патрицианок,
Где восседал на троне император,
По камню ящерица, точно тень,
Под месяцем скользнула круторогим.
Постой, но разве эта колоннада.
Изъеденная временем и ветром, -
Куски карнизов, фризов, капителей,
Заросшие плющом аркады, камни -
Да, камни, серые, простые камни! -
Единственное, что осталось мне
От грозного и гордого колосса?
"Единственное? Нет - рокочет эхо, -
Рождаются я груди любой Руины
Пророческие звуки. - так Зарю
Приветствует сладкоголосый Мемнон!
Мы правим неотступно, деспотично
Великими, могучими умами,
Не иссякает наша мощь и чары,
Не иссякает наша магия обломков,
Не иссякает чудо наших линий,
Не иссякает тайна наших недр,
Не иссякает память, что по - царски
Нас облекла - не в пурпур, не в порфиру,
А в нечто большее, чем просто Слава!"
(1988)
Перевод Р. Дубровкина
28. К Ф - - - С 0 - - - Д
Коль хочешь ты любовь внушать,
Иди и впредь путем своим,
Всегда собою будь и стать
Не тщись вовек ничем иным.
Ты так чиста, так мил твой взор.
Краса так богоравна,
Что не хвалить тебя - позор,
А не любить - подавно.
(1976)
Перевод Ю. Корнеева
29. Кф**'
Любимая! Средь бурь и гроз,
Слепящих тьмой мой путь
(Бурьяном мрачный путь зарос,
Не видно там прекрасных роз),
Душевный нахожу покой,
Эдем среди блаженных грез,
Грез о тебе и светлых слез.
Мысль о тебе в уме моем -
Обетованный островок
В бурлящем море штормовом:
Бушует океан кругом,
Но, безмятежен и высок,
Простор небес над островком
Голубизной бездонной лег.
(1976)
Перевод Б. Томашевского
30. ПОДВЕНЕЧНАЯ БАЛЛАДА
Скреплен союз кольцом,
Порукою согласья.
И с новым женихом
Стоим мы под венцом,
Но обрела ль я счастье?
Супруг обет мне дал,
Но голос, что от страсти,
У бедного дрожал,
В моих ушах звучал,
Как стон того, кто пал
В бою у чуждых скал,
Обресть мечтая счастье.
Муж ласков был со мной,
Но сердцем унеслась я
К могиле дорогой
И воскресив мечтой
Тебя, Делорми мой.
Шепнула вдруг "Постой!
Вновь обрела я счастье!"
Да, я сказала так,
И хоть вся жизнь - ненастье,
Хоть впереди лишь мрак,
Сочтет отныне всяк,
Что люб мне этот брак,
Коль в верности клялась я:
Кольцо - ведь это знак,
Что обрела я счастье.
Пусть душу исцелит
Мне бог от безучастья.
Иль зло она свершит:
Ведь тот, кто был убит
И милою забыт,
Обресть не может счастья.
(1976)
Перевод Ю. Корнеева
31. СОНЕТ К ОСТРОВУ ЗАНТЕ
Нежнейшее из наименований
Взял у цветка ты, полного красы!
О, сколько ты родишь воспоминаний
Про дивно лучезарные часы!
О, встречи полные блаженства, где вы,
Где погребенных упований рой?
Вовек не встретить мне усопшей девы, -
Вовек, - всходя на склон зеленый твой!
Вовек! волшебный звук, звеня тоскою,
Меняет все! Твоя краса вовек
Не очарует! Проклятой землею
Отныне числю твой цветущий брег,
О гиацинтов Край! Пурпурный Занте!
Isola d'oro! Fior di Levante!
(1972)
Перевод В. Рогова.
32. ПРИЗРАЧНЫЙ ЗАМОК
Божьих ангелов обитель,
Цвел в горах зеленый дол,
Где Разум, края повелитель,
Сияющий дворец возвел.
И ничего прекрасней в мире
Крылом своим
Не осенял, плывя в эфире
Над землею, серафим.
Гордо реяло над башней
Желтых флагов полотно
(Было то не в день вчерашний.
А давным - давно).
Если ветер, гость крылатый,
Пролетал над валом вдруг,
Сладостные ароматы
Он струил вокруг.
Вечерами видел путник,
Направляя к окнам взоры,
Как под мерный рокот лютни
Мерно кружатся танцоры,
Мимо трона проносясь;
Государь порфирородный,
На танец смотрит с трона князь
С улыбкой властной и холодной.
А дверь!.. Рубины, аметисты
По золоту сплели узор -
И той же россыпью искристой
Хвалебный разливался хор;
И пробегали отголоски
Во все концы долины,
В немолчном славя переплеске
И ум и гений властелина.
Но духи зла, черны, как ворон,
Вошли в чертог
И свержен князь (с тех пор он
Встречать зарю не мог).
А прежнее великолепье
Осталось для страны
Преданием почившей в склепе
Неповторимой старины.
Бывает, странник зрит воотчью,
Как зажигается багрянец
В окне - и кто - то пляшет ночью
Чуждый музыке дикий танец.
И рой теней, глумливый рой.
Из тусклой двери рвется - зыбкой,
Призрачной рекой,
И слышен смех - смех без улыбки.
(1976)
Перевод Н. Вольпин
33. МОЛЧАНИЕ
Есть свойства - существа беэ воплощенья,
С двойною жизнью: видимый их лик -
В той сущности двоякой, чей родник -
Свет в веществе, предмет и отраженье.
Двойное есть Молчанье в наших днях,
Душа и тело - берега и море.
Одно живет в заброшенных местах.
Вчера травой поросших; в ясном взоре.
Глубоком, как прозрачная вода,
Оно хранит печаль воспоминанья.
Среди рыданий найденное знанье;
Его названье: "Больше Никогда".
Не бойся воплощенного Молчанья.
Ни для кого не скрыто в нем вреда.
Но если ты с его столкнешься тенью
(Эльф безымянный, что живет всегда
Там, где людского не было следа),
Тогда молись, ты обречен мученью!
(1895)
Перевод К. Бальмонта
34. ЧЕРВЬ - ПОБЕДИТЕЛЬ
Смотри: спектакль богат
Порой унылых поздних лет!
Сонм небожителей крылат,
В покровы тьмы одет
Повергнут в слезы и скорбит
Над пьесой грез и бед,
А музыка сфер надрывно звучит -
В оркестре лада нет.
На бога мим любой похож;
Они проходят без следа,
Бормочут, впадают в дрожь -
Марионеток череда,
Покорна Неклим, чей синклит
Декорации движет туда - сюда,
А с их кондоровых крыл летит
Незримо Беда!
О, балаганной драмы вздор
Забыт не будет, нет!
Вотще стремится пестрый хор
За Призраком вослед, -
И каждый по кругу бежать готов,
Продолжая бред;
В пьесе много Безумия, больше Грехов,
И Страх направляет сюжет.
Но вот комедиантов сброд
Замолк, оцепенев:
То тварь багряная ползет,
Вмиг оборвав напев!
Ползет! Ползет! Последний мим
Попал в разверстый зев,
И плачет каждый серафим
Клыки в крови узрев.
Свет гаснет - гаснет - погас!
И все покрывается тьмой,
И с громом завеса тотчас
Опустилась - покров гробовой...
И, вставая, смятенно изрек
Бледнеющих ангелов рой,
Что трагедия шла - "Человек",
В ней же Червь - победитель - герой.
(1970)
Перевод В. Рогова.
35. ЛИНОР
Разбит, разбит золотой сосуд! Плыви, похоронный
звон!
Угаснет день, и милая тень уйдет за Ахерон.
Плачь, Гай де Вир, иль, горд и сир, ты сладость
слез отверг?
Линор в гробу, и божий мир для наших глаз
померк.
Так пусть творят святой обряд, панихиду поют для
той,
Для царственной, что умерла такою молодой,
Что в гроб легла вдвойне мертва, когда умерла
молодой!
"Не гордость - золото ее вы чтили благоговейно,
Больную вы ее на смерть благословили елейно!
Кто будет реквием читать, творить обряд святой -
Не вы ль? не ваш ли глаз дурной, язык
фальшивый, злой,
Безвинную и юную казнивший клеветой?"
Peccavimus; но ты смирись, невесту отпеть
позволь,
Дай вознестись молитвам ввысь, ее утоляя боль.
Она преставилась, тиха, исполненная мира,
Оставив в скорби жениха, оставив Гай де Вира
Безвременно погибшую оплакивать Линор,
Глядеть в огонь этих желтых кос и в этот мертвый
взор -
В живой костер косы Линор, в угасший, мертвый
взор.
"Довольно! В сердце скорби нет! Панихиду
служить не стану -
Новому ангелу вослед я вознесу осанну.
Молчи же, колокол, не мрачи простой души
веселье
В ее полете в земной ночи на светлое новоселье:
Из вражьего стана гневный дух восхищен и взят
сегодня
Ввысь, под охрану святых подруг, - из мрака
преисподней
В райские рощи, в ангельский круг у самого трона
господня".
(1972)
Перевод Н. Вольпин
36. СТРАНА СНОВИДЕНИЙ
Вот за демонами следом,
Тем путем, что им лишь ведом,
Где, воссев на черный трон,
Идол Ночь вершит закон, -
Я прибрел сюда бесцельно
С некой Фулы запредельной, -
За кругом земель, за хором планет,
Где ни мрак, ни свет и где времени ист.
Пещеры. Бездна. Океаны
Без берегов. Леса - титаны,
Где кто - то, росной мглой укрыт,
Сам незрим, на вас глядит.
Горы рушатся, безгласны,
В глубину морей всечасно.
К небу взносятся моря,
В его огне огнем горя.
Даль озер легла, простерта
В бесконечность гладью мертвой,
Над которою застыли
Снежным платом сонмы лилий.
По озерам, что простерты
В бесконечность гладью мертвой,
Где поникшие застыли
В сонном хладе сонмы лилий...
По реке, струящей вдаль
Свой вечный ропот и печаль...
По расселинам и в чащах...
В дебрях, змеями кишащих...
На трясине, где Вампир
Правит пир, -
По недобрым тем местам,
Неприютным, всюду там
Встретит путник оробелый
Тень былого в ризе белой.
В саванах проходят мимо
Призрак друга, тень любимой -
Вздрогнут и проходят мимо -
Все, кого, скорбя во мгле,
Он отдал небу и земле.
Для сердец, чья боль безмерна,
Этот край - целитель верный.
Здесь, в пустыне тьмы и хлада
Здесь, о, здесь их Эльдорадо!
Но светлой тайны до сих пор
Еще ничей не видел взор.
Совершая путь тяжелый,
Странник держит очи долу -
Есть повеленье: человек
Идет, не поднимая век.
И только в дымчатые стекла
Увидеть можно отсвет блеклый.
Я за демонами следом,
Тем путем, что им лишь ведом,
Где, воссев на черный трон,
Идол Ночь вершит закон,
В край родной прибрел бесцельно
С этой Фулы запредельной,
(1972)
Перевод Н. Вольпин
37. ЕВЛАЛИЯ
ПЕСНЯ
Дарил мне свет
Немало бед,
И чахла душа в тишине,
Но Евлалия, нежная, юная, стала супругою мне
Но Евлалия светлокудрая стала супругою мне.
О, блеск светил.
Тусклее был,
Чем свет ее очей!
Никакой дымок
Так завиться б не мог
В переливах лунных лучей,
Чтоб сравниться с ничтожнейшим локоном
Евлалик скромной моей -
С самым малым, развившимся локоном ясноокой
супруги моей.
Сомненье, Беда
Ушли навсегда:
Милой дух - мне опора опор!
Весь день напролет
Астарта льет
Лучи сквозь небесный простор,
И к ней дорогая Евлалия устремляет царственный
взор -
И к ней молодая Евлалия устремляет фиалковый
взор.
(1972)
Перевод В. Рогова
38.ВОРОН
Как - то в полночь, в час угрюмый, утомившись от
раздумий,
Задремал я над страницей фолианта одного,
И очнулся вдруг от звука, будто кто - то вдруг
застукал,
Будто глухо так затукал в двери дома моего.
"Гость, - сказал я, - там стучится в двери дома
моего,
Гость - и больше ничего".
Ах, я вспоминаю ясно, был тогда декабрь
ненастный,
И от каждой вспышки красной тень скользила на
ковер.
Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал, чтоб
книги дали
Облегченье от печали по утраченной Линор,
По святой, что там, в Эдеме ангелы зовут Линор, -
Безыменной здесь с тех пор.
Шелковый тревожный шорох в пурпурных
портьерах, шторах
Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего,
И, чтоб сердцу легче стало, встав, я повторил
устало:
"Это гость лишь запоздалый у порога моего.
Гость какой - то запоздалый у порога моего,
Гость - и больше ничего".
И, оправясь от испуга, гостя встретил я, как друга.
"Извините, сэр иль леди, - я приветствовал его, -
Задремал я здесь от скуки, и так тихи были звуки,
Так неслышны ваши стуки в двери дома моего,
Что я вас едва услышал", - дверь открыл я:
никого,
Тьма - и больше ничего.
Тьмой полночной окруженный, так стоял я,
погруженный
В грезы, что еще не снились никому до этих пор;
Тщетно ждал я так, однако тьма мне не давала
знака,
Слово лишь одно из мрака донеслось ко мне:
"Линор!"
Это я шепнул, и эхо прошептало мне: "Линор!"
Прошептало, как укор.
В скорби жгучей о потере я захлопнул плотно
двери
И услышал стук такой же, но отчетливей того.
"Это тот же стук недавний, - я сказал, - в окно за
ставней,
Ветер воет неспроста в ней у окошка моего,
Это ветер стукнул ставней у окошка моего, -
Ветер - больше ничего".
Только приоткрыл я ставни - вышел Ворон
стародавний,
Шумно оправляя траур оперенья своего;
Без поклона, важно, гордо, выступил он чинно,
твердо;
С видом леди или лорда у порога моего,
Над дверьми на бюст Паллады у порога моего
Сел - и больше ничего.
И, очнувшись от печали, улыбнулся я вначале,
Видя важность черной птицы, чопорный ее задор,
Я сказал: "Твой вид задорен, твой хохол облезлый
черен,
О зловещий древний Ворон, там, где мрак Плутон
простер,
Как ты гордо назывался там, где мрак Плутон
простер?"
Каркнул Ворон: "Nevermore".
Выкрик птицы неуклюжей на меня повеял стужей,
Хоть ответ ее без смысла, невпопад, был явный
вздор;
Ведь должны все согласиться, вряд ли может так
случиться,
Чтобы в полночь села птица, вылетевши из - за
штор,
Вдруг на бюст над дверью села, вылетевши из - за
штор,
Птица с кличкой "Nevermore".
Ворон же сидел на бюсте, словно этим словом
грусти
Душу всю свою излил он навсегда в ночной
простор.
Он сидел, свой клюв сомкнувши, ни пером не
шелохнувши,
И шептал я, вдруг вздохнувши: "Как друзья с
недавних пор,
Завтра он меня покинет, как надежды с этих пор".
Каркнул Ворон: "Nevermore".
При ответе столь удачном вздрогнул я в затишьи
мрачном,
И сказал я: "Несомненно, затвердил он с давних
пор,
Перенял он это слово от хозяина такого,
Кто под гнетом рока злого слышал, словно
приговор, Похоронный звон надежды и свой
смертный приговор
Слышал в этом "Nevermore".
И с улыбкой, как вначале, я. очнувшись от печали,
Кресло к Ворону подвинул, глядя на него в упор,
Сел на бархате лиловом в размышлении суровом,
Что хотел сказать тем словом Ворон, вещий с
давних пор,
Что пророчил мне угрюмо Ворон, вещий с давних
пор,
Хриплым карком: "Nevermore".
Так, в полудремоте краткой, размышляя над
загадкой,
Чувствуя, как Ворон в сердце мне вонзал горящий
взор,
Тусклой люстрой освещенный, головою
утомленной
Я хотел склониться, сонный, на подушку на узор,
Ах, она здесь не склонится на подушку на узор
Никогда, о nevermore!
Мне казалось, что незримо заструились клубы
дыма
Наступили серафимы в фимиаме на ковер.
Я воскликнул: "О несчастный, это Бог от муки
страстной
Шлет непентес - исцеленье от любви твоей к
Линор!
Пей непентес, пей забвенье и забудь свою Линор!"
Каркнул Ворон: "Nevermore!"
Я воскликнул: "Ворон вещий! Птица ты иль дух
зловещий!
Дьявол ли тебя направил, буря ль из подземных
нор
Занесла тебя под крышу, где я древний Ужас
слышу,
Мне скажи, дано ль мне свыше там, у Галаадских
гор,
Обрести бальзам от муки, там, у Галаадских гор?"
Каркнул Ворон: "Nevermore!"
Я воскликнул: "Ворон вещий! Птица ты иль дух
зловещий!
Нсли только бог над нами свод небесный
распростер,
Мне скажи: душа, что бремя скорби здесь несет со
всеми,
Там обнимет ли, в Эдеме, лучезарную Линор -
Ту святую, что в Эдеме ангелы зовут Линор?"
Каркнул Ворон: "Nevermore!"
Это знак, чтоб ты оставил дом мой, птица или
дьявол! -
Я, вскочив, воскликнул: - С бурей уносись в
ночной простор,
Не оставив здесь, однако, черного пера, как знака
Лжи, что ты принес из мрака! С бюста траурный
убор
Скинь и клюв твой вынь из сердца!
Прочь лети в ночной простор!
Каркнул Ворон: "Nevermore!"
И сидит, сидит над дверью
Ворон, оправляя перья,
С бюста бледного Паллады не слетает с этих пор;
Он глядит в недвижном взлете, словно демон тьмы
в дремоте,
И под люстрой, в позолоте, на полу, он тень
простер,
И душой из этой тени не взлечу я с этих пор.
Никогда, о, nevermore!
(1946)
Перевод М. Зенкевича
39. ДРУГУ СЕРДЦА В ДЕНЬ СВЯТОГО
ВАЛЕНТИНА
Фиалковым очам, затмившим Диоскуров,
Предназначаю я цепочку строк моих.
В ней имя нежное властительницы их,
Равно таясь от глаз профанов и авгуров,
Божественно царит. Его затерян след.
Ищи внимательно мой талисман заветный,
Прекрасный талисман, бесценный амулет,
Не пропусти в стихах и буквы неприметной,
Не то напрасен труд, не то прервется нить,
Не в узел гордиев затянутая мною.
Не надобен здесь меч. Догадкою одною
Возможно, кружево разъяв, соединить
Три слова, что не раз любой бы счел своими,
Когда, о признанных поэтах говоря,
Поэт хотел назвать достойнейшее имя.
Верни ж его из тьмы, очами озаря.
Здесь все - твой вымысел, Фернандо Мендес
Пинто.
Лишь буквы здесь не лгут. Но как же их найти?
Оставь бесплодный труд. К тем буквам нет пути.
Вовек, сокровище, не выйдешь из глубин ты.
(1976)
Перевод А. Щербакова
40. * * *
Из всех, кому тебя увидеть - утро,
Из всех, кому тебя не видеть - ночь,
Полнейшее исчезновенье солнца,
Изъятого из высоты Небес, -
Из всех, кто ежечасно, со слезами,
Тебя благословляет за надежду,
За жизнь, за то, что более, чем жизнь,
За возрожденье веры схороненной,
Доверья к Правде, веры в Человечность, -
Из всех, что, умирая, прилегли
На жесткий одр Отчаянья немого
И вдруг вскочили, голос твой услышав,
Призывно - нежный зов: "Да будет свет!", -
Призывно - нежный голос, воплощенный
В твоих глазах, о, светлый серафим, -
Из всех, кто пред тобою так обязан,
Что молятся они, благодаря, -
О, вспомяни того, кто всех вернее,
Кто полон самой пламенной мольбой,
Подумай сердцем, это он взывает
И, создавая беглость этих строк,
Трепещет, сознавая, что душою
Он с ангелом небесным говорит.
(1901)
Перевод К. Бальмонта
41. К М.Л.Ш.
Еще недавно автор этих строк
В спесивом упоенье интеллектом
До неба "силу слов" превозносил
И утверждал, что мысли возникают
Не иначе как в форме языка;
Но вот, в насмешку ль над его хвальбой,
Два слова - нежных, слабых, чуже звучных,
Два неземных (о, ангелам бы их
Шептать во сне над лунною "росою,
Жемчужной нитью легшей на Гермон") -
Из бездны сердца тихо поднялись:
Немысли, полумысли, души мыслей - Волшебней
и божественней тех грез,
Что Израфил (певец "с наисладчайшим
Из всех восславивших аллаха гласом")
Посмел бы в песнь вложить. И я - немею.
Рука застыла; брошено перо.
Тебе молиться именем твоим
Не смею: ни писать, ни петь, ни думать;
И чувствовать устал - оцепененье
Владеет мной пред златовратным сном,
Оцепененье сковывает чувство.
Робею, очарован, - даль безмерна;
Вперед, направо ль, влево ль погляжу -
Туман багровый застигает землю,
И лишь один - единственный мираж
Горит у горизонта - ты! ты! ты!
(1976)
Перевод В. Топорова
42. УЛЯЛЮМ
Небеса были пепельно - пенны,
Листья были осенние стылы,
Листья были усталые стылы,
И октябрь в этот год отреченный
Наступил бесконечно унылый.
Было смутно; темны и смятенны
Стали чащи, озера, могилы. -
Путь в Уировой чаще священной
Вел к Оберовым духам могилы.
Мрачно брел я в тени великанов -
Кипарисов с душою моей.
Мрачно брел я с Психеей моей,
Были дни, когда Горе, нагрянув,
Залило меня лавой своей,
Ледовитою лавой своей.
Были взрывы промерзших вулканов,
Было пламя в глубинах морей -
Нарастающий грохот вулканов,
Пробужденье промерзших морей.
Пепел слов угасал постепенно,
Мысли были осенние стылы,
Наша память усталая стыла.
Мы забыли, что год - отреченный,
Мы забыли, что месяц - унылый
(Что за ночь - Ночь Ночей! - наступила,
Мы забыли, - темны и смятенны
Стали чащи, озера, могилы),
Мы забыли о чаще священной,
Не заметили духов могилы.
И когда эта ночь понемногу
Пригасила огни в небесах, -
Огоньки и огни в небесах, -
Озарил странным светом дорогу
Серп о двух исполинских рогах.
Серп навис в темном небе двурого, -
Дивный призрак, развеявший страх, -
Серп Астарты, сияя двурого,
Прогоняя сомненья и страх.
И сказал я: "Светлей, чем Селена,
Милосердней Астарта встает,
В царстве вздохов Астарта цветет
И слезам, как Сезам сокровенный,
Отворяет врата, - не сотрет
Их и червь. - О, Астарта, блаженно
Не на землю меня поведет -
Сквозь созвездие Льва поведет,
В те пределы, где пепельно - пенна,
Лета - вечным забвеньем - течет,
Сквозь созвездие Льва вдохновенно,
Милосердно меня поведет!"
Но перстом погрозила Психея:
"Я не верю огню в небесах!
Нет, не верю огню в небесах!
Он все ближе. Беги же скорее!"
Одолели сомненья и страх.
Побледнела душа, и за нею
Крылья скорбно поникли во прах,
Ужаснулась, и крылья за нею
Безнадежно упали во прах, -
Тихо - тихо упали во прах.
Я ответил: "Тревога напрасна!
В небесах - ослепительный свет!
Окунемся в спасительный свет!
Прорицанье Сивиллы пристрастно,
И прекрасен Астарты рассвет!
Полный новой Надежды рассвет!
Он сверкает раздольно и властно,
Он не призрак летучий, о нет!
Он дарует раздольно и властно
Свет Надежды. Не бойся! О нет,
Это благословенный рассвет!"
Так сказал я, проникнуть не смея
В невеселую даль ее дум
И догадок, догадок и дум.
Но тропа прервалась и, темнея,
Склеп возник. Я и вещий мой ум,
Я (не веря) и вещий мой ум -
Мы воскликнули разом: "Психея!
Кто тут спит?!" - Я и вещий мой ум:
"Улялюм, - подсказала Психея, -
Улялюм! Ты забыл Улялюм!"
Сердце в пепел упало и пену
И, как листья, устало застыло,
Как осенние листья, застыло.
Год назад год пошел отреченный!
В октябре бесконечно уныло
Я стоял здесь у края могилы!
Я кричал здесь у края могилы!
Ночь Ночей над землей наступила -
Ах! зачем - и забыв - не забыл я:
Тою ночью темны, вдохновенны
Стали чащи, озера, могилы
И звучали над чащей священной
Завывания духов могилы!
Мы, стеная, - она, я - вскричали:
"Ах, возможно ль, что духи могил -
Милосердные духи могил -
Отвлеченьем от нашей печали
И несчастья, что склеп затаил, -
Страшной тайны, что склеп затаил,
К нам на небо Астарту призвали
Из созвездия адских светил -
Из греховной, губительной дали,
С небосвода подземных светил?"
(1976)
Перевод В. Топорова
43. ЗАГАДОЧНЫЙ СОНЕТ
"Сонеты, - учит Соломон дон Дукка, -
На редкость мыслью подлинной бедны,
В прозрачном их ничтожестве видны
Хитросплетенья зауми со скукой.
Красавицы чураться их должны.
Их понапрасну выдумал Петрарка.
Чуть дунь - и все труды его насмарку.
Они смешны, слащавы и бледны".
Не возражаю Солу. Хоть и зол он,
Но прав. Сколь часто, изумляя свет,
Убог, как мыльный пузырек, сонет.
Не этот, я надеюсь. Тайны полон,
Он будет, вечен и неколебим,
Беречь свой смысл - ваш милый псевдоним.
(1976)
Перевод А. Щербакова
44. КОЛОКОЛЬЧИКИ И КОЛОКОЛА
1.
Слышишь, сани мчатся в ряд,
Мчатся в ряд!
Колокольчики звенят,
Серебристым легким звоном слух наш сладостно
томят,
Этим пеньем и гуденьем о забвенье говорят.
О, как звонко, звонко, звонко,
Точно звучный смех ребенка,
В ясном воздухе ночном
Говорят они о том,
Что за днями заблужденья
Наступает возрожденье,
Что волшебно наслажденье - наслажденье нежным
сном.
Сани мчатся, мчатся в ряд,
Колокольчики звенят,
Звезды слушают, как сани, убегая, говорят,
И, внимая им, горят,
И мечтая, и блистая, в небе духами парят;
И изменчивым сияньем,
Молчаливым обаяньем,
Вместе с звоном, вместе с пеньем, о забвенье
говорят.
2.
Слышишь к свадьбе зов святой,
Золотой!
Сколько нежного блаженства в этой песне
молодой!
Сквозь спокойный воздух ночи
Словно смотрят чьи - то очи
И блестят,
Из волны певучих звуков на луну они глядят.
Из призывных дивных келий,
Полны сказочных веселий,
Нарастая, упадая, брызги светлые летят.
Вновь потухнут, вновь блестят
И роняют светлый взгляд
На грядущее, где дремлет безмятежность нежных
снов, Возвещаемых согласьем золотых колоколов!
3.
Слышишь, воющий набат,
Точно стонет медный ад!
Эти звуки, в дикой муке, сказку ужасов твердят.
Точно молят им помочь,
Крик кидают прямо в ночь,
Прямо в уши темной ночи
Каждый звук,
То длиннее, то короче,
Выкликает свой испуг, -
И испуг их так велик,
Так безумен каждый крик,
Что разорванные звоны, неспособные звучать,
Могут только биться, виться и кричать, кричать,
кричать!
Только плакать о пощаде
И к пылающей громаде
Вопли скорби обращать!
А меж тем огонь безумный,
И глухой и многошумный,
Все горит,
То из окон, то по крыше,
Мчится выше, выше, выше,
И как будто говорит: Я хочу
Выше мчаться, разгораться, встречу лунному лучу,
Иль умру, иль тотчас - тотчас вплоть до месяца
взлечу!
О, набат, набат, набат,
Если б ты вернул назад
Этот ужас, это пламя, эту искру, этот взгляд,
Этот первый взгляд огня,
О котором ты вещаешь, с плачем, с воплем и
звеня!
А теперь нам нет спасенья,
Всюду пламя и кипенье,
Всюду страх и возмущенье!
Твой призыв,
Диких звуков несогласность
Возвещает нам опасность,
То растет беда глухая, то спадает, как прилив!
Слух наш чутко ловит волны в перемене звуковой,
Вновь спадает, вновь рыдает медно - стонущий
прибой.
4.
Похоронный слышен звон,
Долгий звон!
Горькой скорби слышны звуки, горькой жизни
кончен сон.
Звук железный возвещает о печали похорон!
И невольно мы дрожим,
От забав своих спешим
И рыдаем, вспоминаем, что и мы глаза смежим.
Неизменно - монотонный,
Этот возглас отдаленный,
Похоронный тяжкий звон,
Точно стон,
Скорбный, гневный
И плачевный,
Вырастает в долгий гул,
Возвещает, что страдалец непробудным сном
уснул.
В колокольных кельях ржавых
Он для правых и неправых
Грозно вторит об одном:
Что на сердце будет камень, что глаза сомкнутся
сном.
Факел траурный горит,
С колокольни кто - то крикнул, кто - то громко
говорит,
Кто - то черный там стоит,
И хохочет, и гремит,
И гудит, гудит, гудит,
К колокольне припадает,
Гулкий колокол качает,
Гулкий колокол рыдает,
Стонет в воздухе немом
И протяжно возвещает о покое гробом.
(1895)
Перевод К. Бальмонта
45. К ЕЛЕНЕ
Тебя я видел раз, один лишь раз;
Не помню, сколько лет назад - но мало.
В июле, в полночь, полная луна,
Твоей душе подобная, дорогу
Искала к самому зениту неба,
Роняя света серебристый полог,
Исполненный истомы и дремоты,
На тысячи подъявших лики роз,
Что в зачарованном саду росли,
Где колыхнуться ветерок не смел, -
Свет лился медленно на лики роз,
Они ж в ответ благоуханье душ
Ему в экстазе смерти изливали:
Свет лился медленно на лики роз,
Они же умирали, пленены
Тобою и поэзией твоею.
Полусклоненная, среди фиалок
Ты мне предстала в белом одеянье;
Свет лился медленно на лики роз,
На лик твой, поднятый - увы! - в печали.
Не Рок ли этой полночью в июле,
Не Рок ли (что зовется также Скорбью!)
Остановил меня у входа в сад,
Чтобы вдохнул я роз благоуханье?
Ни звука: ненавистный мир уснул,
Лишь мы с тобой не спали. (Боже! Небо!
Как бьется сердце, лишь услышу вместе
Два слова: мы с тобой.) Я огляделся -
И во мгновенье все кругом исчезло.
(Не забывай, что сад был зачарован!)
Луны жемчужный блеск погас на небе,
Извилистые тропки, мшистый берег,
Счастливые цветы и листьев шелест -
Исчезло все, и роз благоуханье
В объятьях ветерка тогда скончалось.
Все умерло - и только ты жила,
Нет, и не ты: лишь свет очей твоих,
Душа в очах твоих, подъятых к небу.
Я видел их, вселенную мою,
Лишь их я видел долгие часы,
Лишь их, пока луна не закатилась.
Какие горькие повествованья
Таились в их кристальной глубине!
И горя сумрак! И полет надежды!
И море безмятежное величья!
И дерзость в жажде славы! - но, бездонна,
К любви способность мне открылась в них!
Но вот исчезла милая Диана
На ложе западном грозовых туч:
И, призрак меж стволов, подобных склепу,
Ты ускользнула. Но остались очи.
Остался взгляд, он не исчез доныне.
В ту ночь он к дому осветил мне путь,
Меня он не покинул (как надежды).
Со мною он - ведет меня сквозь годы,
Он мне служитель - я же раб ему.
Он служит мне, светя и согревая,
Мой долг - спасенным быть его сияньем,
Стать чистым в электрическом огне,
В огне Элизия стать освященным.
Он дал мне Красоту (она ж Надежда),
Он в небе - пред его сияньем звездным
В часы унылых бдений я колена
Склоняю; и в слепящем свете дня
Все вижу их - две сладостно блестящих
Венеры, что и солнце не затмит!
(1972)
Перевод В. Рогова
46. АННИ
Закончена с жизнью
Опасная схватка,
Болезнь разрешилась,
Прошла лихорадка,
Зовут ее Жизнь,
А она - лихорадка.
Бессильность, недвижность
Томят меня мало.
Да, сил я лишился,
Но мне полегчало, -
Да, я неподвижен,
Но мне полегчало.
Спокойно в постели
Лежу распростертый,
И всякий, кто взглянет,
Подумает: мертвый.
Он взглянет и вздрогнет
И вымолвит: мертвый.
Боренью, горенью,
Страданью, стенанью
Конец положило
Одно содроганье -
Ах, в сердце мучительное
Содроганье!
Болезнь - лихорадка,
Головокруженье -
Прошли, миновало
Души исступленье -
Зовут его Жизнь,
А оно - исступленье.
Не ведал я в жизни
Ужасней напасти,
Чем жажда в волнах
Иссушающей страсти,
Средь мутной реки
Богом проклятой страсти,
Но влагой иной
Я спасен от напасти:
Пробился к губам
В колыбельном покое Источник, таящийся
Здесь, под землею,
От вас в двух шагах,
У меня под землею.
Вотще о моем
Не скорбите уделе,
Что сплю я во мраке
На тесной постели,
О, не зарекайтесь
От этой постели!
Для сна не бывало
Прекрасней постели.
Душа моя в ней
Забывает о грозах,
Светлеет
И не сожалеет о розах,
О трепете страсти,
О миртах и розах:
В блаженном безмолвии
После развязки
Над нею склонились
Анютины глазки,
Святой розмарин
И анютины глазки,
Девичья невинность,
Анютины глазки.
Душа отдыхает,
Купаясь в тумане
Мечтаний о верной
Пленительной Анни,
И тонет в струящихся
Локонах Анни.
Познал я объятий
Восторг нестерпимый
И тихо уснул
На груди у любимой -
И день мой померк
На груди у любимой.
Она меня теплым
Покровом укрыла
И ангелов рая
О мире молила,
О благе моем
Их царицу молила.
И вот я спокойно
Лежу распростертый
(В любви я забылся!) -
Вы скажете: мертвый?
Но как я спокойно
Лежу распростертый
(И грежу об Анни!) -
Вы скажете: мертвый?
Вы взглянете, вздрогнете,
Скажете: мертвый!
Но ярче всех ярких
Светил в мирозданье
Зажглось мое сердце
Сиянием Анни,
Его озаряет
Любовь моей Анни,
И память о свете
В очах моей Анни.
(1976)
Перевод А. Сергеева
47. ЭЛЬДОРАДО.
Ночью и днем
На коне лихом,
Сверкая парчой наряда,
Рыцарь скакал
И с песней искал
Волшебный край Эльдорадо.
Но стал он сед,
Под ношею лет,
Душа преисполнилась хлада:
Нигде он не мог
Найти уголок,
Похожий на Эльдорадо.
И в последний свой день
Он скиталицу - тень
Спросил, не сводя с нее взгляда:
"О тень, отвечай:
Где сыщется край,
Чудесный край Эльдорадо?"
"По гребням узор -
ных лунных гор,
Долиною мертвенной ада
Скачи через тьму, -
Был ответ ему, -
Если хочешь найти Эльдорадо!"
(1983)
Перевод В. Рогова
48. СОНЕТ К МОЕЙ МАТЕРИ
Постигнув, что не только человек -
Но ангелы - из всех благословений
Способных нежность выразить навек,
Не отыскали имени блаженней,
Я "матерью" назвал тебя, и ты
Вошла мне в сердце самою родною
И стала жить в нем - в доме пустоты,
Покинутом покойною женою.
Мою родную мать (по ком я тоже
Скорблю) ты материнством превзошла:
Жизнь дорога - Виргиния дороже,
Ты, дав ей жизнь, мне этим жизнь дала;
Отныне же, когда ее не стало,
И для меня небытие настало.
(1976)
Перевод В. Топорова
49. ЭННАБЕЛ ЛИ
Это было давно, очень, очень давно,
В королевстве у края земли,
Где любимая мною дева жила, -
Назову ее Эннабел Ли;
Я любил ее, а она меня,
Как любить мы только могли.
Я был дитя и она дитя
В королевстве у края земли,
Но любовь была больше, чем просто любовь
Для меня и для Эннабел Ли -
Такой любви серафимы небес
Не завидовать не могли.
И вот потому много лет назад
В королевстве у края земли
Из - за тучи безжалостный ветер подул
И убил мою Эннабел Ли,
И знатные родичи милой моей
Ее от меня унесли
И сокрыли в склепе на бреге морском
В королевстве у края земли.
Сами ангелы, счастья такого не знав,
Не завидовать нам не могли, -
И вот потому (как ведомо всем
В королевстве у края земли)
Из - за тучи слетевший ветер ночной
Застудил и сгубил мою Эннабел Ли.
Но наша любовь сильнее любви
Тех, что жить дольше нас могли,
Тех, что знать больше нас могли,
И ни гордые ангелы в высях небес,
Ни демоны в недрах земли
Не в силах душу мою разлучить
С душой моей Эннабел Ли.
Ведь коль светит луна, то приносит она
Мечтанья об Эннабел Ли;
Если звезды горят - вижу радостный взгляд
Прекраснейшей Эннабел Ли;
Много, много ночей там покоюсь я с ней,
С дорогой и любимой невестой моей -
В темном склепе у края земли,
Где волна бьет о кромку земли.
