Эдгар По. Стихотворения разных лет
50. O, TEMPORA! O, MORES!
О времена! О нравы! Видеть грустно,
Как все вокруг нелепо и безвкусно.
О нравах, о приличиях смешно
И говорить-приличий нет давно!
Что ж до времен, то каждому известно:
О "старых добрых временах" нелестно
Толкует современный человек
И хвалит-деградировавший век!
Сидел я долго, голову ломая
(Ах, янки, до чего у вас прямая
Манера выражаться!), я не знал,
Какой избрать зачин, какой финал?
Пустить слезу, как Гераклит Эфесский
В душещипательной плаксивой пьеске?
Или за едким Демокритом вслед
Швырнуть, расхохотавшись, книгу лет,
Затрепанную, как учебник в школе,
И крикнуть: "К дьяволу! Не все равно ли?"
Предмет мой, надо знать, имеет вес,
Не дай господь, займется им Конгресс!
Дебаты будут длиться две недели:
Мы обе стороны во всяком деле
Должны заслушать, соблюдя закон,
У Боба восемь таковых сторон!
Возьмусь я, посмеявшись иль поплакав,
Вердикт присяжных будет одинаков.
Пока мне лесть и злость не по плечу,
Обняв обоих греков,-поворчу.
- На что же будешь ты ворчать, приятель?
Героя притчи описать не кстати ль?
- Ах, сэр, едва не ускользнула нить!
Но, черт возьми, зачем народ дразнить?
Зачем, раскланиваясь постоянно,
По улицам гуляет обезьяна?
Читатель, брань случайную прости!
Давно ли шимпанзе у нас в чести?
(О нет, мы главного не упустили,
Быть нелогичными не в нашем стиле:
Меняясь, как политик, на ходу,
Я к правильному выводу приду!)
Друзья, вы много ездили по свету,
Я сам топтал порядком землю эту,
Перевидал немало городов
И клясться хоть на библии готов,
Что в общем (мы же на Конгресс не ропщем
За аргументы, принятые в общем),
Так вот, уютней в мире нет лагун,
Где всякий расторопный попрыгун
Коленца б мог выделывать лихие,
Сновать, как рыба в собственной стихии.
Или, рулоны кружев подхватив,
Скакать через прилавки под мотив
Прославленных Вестри, а вечерами
К обсчитанной галантерейно даме
Лететь на бал и предлагать ей тур!
Из выставляемых кандидатур
Судьба всех милостивей к претенденту,
Отмерившему вам тесьму и ленту.
Не пренебрег и нашим городком
Такой герой-любовник,-незнаком
Я, к счастью, с ним, но видел эту прелесть:
От корчей, от ужимок сводит челюсть!
Его бегу (в душе я страшный трус)-
Вдруг не сдержусь и прысну-вот конфуз!
Безмерна власть его над женским полом:
Кто ж, фраком опьянясь короткополым
С раздвоенным, как у чижа, хвостом,
Захочет на мужчин смотреть потом?
А черный шелк цилиндра франтовского?-
Он частью стал пейзажа городского.
Ни дать, ни взять Адонис во плоти!-
Воротнички, воздушные почти,
А голос создан для небесных арий.
Спор о наличьи разума у тварей,
Неразрешимый философский спор
Бесповоротно разрешен с тех пор,
Как был рассмотрен новый наш знакомый:
Мы данный факт считаем аксиомой.
Нам Истина важней ученых схем!
Вопроса нет, он мыслит. Только чем?
Готов с любым философом правдивым
Я голову ломать над этим дивом.
Философ, ты не понял ничего-
Упрятан в пятку разум у него!
Подумаю-душа уходит в пятки!
Не приведи господь сыграть с ним в прятки:
Как пнет для правоты моих же слов!
Я перед величайшим из ослов,
Как зеркало, стихи раскрою эти,
И дабы в недвусмысленном портрете
Себя узнал тупица из тупиц,
Внизу проставлю имя: Роберт Питтс.
(1988)
Перевод Р. Дубровкина
51. МАРГАРЕТ
Что побудило, Маргарет, тебя
Отречься от служенья Красоте?
Источник чистой мудрости презреть,
Поэзию оставить ради скверны?
Писать — нелепость ? Рифмовать —
абсурд ?
Что ж, я не буду. Ежели писать—
Удел людей, молчать—удел богов.
(1988)
Перевод Р. Дубровкина
52. ОКТАВИИ
Когда друзей веселых круг
Веселье и вино венчали,
Тебя, единственный мой друг,
Не мог я позабыть в печали,
Я сердцем был с тобой.
Октавия, не обкради
Едва утешенное сердце!—
Пусть разрывается в груди
Надежда жить тобой!
(1988)
Перевод Р. Дубровкина
53. ИМИТАЦИЯ
Сумрак неизмеримый
Гордости неукротимой,
Тайна, да сон, да бред:
Это—жизнь моих ранних лет.
Этот сон всегда был тревожим
Чем-то диким, на мысль похожим
Существ, что были в былом.
Но разум, окованный сном,
Не знал, предо мной прошли ли,
Тени неведомой были.
Да не примет никто в дар наследии
Видений, встававших в бреде,
Что я тщетно старался стряхнуть,
Что, как чара, давили грудь!
Оправдались надежды едва ли;
Все же те времена миновали,
Но навек я утратил покой
На земле, чтоб дышать тоской.
Что ж, пусть канет он дымом летучим.
Лишь бы с бредом, чем я был мучим!
(1924)
Перевод В. Брюсова
54. ОДИН
Иначе, чем другие дети,
Я чувствовал и все на свете,
Хотя совсем еще был мал,
По-своему воспринимал.
Мне даже душу омрачали
Иные думы и печали,
Ни чувств, ни мыслей дорогих
Не занимал я у других.
То, чем я жил, ценил не каждый.
Всегда один. И вот однажды
Из тайников добра и зла
Природа тайну извлекла,—
Из грядущих дней безумных,
Из камней на речках шумных,
Из сиянья над сквозной
Предосенней желтизной,
Из раскатов бури гневной,
Из лазури в час полдневный,
Где, тускла и тяжела,
Туча с запада плыла,
Набухала, приближалась—
В демона преображалась.
(1988)
Перевод Р. Дубровкина
55. АЙЗЕКУ ЛИ
Добро свершилось или зло,
Бог весть, но это ремесло
Я посчитал своим уделом,
Служа ему душой и телом.
(1988)
Перевод Р. Дубровкина
56. ЭЛИЗАБЕТ Р. ХЕРРИНГ
Элизабет, коль первым имя это,
Листая твой альбом, увидят там,
Иной педант начнет корить поэта
За сочиненье вирш по пустякам.
А зря!.. Хотя и фокус строки эти,
Бранить меня за них причины нет:
Едва ли был когда-нибудь на свете
Таких забав не любящий поэт.
Размером трудным мысли излагает
Художник не по прихоти своей—
Ему игра созвучий помогает
Раскрыть себя в творении полней.
Раз у него есть дар, его работа
Известным с детства правилом жива
«Не может в стих облечься то, чего
Глубоко в сердце не обрел сперва».
(1976)
Перевод Ю. Корнеева
57. АКРОСТИХ
Элизабет, не мучь меня напрасно:
Любовь мою ты гонишь слишком
страстно
Играя роль Ксантиппы по примеру
Забытой поэтессы, злой не в меру.
Ах, не смотри так нежно, так влюбленно!
Боюсь я участи Эндимиона:
Его Селена от любви лечила
Так пылко, что от жизни отучила.
(1988)
Перевод Р. Дубровкина
58. СТРОКИ ДЖОЗЕФУ ЛОККУ
Когда его черт приберет?—
Вошло у педанта в привычку
Выскакивать вечно вперед
На утреннюю перекличку.
Он выше для тысяч людей,
Чем однофамилец-философ:
Тот—гений по части идей,
А этот—по части доносов.
(1988)
Перевод Р. Дубровкина
59. ВСТУПЛЕНИЕ
Покачивая головою,
Маша крылами надо мною,
В тени ветвей над озерцом,
Поросшим тихим тростником,
Как попугай, и день за днем,
Романс учил меня азам.
На мягких травах я лежал—
И немладенческим глазам,
Младенец, верить начинал—
И вслед за ним залепетал.
Настало время—не для пенья.
Миров кровавое кипенье,
Тропически-кричащий свет
На небе исполинских бед
Взошел—и годы, как пустыни,
Объял кромешный мрак гордыни-
И только молнии зигзаг
Терзал порой всеобщий мрак.
Анакреоном упоен,
Я пил вино и пел, как он,—
И слышал Страсти холодок
В согласии холодных строк;
И—маг, алхимик, чародей—
Он счастье делал все больней,
Все невозможней, все желанней
В реторте пламенных мечтаний,—
И Меланхолию одну
Я возлюбил в мою весну,
Отверг Доступное и—вместо
Покоя—впал в безумье жеста,
Любовь—мой вечный идеал—
С дыханьем Смерти повенчал;
Рок, Время, Узы Гименея—
Все пропасть между мной и ею.
Но годы Кондорами в небе
Кружили—и грозил полет
Громами гулкими невзгод,—
И мне глядеть не выпал жребий
На безмятежный небосвод.
И если на крылах Покоя
Парит мгновение иное
И рифмы с лирой перезвон
Порой овладевает мною,
Преступно было б—если б он
Проникся краткой тишиною!
Лишь ныне—для души простор:
Пропала страсть, погас костер;
Что было черным, стало серым;
Конец и славе и химерам!
Бунтарь, я проклял тишину!
Теперь безропотно усну.
Я жаждал страсти понапрасну—
Я успокоюсь и погасну,
Избуду жизнь мою во сне;
Не пир—похмелье любо мне.
Но прокляты, обречены
И безысходны сами сны.
Лишь мимолетная пора
Прикосновения пера
К бумаге—в Завтра и Вчера
Разнообразье вносит. Но
И этого не суждено:
Рисунок строк давно исчез—
И лишь седобородый бес,
На миг раскрыв тетрадку снов,
Прочтет ее—и был таков.
(1988)
Перевод В. Топорова
60. СТРАНА ФЕЙ
Сядь, Изабель, сядь близ меня,
Где лунный луч скользит, играя,
Волшебней и прекрасней дня.
Вот–твой наряд достоин рая!
Двузвездьем глаз твоих я пьян!
Душе твой вздох как небо дан!
Тебе взвил кудри отблеск лунный
Как ветерок цветы в июне.
Сядь здесь! – Кто нас привел к луне?
Иль, дорогая, мы во сне?
Огромный был цветок в саду
(Для нас он роза) – на звезду
В созвездьи Пса похож; колеблем
Полночным ветром, дерзко стеблем
Меня хлестнул он, что есть сил,
Живому существу подобен,
Так, что невольно гневно-злобен,
Цветок надменный я сломил-
Неблагодарности отмстил,-
И лепестки взвил ветер бурый,
Но в небе вдруг, в просвет лазурный
Взошла из облаков луна,
Всегда гармонии полна.
Есть волшебство в луче том
(Ты поклянись мне в этом!)
Как фантастичен он,-
Спирален, удлинен;
Дробясь в ковре зеленом
Он травы полнит звоном.
У нас все знать должны,
Что бледный луч луны,
Пройдя в щель занавески,
Рисуя арабески
И в сердце темноты
Горя в любой пылинке,
Как в мошке, как в росинке,-
Сон счастья с высоты!
Когда ж наступит день?
Ночь, Изабель, и тень
Страшны, полны чудес,
И тучевидный лес,
Чьи формы брезжут странно
В слепых слезах тумана.
Бессмертных лун чреда—
Всегда — всегда — всегда,—
Меняя мутно вид,
Ущерб на диск,—бежит,
Бежит,— улыбкой бледной
Свет звезд гася победно.
Одна по небосклону
Нисходит—на корону
Горы к ее престолу
Центр клонит—долу—долу,—
Как будто в этот срок
Наш сон глубок—глубок!
Туман огромной сферы,
Как некий плащ без меры,
Спадает вглубь долин,—
На выступы руин,—
На скалы,—водопады,—
(Безмолвные каскады!)—
На странность слов—о горе!—
На море, ах, на море!
(1924)
Перевод В. Брюсова
61. ДОЛИНА НИСА
Так далеко, так далеко,
Что конца не видит око,
Дол простерт живым ковром
На Востоке золотом.
То, что там ласкает око,
Все далеко, ах, далеко!
Этот дол—долина Ниса.
Миф о доле сохранился
Меж сирийцев (темен он:
Смысл веками охранен);
Миф—о дроте Сатаны,
Миф—о крыльях Серафимов,
О сердцах, тоской дробимых,
О скорбях, что суждены,
Ибо кратко—«Нис», а длинно—
«Беспокойная долина».
Прежде мирный дол здесь был,
Где никто, никто не жил.
Люди на войну ушли;
Звезды с хитрыми очами,
Лики с мудрыми лучами,
Тайну трав здесь берегли;
Ими солнца луч, багрян,
Дмился, приласкав тюльпан,
Но потом лучи белели
В колыбели асфоделей.
Кто несчастен, знает ныне:
Нет покоя в той долине!
Елена! Как твои глаза,
Фиалки смотрят в небеса;
И над могилой тучных трав
Роняют стебли сок отрав;
За каплей капля, вдоль ствола
Сползает едкая смола;
Деревья мрачны и усталы,
Дрожат, как волны, встретя шквалы,
Как волны у седых Гебрид;
И облаков покров скользит
По небу, объятому страхом;
И ветры вопль ведут над прахом,
И рушат тучи, как каскады,
Над изгородью дымов ада;
Пугает ночью серп луны
Неверным светом с вышины,
И солнце днем дрожит в тоске
По всем холмам и вдалеке.
(1924)
Перевод В. Брюсова
62. ПЭАН
Как реквием читать—о смех!—
Как петь нам гимн святой!
Той, что была прекрасней всех
И самой молодой!
Друзья глядят, как на мечту,
В гробу на лик святой,
И шепчут: «О! Как красоту
Бесчестить нам слезой?»
Они любили прелесть в ней,
Но гордость кляли вслух.
Настала смерть. Они сильней
Любить посмели вдруг.
Мне говорят (а между тем
Болтает вся семья),
Что голос мой ослаб совсем,
Что петь не должен я
И что мой голос, полн былым,
Быть должен, в лад скорбей,
Столь горестным—столь горестным,—
Что тяжко станет ей.
Она пошла за небосклон,
Надежду увела;
Я все ж любовью опьянен
К той, кто моей была!
К той, кто лежит—прах лучших грез,
Еще прекрасный прах!
Жизнь в золоте ее волос,
Но смерть, но смерть в очах.
Я в гроб стучусь—упорно бью,
И стуки те звучат
Везде, везде!—и песнь мою
Сопровождают в лад.
В Июне дней ты умерла,
Прекрасной слишком?—Нет!
Не слишком рано ты ушла,
И гимн мой буйно спет.
Не только от земли отторг
Тебя тот край чудес:
Ты видишь больше, чем восторг
Пред тронами небес!
Петь реквием я не хочу
В такую ночь,—о нет!
Но твой полет я облегчу
Пэаном древних лет!
(1924)
Перевод В. Брюсова
63. К***
Ни приказать, ни воспретить
Я сердцу твоему не в силах,
Монарха выбрав одного
Из тысячи монархов милых.
У тихой пристани любви
Приют нашли мы безопасный,
Но неужели, добрый друг,
На меньшее мы не согласны?
Любовь без гибельных страстей,
Привязанность, где чувство свято,
Где пламя нежности мужской
Хранимо преданностью брата.
Мы будем счастливы вдвойне,
Любви закон единовластный
Душевной дружбой подкрепив,—
На меньшее мы не согласны!
(1988)
Перевод Р. Дубровкина
64. НЕТ КОРОЛЕЙ ГОСПОДНЕЙ
ВЛАСТЬЮ
Нет королей господней властью,
Но Эллен исключенье, к счастью,—
Служа такому королю,
Я сами цепи полюблю!
Из кости выстроен слоновой
Престол, где правит деспот новый,
И не осмелится порок
Державный преступить порог.
Ах, Эллен, за твои объятья
Монаршью власть готов признать я,
Бунтарский усмиряя нрав:
Король не может быть неправ!
(1988)
Перевод Р. Дубровкина
65. СТАНСЫ
Звеня пророческой строкой,
Мой стих небесной сини просит:
Здоровье, счастье и покой
Тебе на крыльях он приносит.
Перед тобою долгий век—
Высоких радостей свидетель—
Завидных дней забвенный бег,
Где незабвенна добродетель.
От скуки дольней охранит
Скала небес твой путь счастливый,
Не разобьются о гранит
Седого Времени приливы.
Твой выбор будет прозорлив—
Живи мечтами дорогими!—
Чужую радость разделив,
Своею поделись с другими.
Столетьям мудрости живой
Внимая с тонким наслажденьем,
Смотри, чтоб ясный разум твой
Не омрачился Заблужденьем.
Лукавством тайным не греша,
Вобрав величье всей вселенной,
Скользит свободная душа
Под знаком Мудрости нетленной.
Веленьем неба и земли
Так призван жить мыслитель гордый—
От низменных страстей вдали,
В мечтах упорный, в целях твердый.
(1988)
Перевод Р. Дубровкина
66. МИСС ЛУИЗЕ ОЛИВИИ ХАНТЕР
Прочь бегу, но знаю:
От себя бегу.
Тщетно заклинаю
Отпустить слугу.
Как в цепях, тоскую,
Силу колдовскую
Сбросить не могу.
Так в древесной чаще
Хитрая змея
Чешуей блестящей
Манит соловья.
Над травой зеленой
Кружит он, влюбленный,
Смертью ослепленный,—
Так погибну я.
(1988)
Перевод Р. Дубровкина
67. СТРОКИ В ЧЕСТЬ ЭЛЯ
Янтарем наполни взбитым
Запотелое стекло!—
По неведомым орбитам
Снова мысли повело. Разобрать причуды
хмеля
Я уже не в силах сам—
За веселой кружкой зля
Забываешь счет часам.
