Зрелище, которое являл собой маленький
Джо, стоя под проливным дождем на углу пустынной
улицы, едва ли кому-нибудь пришлось бы по вкусу.
Наверное, это был самый обыкновенный осенний
ливень, но вода, падавшая на Джо (который был еще
слишком мал, чтобы считаться правым или
виноватым и, следовательно, не был подвластен
всеобщему закону, гласящему, что каждому
воздается по заслугам), казалось, обладала
особенным свойством — она была темной и липкой.
Впрочем, такое едва ли было возможно даже в
Блэкбурге, повидавшем на своем веку немало чудес.
Например, десять или двенадцать лет
назад тут пролился дождь из лягушат, что
достоверно засвидетельствовано соответствующей
записью в хронике, записью, которую историк
заключил не вполне уместным замечанием, что
данное природное явление, вероятно, пришлось бы
по вкусу французам.
А несколько лет спустя на Блэкбург
выпал красный снег; зимой в этих краях холодно и
обильные снегопады совсем не редкость. Тут не
может быть никаких сомнений: снег действительно
был кроваво-красного цвета, как и образовавшаяся
от его таянья вода, если это вообще была вода, а не
кровь. Событие это наделало в обществе немало
шума; объяснений было ровно столько, сколько
предложивших их ученых, которые, впрочем, так ни в
чем толком и не разобрались. Но у граждан
Блэкбурга, много лет живших именно там, где выпал
красный снег, имелось на сей счет собственное
мнение. Покачивая головами, они утверждали, что
все это не к добру.
Так и оказалось, ибо следующее лето
ознаменовалось вспышкой таинственной болезни,
какой-то заразы, эпидемии или еще Бог знает чего
(врачи не знали), которая унесла добрую половину
жителей. Остальные сами покинули город почти в
полном составе и долго не возвращались. Потом они
все-таки вернулись и вновь принялись плодиться и
размножаться, но Блэкбург с тех пор никогда уже
не был таким, как прежде.
Происшествием совсем иного рода, хотя
столь же незаурядным, был случай с призраком
Хетти Парлоу. Девичья фамилия Хетти была Браунон,
а для Блэкбурга это не пустой звук.
Семья Браунонов с незапамятных времен
— можно сказать, с самого начала колонизации —
считалась первой в городе. Это был самый богатый
и знатный род, и всякий в Блэкбурге отдал бы
последнюю каплю своей плебейской крови, защищая
честное имя Браунонов. Так как лишь несколько
представителей этого рода постоянно жили за
пределами Блэкбурга — хотя многие предпочитали
получать образование в других местах и почти все
много путешествовали, — Браунонов в городе было
немало. Мужчины занимали высшие посты в
большинстве муниципальных учреждений, женщины
тоже были на ведущих ролях во всех богоугодных
начинаниях. Хетти была всеобщей любимицей по
причине своего веселого нрава, безупречной
репутации и исключительной красоты. Она вышла
замуж в Бостоне за молодого повесу по фамилии
Парлоу и, верная традициям своей семьи, сразу же
привезла мужа в Блэкбург, где благодаря ей он
стал человеком и членом муниципального совета. У
супругов родился мальчик, которого они назвали
Джозефом и горячо любили — в тех краях
родительская любовь тогда еще была в моде. Когда
Джозефу исполнился год, Хетти с мужем умерли от
упомянутой загадочной болезни. Ребенок ступил на
стезю сиротства.
К несчастью для Джозефа, болезнь,
сразившая его родителей, на этом не остановилась
и продолжалась до тех пор, пока не истребила
практически всех Браунонов и членов их семей.
Уехавшие не вернулись. Традиция была нарушена,
владения Браунонов ушли в чужие руки, а их бывшие
хозяева — под землю на кладбище Оук Хилл. Там их
залегло столько, что они без труда отразили бы
нападение окрестных племен, не отдав им ни пяди
своей территории. Но вернемся к призраку.
Однажды ночью, примерно через три года
после смерти Хетти Парлоу, компания молодых
людей из Блэкбурга проезжала мимо кладбища Оук
Хилл. Тот, кто бывал в этих местах, наверное
помнит, что дорога в Гринтон проходит вдоль южной
оконечности кладбища. Они возвращались с
майского праздника в Гринтоне — эта подробность
позволяет установить точную дату. Было их
человек двенадцать, все в чрезвычайно веселом
расположении духа — насколько это вообще было
возможным после недавних отнюдь не веселых
событий. Когда они проезжали мимо кладбища,
возница внезапно осадил лошадей с возгласом
удивления. Да и мудрено было бы не удивиться —
впереди за кладбищенской оградой, почти у самой
дороги стоял призрак
Хетти Парлоу. Ошибки тут быть не могло: ее знали в
лицо все молодые люди Блэкбурга. На то, что это
был именно призрак, указывали такие обычные
атрибуты, как саван, длинные спутанные волосы,
«взор, обращенный в никуда», и прочее в том же
роде. Привидение простирало руки к западу, словно
тянулось за вечерней звездой — объектом
безусловно притягательным, но едва ли
достижимым. Рассказывают, что возвращавшиеся с
пирушки оцепенели — да, надо отметить, что пили
они только кофе и лимонад,—и в наступившей
тишине ясно услышали, как призрак зовет: «Джо!
Джо!» Спустя мгновение видение исчезло.
Разумеется, верить этому никто не обязан.
Как было установлено позднее, в тот
самый миг Джо брел в зарослях полыни на другой
стороне континента в окрестностях Уиннемакки,
что в штате Невада. Сюда привезли его дальние
родственники отца, люди хорошие и
добропорядочные. Они усыновили ребенка и нежно о
нем заботились. Но в тот вечер бедняжка, гуляя,
отошел слишком далеко от дома и заблудился.
Его последующая история покрыта
мраком, о многом можно только гадать. Известно,
что его подобрала семья индейцев пайют, и
некоторое время незадачливое дитя провело с
ними, пока его не продали — буквально продали за
деньги — одной женщине на железнодорожной
станции. Эта женщина ехала в поезде на восток,
станция находилась за много миль от Уиннемакки.
Женщина уверяла, что она делала запросы и
наводила справки, где только возможно, но ответа
не получила, и в конце концов, сама будучи
бездетной вдовой, усыновила ребенка. На данном
этапе жизненного пути Джо родителей у него
имелось в преизбытке — так что горькая сиротская
доля ему явно не угрожала.
Его последняя приемная мать миссис
Дарнелл жила в Кливленде, в штате Огайо, но у нее
Джо прибыл недолго. Однажды полицейский —
новичок на этом участке — заметил одиноко
топающего куда-то малыша. На вопрос, куда тот
направляется, ребенок пролепетал: «Домой», хотя
— как потом выяснилось — все дальше и дальше
уходил от дома своей приемной матери.
По-видимому, часть пути он проехал на поезде, так
как уже через три дня очутился в Уайтвилле —
городе, находящемся, как известно, совсем
недалеко от Блэкбурга. Одет он был еще довольно
прилично, но чумаз до чрезвычайности. Будучи не в
состоянии объяснить, как он тут оказался, он был
задержан за бродяжничество и водворен в детский
приют. Там его вымыли.
Вскоре Джо оттуда сбежал — просто в
один прекрасный день ушел в лес, и больше его в
приюте не видели.
И вот мы снова находим его или, вернее,
вновь возвращаемся к нему, одиноко стоящему под
холодным осенним дождем на окраине Блэкбурга.
Теперь, наверное, самое время уточнить, что
темными и липкими были не струи дождя, а его лицо
и руки, с которыми дождь просто не мог ничего
поделать. Джо был устрашающе, просто как-то
невообразимо грязен — как будто его размалевал
художник. Ботинок на нем уже не было, босые ступни
распухли и покраснели. При ходьбе он хромал на
обе ноги. Что касается одежды, то едва ли вам
удалось бы установить, из чего именно она состоит
и каким чудом еще держится. То, что он продрог до
мозга костей, не подлежит ни малейшему сомнению;
он сам это отлично знал. Да и любой продрог бы на
его
месте, окажись он на улице в такую погоду —
видимо, поэтому там никого и небыло. Что он сам
тут делает, Джо не смог бы объяснить ни при каких
обстоятельствах, даже если бы обладал словарем,
превышающим сто слов. Судя по тому, с каким
потерянным видом он озирался по сторонам, он был
в полном замешательстве.
Однако глупее прочих он тоже не был.
Испытывая страшный голод и чувствуя, что
замерзает, Джо — пока в силах — потащился, сильно
сгибая ноги в коленях и стараясь ступать на
цыпочки, к одному из домов, с виду такому теплому
и гостеприимному. Но только он собрался войти,
как из дома вышла огромная собака и это его право
на вход яростно оспорила. Ужасно перепугавшись и
предположив (не без основания), что зверство
снаружи не может не предвещать зверства внутри,
он заковылял прочь. И справа и слева от него
тянулись серые, мокрые поля. Он почти ничего не
видел из-за стены дождя, сплошной пелены тумана и
сгущающейся ночной тьмы. Дорога, на которой он
оказался, ведет в Гринтон — ведет, впрочем, лишь
тех, кому удается миновать кладбище Оук Хилл. А
удается это далеко не каждому.
Джо не повезло.
Его нашли на следующее утро мокрого,
холодного, но голода уже не чувствовавшего.
Очевидно, он вошел в кладбищенские ворота,
полагая, что они приведут его к дому, в котором не
держат собак, и потом долго ощупью бродил среди
могил, наверняка много раз спотыкаясь и падая,
пока окончательно не изнемог и не сдался.
Маленькое тельце лежало на боку — одна грязная
ладонь была подложена под грязную щеку, другая —
в поисках тепла—засунута между лохмотьями. Щека,
обращенная к небу, была наконец отмыта начисто,
словно подставленная для поцелуя ангелу Божию.
Заметили, — правда, не придав этому значения,
труп еще не был опознан, — что ребенок лежит на
могиле Хетти Парлоу. Однако могила не
разверзлась, дабы принять его, о чем — даже с
риском показаться циничным — невозможно не
пожалеть.
