На двадцатой миле дороги из Манчестера
в Бунвиль, в восточной части штата Кентукки,
стоял в 1862 году деревянный плантаторский дом,
побогаче видом, чем большинство зданий в этих
краях. На следующий год дом сгорел — возможно, не
без помощи солдат, отставших от колонны генерала
Джорджа У. Моргана, когда генерал Керби Смит гнал
его от Камберлендского ущелья до самой реки
Огайо. Перед пожаром дом простоял пустым четыре
или пять лет. Поля вокруг него поросли ежевикой,
изгороди рухнули, даже хижины немногочисленных
негров и прочие хозяйственные постройки,
запущенные и разграбленные, пришли в упадок; для
окрестных негров и бедняков-белых и само здание и
заборы оказались богатейшим источником
топлива, которым они пользовались преспокойно,
открыто, средь бела дня. Только средь бела дня. С
наступлением темноты ни один человек, кроме
проезжавших мимо путников, не приближался к
этому месту.
Строение, о котором я веду речь, было
известно как дом с привидениями. Там обитали злые
духи, видимые, слышимые и досаждающие людям,— в
этом местные жители сомневались не более, чем в
том, что им внушал по воскресеньям странствующий
проповедник. Узнать мнение владельца дома на сей
счет не представлялось возможным; он сам и его
семья однажды ночью исчезли бесследно. Они
оставили все: утварь, одежду, провизию, лошадей в
конюшне, коров на пастбище, негров в надворных
постройках — все было на своем месте, ничего не
пропало, кроме мужчины, женщины, трех девушек,
мальчика и младенца! Удивительно ли, что усадьба,
где семь человек вдруг как в воду канули,
казалась подозрительной.
Июньским вечером 1859 года два жителя
Франкфорта, полковник Дж. С. Макардль, адвокат, и
судья Майрон Вей из местного ополчения,
следовали из Бунвиля в Манчестер. Дело, по
которому они ехали, не терпело отлагательств, и
они гнали вперед, несмотря на сгущавшиеся
сумерки и глухие раскаты приближающейся грозы,
которая и разразилась над их головами как раз в
тот момент, когда они очутились у «дома с
привидениями». Вспышки молний следовали одна за
другой, путники без труда обнаружили ворота и
подъехали к навесу, где распрягли и поставили
лошадей. Затем под проливным дождем добежали до
дома и принялись стучаться в двери, но не
получили ответа. Решив, что их не слышат из-за
непрерывного грома, они
толкнулись в одну из дверей, и она подалась. Без
дальнейших церемоний они вошли, а дверь за собой
закрыли. И оказались в темноте и в полной тишине.
Ни сквозь окна, ни сквозь щели не было видно
вспышек молнии, не доносился шум непогоды. Словно
оба вдруг ослепли и оглохли, а Макардль
впоследствии признавался, что, переступив порог,
на секунду подумал, что убит ударом молнии.
Продолжение истории с таким же успехом может
быть изложено его собственными словами, как они
были опубликованы во франкфортском «Правоведе» 6
августа 1876 года:
«Когда я, ошеломленный внезапной тишиной,
несколько пришел в себя, моим первым побуждением
было снова отворить дверь, которую я только что
закрыл и круглую ручку которой еще не успел
выпустить. Мне хотелось, опять очутившись под
ливнем, проверить, не лишился ли я вправду зрения
и слуха? Я повернул ручку, открыл дверь. Она вела в
другую комнату!
Комната была залита идущим неизвестно
откуда зеленоватым светом, позволявшим
разглядеть все, хотя и не очень отчетливо. Я
сказал «все», но в помещении с голыми каменными
стенами не было ничего, кроме мертвых
человеческих тел. Числом не то восемь, не то
десять, — разумеется, я не считал, — обоего пола и
различного возраста, вернее, размера, начиная с
младенца. Все они были распростерты на полу,
кроме одного — трупа молодой, насколько я мог
судить, женщины, которая сидела в углу,
прислонясь к стене. Другая женщина, постарше,
держала на руках младенца. Поперек ног
бородатого мужчины лицом вниз лежал подросток.
Один или два трупа были почти обнажены, а рука
молодой девушки сжимала край разодранной на
груди рубашки. Трупы подверглись в той или иной
мере разложению, лица и тела ссохлись. Иные почти
превратились в скелеты.
Я стоял, застыв от ужаса при виде этого
чудовищного зрелища и ощущая в ладони круглую
дверную ручку; внимание мое почему-то
сосредоточилось на мелочах и деталях. Вероятно,
разум, подчиняясь инстинкту самосохранения,
искал в них разрядку от убийственного
напряжения. Среди прочего я заметил, что дверь,
которую я держу открытой, сделана из склепанных
тяжелых стальных плит. На скошенном торце ее, на
равном расстоянии один от другого и от верха и
низа, торчали три мощных стержня. Я повернул
ручку, и они убрались внутрь двери; отпустил, и
они выдвинулись снова. Это был пружинный замок,
внутренняя сторона двери представляла собою
гладкую металическую поверхность — ни выступа,
ни ручки.
Я стоял и разглядывал все это с
интересом и вниманием, которые сейчас, когда я
вспоминаю, кажутся мне удивительными, как вдруг
судья Вей, о котором я, потрясенный и растерянный,
совсем было позабыл, оттолкнул меня и вступил в
комнату.
- Бога ради, — воскликнул я, — не ходите туда!
Уйдем из этого жуткого места!
Он оставил без внимания мой возглас и с
бесстрашием истинного южанина быстро прошел в
центр комнаты и, опустившись на колени над одним
из трупов, мягко приподнял почерневшую и
ссохшуюся голову. Распространилось сильнейшее
зловоние. Сознание мое помутилось, пол ушел
из-под ног; я ощутил, что падаю, и, чтобы устоять,
схватился за дверь, а она, щелкнув, захлопнулась!
Больше не помню ничего: шесть недель
спустя я очнулся в больнице в Манчестере, куда
меня доставили на следующий день проезжавшие
мимо люди. Все это время я провалялся в горячке,
сопровождавшейся бредом. Меня обнаружили
лежащим на дороге в нескольких милях от усадьбы,
но как я выбрался из дома и попал туда, не знаю.
Как только я пришел в себя, или как только доктора
позволили мне говорить, я спросил о судьбе судьи
Вея. Мне сообщили (теперь-то я знаю, чтобы
успокоить меня), что он дома и вполне здоров.
Никто не верил ни одному моему слову, и
можно ли этому удивляться? И можно ли вообразить
себе мое горе, когда, вернувшись через два месяца
домой, я узнал, что о судье Вее с той ночи никто
ничего не слышал? Вот тогда я пожалел, что в
первые же дни по выздоровлении гордость помешала
мне снова и снова повторять эту невероятную
историю и настаивать на ее правдивости.
То, что произошло потом: как
осматривали дом и не обнаружили комнаты,
соответствующей моему описанию; как меня
пытались объявить душевнобольным, но я одержал
победу над недоброжелателями — все это уже
известно читателям «Правоведа». Даже сейчас,
спустя годы, я уверен, что раскопки, на которые у
меня нет ни законного права, ни достаточных
средств, могли бы раскрыть тайну исчезновения
моего бедного друга и, возможно, прежних
обитателей и владельцев опустевшего и теперь уже
сгоревшего дома. Я по-прежнему не отказался от
мысли предпринять такой розыск и крайне огорчен
тем, что мне препятствуют в этом незаслуженная
враждебность и безосновательное недоверие
родных и близких покойного».
Полковник Макардль скончался во
Франкфорте 13 декабря 1879 года.
