Возвращение
Парад как форма приветствия
Летней ночью на вершине невысокого
холма, перед которым широко расстилались поля с
перелесками, стоял человек. На западе низко над
горизонтом висела полная луна, и только по ее
положению он мог понять, что близится рассвет. По
земле, заволакивая низины, стлался легкий туман,
но большие деревья четко вырисовывались на фоне
безоблачного неба. Сквозь дымку виднелись
два-три фермерских дома, но ни в одном из окон,
конечно, свет не горел. Ничто во всей округе не
подавало признаков жизни, если не считать
отдаленного лая собаки, который своей
механической равномерностью еще больше усиливал
ощущение одиночества.
Человек пытливо всматривался в пейзаж,
поворачиваясь то туда, то сюда — он словно что-то
узнавал в нем, но не мог понять, где точно
находится и как вписывается в течение событий.
Так, наверно, будем выглядеть мы все, когда, встав
из могил, примемся беспомощно озираться в
ожидании Страшного Суда.
В ста шагах от него в лунном свете
белела прямая дорога. Пытаясь «определить», как
сказал бы мореплаватель или топограф, он
медленно переводил вдоль нее взгляд и в четверти
мили к югу от себя вдруг увидел отряд всадников,
которые двигались на север, смутно темнея в
предутреннем тумане. За ними показалась колонна
пехоты; за плечами у солдат тускло поблескивали
винтовки. Они перемещались медленно и бесшумно.
Потом еще конница, и еще пехота, и еще, и еще — все
ближе к одинокому наблюдателю, мимо него и вдаль.
Проследовала артиллерийская батарея; на
передках и зарядных ящиках, скрестив руки на
груди, сидели канониры. Все тянулась и тянулась
нескончаемая вереница, выходя из мрака на юге и
растворяясь во мраке на севере, в полной тишине —
ни говора, ни стука подковы, ни скрипа колеса.
Наблюдатель был явно сбит с толку —
оглох он, что ли? Он произнес эти слова вслух и
услышал свой голос, который, правда, показался
ему чужим; он не узнавал ни тона, ни тембра. Но во
всяком случае слуха он не лишился — на сей счет
он мог быть спокоен.
Потом он вспомнил, что в природе
встречается явление, которое получило название
«акустическая тень». Если ты находишься в такой
тени, имеется направление, откуда до тебя не
долетает ни звука. Во время битвы при Гейнс-Милл,
одного из ожесточеннейших сражений гражданской
войны, когда палили из доброй сотни пушек, на
другой стороне долины Чикагомини, то есть на
расстоянии всего полутора миль, не было слышно
ничего, хотя все ясно видно. Бомбардировка
Порт-Ройала, которую слышали и ощущали в
Сент-Огастине — в ста пятидесяти милях к югу при
полном безветрии совершенно не чувствовалась в
двух милях к северу. За несколько дней до
капитуляции под Аппоматтоксом жаркий бой между
частями Шеридана и Пиккетта прошел совершенно
незамеченным для Пиккетта, находившегося всего в
миле от передовой.
Эти случаи не были известны нашему
герою, хотя от его внимания не укрылись другие
примеры подобного рода, не столь, может быть,
впечатляющие. Он был глубоко встревожен, но по
иной причине, нежели невероятная тишина этого
ночного марша.
- Боже правый! — сказал он вслух, и снова ему
почудилось, что за него говорит кто-то другой. —
Если я не обознался, то мы проиграли сражение, и
теперь они идут на Нэшвилл!
Потом пришла мысль о себе—опасение,
выросшее до острого ощущения близкой угрозы,
которое мы в ином случае назвали бы страхом. Он
поспешно отступил в тень дерева. А безмолвные
батальоны все ползли сквозь туман.
Прохладное дуновение в затылок
заставило его обернуться, и в восточной части
небосклона он увидел слабый серый свет — первый
признак наступающего дня. Его тревога усилилась.
«Надо уходить, — подумал он,—а то меня
заметят и схватят».
Он вышел из тени и быстро зашагал к
сереющему востоку. Под надежной защитой кедровой
рощи он оглянулся. Колонна скрылась из виду;
белая прямая дорога была в лунном свете
совершенно пуста и безжизненна!
Если раньше он был озадачен, то теперь
— ошеломлен. Куда вдруг делась армия, которая
двигалась так медленно? Это было выше его
разумения. Минута шла за минутой, а он все стоял;
он потерял ощущение времени. В страшном
напряжении искал он разгадку и не мог найти.
Когда наконец он стряхнул с себя задумчивость,
над холмами уже показался краешек солнца; но в
ясном свете дня на душе у него не прояснилось —
мысль его была окутана той же мглой, что и прежде.
Во все стороны от него лежали
возделанные поля, и нигде не было видно следов
войны и разорения. На фермах из труб тянулись
струйки голубого дыма, возвещавшие начало нового
дня с его мирными трудами. Сторожевая собака,
завершив свой извечный монолог, обращенный к
луне, крутилась под ногами у негра, который,
запрягая мулов, в плуг, что-то мурлыкал себе под
нос. Наш герой тупо уставился на эту пасторальную
картину, как будто в жизни не видывал ничего
подобного; потом поднял руку, провел ею по
волосам и внимательно рассмотрел ладонь —
воистину странное поведение. Словно бы в чем-то
убедившись, он твердо зашагал по направлению к
дороге.
Лишился жизни — обратись к врачу
Доктор Стиллинг Молсон из Мерфрисборо
навещал пациента, жившего в шести или семи милях
от него на Нэшвиллской дороге, и задержался там
на всю ночь. На рассвете он отправился домой
верхом, что было вполне обычно для врачей того
времени и той местности. Он как раз проезжал мимо
поля, где некогда разыгралось сражение у
Стоун-Ривер, когда с обочины к нему приблизился
человек и по-военному отдал честь, приложив
правую руку к краю головного убора. Но головной
убор у него был штатский, как и вся одежда, и
военной выправкой он не отличался. Врач
доброжелательно кивнул, и у него мелькнула мысль,
что странное приветствие чужака может быть
просто знаком уважения к историческому месту.
Так как встречный явно хотел к нему обратиться,
врач вежливо придержал лошадь и стал ждать.
- Сэр, — сказал незнакомец, — вы, хоть и
штатский, возможно, принадлежите к
неприятельскому лагерю.
- Я врач, — ответил Молсон уклончиво.
- Благодарю, — отозвался встречный. — Я
лейтенант из штаба генерала Хейзена. — На
мгновение он запнулся, посмотрел собеседнику
прямо в глаза и добавил: — Федеральной армии.
Врач ограничился кивком.
- Не могли бы вы сообщить мне,— продолжал
встречный,— что здесь произошло? Где находятся
армии? Кто выиграл бой?
Врач, прищурившись, с любопытством
рассматривал собеседника. Задержав на нем цепкий
взгляд профессионала, сколько позволяли
приличия, он, наконец, сказал:
- Прошу прощения, но кто задает вопросы, сам
должен охотно отвечать. — И спросил с улыбкой: —
Вы ранены?
- Да... но, кажется, не очень серьезно.
Незнакомец снял цивильную шляпу,
провел рукой по волосам и принялся внимательно
рассматривать ладонь.
- Меня контузило, и я потерял сознание. Но
пуля, похоже, только слегка меня задела. Крови
совсем нет, боли никакой. Так что я не прошу у вас
медицинской помощи, только скажите, как мне
добраться до моего полка — или хоть до
какой-нибудь из наших частей — не знаете?
И вновь врач не ответил сразу — он
припоминал главы из медицинских книг, где
говорилось о потере памяти и о возвращении ее,
когда человек попадает в знакомые места. Наконец,
он взглянул на собеседника, улыбнулся и произнес:
- Лейтенант, на вас нет ни формы, ни знаков
отличия.
Тот опустил голову, оглядел свой
штатский костюм, потом поднял глаза и сказал с
недоумением:
- Правда. Я... Я не совсем понимаю...
По-прежнему глядя на него пристально,
но не без симпатии, ученый медик коротко спросил:
- Сколько вам лет?
- Двадцать три — но при чем тут это?
- Выглядите вы гораздо старше. Двадцать три
вам никак нельзя дать.
Незнакомец стал терять терпение.
- Сейчас некогда это обсуждать. Меня
интересует армия. Двух часов не прошло, как по
этой дороге в северном направлении прошла
колонна войск. Вы должны были их встретить. В
темноте я не мог различить цвет их формы, так что
будьте добры сказать, какая она была, и больше мне
от вас ничего не нужно.
- А вы уверены, что видели их?
- Уверен? Да я сосчитать их мог!
- Вот как? — отозвался врач, забавляясь своим
сходством с болтливым цирюльником из «Тысячи и
одной ночи». — Очень интересно. Я никаких войск
не встретил.
Собеседник взглянул на него холодно,
словно и ему пришло на ум сходство с цирюльником.
- Я вижу, — сказал он, — что помочь мне вы не
хотите. Тогда сделайте одолжение, проваливайте к
черту!
Он повернулся и наобум зашагал по
росистому полю, а его мучитель, ощутивший укол
раскаяния, молча наблюдал за ним с высоты седла,
пока он не скрылся за краем рощи.
Как опасно заглядывать в воду
Когда наш герой сошел с дороги, шаги
его замедлились, походка стала неверной, и он с
трудом передвигал ноги, чувствуя сильную
усталость. Понять ее причину он не мог, хотя проще
всего было предположить, что его утомила
болтовня сельского эскулапа. Присев отдохнуть на
камень, он случайно взглянул на свою руку,
лежащую у него на колене ладонью вниз. Рука была
худая, высохшая. Он принялся ощупывать себе лицо.
Оно было изборождено морщинами — пальцы это ясно
чувствовали. Как странно! Не может же простая
контузия с кратковременной потерей сознания
превратить человека в такую развалину.
- Я, наверно, долго пролежал в госпитале, —
сказал он вслух. — Ну конечно, надо же быть таким
идиотом! Бой был в декабре, а теперь-то лето! — Он
рассмеялся. — Этот дядя, похоже, подумал, что я
сбежал из сумасшедшего дома. А я всего лишь из
госпиталя сбежал.
Поблизости от него виднелся клочок
земли, окруженный каменной оградой. Без видимой
причины он встал и подошел к ней. Внутри оказался
массивный прямоугольный монумент из обтесанных,
камней. Он потемнел от времени, был кое-где
выщерблен по углам и покрыт пятнами мха и
лишайника. Из щелей между камнями пробивалась
трава, и корни ее расшатывали кладку. Приняв
вызов этого гордого сооружения, время наложило
на него свою тяжкую длань, и вскоре ему суждено
было стать «тем, чем стали Тир и Ниневия». В
надписи, выбитой на одной из граней монумента,
вдруг мелькнуло знакомое нашему герою имя. Дрожа
от волнения, он перегнулся через ограду и
прочитал:
БРИГАДА ХЕЙЗЕНА —
воинам, павшим в бою при Стоун-Ривер.
31 декабря 1862 года.
Почувствовав внезапную слабость и
головокружение, он осел на землю. В шаге от себя
он увидел небольшое углубление, превратившееся
после недавнего дождя в лужицу с прозрачной
водой. Он подполз к ней, чтобы освежиться,
приподнялся на дрожащих руках, вытянул шею и
увидел свое лицо, отразившееся в воде, как в
зеркале. Из груди вырвался крик. Руки
подломились. Он рухнул в воду лицом вниз и
расстался с жизнью, заключившей в себе другую
жизнь.
