Неизвестный автор. Предсказание астролога, или судьба маньяка

   Реджинальд, единственный наследник блестящей семьи Ди Венони, с  раннего детства отличался необузданным и порывистым нравом;  говорили,   что отец его умер от наследственного безумия, и друзья, замечая буйные и таинственные мысли, отражающиеся в глазах своего товарища, и  определенную силу его взгляда, утверждали, что ужасная болезнь течет и в жилах  молодого Реджинальда. Так ли это было или нет, но только несомненно, что его образ жизни не способствовал исчезновению симптомов сумасшествия. Оставленный в раннем возрасте на воспитание матери, которая после кончины мужа жила в строгом уединении, он мало видел такого, что могло бы  отвлечь или оживить его внимание. Мрачный замок, в котором он обитал, был расположен в Швабии на границе Черного  Леса.  Это  был  запущенный  особняк, построенный по моде тех дней в мрачном готическом стиле. Неподалеку возвышались развалины когда-то известного Рудштейнского замка, от  которого теперь осталась лишь разрушенная башня. А вдали пейзаж тонул в  загадочном мраке непроходимой чащи Черного Леса.
   Таким было месте, в котором проходила юность Реджинальда.  Разнообразие в его одиночество внесло прибытие неожиданного жителя. Некий старик, явно изможденный возрастом и дряхлостью, поселился в  разрушенной  Рудштейнской башне. Он редко появлялся днем, а из  того  необычного  обстоятельства, что у него в башне горела лампа, селяне  довольно  естественно заключили, что он посланник дьявола. Рассказ  об  этом  вскоре  приобрел большую известность и, достигнув наконец ушей Реджинальда через сплетника-садовника, пробудил его любопытство. Юноша решил представиться мудрецу и установить, чем вызвано его необычное уединение. Воодушевленный таким решением, он тут же покинул замок матери и направился к  разрушенной башне, находящейся неподалеку от его поместья. Была мрачная ночь, и  казалось, что на крыльях ветра летит дух бури. Когда часы сельской  церкви пробили двенадцать, он достиг развалин. Поднявшись по изношенной  временем лестнице, шатавшейся при каждом его шаге, он с трудом достиг  покоев философа. Дверь была распахнута, а у зарешеченного   окна  сидел  старик. Его внешний вид представлял  впечатляющее  зрелище.   На  грудь  ложилась длинная белая борода, а хрупкое тело с трудом удерживало астрономическую трубу, направленную в небеса. Книги, исписанные неведомыми кабалистическими символами, в беспорядке валялись на полу. На столе стояла  алебастровая ваза с выгравированными знаками Зодиака и кольцами из таинственных букв. На астрологе было одеяние из черного бархата, причудливо  расшитое золотом, подпоясанное серебряным ремнем. Редкие кудри   трепал  ветер,  а правая рука сжимала палочку из черного дерева. При появлении   незнакомца он встал и изучающе посмотрел на встревоженное лицо Реджинальда.
   - Дитя, родившееся под несчастной звездой! - воскликнул он глухим голосом. - Ты пришел, дабы проникнуть в тайны будущего? Сторонись меня ради своей же жизни или, что много дороже, своего вечного счастья!  Ибо  я скажу тебе, Реджинальд Ди Венони, что лучше было б, если б ты вообще  не рождался, чем узнать тебе о своем конце в том месте, что через годы станет свидетелем твоего падения.
   Зловещим было лицо астролога, когда он произносил эти  слова,  и  они прозвучали в ушах Реджинальда, словно похоронный звон.
   - Я невиновен, отец! - запинаясь, ответил он - Да и нрав не позволяет мне совершать грехи, о которых вы говорите.
   - Ха! - произнес пророк. - Человек в   действительности  невиновен  до самого мгновения его осуждения. Но звезда твоей судьбы  уже  меркнет  на небесах, и счастье горделивой семьи Венони должно вместе с ней сойти  на нет. Посмотри на запад! Вот планета, что сияет так ярко на ночном  небе. Это звезда, под которой ты родился. Когда в следующий раз ты увидишь ее, падающую вниз, как метеор, через все полушарие, вспомни о словах  пророка. Будет совершено кровавое деяние, и ты - тот, кто его содеет!
   В этот миг из-за темных облаков, медленно ползущих по тверди,  выглянула луна и пролила мягкий свет на  землю.  На  западе  была  видна  одна-единственная яркая заезда. Это была звезда, под которой родился  Реджинальд. Он неподвижно уставился на нее, затаив дыхание,  и  смотрел  до тех пор, пока плывущие облака не скрыли из вида ее свет. Меж тем  астролог вновь расположился у окна. Он направил свою трубу в небо.  Казалось, тело его сотрясают судороги. Пока он изучал небеса, он  дважды  проводил рукой по лбу и вздрагивал.
   - Лишь несколько дней, - сказал он, - осталось мне жить на  земле,  а затем мой дух познает вечный покой могилы. Звезда моего рождения  тускла и бледна. Она никогда вновь не будет яркой, и старик никогда   больше  не узнает утешения. Прочь! - продолжал он, взмахом руки гоня Реджинальда. - Не тревожь последних мгновений умирающего. Через три дня возвращайся и у основания этих развалин предай земле  труп,  который   найдешь  в  башне. Прочь!
   Объятый ужасом Реджинальд не смог промолвить в  ответ  ни  слова.  Он стоял, словно завороженный. А через несколько мгновений ринулся из башни и возвратился в весьма беспокойном состоянии в мрачный замок матери.
   Прошло три дня, и верный обещанию Реджинальд опять направился к  башне. Он достиг ее, когда опускалась ночь, и с трепетом вступил в  роковое помещение. Все внутри было безмолвно, лишь звук его шагов отзывался глухим эхом. Ветер вздыхал вокруг развалин, а ворон на зубцах стены уже запел свою песнь смерти. Реджинальд вошел. Астролог, как и прежде, сидел у окна, словно в глубокой рассеянности, а его труба  лежала  рядом.   Боясь потревожить его покой, Реджинальд осторожно подошел к   нему.  Старик  не пошевелился. Ободренный таким неожиданным спокойствием,   он  сделал  еще шаг и посмотрел астрологу в лицо. Его взгляд упал на труп - след от  Того, что раньше было жизнью. Охваченный страхом при виде старика, он  начисто забыл об обещании и стремглав выбежал из комнаты.
   В течение многих, дней душевная лихорадка не ослабевала. Он часто начинал бредить и в часы безумия говорил с духом  Зла,  посещавшим  его  в спальне. Мать была  потрясена   такими  очевидными  симптомами  душевного расстройства. Она помнила о судьбе мужа и умоляла Реджинальда,  если  он ценит ее чувства, укрепить свое здоровье путешествием. С большим  трудом его убедили покинуть дом своего детства. Увещевания графини наконец  возобладали, и он оставил замок Ди Венони ради солнечной страны Италии.
   Время бежало быстро. Постоянная смена   впечатлений  производила  настолько благотворное действие, что от когда-то угрюмого и порывистого характера Венони не осталось и следа. Изредка на душе у юноши было тревожно и мрачно, но разнообразные развлечения оказали влияние на   воспоминания о прошлом и сделали его настолько спокойным, насколько позволяла его природа. Он провел за границей уже не один год и все это время писал матери, по-прежнему живущей в замке Ди Венони, и наконец объявил  о  своем намерении обосноваться в Венеции. Он пробыл в городе лишь несколько  месяцев, когда в веселые дни  Карнавала   его,  как  иноземного  дворянина, представили прекрасной дочери одного дожа. Она была любезна, воспитана и
обеспечена всем необходимым для неизменного благополучия. Реджинальд был очарован ее красотой и ослеплен превосходными  качествами  ее  души.  Он признался в своей привязанности и был со смущением осведомлен,  что  это чувство взаимно. Поэтому не оставалось ничего иного, как   только  попросить ее руки у дожа, к которому тотчас же обратились и   умоляли  сделать благополучие молодой пары полным. Просьба была удовлетворена, и  счастье влюбленных стало совершенным.
   В день Бракосочетания Дворец дожей на площади Святого Марка заполнило блестящее общество. Вся Венеция толпой валила  на  праздник,   и  в  присутствии самых блистательных дворян Италии Реджинальд граф Ди Венони был удостоен руки Марцелии, дочери дожа. Вечером во Дворце был дан  бал.  Но молодая чета, желая быть наедине, бежала от веселья и поспешила на  гондоле к замку, уже приготовленному для их приема.
   Была прелестная лунная ночь. Мягкие лучи звезд искрились на  серебряной груди Адриатики, а легкие звуки музыки, еще более милые на   расстоянии, доносились западным ветром. Тысячи разноцветных фонариков на  освещенных площадях города отражались в волнах, а приятный напев гондольеров вторил тихому плеску весел. Сердца влюбленных были  полны  чувств,   колдовской дух этого часа вошел всей своей прелестью в  их  души.  Внезапно тяжелый стон вырвался из переполненного сердца Реджинальда. Он  взглянул на западное полушарие, и звезда, в этот миг ярко горевшая   над  горизонтом, напомнила ему ужасную сцену, свидетелем которой  он  стал  в  Рудштейнской башне. Глаза его заискрились безумным блеском, и если  б  поток слез не пришел ему на помощь, последствия могли  бы  быть  роковыми.  Но страстные ласки молодой невесты успокоили возбужденного юношу и  вернули его душу в прежнее спокойное состояние.
   Прошло несколько месяцев со дня их свадьбы, и сердце Реджинальда было счастливо. Он любил Марцелию, и был нежно любим. Поэтому ничего не  требовалось для полноты их благополучия, кроме присутствия его материграфини. Он написал письмо, умоляя ее приехать и жить у них в Венеции,  но  в ответ ему было сообщено се духовником, что она тяжело  больна  и  просит сына незамедлительно приехать. Получив это тревожное   сообщение,  они  с Марцелией поспешили в замок Ди Венони. Когда он вошел, графиня была  еще жива и встретила его страстным объятием. Но напряжение  от  неожиданного свидания с сыном было слишком велико для возбужденного  духа  матери,  и она отошла в тот миг, когда сжимала его в своих руках.
   С этого мгновения душа Реджинальда пришла в состояние самого  тяжкого уныния. Он проводил мать до могилы, а когда вернулся после   похорон  домой, у него на лице заметили жуткую улыбку.  Замок  Ди  Венони  пробудил врожденную подавленность его духа, а вид разрушенной башни словно накладывал угрюмую печать на его чело. Он целыми днями  бродил  вне  дома,  а когда возвращался, его печальный вид тревожил жену. Она делала все,  что было в ее силах, чтобы смягчить его тоску, но меланхолия не  ослабевала. Порой, когда у него начинался припадок, он в гневе отталкивал ее,  но  в мгновения нежности смотрел на нее как на прелестное видение исчезнувшего счастья.
   Однажды вечером он прогуливался с ней по селу, его речь стала еще более унылой, чем обычно. Солнце медленно клонилось к закату, их путь  обратно в замок лежал через кладбище, где покоился  прах  графини.   Реджинальд сел вместе с Марцелией у могилы и, сорвав несколько цветов,  воскликнул:
   - Разве ты не желаешь присоединиться к моей  матери,   милая  девочка? Она: ушла в страну благости... в страну любви и солнца! Если мы счастливы в этом мире, каково же будет наше счастье в ином? Давай полетим, чтобы соединить наше блаженство с ее блаженством, и мера нашей радости  будет полна.
   Когда он произносил эти слова, его глаза пылали безумием, а рука, казалось, искала оружие. Встревоженная его видом Марцелия поспешила,  взяв его за руку, увести с этого места.
   Солнце меж тем садилось, и вечерние звезды появились  во  всем  своем великолепии. Ярче других светила роковая западная планета,  под  которой родился Реджинальд. Он с ужасом наблюдал за ней и показал ее Марцелии:
   - В ней длань небес! - возбужденно воскликнул он. - И счастье  Венони спешит к закату.
   В этот миг стала видна разрушенная Рудштейнская  башня,  над  которой сияла полная луна.
   - Вот место, - продолжил маньяк, - где должно быть совершено кровавое деяние, и я - тот, кто его содеет! Ноне бойся, бедная девочка, - добавил он более мягким голосом, когда у нее из глаз брызнули слезы, - твой Ред
жинальд не может причинить тебе вреда. Он может быть несчастен,  но  никогда не будет виновен!
   С этими словами он вошел в замок и бросился на диван в  неуемной  душевной тоске.
   Ночь подходила к концу, утро освещало холмы, но оно  принесло   Реджинальду душевное расстройство. День был неспокойный, в  унисон   растревоженным чувствам его духа. Он оставил Марцелию на рассвете и   не  сказал, когда вернется. Но в сумерках, когда она сидела у окна со свинцовым  переплетом, играя на арфе любимую венецианскую коанционетту, двери распахнулись, и появился Реджинальд. Его глаза покраснели и были полны  глубочайшего... смертельного безумия, а все тело как-то  непривычно  содрогалось.
   - То не было сном, - воскликнул он, - я видел ее, и она  манила   меня за собой.
   - Видел кого? - спросила Марцелия, встревоженная его неистовством.
   - Мою мать, - ответил маньяк. - Послушай, я расскажу  тебе.  Когда  я бродил по лесу, мне показалось, что ко мне приблизилась небесная сильфида, явившаяся в образе моей матери. Я бросился к ней,  но  был  задержан
мудрецом, указывавшим на западную звезду. Внезапно  послышались  громкие крики, и сильфида приняла облик демона. Ее фигура вздымалась до страшной высоты, и она с презрением указывала на тебя, да, на тебя, моя Марцелия. В ярости она притащила тебя ко мне. Я схватил тебя...  я  тебя  убил!  А глухие стоны разносились полуночным ветром. Был слышен голос злодея Астролога, орущего, словно из склепа: "Судьба свершилась,   и  жертва  может удалиться с честью". Потом мне показалось, что небеса омрачились, и густые капли липкой, сворачивавшейся крови потоками полились  из  чернеющих на западе туч. В воздухе пролетела  звезда,  и...  призрак  моей  матери вновь поманил меня.
   Маньяк замолк и стремглав бросился из комнаты.  Марцелия   последовала за ним и обнаружила его прислонившегося в забытьи к  деревянным  панелям библиотеки. Нежным движением она взяла его за руку и  вывела  на  свежий воздух. Они гуляли, но обращая внимания на собирающуюся грозу,  пока  не обнаружили, что  находятся   у  основания  Рудштейнской  башни.  Внезапно маньяк остановился. Видимо, у него в мозгу пронеслась  какая-то  ужасная мысль. Он схватил Марцелию и на руках понес в  роковую  комнату.   Тщетно она звала на помощь и молила о пощаде.
   - Дорогой Реджинальд, это я, Марцелия, ты, конечно же, не можешь причинить мне вреда.
   Он слышал... но не обращал внимания и ни разу не приостановился, пока не достиг покос смерти. Внезапно исступление сошло с его лица, и появился куда более страшный, но более сдержанный взгляд  несомненного  сумасшедшeго. Он подошел к окну и посмотрел на грозовой лик. Темные тучи плыли над горизонтом, а вдали раздавался глухой гром. На западе все еще была видна роковая звезда, ныне сияющая  каким-то  болезненным  светом.   В этот миг блеск молнии озарил всю комнату и отбросил краевое мерцание  на скелет, лежащий на полу. Реджипальд испуганно взглянул на него и  вспомнил о непохороненном Астрологе. Он подошел к  Марцелии  и,  указывая  на восходящую луну, с дрожью в голосе воскликнул:
   - Надвигается темная туча, и, прежде чем  вновь  засияет  это  полное светило, ты умрешь. Я буду сопровождать тебя в смерти, и рука об руку мы войдем к нашей матери.
   Бедная девушка просила пощадить ее, но голос  ее  терялся  в  гневных раскатах грома. Туча между тем продолжала плыть... она достигла луны, та потускнела, потемнела и в конце концов скрылась во мраке. Маньяк посмотрел на часы и со страшным воплем ринулся к жертве. С убийственной  решимостью он схватил ее за горло, в то время как беспомощные руки и полузадушенный голос молили о сострадании. После короткой борьбы глухой  хруст возвестил, что жизнь угасла и что убийца держит в своих  объятиях  труп. Тут рассудок у него прояснился, и по возвращении здравого ума Реджинальд обнаружил, что он в беспамятстве убил Марцелию.  Безумие...  глубочайшее безумие вновь овладело им. Он засмеялся и, издавая неземные демонические вопли, в яростном порыве бросился вниз головой с вершины башни. Наутро тела молодой четы были обнаружены и похоронены в одной могиле. Роковые развалины Рудштейнского замка существуют и поныне. Но теперь  их обычно избегают, считая, что они - обиталище духов умерших. День за днем эти развалины медленно осыпаются и служат убежищем лишь  ночному   ворону да диким зверям. Над ними витают суеверия, а предания населили их  всеми ужасами. Странник, проходящий мимо них,  вздрагивает, когда видит эту заброшенность, и восклицает, шагая дальше: "Наверняка это место, где может безопасно процветать лишь порок или изуверство, завлекающее  заблудшие души".