Пер Лагерквист. А лифт спускался в преисподнюю
Заместитель директора банка Йенссон открыл дверь роскошного лифта и нежно подтолкнул вперед грациозное создание, пахнущее пудрой и мехами. Опустившись на мягкое сиденье, они тесно прижались друг к другу, и лифт пошел вниз. Маленькая женщина потянулась к Йенссону полуоткрытыми губами, источавшими запах вина, и они поцеловались. Они только что поужинали на открытой террасе отеля, под звездами, и собирались теперь развлечься.
- Как чудесно было наверху, любимый! - прошептала она. - Так поэтично сидеть там с тобой - будто мы парим высоко-высоко, среди звезд. Только там начинаешь понимать, что такое любовь. Ты ведь любишь меня, правда?
Заместитель директора банка ответил поцелуем, еще более долгим, чем первый. Лифт опускался.
- Как хорошо, что ты пришла, моя маленькая, - сказал он. - Я уже места себе не находил.
- Да, но если бы ты знал, какой он несносный! Едва я начала приводить себя в порядок, он сразу же спросил, куда я иду. "Туда, куда считаю нужным", - ответила я. Ведь как-никак я не арестантка! Тогда он сел, и вытаращился на меня, и таращился все время, пока я одевалась - надевала мое новое бежевое платье; как по-твоему, оно мне идет? И вообще, какое больше мне к лицу? Может, все-таки розовое?
- Тебе все к лицу, любимая, - восторженно ответил заместитель директора банка, - но такой ослепительной, как сегодня, я еще не видел тебя никогда.
Благодарно улыбнувшись ему, она расстегнула шубку, и губы их слились в долгом поцелуе. Лифт опускался.
- Потом, когда я была уже совсем готова и собралась уходить, он схватил меня за руку и стиснул ее так, что до сих пор больно, и хоть бы слово сказал! Такой грубый, ты себе представить не можешь! "Ну, до свидания", - говорю я ему. Он, разумеется, на это ни слова. Такой упрямый, что просто сил нет.
- Бедная моя малютка, - сказал заместитель директора банка Йенссон.
- Будто я не имею права немного развлечься! Но знаешь, таких серьезных, как он, нет, наверно, больше на свете. Не умеет он смотреть на вещи просто и естественно, для него все вопрос жизни и смерти.
- Бедная крошка, сколько тебе пришлось вынести!
- О, я страдала ужасно, ужасно. Таких страданий не испытал никто. Только встретив тебя, узнала я, что такое любовь.
- Дорогая! - сказал Йенссон, обнимая ее. Лифт опускался.
- Какое блаженство, - заговорила она, опомнившись после его объятий, - сидеть с тобой там, наверху, и смотреть на звезды, и мечтать; о, я никогда этого не забуду. Ведь Арвид такой невозможный, всегда серьезный, в нем нет ни капли поэзии, для него она просто недоступна.
- Могу представить себе, любимая, как это ужасно.
- Правда ужасно? Нет, - улыбнулась она, протягивая ему руку, - к чему сидеть и говорить о таких вещах? Сейчас мы выйдем и хорошенько повеселимся. Ты ведь любишь меня?
- Еще как! - воскликнул заместитель директора банка и впился в нее долгим поцелуем - так, что у нее перехватило дыхание. Лифт опускался. Йенссон склонился над ней и осыпал ее ласками; она зарделась. - Мы будем любить друг друга сегодня ночью как никогда прежде, да?.. - прошептал он. Она притянула его к себе и закрыла глаза. Лифт опускался.
Он опускался и опускался.
Наконец Йенссон встал, лицо его раскраснелось.
- Но что же такое с лифтом? - удивился он. - Почему он не останавливается? По-моему, мы сидим и болтаем здесь невероятно долго, разве не так?
- Да, милый, пожалуй, ты прав. Ведь время летит так быстро.
- Мы сидим здесь уже бог знает сколько! В чем дело?
Он посмотрел сквозь решетку двери. Кромешная тьма - и ничего больше. А лифт между тем все опускался и опускался с хорошей, ровной скоростью, все глубже и глубже вниз.
- Бог мой, в чем же дело? Мы будто падаем в бездонную яму, и это длится уже целую вечность!
Они пытались разглядеть что-нибудь в этой бездне. Кромешная тьма. Они погружались в нее все глубже и глубже.
- Спускаемся в преисподнюю, - сказал Йенссон.
- Мне страшно, любимый, - прохныкала женщина, повисая на его руке. - Прошу тебя, потяни скорее аварийный тормоз!
Йенссон потянул изо всех сил. Не помогло: лифт по-прежнему спешил вниз, в бесконечность.
- Ужас какой-то! - закричала она. - Что нам делать?!
- А какого черта тут сделаешь? - отозвался Йенссон. - Это похоже на бред.
Маленькую женщину охватило отчаяние, она разрыдалась.
- Перестань, дорогая, не плачь, надо отнестись к этому разумно. Все равно тут ничего не поделаешь. Так, а теперь присядем... Ну вот, посидим спокойно, рядышком, и посмотрим, что будет дальше. Должен же он когда-нибудь остановиться, хотя бы перед самим сатаной!
Так они сидели и ждали.
- И подумать только, - сказала женщина, - чтобы такое случилось с нами именно тогда, когда мы собрались развлечься!
- Да, черт знает до чего глупо, - согласился Йенссон.
- Ты ведь любишь меня, правда?
- Дорогая малютка! - И Йенссон крепко прижал ее к груди. Лифт опускался.
И наконец стал. Яркий свет вокруг слепил глаза. Они были в аду. Черт предупредительно открыл решетчатую дверь лифта и, отвесив глубокий поклон, сказал:
- Добрый вечер!
Одет он был с шиком, только сзади фрак топорщился, будто на ржавом гвозде: очень уж выпирал на волосатом загривке черта верхний позвонок. Испытывая головокружение, Йенссон и женщина кое-как выбрались наружу.
- Где мы, о боже?! - закричали они, цепенея от ужаса при виде этого жуткого существа.
Черт, немного смутившись, объяснил им, куда они попали.
- Но это не так страшно, как принято думать, - поспешил он добавить, - надеюсь, господа даже получат удовольствие. Только на одну ночь, насколько я понимаю?
- Да-да! - торопливо подтвердил обрадованный Йенссон. - Только на одну ночь! Оставаться дольше мы не собираемся, ни в коем случае!
Маленькая женщина, дрожа, вцепилась в его локоть. Желто-зеленый свет был так резок, что почти невозможно было что-либо разглядеть. Дело скверное, решили они. Когда глаза их немного привыкли, они увидели, что стоят на площади, вокруг которой высятся во мраке дома с докрасна раскаленными подъездами; гардины были задернуты, но сквозь щели было видно, что внутри полыхает огонь.
- Господа, кажется, любят друг друга? - осведомился черт.
- Да, бесконечно, - ответила женщина, и ее прекрасные глаза засияли.
- Тогда прошу за мной, - любезно предложил черт. Пройдя несколько шагов, они свернули с площади в темный переулок. У замызганного парадного висел старый, треснувший фонарь. - Сюда, пожалуйста. - Он открыл дверь и деликатно отступил назад, пропуская их.
Они вошли. Их встретила толстая, льстиво улыбающаяся чертовка с большими грудями и катышками фиолетовой пудры в бороде и усах. Она пыхтела, ее глаза, похожие на горошинки перца, смотрели дружелюбно и понимающе, рога на лбу были обвиты прядями волос и перевязаны голубыми шелковыми ленточками.
- Ах, это господин Йенссон с дамой! Пожалуйста, восьмой номер, - сказала она, протягивая им большой ключ.
Они двинулись вверх по засаленной лестнице. Ступени блестели от жира, того гляди поскользнешься; подниматься пришлось на два марша. Йенссон отыскал восьмой номер, и они вошли. Комната была небольшая, воздух - тяжелый, затхлый. Посередине стоял стол, покрытый грязной скатертью, у стены - кровать с несвежими простынями. Комната показалась им уютной. Они сняли пальто, и губы их слились в долгом поцелуе.
Незаметно в другую дверь вошел человек в одежде официанта, но смокинг был опрятный, а манишка такая чистая, что казалось, светится в полутьме. Ступал он бесшумно, шагов слышно не было, и двигался как автомат, будто не сознавая, что делает. Неподвижные глаза на строгом лице смотрели прямо перед собой. Человек был мертвенно-бледен, а на его виске зияло пробитое пулей отверстие. Он прибрал комнату, вытер туалетный столик, поставил ночной горшок и ведро для мусора.
Они не обращали на него никакого внимания, но, когда он собрался уходить, Йенссон сказал:
- Пожалуй, мы возьмем немного вина, принесите нам полбутылки мадеры.
Человек поклонился и исчез.
Йенссон снял пиджак. Женщина колебалась:
- Ведь он еще вернется.
- Ну, детка, в местах вроде этого стесняться нечего, раздевайся - и все.
Она сняла платье, кокетливо подтянула штанишки и села к нему на колени. Это было восхитительно.
- Подумай только, - прошептала она, - мы с тобой одни в таком необыкновенном, романтическом месте! Как поэтично! Я не забуду этого никогда...
- Прелесть моя, - сказал он, и губы их слились в долгом поцелуе.
Человек вошел снова, совсем бесшумно. Неторопливыми движениями автомата он поставил рюмки, налил в них вино. На его лицо упал свет ночника. В этом лице не было ничего особенного, просто оно было мертвенно-бледное, а на виске зияло пробитое пулей отверстие.
Вскрикнув, женщина соскочила с колен Йенссона.
- Боже мой! Арвид! Так это ты! Ты! О бог мой, он умер! Он застрелился!
Человек стоял неподвижно, устремив взгляд прямо перед собой. Его лицо не выражало страдания, оно было только строгим, очень серьезным.
- О Арвид, что ты наделал, что наделал! Как ты мог?.. Милый, если б хоть что-либо подобное пришло мне в голову, уверяю тебя, я бы осталась дома, с тобой. Но ведь ты никогда ничего такого не говорил. Ты не сказал мне об этом, когда я уходила, ни единого слова! Откуда же мне было знать, раз ты молчал? О боже!..
Ее била дрожь. Человек смотрел на нее как на чужую, незнакомую, взгляд был ледяной и бесцветный, этот взгляд проходил сквозь все, что оказывалось перед ним. Изжелта-белое лицо блестело, кровь из раны не шла, там просто было отверстие.
- О, это страшно, страшно! - закричала она. - Я не хочу здесь оставаться. Уйдем сейчас же, я этого не вынесу!
Она подхватила платье, шубу и шляпку и выскочила из комнаты. Йенссон последовал за ней. Они бросились вниз по лестнице, она поскользнулась и села в плевки и сигарный пепел. Внизу стояла та же рогатая старуха, она дружелюбно и понимающе ухмылялась в бороду, кивала головой.
На улице они немного успокоились. Она оделась, привела в порядок свой туалет, припудрила нос. Йенссон, словно защищая, обнял ее за талию, поцелуями остановил слезы, готовые брызнуть из ее глаз, он был такой добрый. Они торопливо зашагали к площади.
Черт-распорядитель по-прежнему там прохаживался, они снова на него наткнулись.
- Как, уже все? - сказал он. - Надеюсь, господа остались довольны?
- О, это было ужасно! - воскликнула женщина.
- Не говорите так, быть не может, чтобы вы на самом деле так думали. Посмотрели бы вы, сударыня, как было в прежние времена! А теперь на преисподнюю просто грех жаловаться. Мы делаем все, чтобы человек не только не почувствовал боли, но и получил удовольствие.
- Что правда, то правда, - согласился господин Йенссон, - надо признать, что стало гуманнее.
- О да, - сказал черт, - модернизировано все сверху донизу, как полагается.
- Конечно, ведь надо идти в ногу с веком.
- Да, теперь остались только душевные муки.
- И слава богу! - воскликнула женщина.
Черт любезно проводил их к лифту.
- До свидания, - сказал он, отвешивая низкий поклон, - и добро пожаловать снова.
Он захлопнул за ними дверь. Лифт пошел вверх.
- Как все же хорошо, что это кончилось, - с облегчением сказали оба, когда, тесно прижавшись друг к другу, опустились на мягкое сиденье.
- Без тебя я бы этого не вынесла, - прошептала женщина.
Он притянул ее к себе, и губы их слились в долгом поцелуе.
- Подумать только, - сказала она, опомнившись после его объятий, - чтобы он мог такое сделать! Но он всегда был со странностями. Никогда не умел смотреть на вещи просто и естественно, для него все было вопросом жизни и смерти.
- Ну и глупо.
- Ведь мог же он мне об этом сказать? Я бы осталась дома. Мы с тобой могли бы встретиться в другой вечер.
- Ну конечно, - сказал Йенссон, - конечно, встретились бы в другой раз.
- Но, любимый мой, что мы сидим и говорим об этом? - прошептала она, обвивая руками его шею. - Ведь все уже позади.
- Да, моя девочка, все уже позади.
Он заключил ее в объятия. Лифт шел вверх.
Пер. Р.Рыбкин
