Зимой, на закате зимнего дня, рыцарь-старик в заржавелой кольчуге появился у южного, лесистого склона Бен-Балбена, он не спешил, глядел куда-то вдаль, где зимнее солнце садилось в море среди розовеющих облаков. Конь его ступал устало, а шлем был украшен не геральдическим символом местного графа или барона, а маленькой розой, искусно сделанной из рубинов, горящих и сверкающих малиновым ярким огнем. Его седые кудри ниспадали на плечи спутанными прядями, отчего лицо казалось еще печальнее - такие лица бывают у тех, кто пусть не часто, но приходят в этот мир, и всегда в смутное время, - мечтатели, стремящиеся сделать мечту былью, делатели, всем сердцем отдающиеся мечте.
Не отводя глаз от заходящего солнца, рыцарь отпустил поводья и, воздев руки к закатному небу, воскликнул: "О Божественная Роза Мыслящего Огня, отвори же предо мной врата своей тишины!" И вдруг в лесу, чуть выше по склону горы, раздался пронзительный поросячий визг. Рыцарь придержал коня и расслышал позади себя новые звуки - топот ног и гул голосов. "Они их бьют, чтобы загнать в ущелье", - сказал кто-то, и вслед за тем с десяток крестьян, вооруженных пиками, поравнялись с рыцарем и почтительно остановились поодаль, сняв свои синие шапки.
- Куда вы идете и для чего вам пики? - спросил он; и тот, кто был за старшего, отвечал:
- Шайка разбойников спустилась с гор, они угнали свиней у старика, что живет у озера Глен-Кар, и мы собрались в погоню. Но разбойников вчетверо больше. Мы проследили, в каком направлении они побежали, и идем за подмогой к Де Курси, а если он откажет нам в помощи, то пойдем к Фицджеральду - ведь Де Курси и Фицджеральд на днях замирились, и мы не знаем, кто теперь наш господин.
- Пока будете ходить, от свиней останутся одни кости.
- А что мы можем сделать? Самим нам не управиться, и неразумно было бы поднимать всех селян, чтобы рисковать головой из-за каких-то свиней - пусть бы даже их было не две, а целых две дюжины.
- Скажите, - обратился к ним рыцарь, - верно ли, что владелец свиней человек добрый и благочестивый?
- Человек он простой, как все мы, а что касается благочестия, то будет получше многих: каждое утро до завтрака он молится своему святому.
- Раз так, то будет правильным стать на его сторону, - сказал рыцарь, - и если для этого нужно сразиться с разбойниками, я поведу вас, и вы убедитесь на деле, что один настоящий рыцарь, облаченный в латы, стоит сотни лесных воришек, прикрытых сукном да кожей.
Старший повернулся к товарищам и спросил их, хотят ли они попытать удачи; но те отвечали уклончиво и, похоже, были не прочь разойтись по домам.
- Скажите мне, верно ли, что разбойники лживые и нечестивые люди?
- О, они никогда не держат слова, - отвечал один из крестьян, - и никто пока что не видел их за молитвой.
- Коли так,- сказал рыцарь,- я назначаю пять крон за голову каждого разбойника, убитого в честном бою.
Рыцарь велел старшему указывать путь, и дальше они пошли все вместе.
Через некоторое время дорога резко свернула в лес, и они оказались на узкой извилистой горной тропе, забиравшей все выше и выше. Вскоре тропа спрямилась, но подъем был так крут, что рыцарь вынужден был спешиться и привязать коня к дереву. Теперь они точно знали, что находятся на верном пути; в сырой глине отпечатались свежие следы остроносых сапог, а рядом - парные ямки от раздвоенных копыт. Подъем тем временем становился все круче, следы от копыт пропали - очевидно, разбойники подхватили свиней на руки. Но стали попадаться длинные вмятины - там, где свинья выворачивалась из рук, падала, а разбойники ее хватали и волочили за собой. Так они шли по следу еще минут двадцать и наконец по приглушенной перекличке поняли, что разбойники - где-то рядом. Вскоре голоса смолкли: теперь и разбойники почуяли погоню.
Крестьяне насторожились и зашагали быстрее, не прошло и пяти минут, как один из них углядел за кустом орешника край кожаной куртки. Пущенная из засады стрела ударила в кольчугу рыцаря, не причинив ему вреда, вслед за ней пронесся целый шквал стрел. То перебежками, то карабкаясь вверх по круче, они устремились навстречу разбойникам (те уже не таясь стояли в полный рост между деревьями, напрягая тетиву своих луков), ведь крестьяне, не имевшие другого оружия, кроме пик, могли сражаться только врукопашную.
Рыцарь первым вступил в бой и насмерть поразил одного, затем другого разбойника. Крестьяне с воинственным кличем стали оттеснять разбойников к вершине горы, пока не выбрались наконец на плоскую ее макушку, где на лужайке безмятежно паслись две свиньи; крестьяне мигом окружили их и погнали к ущелью. На этот раз рыцарь шел последним, отбиваясь мечом от разбойников.
Из крестьян никто не был серьезно ранен, поскольку главный удар в сражении рыцарь принял на себя, о чем свидетельствовали кровавые пятна на пробитой во многих местах кольчуге; дойдя до того места, где дорога сбегала в ущелье, рыцарь велел крестьянам гнать свиней вниз, в долину, а сам остался стоять на страже, чтобы они могли спокойно спуститься. Через минуту он уже был один и, обессилев от ран, ожидал только скорой смерти от рук разбойников, нимало не надеясь обратить их в бегство.
Прошел час, но никто не пришел за ним; рыцарь не мог больше стоять и лег. Прошло еще полчаса, и какой-то паренек, в диковинной шляпе, утыканной петушиными перьями, показался из ущелья и стал перебегать от одного мертвого разбойника к другому, отрезая им головы. Потом он сложил их все в кучу перед рыцарем и сказал:
- О великий рыцарь, мне велели забрать у тебя кроны, которые ты обещал за эти головы: по пять крон за каждую. И еще они просили передать тебе, что молили Господа и Богородицу даровать тебе долгую жизнь, но они всего лишь бедные крестьяне и хотели бы получить деньги до того, как ты умрешь. Они хорошо объяснили мне, что я должен делать, даже повторили, чтобы я не забыл, и сказали - побьют, если забуду.
Рыцарь приподнялся на локте и, открыв сумку, висевшую у пояса, отсчитал монеты - по пять за каждую голову. Всего было тридцать голов.
- О великий рыцарь, - проговорил паренек, - они также велели оказать тебе всяческую помощь, разжечь костер и смазать этим снадобьем твои раны.
Он набрал палок и листьев, сложил их, с помощью огнива высек искру, и сухая листва вспыхнула ярким пламенем. Затем, сняв с рыцаря кольчугу, принялся накладывать мазь на раны, но делал это так неловко, как будто повторял наспех затверженный урок.
Рыцарь махнул рукой: хватит - и промолвил:
- Вижу, ты добрый юноша.
- Я хотел бы попросить тебя кое о чем.
- Здесь еще осталось несколько крон, - сказал рыцарь. - Возьми их себе.
- Нет-нет, - сказал паренек. - Это мне ни к чему. Для того, чтобы делать то, что я хочу, деньги не нужны. Я хожу от села к селу, по равнинам и горам, и как только увижу крепкого петуха, хватаю его и тащу в лес, там он сидит у меня под корзиной, пока я не поймаю второго, тогда я устраиваю петушиный бой. Люди говорят, что я дурачок, и не обижают меня, и не просят ни о чем, разве что иногда пошлют куда-нибудь с поручением. Раз я дурачок, меня и послали за кронами: другой бы украл их, а я - нет; сами они не решились вернуться, потому что теперь тебя с ними нет, и они боятся разбойников. Ты ведь знаешь, наверно, что когда разбойников крестят, то зовут в крестные волков, а правую руку им не крестят вовсе?..
- Если ты отказываешься от этих денег, добрый юноша, я не знаю, что еще тебе предложить - разве что старую кольчугу, которая скоро мне будет уже не нужна.
- Я ведь, кажется, помнил, что мне от тебя нужно, - сказал паренек. - Ага, теперь знаю! Скажи мне, почему ты сражался как легендарный герой или сказочный великан - и всего из-за ничего? Неужели ты простой смертный? Ты ведь не старик волшебник из тех, что живут здесь на горе, - ты не закружишься вихрем и не исчезнешь, рассыпавшись в прах?
- Я расскажу тебе, кто я такой, - отвечал рыцарь, - ибо я последний из братства и могу, ничего не тая, свидетельствовать о Боге. Взгляни на Рубиновую Розу на моем шлеме - вот символ моей жизни и моей веры.
И он поведал свою историю, временами голос его срывался, и с каждым разом паузы становились все длиннее; а пока он говорил, парень играл с петушиными перьями, втыкая их в землю и переставляя с места на место, будто это был кукольный театр.
- Я жил в дальней стране и состоял в братстве Святого Иоанна, - так начал старик. - Но я был одним из немногих в Ордене, кто всегда избирал самый трудный путь служения истине, которую человеку дано познать только сердцем. Приходил к нам Рыцарь из Палестины, коему сам Господь открыл последнюю истину. Было ему видение: гигантская Огненная Роза; и Глас, исходящий из Розы, вещал, что придет время и люди отвратятся от света собственного сердца, чтобы склониться пред высшим порядком и высшими установлениями, и тогда наступит тьма, никто не избежит суда, кроме невинного дурака, который не может знать правды, и отъявленного злодея, который не хочет ее знать. Уже сейчас, говорил Голос, огонь честных сердец не так ярок, как прежде, и по мере того, как он тускнеет, в мир проникает порча и поражает все, чего коснется; и никто из познавших истину не войдет в Царство Божье, что находится в сердце Розы, если он на этом свете, охваченном порчей, жил как придется; и потому познавший истину должен делами своими противостоять силам зла и растления и не щадить живота своего в служении Розе. И пока Рыцарь из Палестины рассказывал нам о видении, воздух наполнился ароматом розовых лепестков. По этому-то благоуханию мы и узнали, что сам Господь Бог говорил с нам" устами рыцаря, и мы просили его направить наши пут" и научить нас, как исполнить то, о чем был Глас. И он связал всех нас клятвой и дал особый знак и пароль, по которому мы могли бы узнать друг друга даже через много лет, назвал места, где мы должны встретиться снова, и, объединив по двое - по трое, отправил на все четыре стороны - искать подвигов и насмерть стоять за правду. Прежде мы мечтали принять смерть, начав бессрочный пост во славу какого-нибудь святого; но рыцарь объяснил нам, что это дьявольская уловка, ибо мы вознамерились постом лишить себя жизни, не давая Господу выбирать, когда и какой смертью нам умереть, приуменьшая тем самым его власть над нами. Надлежит выбрать самый совершенный путь служения, а когда и какая нам будет за это награда - то Господь ведает. После этого рыцарь обязал нас приступать к трапезе, только когда товарищ рядом, чтобы видеть, кто как постится. Шли годы, братья мои один за другим умирали в Святой Земле, одни - воюя со злыми владыками земными, другие - очищая дороги от разбойников; погиб и Рыцарь из Палестины, и наконец я остался один. Я вступал в бой всякий раз, когда слабые противостояли сильнейшим, голова моя поседела в битвах, и я подумал с ужасом: неужели Господь отвернулся от меня? Но, прослышав, что этот остров, как никакая другая земля, изобилует враждой и разбоем, я поспешил сюда и нашел то, что искал, и видишь - я исполнен великой радости!
И он запел что-то по-латыни, и, пока пел, голос его то шелестел еле слышно, то совсем пропадал.
Он закрыл глаза, лицо вытянулось, и парень понял, что он мертв.
- Люблю такие истории, - сказал парень. - Про битвы и про сражения. Правда, я мало что запомнил, уж больно путано.
И, взяв меч рыцаря, он принялся копать могилу в мягкой земле. Дело подвигалось быстро, и яма была почти готова, когда внизу, в долине, прокукарекал петух.
- Этого петушка мне и надо, - воскликнул парень. И помчался по узкой тропке вниз.
