Куколка

    Рокуэллу не нравилось, как пахло в комнате. Его не столько раздражал запах пива, исходящий от Макгвайра, или запах усталого, немытого тела Хартли, сколько специфический запах насекомого, исходящий от лежащего на столе обнаженного одеревеневшего тела Смита, покрытого зеленой кожей. Еще пахло смазкой от непонятного механизма, мерцающего в углу небольшой комнаты.
    Человек Смит был трупом. Рокуэлл раздраженно поднялся со своего стула и сложил стетоскоп.
- Мне надо вернуться в госпиталь. Срочные дела. Ты же понимаешь, Хартли. Смит мертв уже восемь часов.    Если тебе нужна дальнейшая информация, назначь посмертную... - Он остановился, поскольку Хартли указал на труп, каждый дюйм которого был покрыт хрупкой твердой коркой зеленого цвета.
- Послушай еще, Рокуэлл. Последний раз. Пожалуйста. Рокуэлл хотел возразить, но вместо этого вздохнул, сел и приложил стетоскоп к телу. Приходится обращаться вежливо со своими коллегами - врачами. Садишься, прижимаешь стетоскоп к холодной зеленой плоти, притворяясь, что слушаешь..
    Маленькая, плохо освещенная комната как будто взорвалась. Взорвалась в одном холодном зеленом движении. Оно ударило по ушам Рокуэлла, как тысяча кулаков. Оно потрясло его. Он увидел, как его пальцы дернулись над лежащим трупом. Он услышал пульс.
    Глубоко в потемневшем теле стукнуло сердце. Оно прозвучало как эхо в морских глубинах.
    Смит был мертв, неподвижен, мумифицирован. Но в самой середине этой безжизненно жило его сердце.  Жило, ворочаясь, как маленький, не родившийся еще ребенок!
    Сильные пальцы Рокуэлла, пальцы хирурга, снова вздрогнули. Он наклонил голову. Рокуэлл был темноволос с проблесками седины. Приятное, с правильными чертами лицо тридцатипятилетнего мужчины.  Он слушал еще и еще. По его щекам струился холодный пот. Это было невероятно.
    Одно сердцебиение каждые тридцать пять секунд. И дыхание. В это нельзя было поверить, но тем не менее один вздох каждые четыре минуты. Слабое движение грудной клетки. Температура тела? 60 F. Хартли неприятно рассмеялся.
- Он жив. Да, он жив. Ему почти удалось меня одурачить несколько раз. Я сделал укол адреналина, чтобы ускорить этот пульс, но безуспешно. Он в таком состоянии уже двенадцать недель. И я не мог больше держать это в секрете, Вот почему я позвонил тебе, Рокуэлл. Это противоестественно.
    Невозможность происходящего привела Рокуэлла в невероятное возбуждение. Он попробовал поднять веки Смита и не смог, они были оплетены кожистыми чешуйками так же, как и рот и ноздри. Смит не мог дышать.
- И все же он дышит. - Голос Рокуэлла был неживым. Он рассеянно уронил стетоскоп, поднял его и посмотрел на свои трясущиеся руки. Хартли, высокий, изнуренный, нервный, склонился над столом.
- Смит не хотел, чтобы я тебя звал. Я все равно позвал. Смит предупреждал меня не делать этого. Всего час назад.
    Глаза Рокуэлла расширились.
- Как он мог предупреждать тебя? Он же не может двигаться. - Лицо Хартли, с тяжелым подбородком, обострившееся, с прищуренными серыми глазами, нервно передернулось.
- Смит думает. Я знаю его мысли. Он боится, что ты расскажешь о нем всему миру. Он ненавидит меня. Почему? Я хочу убить его - вот почему. Вот. - Хартли, как слепой, нащупал блеснувший голубой сталью револьвер в своем измятом, запятнанном пальто.
- Мэрфи! Возьми его. Возьми, пока я не разрядил его в это дурацкое тело!
    Мэрфи отшатнулся с выражением испуга на своем толстом красном лице.
- Не люблю оружие. Лучше ты возьми его, Рокуэлл! Рокуэлл проговорил, как будто резанул скальпелем.
- Убери револьвер, Хартли. Три месяца лечения одного пациента довели тебя до психологического перенапряжения. Тебе просто следует выспаться. Он облизал пересохшие губы.
- Чем был болен Смит? Хартли покачнулся. Его губы медленно выговаривали слова. Почти засыпая на ногах от усталости, Рокуэлл расслышал, как Хартли с трудом проговорил:
- Он не был болен. Не знаю, в чем дело, но он меня раздражает, как ребенка раздражает рождение нового брата или сестры. С ним что-то не то. Помоги мне, прошу тебя.
- Конечно, - улыбнулся Рокуэлл. - Мой пустынный санаторий как раз подходящее место, чтобы как следует его обследовать. Еще бы, Смит-самый невероятный феномен в история медицины. Тела просто не ведут себя таким образом.
    Он не смог продолжить. Хартли направил револьвер точно в живот Рокуэлла.
- Подожди. Подожди. Ты не собираешься похоронить Смита? Я думал, ты поможешь мне. Смит болен. Я хочу убить его! Он опасен! Я знаю это!
    Рокуэлл моргнул. Хартли явно дошел до психоневроза. Не соображал, что говорит. Рокуэлл расправил плечи, чувствуя внутри холодок и спокойствие.
- Застрели Смита, и я обвиню тебя в убийстве. Ты просто переутомился и душевно и физически. Убери револьвер. Они молча смотрели друг на друга. Рокуэлл спокойно шагнул вперед и, похлопав Хартли понимающе по плечу, взял револьвер и отдал его Мэрфи, который смотрел на орудие, как будто оно его укусит.
- Позвони в госпиталь, Мэрфи. Я беру неделю отгула. Может быть, больше. Скажи им, что я провожу исследования в санатории.
    Мэрфи нахмурился.
- Что мне делать с тим револьвером? Хартли плотно сжал зубы.
- Держи его при себе. Тебе захочется им воспользоваться позже. Рокуэллу хотелось закричать на весь мир, что он является единственным обладателем самого невероятного человеческого существа в истории. Комната в пустынном санатории, в которой на столе безмолвно лежал Смит, была наполнена солнечным светом; его красивое лицо застыло, превратившись в зеленую бесстрастную маску.
    Рокуэлл тихо вошел в комнату. Он прикоснулся стетоскопом к зеленой груди. Инструмент заскрипел, производя звук металла разрезающего жесткие надкрылья жука. Макгвайр стоял рядом, глядя с подозрением на тело и источал запах нескольких недавно выпитых кружек пива. Рокуэлл внимательно слушал.
- Перевозка в машине "Скорой помощи", должно быть, растрясла его. Нет смысла пробовать... Рокуэлл вскрикнул.
    Тяжело и неуклюже Макгвайр придвинулся к нему..
- В чем дело?
- В чем? - глаза Рокуэлла отражали отчаяние Он сжал руку в кулак. - Смит умирает!
- Откуда ты знаешь? Хартли говорил, что Смит притворяется. Он снова обманул тебя...
- Нет! - Рокуэлл неистово работал над телом вводя лекарства и ругаясь во весь голос. Любые лекарства. Все лекарства. После всего, что произошло, невозможно было потерять Смита. Нет, только не сейчас. Трясясь, дребезжа, поворачиваясь глубоко внутри тело Смита издавало звуки, напоминающие слышимые издалека взрывы начинающегося извержения вулкана. Рокуэлл пытался сохранять спокойствие. Болезнь Смита заключалась в нем самом. Обычное лечение на него не действовало. Что же теперь? Что?
    Рокуэлл смотрел перед собой. Солнечный свет блестел на твердой чешуе Смита. Горячий солнечный свет. Солнце. Пока Рокуэлл наблюдал, набежали тучи и заслонили солнце. В комнате стемнело. Тело Смита вздрогнуло и погрузилось в тишину. Вулканический прилив прекратился.
- Макгвайр! Опусти шторы! Быстрее, пока солнце не вернулось! Макгвайр повиновался. Сердцебиение Смита замедлилось и снова стало вялым и редким.
- Солнечный свет вреден Смиту. Он что-то нарушает. Я не знаю, что или почему, но он вреден. Рокуэлл расслабился.
- Господи, мне бы не хотелось терять Смита. Ни за что! Он не такой, как все, существуютщий по своим законам, делающий то, что люди никогда не делали. Знаешь что, Мэрфи?
- Что?
- Смит не в агонии. И он не умирает. Ему не было бы лучше быть мертвым, неважно, что говорит по этому поводу Хартли. Прошлой ночью, когда я устраивал Смита на носилках, готовя его к перевозке в санаторий, я неожиданно осознал, что Смит любит меня.
- Ха! Сначала Хартли, теперь ты. Смит, что... сам сказал тебе об этом?
- Он не говорил мне. Но он не без сознания под всей этой твердой кожей. Он сознает. Да, именно, он сознает.
- Просто и ясно - он окаменевает. Он умрет. Он не питался уже несколько недель. Так сказал Хартли. Хартли питал его внутривенными вливаниями, пока кожа не стала настолько жесткой, что игла не могла ее проколоть.
    Дверь медленно, с жалобным скрипом отворилась. Рокуэлл вздрогнул. На пороге стоял Хартли. Его острое лицо было не таким напряженным после нескольких часов сна, но серые глаза по-прежнему смотрели враждебно и с горечью.
- Если вы уйдете из комнаты, - сказал он спокойным голосом, - я уничтожу Смита за несколько секунд. Ну?!!
- Не двигайся с места, - чувствуя нарастающее раздражение, Рокуэлл подошел к Хартли. - В каждый твой приход тебя придется обыскивать. Честно говоря, я не доверяю тебе. - Оружия не оказалось.
- Почему ты мне ничего не сказал о солнечном свете?
- Чтоб- медленно произнес Хартли. - О да. Я забыл. Я пытался передвинуть Смита несколько недель назад. Солнечный свет попал на пего, и он начал на самом деле умирать. Естественно, больше я его не трогал. Похоже, что Смит смутно сознавал, что его ожидает. Может быть, даже планировал, я не уверен. Когда он еще мог говорить и жадно все поедать до того, как его тело полностью затвердело, он предупреждал меня не двигать его в течение двенадцати недель. Говорил, что-не любит солнце. Говорил, что это все испортят. Я думал, что он шутит. Оказалось, нет. Он ел как животное, голодное, дикое животное, впал в коматозное состояние, и вот вам результат. - Хартли тихо выругался.
- Я скорее рассчитывал, что вы продержите его на солнце достаточно долго, чтобы нечаянно его убить.
    Макгвайр с трудом передвинул свои двести пятьдесят фунтов
- Послушай, а что, если мы подцепим от Смита эту болезнь? Хартли взглянул на тело, его зрачки сузились.
- Смит не болен. Неужели вы не замечаете вырождение? Это как рак. Вы не заражаетесь им, вы наследуете тенденцию. Я начал бояться и ненавидеть Смита только неделю назад, когда обнаружил, что он существует, дышит и процветает с запечатанным ртом и ноздрями. Этого не может быть. Этого не должно быть.
    Макгвайр проговорил с дрожью в голосе:
- Что, если ты, и я, и Рокуэлл - все станем зелеными и чума охватит всю страну, что тогда?
- Тогда, - ответил Рокуэлл, - если я ошибаюсь, что вполне возможно, я умру. Но это их в малейшей степени меня не волнует.
    Он повернулся к Смиту и продолжил свою работу.

    Колокол. Еще колокол. Два колокола, два колокола. Дюжина колоколов, сто колоколов. Десять тысяч и миллион лязгающих, стучащих, грохочущих металлом колоколов. Родившиеся мгновенно и одновременно в тишине, вопящие, визжащие, ранящие, бьющие по ушам эхом! Звенящие, поющие громкими и тихими, низкими и высокими голосами
    Из-за всего этого колокольного звона Смит не мог сразу сообразить, где он находится. Он знал, что не сможет смотреть, потому что его веки были плотно прижаты; знал, что не может говорить, потому что его губы срослись. Его уши были тесно зажаты, но тем не менее колокола колотили вовсю.
    Он не мог видеть, хотя нет, он мог, мог, и это было как будто внутри маленькой темной красной пещеры, как если бы его глаза были повернуты внутрь его головы.
    Затем Смит попробовал пошевелить языком, я неожиданно, пытаясь вскрикнуть, он осознал, что у него пропал язык. Нет языка. Странно. Почему? Смит попытался остановить колокола. Они утихли, наградив его тишиной, окутавшей его холодным одеялом. Что-то происходило. Определенно происходило. Смит попытался шевельнуть пальцем, но он ему не повиновался. Руки, ноги, голова, туловище- ничто не двигалось. Секундой позже пришло ужасное открытие, что он больше не дышит, по крайней мере при помощи легких.
- Потому что у меня нет легких! - вскрякнул он, но вскрикнул внутренне, про себя, и крик этот обволокло темным красным потоком, который поглотил, растворил в себе и унес этот крик, принеся Смиту облегчеяке я спокойствие.
   "Я не боюсь, - думал он. - Я осознал это и не понимаю почему. Я понимаю, что мне не страшно, но не знаю причины этого.
    Без языка, без носа, без легких. Но, наверное, позже они появятся. Да, конечно, появятся. Ведь что-то происходит. Через поры его отвердевшего тела проникал воздух, пропитывая, как дождь, каждую часть его тела, вдыхая в него жизнь. Дыхание через миллионы жаберных пластинок, вдыхание кислорода, азота, водорода и двуокиси углерода и усвоение всего этого. Удивительно. Билось ли еще его сердце? О да, оно билось. Медленно, медленно, медленно. Неясный красный шорох, поток, река, вздымающаяся вокруг него, медленно, медленнее, еще медленнее. Как хорошо! Как легко!
    Дни слагались в недели, и картина становилась яснее.
    Помогал Макгвайр. Отставной хирург, он был секретарем Рокуэлла в течение нескольких лет. Не слишком много помощи, но хороший компаньон.
    Рокуэлл заметил, что Макгвайр много, нервно и грубовато шутил по поводу Смита, стараясь сохранить спокойствие. Однако как-то он прекратил это, поразмыслил и медленно проговорил:
- Слушай, до меня только сейчас дошло! Смит жив. Но он должен быть мертв. А он жив. О господи! Рокуэлл рассмеялся.
- Что, черт возьми, по-твоему, я собираюсь делать? Я на следующий неделе приволоку сюда рентгеновский аппарат чубы посмотреть, что же делается внутри этой скорлупы. Рокуэлл ткнул иглой в тело, но она сломалась о жесткую оболочку. Он попробовал еще одну иглу, потом еще и еще пока наконец не пробил ее, откачал немного крови и поместил пластинки под микроскоп. Несколькими часами позже он спокойно
пихнул пробу сыворотки под красный нос Макгвайра я быстро заговорил:
- Боже! Я не могу в это поверять. Его кровь убивает бактерии. Я поместил в нее колонию стрептококков, которая была уничтожена за восемь секунд! Можно ввести Смиту любые известные болезнетворные микробы, и он уничтожит их всех! Через несколько часов - новые открытия. Они держали Рокуэлла в напряжении ночи напролет, заставляя его думать, сопоставлять, удивляться и разрабатывать титанические теории и идеи. Вот, например.
    Хартли до последнего времени ежедневно питал Смита огромным количеством внутривенных вливаний. Ни один миллиграмм этой пищи не бы уничтожен. Вся она была запасена и не в жировых складках, а в совершенно нормальном виде- икс-жидкости, содержавшейся в высококонцентрированной форме в крови Смита. Унция ее могла обеспечить человека всем необходимым в течение трех суток.., Эта икс-жидкость циркулировала по телу до тех пор, пока в ней не возникала надобность, тогда она усваивалась и использовалась. Удобнее, чем жир. Гораздо удобнее! Рокуэлл сиял, довольный своим открытием. Смит запасся таким количеством икс-жидкости, что ее хватило бы на на многие месяцы. Самопитание.
    Макгвайр, когда узнал об этом, сказал, печально созерцая свое брюшко
- Хотел бы я хранить свое питание таким образом. Это было еще не все. Смиту не нужно было много воздуха. То, что он имел, он получал, видимо, посредством осмотического процесса через свою кожу. И он использовал каждую молекулу. Никаких потерь.
- И, - заключил Рокуэлл, - э конце концов, сердце Смита даже может отдохнуть от своей работы, полностью прекратит биться!
- Тогда он будет мертв, - сказал Макгвайр.
- Для тебя и для меня - да. Для Смита- может быть. Только может быть. Подумай над этим, Макгвайр. В общем-то Смит - это самоочищающийся поток крови, в течение месяцев не требующий восстановления, почти не подверженный нарушениям. Он не уничтожает отходы своей жизнедеятельности, каждая молекула используется. Этот лоток саморазвивается и смертелен для всех микробов. И Хартли еще говорит о вырождении!
    Хартли был раздражен, когда услышал об открытиях, но продолжал утверждать, что Смит вырождался и был опасен.
    Макгвайр внес свою лепту.
- Откуда мы знаем, а может быть, это какая-нибудь сверхмикроскопическая зараза, которая уничтожает все другие бактерии, пока расправляется со своей жертвой. В конце концов, и малярийный вирус иногда используют для лечения, почему бы не существовать новой бацилле, которая уничтожает всех остальных?
- Хорошая мысль, - сказал Рокуэлл, - но ведь мы не больны, не правда ли?
- Может быть, ей нужен инкубационный период?
- Типичный ответ старомодного врача. Неважно, что происходит с человеком, если есть отклонения от нормы. Это твоя мысль, Хартли, - заявил Рокуэлл.
- А не моя. Доктора не удовлетворяются до тех пор, пока не поставят диагноз и не наклеят ярлык на каждый случай. Я же считаю. что Смит здоров, так здоров, что вы боитесь его.
- Ты ненормальный, - сказал Макгвайр.
- Может быть. Но я не считаю, что Смит нуждается в медицинском вмешательстве. Он сам работает над своим спасением. Ты считаешь, что он вырождается, а я говорю, что он растет.
- Посмотри на его кожу, - произнес Макгвайр.
- Овца в волчьей шкуре. Снаружи- жесткий, хрупкий эпидермис. Внутри- упорядоченное перерастание, изменение. Почему? Я на грани понимания. Эти перемены внутри Смита настолько интенсивны, что потребовалась оболочка для обеспечения их действия. А что касается тебя, Хартли, скажи мне честно, когда ты был молод, ты боялся насекомых, пауков и всего такого прочего?
- Да
- Ну вот. Невроз страха, фобия, которая отразилась на твоем отношении к Смиту. Это объясняет твое отвращение к происшедшим с ним переменам.
    В течение последующих недель Рокуэлл тщательно исследовал прошлую жизнь Смита. Он посетил электронную лабораторию, где работал к заболел Смит, проверил комнату, в которой Смит провел первые недели своей "болезни", и осмотрел стоявшую там технику, выяснил что-то о радиации...
    Пока его не было к санатории, Рокуэлл запер Смита и поставил Макгвайра охранять дверь на случая, если в голову Хартли полезут какие-нибудь странные идея.
    Детали двадцати трех лет жизни Смита были просты: он в течение пяти лет работал в электронной лаборатории, занимаясь экспериментами. Он ни разу серьезно не болел за свою жизнь. Рокуэлл долгое время прогуливался в одиночестве около санатория, обдумывая и детализируя невероятную теорию, которая начала выкристаллизовываться в его мозгу. И однажды днем он остановился у куста жасмина, который рос около санатория, улыбаясь, протянул руку и снял с длинной ветки темный блестящий предмет. Он взглянул на него, положил в карман и направился к санаторию.
    С веранды он позвал Макгвайра, за которым притащился Хартли, бормоча угрозы. Вот что сказал им Рокуэлл:
- Смит не болен. Бактерии не могут в нем жить. В нем нет ни духов, ни монстров, которые "овладели" его телом. Я специально сказал об этом, чтобы показать, что не упустил их одного момента. Я отвергаю все обычные диагнозы я предлагаю самую важную и самую легко допустимую возможность- эамедленная наследственная мутация.
- Мутация? - Голос Макгвайра прозвучал странно Рокуэлл поднял к свету темный блестящий предмет..
- Я нашел это в саду. Это превосходно проиллюстрирует мою теорию. После изучения симптомов, осмотра лаборатории и изучения нескольких подобных вариантов, - он повертел предмет пальцами, - я уверен. Это метаморфоза, превращение. Это регенерация, изменение, мутация после рождения. Вот, лови, это Смят. - Он бросил предмет Хартли, тот поймал его.
- Это куколка гусеницы, - сказал Хартли.
- Правильно, - кивнул Рокуэлл.
- Не хочешь же ты сказать, что Смит- куколка?
- Я уверен в этом, - ответил Рокуэлл.
    Рокуэлл стоял у тела Смита в вечерней темноте. Хартли я Макгвайр тихо сидели напротив и слушали. Рокуэлл мягко прикоснулся и телу Смита.
- Предположим, что жизнь- это нечто большее, чем родиться, прожить семьдесят лет и умереть. Предположим, что в человеческом существовании есть еще один великий шаг вверх, и Смит- первый из нас, делающий этот шаг. Глядя на гусеницу, мы видим то, что считаем статическим объектом. Но она превращается в бабочку. Почему? Не существует законченных теорий, объясняющих это. В основном это прогресс, развитие. По существу, предположительно неизменный объект превращается в промежуточный, совершенно непохожей, куколку, и затем появляется бабочка. Внешне куколка выглядит мертвой. Это заблуждение. Смит ввел нас в заблуждение, понимаете? Внешне - мертв. Внутри-водоворот, перестройка, лихорадочная работа с невероятной целью. Из личинки- в москита, из гусеницы - в бабочку, из Смита- в...
- Смит-куколка? -Макгвайр неестественно засмеялся.
- Да.
- Люди не ведут себя таким образом.
- Перестань, Макгвайр. Эта ступень в эволюции слишком значительна для твоего понимания. Осмотри тело и скажи мне что-нибудь другое. Кожа, глаза, дыхание, течение крови. Недели усваивания пищи для этой хрупкой спячки. Почему он ел всю эту пищу, для чего ему понадобилась эта икс-жидкость в его теле, как не для метаморфозы? И причиной всего этого была радиация. Жесткое излученние от лабораторного оборувания Смита. Запланированное или случайное, я не знаю. Оно затронуло определенную часть его основной генной структуры определенную часть эволюционной структуры человека которая не была предназначена для работы, возможно, еще в течение тысячелетий.
- Ты думаешь, что когда-нибудь все люди...
- Личинка мухи не остается в стоячем труду, личинка москита в почве, а гусеница на капустном листе. Они меняются, волнами расходясь в пространстве. Смит- это ответ на вопрос:
   "Что происходит с человеком, "куда мы движемся? " Мы стоим перед неизвестностью вселенной и сложностью жизни а лев, и человис такой, каким он сейчас является, не готов к борьбе с ней. Малейшее усилие утомляет его, излишняя работа убивает его сердце, а болезни- тело. Может быть, Смит будет готов ответить на извечную философскую проблему смысла жизни Может быть, он даст ей новый смысл.
    В самом деле все мы всего лишь крошечные насекомые, копошащиеся на планете величиной с булавочную головку. Человеку не предопределено всегда оставаться здесь в быть болезненным, маленьким и слабым, но он еще не открыл секрета великого знания.
    Но измените человева. Постройте вашего совершенного человека, вашего, если хотите, супермена. Устраните слабый интеллект, дайте ему полный физиологический, неврологический и психологический контроль над собой; дайте ему ясный проницательный ум, дайте ему неутомимую кровеносную систему, тело, которое может приспосабливаться где угодно к любому климату и расправляться с любыми болезнями. Освободите человека от оков и слабостей плоти, и тогда он уже не будет более бедным, несчастным маленьким человеком, боящимся мечтать, потому что знает, что "то хрупкое тело стоит на пути исполнения его желаний, тогда он будет готов вести войну, единственную войну, которую стоит вести = столкновение перерожденного Человека со всей потрясенной Вселенной!
    В величайшем напряжении с тяжело бьющимся сердцем Рокуэлл склонился над Смитом я закрыл глаза. Вера в Смита переполняла его. Он был прав. Он знал, что был прав.
    После нескольких секунд молчания заговорил Хартли:
- Я не верю в эту теорию. Затем Макгвайр:
- Откуда ты знаешь, что Смит внутри не просто желеобразная каша? Ты его просвечивал?
- Я не рискну этого делать, это могло помешать его перерождению так же, как и солнце.
- Итак, он будет суперменом. А как он будет выглядеть?
- Подождем увидим.
- Как ты думаешь, он может слышать, как мы сейчас о нем разговариваем?
- Может или нет, в одном можно быть уверенным-мы стали обладателями тайны, которая для нас не предназначалась. Смит не намеревался посвящать меня и Макгвайра в это дело. Ему пришлось с этим примириться. Но супермены не любят, когда люди узнают о них, потому что у людей есть противные привычки завидовать, ревновать и ненавидеть, Смит знал, что он не будет в безопасности, если -о нем узнают. Может быть, это объясняет я твою ненависть, Хартли.
    Все замолчали прислушиваясь. Ни звука. Только кровь колотилась в висках у Рокуэлла, к все. Перед ними лежал Смит, вернее, теперь не Смит, а контейнер с ярлыком "Смит", содержимое которого было неизвестно.
- Если все, что ты сказал, правда, - произнес Хартли, - тогда мы тем более должны его уничтожить. Подумай о той власти над миром, которая будет в его руках. И если это повлияло на его мозг, а я думаю, что повлияло, он постарается убить нас, когда выберется, потому что только мы знаем о нем. Он будет ненавидеть нас за то, что мы были свидетелями его превращения. Рокуэлл сказал беспечно:
- Я не боюсь этого. Хартли промолчал. В комнате было слышно хриплое и тяжелое дыхание.
    Рокуэлл обошел вокруг стола.
- Я думаю, теперь мы лучше распрощаемся, не так ли? Машина Хартли скрылась за тонкой пеленой дождя. Рокуэлл закрыл дверь, приказал Макгвайру спать эту ночь внизу ка походной кровати перед дверью комнаты, в которой лежал Смит, и затем пошел к себе. Раздеваясь, он мысленно вновь пережил все невероятные события последних недель. Сверхчеловек. Почему бы и нету Ум, сила... Он лег в постель. Когда? Когда Смит появится из своего кокона? Дождь тихо моросил по крыше санатория.
    Макгвайр лежал, тяжело дыша, на походной кравати, погруженный в дрему, окруженный звуками грозы. Где-то скрипнула дверь, но Макгвайр продолжал спать. В холле повеяло ветром, Макгвайр заворчал и повернулся на другой бок Дверь мягко закрылась, к ветер утих. Чьи-то мягкие шаги по толстому ковру. Медленные шаги, напряженные и настороженные. Шаги. Глаза Макгвайра дрогнули я открылись. В неясном свете перед ним стояла какая-то фигура. Единственная лампочка, горевшая в холле, узким желтым -лучом освещала пол около кровати. Запах раздавленного насекомого наполнил воздух. Шевельнулась рука. Послышался голос. Макгвайр вскрикнул. Потому что рука, попавшая в луч света, была зеленой.
- Смит! Макгвайр тяжело рванулся к двери, вопя:
- Он двигается! Он не может ходить, но он ходит. Дверь распахнулась под его нажимом. Ветер и дождь сомкнулись вокруг него, и он исчез, что-то бормоча.
    Фигура в холле стояла неподвижно. Наверху быстро открылась дверь, и Рокуэлл сбежал по ступенькам. Зеленая рука двинулась из полосы света и спряталась за спиной фигуры.
- Кто здесь? - Рокуэлл остановился на полпути. Фигура ступила в полосу света
- Хартли?! Что тебе опять здесь надо?
- Кое-что произошло, - сказал Хартли, - ты лучше найди Макгвайра. Он выбежал под дождь, бормоча как дурак. Рокуэлл промолчал. Он одним взглядом осмотрел Хартли, затем спустился в холл и выбежал наружу, под холодный ветер и дождь.
- Макгвайр! Макгвайр, вернись, ты, идиот!
    Он нашел Макгвайра примерно в ста ярдах от санатория, рыдающего.
- Смит, Смит ходит...
- Чепуха. Хартли вернулся, вот и все.
- Я видел зеленую руку. Она двигалась.
- Тебе приснилось.
- Нет. Нет! Мокрое лицо Макгвайра было бледным.
- Поверь мне, я видел зеленую руку. Зачем вернулся
    Хартли? Он...
    Только при упоминании имени Хартли полное осознание происходящето ворвалось в мозг Рокуэлла. Страх пронесся через его мозг, его охватила непонятная тревога, резанула беззвучным криком о помощи.
- Хартли!
    Оттолкнув Макгвайра в сторону, Рокуэлл повернулся и бросился с криком обратно в санаторий.
    Дверь в комнату Смита была распахнута. Хартли стоял в центре комнаты с револьвером в руке. Он повернулся на шум вбегавшего Рокуэлла. Их движения были одновременными. Хартли выстрелил, а Рокуэлл дернул шнурок выключателя. Темнота. Пламя рванулось через комнату, осветив сбоку тело Смита как фотовспышка. Рокуэлл прыгнул в сторону пламени. Даже во время прыжка глубоко потрясенный Рокуэлл начал понимать, почему Хартли вернулся. За это короткое мгновение, пока свет не исчез, он успел увидеть пальцы Хартли. Они были покрыты мелкими зелеными пятнышками. Потом была схватка, и Хартли переставший сопротивляться, когда вспыхнул свет, и Макгвайр, весь мокрый стоящий в дверях и выдавливающий из себя слова:
- Смит, Смит убит?
    Смит был невредим. Пуля прошла мимо.
- Этот дурак этот дурак! - кричал Рокуэлл, стоя над оцепеневшим Хартли. - Величайший случай в истории, и он пытается его уничтожить! Хартли медленно пришел в себя.
- Я должен был догадаться. Смит предупредил тебя.
- Чепуха, он... Рокуэлл замолчал, пораженный.
    Да. Это неожиданное дурное предчувствие, ворвавшееся в его мозг. Да.
    Затем он взглянул на Хартли.
- Отправляйся наверх. Ты будешь заперт на ночь. Ты тоже, Макгвайр. Чтобы мог наблюдать за ним. Макгвайр прохрипел:
- Рука Хартли! Посмотри на нее. Она зеленая. Это Хартли был в холле, не Смит!
- Чудесно, не правда ли? - сказал он с горечью. -Когда Смит только заболел, я был в зоне действия этой радиации довольно долгое время. Похоже, и я стану существом вроде Смита. Это длится уже несколько дней. Я скрывал и старался ничего не говорить. Этой ночью мое терпение кончилось, и я вернулся, чтобы уничтожить Смита за то, что он сделал со мной...
    В воздухе раздался сухой, резкий треск. Все трое замерли.
    Три крохотных кусочка отслоилисъ от кокона Смита и упали на пол.
    Через мгновение Рокуэл был около стола, застыв в изумлении.
- Он начинает трескаться! От ключицы до пупка микроскопическая трещина! Скоро он выберется из своего кокона.
    Толстые щеки Макгвайра дрожали.
- И что тогда? Слова Хартли были пропитаны горечью.
- Тогда у нас будет супермен. Вопрос: как выглядит супермен? Ответа никто не знает. Еще несколько чешуек отслоились. Макгвайр дрожал:.
- Ты попытаешься поговорить с ним?
- С каких это пор бабочки говорят?
- О господи, Макгвайр!
    Надежно заперев двух других наверху, Рокуэлл расположился на походной кровати в комнате Смита, приготовившись ждать всю дождливую ночь, наблюдая, слушая, думая. Он смотрел как крохотные хлопья отскакивали от сморщенной кожи куколки, в то время как Неизвестный внутри спокойно выбирался наружу.
    Оставалось ждать всего несколько часов. Дождь тихо моросил по крыше дома. Как мог бы выглядеть Смит? Возможно, измененные ушные раковины для большей остроты слуха; может быть, добавочные глаза; изменения в строении головы, в костях скелета, в расположении органов, строении кожи, тысяча и одно изменение.
    Рокуэлл начал уставать, но боялся заснуть. Веки становились все тяжелее я тяжелее. Что, если он был неправ? Что, если его теория совершенно неверна? Что, если Смит ненормальный, сумасшедший настолько другой, что будет угрожать всему миру? Нет, нет! Рокуэлл затряс головой. Смит - это совершенство. Совершенство. В нем нет места для дурных мыслей. Он - совершенство.
    В санатории была гробовая тишина. Единственным звуком было слабое потрескивание падающих на пол чешуек кокона... Рокуэлл спал. Он погрузился в глубокий сон со странными сновидениями. Ему снился Смит, который поднялся со своего стола и угловато передвигался по комнате, и Хартли, кричащий, размахивающий сверкающим топором и погружающий его снова и снова в зеленую броню Смита, разрубая его и превращая в какую-то ужасную жидкую массу. Снился ему Макгвайр бегающий, бормоча, код кровавым дождем. Снился ему...
    Жаркое солнце. Жаркий солнечный свет во всей комнате.
    Было уже утро Рокуэлл потер глаза, смутно обеспокоенный тем, что кто-то поднял жалюзи. Он рванулся вперед - кто-то поднял! Солнце! Жалюзи нельзя было поднимать: Они были опущены уже несколько недель. Он закричал. Дверь была открыта. В санатории было тихо. Едва осмеливаясь повернуть голову, Рокуэлл взглянул на стол, где должен был лежать Смит.
    Его не было.
    Ничего, кроме солнечного света и еще останков разрушенного кокона. Останки.
    Хрупкие черепки, сброшенная оболочка, разломанная надвое, остаток скорлупы, который был бедром, след руки, осколок грудной клетки- это было все, что осталось от Смита. Смит исчез. Рокуэлл, сломленный, пошатываясь, добрался до стола, карабкаясь, как ребенок, между шуршащими, как папирус, остатками кожи. Затем он повернулся как пьяный и, шатаясь, пошел из комнаты и затем начал карабкаться вверх поступенькам,
крича:
- Хартли! Что ты с ним сделал! "Хартли! Ты что думаешь, что можешь убить его, избавиться от тела и оставить несколько кусков скорлупы, чтобы сбить меня со следа?
    Дверь в комнату, где спали Хартли и Макгвайр, была заперта. Дрожащими руками Рокуэлл с трудом открыл ее. Оба, Макгвайр и Хартли, были там.
- Ты здесь? - сказал Рокуэлл завороженно. - Значит, ты не был внизу. Или ты открыл дверь, спустился, проник в комнату, убил Смита и... нет, нет!
- Что случилось?
- Смит исчез! Макгвайр, Хартли выходил из этой комнаты?
- Нет, ни разу.
- Тогда есть только одно объяснение: Смит восстал из своего кокона я ночью исчез! Я никогда не увижу его, я никогда не смогу увидеть его, проклятье! Какой же я дурак, что заснул!
- Теперь все ясно! - объявил Хартли. - Он опасен, иначе он остался бы и мы бы его увидели! Только бог знает, что это такое.
- В таком случае мы должны его искать. Он не может быть далеко. Мы должны его искать! Хартли, Макгвайр, быстро!
    Макгвайр тяжело опустился на стул.
- Я с места не сдвинусь. Пусть сам себя ищет. С меня достаточно.
    Рокуэлл не стал дальше слушать и бросился вниз по лестнице, Хартли не отставал ни на шаг. Через несколько мгновений за ними последовал, тяжело дыша, Макгвайр. Рокуэлл выбежал в холл, задержавшись на секунду у широких окон, выходящих на горы и пустыню. Был ли хоть один шанс найти Смита? Первого сверхсущества. Первого, может быть, из множества других. Рокуэлл взмок от волнения, Смит не мог уйти. Или... Кухонная дверь медленно отворилась. Нога переступила через порог, за ней другая. Рука коснулась стены. Сигаретный дым тянулся от губ.
- Кто-то ищет меня?
    Ошеломленный Рокуэлл обернулся. Он увидел выражение лица Хартли, услышал, как Макгвайр задохнулся от удивления. Все трое одновременно произнесли одно слово, как будто им подсказали: Смит!
    Смит выпустил облачко дыма. Его лицо было красновато-розовым, как будто он сгорел на солнце, его глаза были ярко-голубыми. Он был босой, и его обнаженное тело было прикрыто одной из старых рубашек Рокуэлла.
- Не скажете ли мне, где я нахожусь? Что я делал последние три-четыре месяца? Это что, госпиталь или нет?
    Страх охватил Рокуэлла. Он судорожно глотнул,
- Привет. Я... То есть... Вы что, ничего не помните?
    Смит показал свои пальцы.
- Я вспоминаю, что начал зеленеть, если вы это имеете в виду. Кроме этого- ничего.
    Рокуэлл тяжело прислонился к стене. Потрясенный, он поднял руки к глазам и покачал головой. Не веря в то, что он видит перед собой, он спросил:
- Когда вы выбрались из кокона?
- Когда я выбрался из... чего? Рокуэлл отвел его в соседнюю комнату и указал на стол.
- Я не понимаю, что вы имеете в виду, - сказал Смит совершенно искренне, - полчаса назад я пришел в себя, стоя в этой комнате совершенно голый.
- И это все? - с надеждой спросил Макгвайр. Похоже, он почувствовал облегчение. Рокуэлл объяснил происхождение лежавшего на столе кокона. Смит нахмурился.
- Это нелепо. Кто вы такие2 Рокуэлл представил всех.
    Смит сердито взглянул на Хартли.
- Когда я начал болеть, вы приходили, не так ли? Я помню, на радиационном заводе. Но это глупо. Что это была за болезнь? Лицо Хартли напряглось.
- Это не болезнь. А вы не знаете чего-либо обо всем этом?
- Я прихожу в себя в компании незнакомых людей, в незнакомом санатории. Я обнаруживаю себя обнаженным в комнате, в которой на раскладушке спит человек. Я хожу голодный по санаторию. Я иду на кухню, нахожу еду, ем, слышу взволнованные голоса, и затем меня обвиняют в том, что я появился из кокона.
- Что я должен думать? Кстати, спасибо за рубашку, еду и сигарету, которые я взял. Я не хотел вас будить, господин Рокуэлл. Я не знал, кто вы такой, и вы выглядели смертельно уставшим.
- О, насчет этого не волнуйтесь. Рокуэлл не мог поверить в происходящее. Все разваливалось. С каждым словом Смита его надежды рассыпались на части, как разломанный кокон.
- Как вы себя чувствуете?
- Отлично. Сильным. Просто замечательно, если учесть, сколько это длилось.
- Очень замечательно, - сказал Хартли.
- Можете представить, что я почувствовал, когда увидел календарь. Все эти месяцы- раз и нету. Я удивляюсь, что я делал все это время.
- Мы тоже. Макгвайр рассмеялся:
- О, оставь его, Хартли. Из-за того, что ты его ненавидел...
- Ненавидел? Смит удивленно поднял брови.
- Меня? Почему?
- Вот. Вот почему! - Хартли вытянул руки. - Ваша проклятая радиация. Ночь за ночью я сидел около вас в лаборатории. Что мне теперь с этим делать?
- Хартли, - перебил Рокуэлл, - сядь и успокойся.
- Я не сяду и не успокоюсь! Неужели вы оба одурачены этой имитацией человека, этим розовым парнем, который разыгрывает величайшую мистификацию в истории? Если у вас есть хоть сколько-нибудь разума, уничтожьте Смита, пока он не бежал!
    Рокуэлл извинился за эту вспышку гнева Хартли.
    Смит покачал головой.
- Нет, дайте ему говорить. О чем это он?
- Ты уже знаешь! - гневно прокричал Хартли. Ты лежал здесь месяцами, слушая, планируя. Ты меня не одурачишь. Рокуэлла ты обманул, разочаровал. Он считал, что ты будешь сверхчеловеком. Может, ты и есть сверхчеловек. Но кто бы ты ни был, ты больше не Смит. Это еще один из твоих обманов. Мы не должны были все знать о тебе, весь мир не должен знать о тебе. Ты можешь с легкостью убить нас, но ты предпочитаешь остаться и убедить нас в своей нормальности. Это наилучший вариант. Ты мог исчезнуть несколько минут назад, но это оставило бы семена подозрения. Поэтому ты остался, чтобы убедить нас в том, что ты нормален.
- Он и есть нормальный, - вставил Макгвайр.
- Нет. Его мозг изменился. Он умен.
- Тогда подвергни его - словесно = ассоциативному тесту, -сказал Макгвайр.
- Он слишком умен и для этого.
- Тогда очень просто. Сделаем анализ крови, по слушаем его сердце, введем ему сыворотку. Смит колебался.
- Я согласен на эксперимент, если это действительно вам нужно. Но, по-моему, это глупо.
    Шокированный этим, Хартли взглянул на Рокуэлла.
- Возьми шприц, - сказал он.
    Рокуэлл, размышляя, взял шприц. Может быть, все-таки Смит был суперменом. Его кровь. Эта сверхкровь. Ее способность убивать бактерии. Его сердцебиение. Его дыхание. Может быть, Смит был сверхчеловеком и не знал этого. Да, да, может быть... Рокуэлл взял кровь у Смита и поместил ее под микроскоп. Его плечи поникли. Это была обычная кровь. Бактерии жили в ней положенное время. Кровь больше не была для них смертельной. Икс-жидкости тоже больше не существовало. Рокуэлл подавленно вздохнул Температура тела была нормальной, пульс тоже. Его нервная система реагировала в соответствии с нормой.
- Ну, Вот и все, - мягко сказал Рокуэлл.
    Хартли опустился в кресло с широко открытыми глазами, сжав пальцами голову. Он выдохнул:
- Простите меня. Наверное это все существовало в моем воображении. Эти месяцы были такими долгими. Ночь за ночью. Я был напуган, у меня возникали навязчивые идеи. Я сам себя одурачил. Простите меня, я виноват. - Он уставился на свои зеленые пальцы. - Но что же будет со мной?
- Я поправился. Вы тоже оправитесь, я думаю. Я вам сочувствую, но в этом не было ничего плохого... в самом деле, я ничего не припоминаю.
    Хартли расслабился.
- Пожалуй, вы правы. Мне не нравится мысль о том, что я должен одеревенеть, но ничего не поделаешь. Со мной все будет в порядке.
    Рокуэлл чувствовал себя больным. Разочарование было слишком сильным. Эта спешка, желание, жажда открытия, любопытство, огонь, все умерло в нем.
    Итак, каким был человек из кокона? Тот же человек, какой и был. И все это ожидание, и весь интерес были напрасны. Он глубоко вздохнул, пытаясь привести в порядок свои спутанные мысли. Этот розовощекий человек, с ровным голосом, который сидел перед ним в спокойно курил, только что перенес частичное окаменение кожи, его железы сошли с ума от радиации, я тем не менее это лишь человек, и ничего более. Мозг Рокуэлла, его фантазирующий и слишком впечатлительный мозг, подхватил каждую деталь этой болезни и построил великолепный организм, выдавая желаемое за действительное. Рокуэлл был глубоко потрясен, взволнован и разочарован.
    Существование Смита без питания, его совершенная кровь, низкая температура и другие признаки совершенства теперь были только фрагментами неизвестной болезни. Болезни, и ничего более. Чего-то, что прошло, закончилось и не оставило никаких следов, кроме хрупких лоскутков на залитой солнцем поверхности стола. Теперь осталась только возможность пронаблюдать Хартли, если его болезнь будет прогрессировать, и сообщить о новом заболевании медицинскому миру.
    Рокуэлла, однако, не привлекала болезнь, его волновало совершенство, и это совершенство было разбито, расколото, разорвано на куски и исчезло. Его мечта исчезла. Его сверхсущество исчезло. Его теперь не волновало, даже если бы весь мир отвердел, позеленел и стал ненормально хрупким. Смит уже начал прощаться.
- Я лучше вернусь в Лос-Анжелес. Меня ждет важная работа на заводе. Моя старая работа должна быть закончена. Сожалею, но не могу больше оставаться. Вы понимаете?
- Вам следовало бы остаться и отдохнуть хоть бы несколько дней, - сказал Рокуэлл. Он не мог видеть, как исчезает последний клочок его мечты.
- Нет, спасибо. Я загляну в ваш оффис примерно через неделю для новой проверки, если хотите, доктор. Я буду приезжать каждые несколько недель в течение года или больше, так что вы сможете контролировать меня, ладно?
- Да, да. Смит, пожалуйста, сделайте это. Мне котелось бы побеседовать с вами о вашей болезни. Вам повезло, что вы живы. Макгвайр произнес счастливо:
- Я довезу вас до Лос-Анжелеса.
- Не беспокойтесь. Я дойду до Гуджунги и возьму там такси. Я хочу пройтись. Прошло столько времени, я хочу все снова прочувствовать.
    Рокуэлл одолжил ему пару ботинок и старый костюм.
- Спасибо, доктор. Я заплачу вам все, что должен, как только смогу.
- Вы не должны мне ни пенни. Это было интересно.
- Ну, до свиданья, доктор, господин Макгвайр, Хартли.
- До свиданья, Смит.
    Смит пошел по дорожке. Он шел легко и счастливо и насвистывал. "Хотелось бы мне сейчас быть в таком же настроении", - устало подумал Рокуэлл.
    Смит обернулся один раз, помахал им и начал подниматься на холм и через него к городу, лежавшему в отдалении. Рокуэлл смотрел ему вслед так, как ребенок смотрит на разрушение своего песочного замка под ударами морских волн.
- Я не могу в это поверить, - снова и снова говорил он, - я не могу в это поверить. Все закончилось так быстро, так неожиданно для меня. Я совершенно опустошен.
- Я все вижу в розовом свете! - довольно прохихикал Макгвайр.
    Хартли стоял под солнцем. Его зеленые руки мягко висели вдоль тела, и, как заметил Рокуэлл, его белое лицо впервые за месяцы было расслабленным. Хартли тихо говорил.
- Со мной все будет в порядке. Со мной все будет в порядке. Я не буду монстром. Я останусь самим собой. - Он повернулся к Рокуэллу.
- Только не забудь, не забудь, не дай им похоронить меня по ошибке. Смотри, чтобы меня не похоронили по ошибке, думая, что я мертв. Помни обо мне.
    Смит поднимался по тропинке на холм. Уже вечерело, и солнце начало садиться за голубые горы. Видно было несколько звезд. Запах воды, пыли и цветущих в отдалении апельсиновых деревьев повис в теплом воздухе. Поднялся ветерок. Смит шел и глубоко дышал. Отойдя от санатория так, что его не было видно, он остановился и замер. Он посмотрел вверх, в небо. Он отбросил сигарету, которую курил, и раздавил ее
каблуком. Затем выпрямил свое стройное тело, откинул назад свои темно-каштановые волосы, закрыл глаза, глотнул, расслабил пальцы рук.
    Без малейшего усилия, только со слабым звуком, Смит мягко поднял свое тело от земли вверх, в теплый воздух. Он устремился вверх быстро, спокойно и скоро затерялся среди звезд, уходя в космическое пространство...