Ящик Пандоры

И будет день, и будет ад...
И души, как дрова,сгорят...

    Самое страшное, что могло когда-либо случиться с вами, уже случилось. Вы взяли в руки эти пропитанные кровью сотен тысяч грешников страницы, которые я записал под диктовку Того, чье имя не принято произносить вслух в приличных домах. За каждой буквой, каждым словом этого неясного послания Миру незримо присутствует Его зловещая тень. Если же вы вглядитесь повнимательнее в межстрочные интервалы, то даже при самом скудном воображении наверняка увидите отдаленные отсветы костров инквизиции, услышите крики невинно убиенных, почувствуете присутствие за вашей спиной забытых и мечущихся в ненастье потустороннего знакомых и незнакомых человеческих душ.
    Если в вас есть хоть частица мужества, если вы в состоянии владеть собой — сделайте усилие и отведите в сторону взгляд от этих источающих смрад и зловоние пожелтевших страниц. Если же в вас преобладает гордыня, если вы ищите легких способов получения удовольствий, — это повествование именно для вас. Именно на таких слабовольных, ничтожных и падких до женщин, денег, игр и наркотиков Он и рассчитывает. Вы идеально впишетесь в его стадо и будете совершать все те же ужасающие вещи, которые совершали до вас ваши предшественники. Менялись люди, умонастроения, эпохи — не менялось лишь то, что лежит и всегда лежало на дне ящика Пандоры, который я, любопытный болван, имел неосторожность открыть, выпустив наружу все зло Мира и став его первой жертвой.
    В то утро меня разбудил продолжительный звонок в дверь. Я никого не ждал и потому, несколько удивленный, нехотя поднялся, накинул халат и направился в прихожую. Как любой нормальный человек, я любил только хорошо подготовленные сюрпризы и поэтому, отпирая засов, не ожидал увидеть ничего интересного. Однако, как только дверь распахнулась, и свежее дыхание улицы ворвалось в мое уединенное жилище, я так и застыл на пороге, пораженный необычайностью представшего моему взору зрелища. Передо мной стояла потрясающей красоты женщина. Взгляд ее зеленовато-карих глаз настолько заворожил меня, что я не мог произнести ни слова. Губы ее вытянулись в трубочку, как бы обещая наградить меня божественным поцелуем. Не произнеся ни слова, она протянула мне небольшую коробку, перевязанную черно-белой лентой, повернулась и так же неожиданно, как появилась, растворилась в полупрозрачном утреннем тумане.
    Зачарованный, я еще долго стоял на пороге и тщетно пытался воссоздать из оттенков приходящего дня столь же дивный, сколь и эфемерный женский силуэт. Я уже начал было сомневаться в реальности происшедшего и хотел было протереть глаза, как вдруг заметил, что руки мои крепко вцепились в подаренную мне прекрасной незнакомкой посылку. Пройдя в рабочий кабинет, я взял ножницы и не без волнения перерезал черно-белую ленту. Под серой безликой оберткой я обнаружил небольшой деревянный ящик, открыл крышку и...
    Только теперь, стоя одной ногой в могиле и попирая святыни другой, я начинаю понимать, что все, что произошло со мной, произошло столь же случайно, сколь и закономерно. Если бы я не плутал по помойкам человеческих душ - а моя работа психологом в этом главным образом и состояла — я бы вряд ли оказался лицом к лицу с самым труднопреодолимым испытанием — искушением вседозволенности. Даже сейчас, пройдя длинный путь чудовищных коловращений, я не могу с уверенностью сказать, существовал ли на самом деле этот ящик, или Он, могущественный Вельзевул, опутал коварными сетями колдовства мое подсознание и заставил работать на себя мое расстроенное воображение.
    Как бы то ни было, раскрыв посылку и не обнаружив там ничего, кроме листа бумаги, я, признаться, весьма удивился, так как, если откровенно, даже письма мне прислать было некому. А тут... тут я понадобился кому-то так сильно, что Он, этот незримый шутник и мистификатор, решил привлечь мое внимание к таинственному посланию столь нетривиальным образом. Я вынул из ящика лист бумаги, не без волнения развернул его и, не веря своим глазам, несколько раз внимательно прочитал текст:

Стенли Мэтью.                                                                                                           Его Величество Сатана. "

    Длительная душевная борьба развернулась между наиболее глубинными моими переживаниями — болезненным одиночеством и жаждой удовольствий и славы. Картины серой, никому не нужной прошлой жизни медленно потекли перед моим мысленным взором, все чаще и чаще затмеваемые незабываемым обворожительным обликом недавней посетительницы. Чаша весов неумолимо склонялась в пользу непознанного...
    - К черту сомнения! — в порыве какого-то экстаза воскликнул я, схватил ручку и одним махом подписал в нижнем левом углу предложенный мне договор. Через секунду я с ужасом обнаружил, как в правом проступила кроваво-красная подпись моего Господина. Вытерев со лба капли пота, я положил договор в проклятый ящик, который, в свою очередь, отнес в самый дальний угол кабинета.
    Теперь мне не оставалось ничего, кроме ожидания. Из триллеров и боевиков, которые мне так сильно нравились, я знал, что с момента вербовки агента до выполнения первого задания проходит, как правило, довольно много времени. А ведь я теперь ощущал себя именно агентом, агентом армии Сатаны!..
    За всей этой суетой я чуть было не забыл принять... лекарство... Последнее время я принимал его регулярно, ибо нервы мои были на пределе, и успокоить их я мог, только прибегнув к помощи фармакологии. Предел, кстати, наступил тогда, когда я, здоровый тридцатипятилетний мужчина, окончательно понял, что у меня никогда уже не будет того, о чем я мечтал с самого детства, — женщины, подобной той, которая сегодня утром так неожиданно посетила меня. Плутания по закоулкам грязных человеческих душ, скромный, плохо убранный домишко, дешевые фильмы — разве ради этого приходит человек в этот мир, разве ради этого он вынужден тратить столько сил на достижение малопонятной цели — хлипкого общественного признания и определенного уровня достатка?
    Одиночество — вот что, по-видимому, привело меня к тому, что я так, на первый взгляд, неожиданно решил в корне изменить свой образ жизни и попытаться излечить себя с помощью, как мне казалось, более эффективного фантасмагорического лекарства — сатанинской желчи. Я надеялся, что, может быть, это лекарство даст мне шанс найти родственную душу и обрести себя самого — ведь мне так хотелось перестать тлеть и по-настоящему начать жить!..
    Тому, кто не пил сатанинскую желчь, никогда не понять глубину падения моей человеческой личности. Внешне я выглядел совершенно нормально, но то, что кипело у меня внутри и иногда выплескивалось-таки наружу в виде леденящих душу поступков, было не сопоставимо ни с чем. Каждый следующий глоток, каждый следующий поступок во имя Сатаны семимильными шагами приближал меня к краю пропасти. Временами я совершенно отчетливо, словно наяву, видел этот край, но не мог, увы, не мог остановиться!.. Так отцепившийся от состава вагон несется с жутким грохотом, стремясь снести все на своем пути, и сходит с рельсов на каком-нибудь очередном повороте. Поезда, правда, иногда также терпят крушения, но они, тем не менее, движутся вперед…
    - Дай мне оружие, мой Повелитель! — после недели употребления сатанинской желчи взмолился я. — Я готов действовать. Я действительно уже готов! Тень Люцифера промелькнула в глубине кабинета.
    - Но ведь у тебя есть оружие, — ответил всепроникающий низкий голос.
    - И где, скажи мне, где оно?
    - Оно у тебя в мозгу! А теперь встань и иди! И как только оно понадобится тебе — ты легко сможешь им воспользоваться!
    - Да, но...
    - Повторяю — встань и иди. Ты уже достаточно испорчен, чтобы сбить с пути истинного остальных...

* * *

    Тени играли в чехарду. Зловеще поскрипывал качавшийся на ветру единственный на всю аллею фонарь. Жизнь, если и журчала в этом парке, то несколько часов назад. А сейчас, в полночь, здесь не было ни души. Только ветер, тени, фонарь и я, неизвестно зачем спрятавшийся в кустах и ждущий, чего-то или кого-то напряженно ждущий...
    Легкая дробь каблуков по асфальту. Она уже близко. Да-да, она действительно уже близко. Я напрягаю свой мозг, пытаясь почувствовать силу оружия. И вдруг — о ужас! — я — уже не я, а огромный мохнатый пес со страшной разверстой пастью, из которой обильно в предвкушении пищи стекает слюна. Стук каблуков все ближе. Выделение слюны все интенсивнее. Я ненавижу себя, но ничего не могу поделать. Тени мечутся в предсмертной агонии. Фонарь не качается, а дрожит. Кровь стынет в жилах, и мир летит в тартарары!
    Что делает здесь одна ночью эта неизвестно откуда взявшаяся женщина? Почему в руке у нее не сумочка, а зонт? И что делаю я в этих кустах? Что заставляет меня рычать и рыть лапами землю? Я знаю, что она обречена, но не знаю на что…
    Что-то капает на меня сверху. Дождь. Этого еще не хватало! У нее есть зонт, а у меня нет зонта. Шерсть моя может промокнуть — и тогда я могу заболеть. Я могу заболеть, а она будет все так же, как и сегодня, шляться невесть где по ночам и тревожить стуком своих каблуков такие же ранимые души? Ну уж нет! Дождь смоет все следы. И все начнется вновь. И шерсть высохнет, как высохнут слезы ее родственников...

* * *

    - Ты неплохо справился с первым заданием, поздравляю, — раздался невесть откуда голос Сатаны. Я открыл глаза и увидел, что спокойно и, как мне показалось, довольно давно сижу в кресле в собственной гостиной. Передо мной — недопитая рюмка сатанинской желчи. Страшная тяжесть недавно совершенного давит на плечи тридцатифунтовой гирей.
    - Что, что я сделал? — всматриваясь в темные углы комнаты, спрашиваю я своего всеведущего и зловещего собеседника.
    - Ты совершил в мою честь первый настоящий поступок.
    - А что произошло с ней, с этой женщиной?.. Я почти ничего не помню.
    - Не криви душой, Стенли. Даже если ты и впрямь думаешь, что сможешь обмануть Дьявола, обмануть себя тебе никогда не удастся! Ты убил ее, ты набросился на нее, точно дикий зверь, и буквально разорвал ее на куски. Все утренние газеты наперебой кричат об этом неслыханном по своей жестокости преступлении. И сделал это ты, Стенли Мэтью. И сделал, надо признать, блестяще!
    - Но теперь этой женщине очень хорошо, не так ли, мой Повелитель?
    - Конечно, она очень благодарна тебе. Сейчас у нее есть все, о чем она и мечтать не могла.
    - А что, что у нее есть? - нервно отхлебнув несколько глотков сатанинской желчи, не без искреннего интереса спросил я.
    - Вам, смертным, вряд ли когда-либо удастся понять все те радости, которых вы лишены, заключенные в бренную оболочку вашего тела и скованные по рукам и ногам нравственными нормами. Вы любите тепло и уют, и я вряд ли сумею объяснить тебе, какое наслаждение может испытывать душа от соприкосновения со всепроникающим холодом Вечности. Как объяснить тебе, что ты можешь существовать одновременно во всех уголках бесконечного космоса? Как заставить тебя поверить в то, что там, за гранью осязаемого, не существует такого понятия, как боль? Любая вещь, любой, пусть даже самый ничтожный или дикий, с вашей точки зрения, поступок приносит несказанную радость и удовлетворение, так как воспринимается в тесной взаимосвязи с миллиардами и миллиардами других аналогичных и противоположных поступков. То, что совершаешь ты во имя Меня, кажется тебе чудовищным. Но верь мне! Это совсем не так. Совершая возмездие и выполняя мою волю, ты даешь людям нечто большее, чем жизнь, — ты даешь им Смерть или высшее освобождение от всех земных пороков, посеянных Адамом.
    - Я верю тебе, мой Господин! - торжественно произнес я.— И я принесу освобождение людям, как принесли они его мне, освободив меня от своего присутствия даже в те редкие минуты, когда я в этом очень и очень нуждался.
    - Хорошо, Стенли. Теперь настала моя очередь вознаградить тебя. Итак, что ты хочешь за свою работу?
    При этих словах Повелителя дыхание мое перехватило, щеки покрылись пунцовым отливом, а губы еле слышно пробормотали:
    - Женщину... такую же прекрасную, как та, что принесла мне Вашу посылку... если, конечно, это не покажется Вам...
    - Вот видишь, до чего несовершенна твоя человеческая природа, Стенли! Ты даже не в силах, не робея, попросить то, что тебе действительно положено. Или ты сомневаешься в моих возможностях?
    - Как можно, мой Господин! Я верю в Вас и хочу — женщину!
    Прошло не более получаса с окончания моего разговора с Повелителем, как в дверь позвонили. Я только что вышел из ванной комнаты и был одет в домашний халат. "Это она!" — мелькнуло у меня в мозгу и, быстро наполнив бокал сатанинской желчью, я залпом опустошил его, после чего прошел в прихожую и отворил дверь...
    Восторгу первого мгновения не было предела. Это была не она. Это было еще нечто более совершенное. Насмешливо-лучистый взгляд слегка раскосых карих глаз. Водопадом ниспадающие на плечи черные, как крыло ворона, волосы. Упругое, готовое вот-вот разорвать стягивающие одежды тело. Стройные и манящие шелковой поверхностью элегантных колготок ноги...
    - Ведь это не сон, правда? — спросил я незнакомку.
    - Сон, мой дорогой, — ответила она. — И я постараюсь сделать все, чтобы он тебе запомнился. Я могу войти?
    - Конечно, конечно, — засуетился я. — Извините, я не одет.
    - Ну что ты, дорогой! Извини за то, что я все еще одета. Тебе нравится мое платье?
    - Очень, — несколько опешив от столь бурного развития событий, промямлил я.
    - Налей мне что-нибудь выпить. Что это за бутылка? — Это сатанин... — чуть было не проговорился я. — Это шотландское виски. Глинливет.
    - Обожаю виски! — воскликнула моя гостья и довольно развязно села в стоящее неподалеку кресло. — Меня зовут Кэтерин. Мы чокнулись и сделали по несколько глотков сатанинской желчи. Голова моя пошла кругом. Сон и явь действительно самым причудливым образом неожиданно смешались в моем пыльном и уединенном жилище-мозгу. Я видел падающие на пол одежды. Я слышал ее прерывисто-призывное дыхание. Я целовал ее шею, грудь, волосы. Я вертел и играл ею, как хотел. И чем жестче и настойчивее становились мои ласки и действия, тем больше это нравилось ей, этому воплощению вселенской страсти. Языки пламени лизали наши разгоряченные тела. Наши души носились по бесконечным просторам космоса и кричали — не то от радости, не то от боли, не то от одиночества. Лава любви, вскипев, как вулкан, низверглась с небес на Землю. Сон и явь вновь разделились во времени и пространстве.
    - Я ведь была хороша, не так ли? — спросила Кэтерин, нежно поглаживая мою грудь своей поистине аристократической ручкой.
    - Ты была восхитительна! — ответил я.
    - Значит, я нравлюсь тебе?
    - Конечно, моя королева!
    - Странно, - вдруг как-то задумчиво протянула она, — если я действительно нравлюсь тебе, зачем ты убил меня тогда в парке?
    - Так это была ты?
    Лицо мое побледнело, а по телу пробежала болезненная дрожь. Я хотел было взглянуть на мою возлюбленную, но не смел повернуть голову в ее сторону. Поглаживания ее становились все менее осязаемы и вскоре прекратились совсем. Я слышал, точнее чувствовал, как она встала с постели, приняла душ, оделась и выскользнула прочь из моего жилища, но не из моей души. Я вспомнил стук каблуков неизвестной женщины в парке и любовные стоны моей эфемерной Кэтерин. Они были такие разные и вместе с тем столь похожие. Их, безусловно, что-то объединяло, но что - я никак не мог понять! Может быть, ритм? Нет. Это было что-то менее материальное. Конечно же!.. "Ритмы" звучали откуда-то издалека. Они не имели никакого отношения ко мне: ни эти стучащие по асфальту каблуки, ни эти стоны. Ведь не мог же я одновременно убить и осчастливить эту женщину?..
    Несколько недель после происшедшего я занимался только тем, что день и ночь употреблял сатанинскую желчь. "Зачем мне нужно было убивать Кэтерин? — думал я. — Неужели только затем, чтобы приблизить ее к Вечности и сделать тем самым более счастливой? Не мог ли я сделать ее счастливой на другой манер, не убивая и не выталкивая из своей жизни?" Ведь, что касается меня, сам я не торопился прикоснуться к вселенскому холоду и раствориться в космическом эфире. Мы вполне бы могли создать нормальную семью, если бы... если бы не этот зловещий договор, подписанный мною в состоянии фрустрации... Хотя — как знать! — не будь этого договора, может быть я так никогда и не изведал бы счастья единения с Кэтерин, женщиной поистине столь же горячей, сколь и фантастической...

* * *

    Освещенный холл гостиницы. Снующие взад и вперед мужчины и женщины. То и дело открывающиеся и закрывающиеся двери лифта. Швейцар-мулат на входе. Льющаяся вперемешку с английской иностранная речь. Фонтан, великолепный фонтан в центре зала. Я чувствую, как брызги его стучат по поверхности полиэтиленового пакета, в котором я сейчас нахожусь. Я вижу это все совершенно отчетливо через образовавшуюся щель так, как если бы я был тем, кем был всегда на протяжении всей своей жизни, а не свалявшимся куском какого-то загустевшего дерьма. Во мне, точно в колбе, все теснее и теснее переплетаются два дотоле мне мало знакомых начала — нафтеновая и пальмитиновая кислоты. Зловещий и совершенно здесь неуместный запах бензина не дает мне покоя. Я чувствую, что вскоре произойдет что-то непоправимое, чему я буду первопричиной, но не могу понять, что именно.
    И вдруг через несколько секунд меня осеняет: конечно же, этот запах бензина, эти алюминиевые соли, используемые в качестве порошка-загустителя... Ведь это нечто иное, как напалм... жуткая огнедышащая смертоносная смесь, хорошо прилипающая к поражаемым объектам. Какое-то мгновение — и все эти красивые и респектабельные мужчины и женщины, впрочем как и все остальные предметы, превратятся в пылающие горловины доменных печей. И только фонтан, возле которого я сейчас лежу, возможно, не пересохнет, а останется единственным в живых свидетелем моего очередного преступления. Мне хочется закричать — не для того, чтобы предупредить этих людей об опасности, но для того, чтобы, чванливые, они хотя бы за несколько секунд до смерти обратили внимание на того, кого они всю жизнь обходили стороной, и на чью долю выпала теперь, волей случая, роль портье, открывающего перед ними дверь, ведущую в бесконечные лабиринты царства теней. Но я не умею, сейчас я не умею кричать. Сейчас я умею только... умею только воспламеняться...

* * *

    - На этот раз, Стенли, ты превзошел все мои ожидания! — Да, но я до сих пор не понимаю, как мог превратиться в это всепожирающее пламя? И потом — все эти мечущиеся внутри меня мужчины и женщины и этот огонь?.. Мне показалось, что я уже в аду или точнее, что сам я и есть ад!
    - Ты не так далек от истины, мой друг! Ад так же ярок, как и рай. Там нет ни теней, ни красок. Там очень много огня. Только огонь этот особого рода. Это огонь без пламени. Не знаю, поймешь ли ты меня, но это — именно огонь без пламени. Это некое вечное всепроникающее свечение, такое же легкое и расслабляющее, как холод Вечности. Гореть в аду — значит, встроиться в бесконечный ряд этого великого свечения. А это, в свою очередь, означает умение проходить сквозь стены, видеть невидимое, освещать самые темные стороны самых темных закоулков, событий и душ. Как не бывает дыма без огня, так бывает огонь без пламени. Как не бывает следствия без причины, так бывает причина без следствия. В вашей суетной человеческой жизни, в вашем ограниченном пространстве и скоротечном времени за причиной всегда — пусть и через очень длительный промежуток — неотвратимо наступает следствие.
    Здесь же, в царстве теней, невидимых из-за потустороннего свечения человеческим глазом, причина и следствие не могут не совпадать друг с другом. В застывшем моменте времени, как бы далеко ни отстояло следствие от причины, оно не может с ней не совпадать. Иными словами, в моем царстве не существует следствий, в моем царстве есть только первопричины. Поэтому ты и превратился, как тебе показалось, в сущий ад...
    - Но почему? Я что-то не до конца понимаю!
    - Потому что ад находится не на небесах, а в твоем сердце! И ты, постепенно сгорая, точно так же, как и тобою убиенные, прокладываешь туда дорогу. И ты заслуживаешь, ты действительно заслуживаешь того, чтобы превратиться в фотон адского свечения и навеки обосноваться в этой великой и могущественной тишине.
    - Ноя... я...
    - Ты боишься, Стенли?
    - Нет, мой Повелитель? Просто я хотел напомнить о том...
    - Что и я тебе кое-что должен? — Да, Господин.
    - Итак, чего же ты просишь на этот раз?
    - На этот раз я бы хотел...
    - Смелее!
    - Я бы хотел стать национальным героем.
    - Признаться, я думал, что, общаясь со мной, ты хоть чуточку станешь умнее... Разве тебе уже не нужны женщины?
    - Нет, Повелитель!
    - Тогда возьми деньги. Поверь, я предлагаю тебе самое дорогое, что у меня есть.
    - Нет-нет, я долго думал об этом, сейчас меня интересует только одно — слава!
    - Что ж! Этот пустяк я подарю тебе так же легко, как земные цари даруют порой помилование самым отпетым преступникам. Слава есть пыль, затрамбовавшая извилины наименее одаренной части человечества, на которой хорошо просматриваются следы наиболее одаренной части. А пыль, как известно, ничего не стоит...

***

    Трехчасовые переговоры с террористами, взявшими заложников, не дали никаких результатов. Я взял рацию и попросил разрешения высшего командования начать штурм здания. Мой план был настолько же прост, насколько дерзок: в то время как одна из наших вооруженных групп должна была отвлекать внимание террористов, проводя перед зданием передислокацию, я с десятью сотрудниками спецотряда полиции должен был незаметно проникнуть в соседнее здание отеля, подняться на крышу, перекинуть канат на захваченное строение, переправиться туда и обезвредить террористов, используя фактор внезапности.
    - Пошли! - отдав последние распоряжения группе оцепления, скомандовал я своим бойцам, и мы смело двинулись навстречу опасности.
    Освещенный холл отеля. Снующие взад и вперед мужчины и женщины. То и дело открывающиеся и закрывающиеся двери лифта. Швейцар-мулат на входе. Льющаяся вперемешку с английской иностранная речь. Где-то я уже видел похожую картину. Только бешеное биение сердца не дает мне возможности сосредоточиться и воспроизвести в памяти слегка затертые испытаниями сегодняшнего дня картины недавнего прошлого. Фонтан, великолепный фонтан в центре зала. Я чувствую, как брызги его освежают мое лицо. За спиной раздается уверенная поступь ног моих спецагентов. Неожиданно мой взгляд падает на полиэтиленовый пакет, лежащий в нескольких метрах от меня. Страшная догадка пронизывает мой мозг. Картины недавнего прошлого сливаются в единое апокалипсическое полотно. " Назад! " — только и успеваю крикнуть я своим товарищам, после чего раздается легкий едва слышный щелчок, огненная лава выливается из пакета, и все живое рядом со мной мучительно превращается в пепел... и пыль...

* * *

    Несколько дней, а, может быть, и несколько недель я пью сатанинскую желчь. Я издали поглядываю на стоящий в темном углу моего рабочего кабинета чертов ящик, с которого и начались все мои злоключения. Иногда мне хочется развести камин и бросить туда эту дьявольскую шкатулку, из-за которой в моем и без того воспаленном мозгу так зловеще-причудливо переплелись люди и образы, тени и предметы, причины и следствия. Я слышу, как звонит телефон, но у меня нет желания снимать трубку. Люди с их мелочными проблемами уже мало интересуют меня. Единственное, что тешит, признаться, мое самолюбие — это вырезки из газет, книга, принадлежащая перу известного автора и художественная кинолента, в которых рассказывается обо мне, Стенли Мэтью, выступившем на этот раз в качестве руководителя антитеррористической бригады, чудом оставшегося в живых после мощного взрыва и освободившего группу известных политиков, захваченных североирландскими боевиками.
    Главное же, что я никак не могу взять в толк, так это то, как я, одновременно побывав в роли напалма и спецагента, сумел, взорвавшись, выполнить задание и выйти живым из огня, а теперь продолжаю преспокойно сидеть у себя в доме, потягивая сатанинскую желчь и тупо разглядывая подаренный мне дьяволом в женском обличий непотребный ящик. И чем дольше я смотрю на него, чем больше пыли осаждается на извилины моего мозга, тем отчетливее вспоминаются рассуждения путаника Сатаны об истинном тождество причины и следствия, о "пустоте" времени, о дыме без огня и огне без пламени. Конечно же, у меня еще — уйма времени. Я могу позволить себе пить сатанинскую желчь столько, сколько захочу.

***

    Тени затевают очередную зловещую пляску, я слышу шорох Его неотвратимых шагов. Я чувствую, что Он здесь. Я понимаю, что с тех пор, как я подписал договор, Он никогда надолго не оставлял меня одного. Вот и сейчас я чувствую его холодное дыхание. Он хочет, по-видимому, дать мне очередное серьезное задание, которое я выполню точно так же, как выполнял все остальные. Ну, а когда я выполню его...
    - Что ж, Стенли! Пора подводить итог. Число загубленных тобой жизней равняется двадцати девяти. Осталась еще одна жизнь. И ты знаешь, Стенли, на этот раз... на этот раз я выбрал тебя, — раздался отовсюду голос моего Господина.
    - Услышав раскатистое эхо будто бы собственных глубинных переживаний, я мгновенно протрезвел и, обхватив голову руками, попытался хотя бы на мгновение спрятаться не то от Дьявола, не то от себя самого. Как же получилось, как могло все так перепутаться, что я, неплохой в общем-то человек, убивал все, что приносило мне радость, а в конечном счете, похоже, убил и себя самого? Как могли перепутаться здесь на Земле, не в царстве теней, а в посюстороннем мире причины и следствия, ад и рай? Или, может быть, здесь точно так же, как и там следствий, а, значит, и рая никогда не существовало?
    - Хватит! — приказал Вельзевул. — Твое время пришло — ложись в ящик!
    - А награда, — возопил я, — награда за мою собственную жизнь?!
    - Смерть — высшая награда, которой я могу удостоить тебя, Стенли!
    Какая-то невидимая сила поставила меня на ноги, заставила подойти к ящику, который к этому моменту достиг размеров человеческого тела, опустила меня на дно и легким прикосновением демонических рук закрыла мне веки. Последнее, что я услышал перед тем, как превратиться в фотон адского свечения и приступить к написанию этих строк под диктовку могущественнейшего Повелителя всех заблудших душ, было учащенное дыхание гробовщиков, захлопнувших надо мной крышку и торопливо застучавших по ней молотками.
    - Но я же живой! — дико заорал я в надежде проснуться.
    - Ты не живой, Стенли. Ты мертвый. И даже, если ты не мертвый, ты все равно не живой. Твоя душа сгорела!