Айpа Левин. Ребенок Розмари

Глава 1

Свет.

Потолок.

И жуткая боль.

И Гай возле кровати, нервничает, смотрит на нее, растерянно улыбаясь.

- Привет, - сказал он.

- Привет, - откликнулась Розмари.

Болело жутко.

Тут Розмари вспомнила. Все позади. Все позади. Ребенок родился.

- Все в порядке? - спросила она.

- Да, прекрасно.

- Кто?

- Мальчик.

- Правда? Мальчик?

Гай кивнул.

- И с ним все хорошо?

- Да.

Розмари закрыла глаза, потом с усилием открыла их.

- К Тиффани позвонил?

- Да.

Глаза закрылись, и она заснула.

 Позднее Розмари вспомнила еще кое-что. На этот раз у кровати сидела Лаура-Луиза, читая сквозь лупу “Ридерз Дайджест”.

- Где он? - спросила Розмари.

Лаура-Луиза подпрыгнула.

- Боже мой, дорогая, - охнула она, - как я испугалась! Так внезапно, я думала, ты еще спишь. О Господи! - она закатила глаза и глубоко вздохнула.

- Ребенок? Где ребенок? - допытывалась Розмари.

- Одну минуту, - Лаура-Луиза встала, заложив пальцем “Дайджест”. - Я позову Гая и доктора Эйба. Они где-то тут, на кухне.

- Где ребенок? - повторила Розмари, но Лаура-Луиза, не ответив, вышла.

Розмари хотела приподняться, но тут же снова упала, руки были совершенно ватные. А между ног болело так, словно туда вонзилось множество ножей. В ожидании она лежала и вспоминала, вспоминала.

Был вечер. На часах пять минут десятого.

Послышались шаги, и они вошли. Гай и доктор Сапирштейн, со скорбным, но исполненным решимости видом.

- Где ребенок? - спросила Розмари.

Гай подошел к кровати и присел, взяв ее за руку.

- Золотко мое.

- Где он?

- Золотко… - Гай попытался что-то произнести, но не смог.

Доктор Сапирштейн смотрел на Розмари сверху вниз. В усах у него застрял кусочек кокосового ореха.

- Были осложнения, Розмари. Но это никак не повлияет на последующие роды.

- Он…

- Умер, - сказал доктор Сапирштейн.

Розмари уставилась на него.

Он кивнул.

Розмари повернулась к Гаю.

Тот тоже кивнул.

- Роды были тяжелые, ребенок шел ножками. Он оказался в неправильном положении, - объяснил доктор Сапирштейн. - В больнице я, наверное, смог бы что-нибудь сделать, но было уже поздно везти вас туда. Предпринимать что-нибудь здесь было бы слишком опасно для вас.

- У нас могут быть еще дети, - перебил его Гай, - и обязательно будут, как только тебе станет лучше. Уж это я тебе обещаю.

- Совершенно верно, - подтвердил доктор Сапирштейн. - Уже через несколько месяцев можно попытаться. Такое трагическое несчастье бывает один раз на десять тысяч случаев. Ребенок был абсолютно здоровым и нормальным.

Гай сжал ее руку, ободряюще улыбаясь.

- Как только тебе станет лучше, - повторил он.

Розмари посмотрела на них: на Гая, на доктора Сапирштейна с застрявшим в усах кусочком кокосового ореха.

- Вы лжете! - выкрикнула она. - Я вам не верю. Вы оба врете.

- Ну, золотко, - успокаивал Гай.

- Он не умер. Вы его забрали. Вы лжете. Проклятые колдуны! Вы лжете! Лжете! Лжете!

Гай удерживал ее за плечи, а доктор Сапирштейн сделал укол.

Розмари ела суп и треугольнички белого хлеба с маслом. Устроившись на краешке кровати, Гай тоже жевал бутерброд.

- Ты просто сумасшедшая, - говорил он. - Совсем свихнулась. Это иногда случается в последние недели перед родами. Ребенок переворачивается. Мне Эйб объяснил, даже сказал, как это называется, но я забыл. Разновидность истерии. Это с тобой и случилось, золотко.

Розмари молчала. Зачерпнула ложку супа.

- Слушай-ка, - продолжал Гай. - Я знаю, почему ты решила, что Роман - колдун, а Минни - ведьма. Но почему ты решила, что Эйб и я с ними заодно?

Розмари молчала.

- Ах да, глупо, конечно. - Гай взял еще один треугольничек и откусил сначала один уголок, потом другой.

Розмари спросила:

- Зачем ты обменялся галстуками с Дональдом Бомгартом?

- Зачем я… а это-то здесь причем?

- Для того, чтобы навести порчу и ослепить человека, нужно иметь какую-то его вещь.

Гай в упор посмотрел на нее.

- Ради всего святого, золотко, что ты говоришь? О чем это ты?

- Ты знаешь о чем.

- Ну, ты даешь… Я обменялся с ним галстуками, потому что мне нравился его и не нравился мой собственный, а ему приглянулся мой и не нравился свой. Если бы мы не выпили, может, и не стали бы меняться. Знаешь, как это бывает. А тебе я не сказал, потому что потом подумал про все эти шуточки о гомосексуалистах, мне было как-то неловко.

- Где ты достал билеты на “Романтиков”?

- Что?

- Ты сказал, что их дал Доминик, но ведь это не так.

- Черт побери! И поэтому я оказался колдуном? Мне дала их некая Нора, фамилии не помню. Мы познакомились с ней на пробах и выпили вместе стаканчик-другой. А что же сделал Эйб? Не так завязывал шнурки на ботинках?

- Он пользуется корнем танниса. Это ведьмино снадобье. Его секретарша сказала, что от него часто им пахнет.

- Так, может быть, это Минни подарила ему амулет на счастье, как и тебе. Ты хочешь сказать, что таннисом только ведьмы пользуются? Что-то я не очень в это верю.

Розмари промолчала.

- Давай посмотрим правде в глаза. Тебя мучали всякие бредовые фантазии из-за не совсем благополучной беременности. А теперь ты отдохнешь, и все пройдет, - Гай наклонился к ней и взял за руку. - Я знаю, что тебе было очень плохо. С тобой произошло самое худшее из того, что могло случиться, но впереди нас ждут только розы. Нам уже почти удалось довести до кондиции “Уорнер Бразерс”, а тут еще “Юниверсал” замаячил на горизонте. Когда на моем счету будет еще несколько положительных рецензий, мы уедем из Нью-Йорка и поселимся среди чудесных холмов Беверли, где у нас будет бассейн, грядки с пряностями и все тридцать три удовольствия. И ребятишки тоже, Роз. Клянусь честью скаута! А теперь мне надо бежать и быстренько становиться знаменитостью.

Он встал и пошел к двери.

- Покажи мне свое плечо, - попросила Розмари.

- Ты шутишь, что ли?

- Нет. Дай мне взглянуть. На твое левое плечо.

Гай посмотрел на нее и согласился.

- Хорошо, дорогая, если тебе только этого хочется.

Он расстегнул ворот синей трикотажной рубашки с короткими рукавами и стянул ее через голову. Под рубашкой была майка.

- Обычно я предпочитаю заниматься стриптизом под музыку, - заметил Гай, снимая и майку.

Приблизившись к кровати и наклонившись к Розмари, он показал ей левое плечо. Знака не было. Только еле заметный след от прыща или нарыва. Гай продемонстрировал ей другое плечо, и грудь, и спину.

- Это все, что я могу для вас, дорогая, сделать без синего света.

- Хорошо, - сдалась Розмари.

Гай ухмыльнулся.

- Теперь весь вопрос в том, надевать ли мне рубашку или выйти так, чтобы дать Лауре-Луизе пережить назабываемо-волнующие минуты.

Грудь Розмари наполнялась молоком, и от него надо было освобождаться. Доктор Сапирштейн показал, как пользоваться резиновым грудным отсосом, с виду напоминавшим стеклянный автомобильный рожок; и Лаура-Луиза, или Хелен Уиз, или еще кто-нибудь несколько раз в день приносили его розмари вместе в мензуркой. Из каждой груди они нацеживали примерно унцию чуть зеленоватого молока с едва уловимым запахом танниса, и каждый раз эта процедура неопровержимо свидетельствовала, что ее ребенка не было. Когда мензурку и отсос уносили, Розмари откидывалась на подушку, чувствуя такое отчаяние и одиночество, что у нее не было сил даже плакать.

Ее навещали подружки, заходили Джоан, Элиза и Тайгер; очень долго Розмари проговорила по телефону с Брайаном. Принесли и цветы: розы, гвоздики и желтый кустик азалии - от Аллана, Майка и Педро, Лу и Клаудии. Гай купил телевизор с дистанционным управлением и установил его в ногах кровати. Розмари бездумно смотрела передачи, ела , глотала таблетки.

От Минни и Ромна пришло письмо с выражением соболезнования, каждый написал по странице. Они были в Дубровнике.

Швы постепенно перестали болеть.

Недели две-три стпустя Розмари показалось как-то утром, что она слышит плач ребена. Она выключила телевизор и прислушалась. Откуда-то издалека доносилось слабое хныканье. А может, и нет? Она встала с кровати и выключила кондиционер.

Вошла Флоренс Гилмор с отсосом и мензуркой.

- Вы слышите, где-то плачет маленький? - спросила Розмари.

Обе прислушались. Да, так и есть. Плакал ребенок.

- Нет, дорогая, я ничего не слышу, - возразила Флоренс. - Ты и кондиционер выключила? Зачем же, день просто жуткий. Такая жара, что люди буквально умирают.

Розмари снова услышала плач после полудня, и тут же у нее из груди начало сочиться молоко.

В тот вечер Гай ни с того ни с сего сообщил:

- На восьмой этаж въехали новые жильцы.

- И у них грудной ребенок?

- Да, а ты откуда знаешь?

Мгновение Розмари пристально смотрела на него.

- Я слышала, как он плачет.

Она снова услышала плач на следующий день. И день спустя - опять.

Теперь она перестала включать телевизор, бесцельно держала перед собой книжку, делая вид, что читает, а на самом деле прислушивалась, прислушивалась…

Малыш был не на восьмом этаже, а здесь, на седьмом, совсем близко.

Она обратила внимание, что мензурку и отсос чаще всего приносили после того, как начинал плакать ребенок. И плач обрывался через несколько минут после того, как молоко уносили.

- Что вы с ним делаете? - спросила у Лауры-Луизы Розмари как-то утром, отдавая ей отсос и мензурку с молоком.

- Как что? Выливаем, конечно, - ответила Лаура-Луиза и быстро ушла.

В тот же день после полудня, отдав Лауре-Луизе мензурку, Розмари сказала:

- Подождите секундочку, - и хотела положить туда грязную кофейную ложечку.

Лаура-Луиза резко отдернула руку с мензуркой.

- Зачем ты это делаешь? - отстранила она Розмари, ухватив ложечку пальцами руки, которой держала отсос.

- Да какая разница?

- Просто неряшливо, вот и все.

Глава 2

Ребенок был жив!

И находился он в квартире Минни и Романа Кастиветов.

Они держали его там, кормили ее молоком и, слава Тебе, Господи, заботились о нем, потому что, если она правильно помнила, в книжке, которую передал ей Хатчинс, говорилось, что первое августа для них - больщой праздник, к которому приурочены особые ритуалы. А может быть, они ждут, пока Минни и Роман вернутся из Европы? Чтобы и они могли получить свою долю? Но малыш пока жив.

Розмари перестала принимать таблетки, которые ей давали. Она прятала их между ладонью и большим пальцем и делала вид, что глотает, а потом засовывала таблетки как можно дальше между матрацем и пружинами.

Розмари стала чувствовать себя бодрее, сознание ее прояснилось.

“Держись, Энди! Я иду к тебе.”

Она прекрасно помнила урок, преподанный ей доктором Хиллом. На этот раз она ни у кого не будет просить помощи, не будет надеяться, что кто-то придет на выручку и поможет ей. Ни полиция, ни Джоан или Данстоны, ни Грейс Кардифф, ни даже Брайан. Гай слишком хороший актер, а Сапирштейн слишком знаменитый врач; вдвоем они устроят так, что даже Брайан подумает, что у нее помешательство на почве потери ребенка. На этот раз она все сделает сама, возьмет самый длинный и острый кухонный нож. чтобы отбиваться от этих маньяков, сама пойдет туда и заберет своего малыша.

К тому же у нее было одно преимущество. Она знала - и они даже не могли подозревать, что она это знает, - о существовании потайного хода из одной кваритиры в другую. В ту ночь дверь была заперта на цепочку - в этом она была твердо уверена, как в том, что рука, на которую она смотрит, - рука, а не птица или линкор, - и тем не менее, все они ввалились сюда. А значит, должен быть какой-то ход.

Это могла быть только кладовка для белья, которую забаррикадировала покойная миссис Гардиниа, без сомнения скончавшаяся от тех же дьявольских чар, которые парализовали и убили беднягу Хэтча. Кладовку когда-то соорудили для того, чтобы разделить одну большую квартиру на две поменьше; и если миссис Гардиниа принадлежала к ордену - а разве Терри не говорила, что это она давала миссис Кастивет травы? - тогда нет ничего удивительного, что они проделали ход в задней стенке кладовки, чтобы удобно было напрямую попадать из одной квартиры в другую, о чем к тому же не будут знать ни Брюны, ни Дюбэн, ни Де Борэ.

Да, да, именно кладовка.

Давным-давно, во сне, Розмари проносили через эту кладовку. И это был не сон, а знамение свыше, божественное послание, которое нужно было тщательно хранить в памяти, чтобы теперь, в минуту испытаний, черпать в нем уверенность.

“Отец Небесный, прости мне мои сомнения! Прости, что я отвернулась от Тебя, милосердный Боже, и помоги мне, помоги мне в беде! О Иисусе, дорогой Иисусе, помоги мне спаси невинное дитя!” - молилась Розмари.

Ну, конечно же, таблетки - вот решение. Изогнувшись, она засунула руку под матрац и вытащила их одну за другой. Восемь штук, все совершенно одинаковые. Маленькие белые таблетки с насечкой посередине, чтобы ломать пополам. Бог его знает, что это такое, но так или иначе трех таблеток в день было достаточно, чтобы Розмари оставалась вялой и послушной, а восемь наверняка заставят Лауру-Луизу или Хелен Уиз крепко заснуть. Розмари сдула с таблеток пыль, завернула их в журнальную обложку и засунула на дно коробки с салфетками.

Она продолжала изображать вялость и покорность: ела, что давали, листала журналы, сцеживала молоко.

Когда все было подготовлено, сиделкой Розмари оказалась Лиа Фаунтен. Она вошла после того, как Хелен Уиз унесла очередную порцию молока.

- Привет, Розмари. Другим девочкам я уже дала возможность повидаться с тобой, но теперь уж моя очередь, - заявила она. - Да здесь настоящий кинотеатр! Сегодня что-нибудь хорошенькое показывают?

В квартире больше никого не было. Гай ушел, чтобы встретиться с Алланом по поводу нескольких контрактов.

Розмари и Лиа смотрели фильм с участием Фреда Астера и Джинджер Роджерс, а во время перерыва Лиа принесла из кухни две чашечки кофе.

- Я чуть-чуть проголодалась. Не могли бы вы сделать мне еще и сэндвич с сыром? - попросила Розмари, когда Лиа поставил чашки на ночной столик.

- Конечно, дорогая. Как тебе, с латуком и майонезом?

Она снова вышла, а Розмари достала завернутые в журнальную обложку таблетки. Теперь их было одиннадцать. Все таблетки она бросила в чашечку миссис Фаунтен и размешала своей ложкой, которую потом вытерла салфеткой. Потом Розмари взяла свою чашку, но рука так дрожала, что чашку пришлось поставить.

Тем не менее, когда Лиа вошла с сэндвичами, Розмари сидела, спокойно попивая кофе.

- Спасибо, Лиа, удивительно аппетитно. Кофе немного горчит, наверное, слишком долго настаивался.

- Приготовить другой?

- Нет, нет, не стоит.

Лиа села возле кровати, взяла чашку и, помешав ложечкой, отпила глоток.

- М-м, - Лиа сморщила нос.

- Пить все же можно, - констатировала Розмари.

Они продолжали смотреть фильм, а через две рекламные вставки Лиа уронила голову на грудь, подняла ее, поставила на столик блюдце и чашку, которая была на две трети пуста. Розмари доедала бутерброд и смотрела, как в сверкающем сказочном павильоне аттракционов Фред Астер танцевал на вращающихся дисках.

Прошло еще немного времени, и Лиа крепко заснула.

- Лиа? - позвала Розмари.

Старушка, сидя, посапывала: подбородок касался груди, руки безвольно лежали на коленях. Парик с чуть лиловатым оттенком съехал на лоб, обнажив затылок в редкими седыми волосами.

Розмари встала с кровати, сунула ноги в тапочки, накинула синий с белым стеганый халат, купленный ею для больницы, вышла из спальни, осторожно затворила дверь, потом, подойдя к входной двери, бесшумно заперла ее на цепочку и на засов.

Она прошла на кухню и на полке с ножами выбрала самый длинный и острый, почти совсем новый нож для мяса с изогнутым заостренным на конце стальным лезвием и тяжелой костяной ручкой с медной шишечкой. Потом она пошла по коридору к двери в кладовку для белья.

Открыв дверь, Розмари поняла, что не ошиблась.

Внешне все выглядело аккуратно и в порядке, но содержимое двух полок поменялось местами: полотенца лежали там, где должны были быть зимние одеяла, и наоборот.

Положив нож на пороге ванной, Розмари вынула из кладовки все, кроме того, что находилось на закрепленной верхней полке. Она сложила на пол полотенца, простыни, маленькие и большие коробки, а потом, приподняв, вынула полки, которые очень давно оклеивала бумагой и устанавливала там.

Задняя стенка кладовки представляла собой выкрашенную белым панель, по краям которой протянулась узкая полоска белых лепных украшений. Подойдя ближе и встав так, чтобы свет падал получше, Розмари заметила, что на стыке панели и лепнины по слою краски тянется непрерывная трещина. Розмари нажала с одной стороны панели, потом с другой, нажала посильнее, и панель повернулась на скрипучих петлях. За ней была темнота - другая кладовка, где на полу поблескивала проволочная вешалка, а сквозь замочную скважину пробивался тоненький луч света. Розмари вошла во вторую кладовку и тут же наклонилась. Через замочную скважину она увидела примерно в двадцати футах от себя маленький антикварный шкафчик, стоявший в нише коридора Кастиветов.

Она попробовала открыть дверь. Та поддалась.

Розмари закрыла ее и вернулась в свою квартиру, взяла нож и снова вошла в кладовку. Еще раз посмотрев в замочную скважину, она чуть-чуть приоткрыла дверь, затем распахнула ее, держа нож понятым для удара острием вперед.

Коридор был пуст, но из гостиной доносились приглушенные голоса. Ванная была справа, дверь в нее была открыта, внутри темно. Спальня Минни и Романа находилась слева, там горел ночник. Ни колыбельки. Ни ребенка.

Розмари осторожно прошла по коридору. Дверь направо была заперта. Над антикварным шкафчиком висела маленькая, но заметная картина, изображающая пылающую церковь. Прежде здесь был прямоугольник невыгоревших обоев да крюк, а теперь эта возмутительная картина. Похоже на церковь святого Патрика; желтые и оранжевые языки пламени вырывали из окон и устремлялись вверх сквозь обрушившуюся крышу.

Где же она ее видела? Горящую церковь…

Во сне! В том, в котором ее проносили через кладовку для белья. Гай и еще кто-то. “Вы ее слишком высоко несете”, - вспомнила она. Принесли ее в залу для танцев, где горела церковь. Где горела церковь? Но разве это возможно?

Неужели ее на самом деле пронесли через кладовку для белья, а потом мимо картины, которую она тогда и увидела?

Найти Энди. Найти Энди. Найти Энди.

Держа нож наготове, она прошла по коридору налево, потом направо. Остальные двери оказались запертыми. Розмари увидела еще одну картину: голые мужчины и женщины танцуют, встав в круг. Впереди была прихожая с входной дверью, справа - сводчатый вход в гостиную. Голоса стали громче.

- Только если он до сих пор ждет самолета, он-то!

Раздался смех, потом все зашикали.

Во сне Жаклин Кеннеди ласково заговорила с ней в зале для танцев и ушла, а потом там собрались все о н и, все их свора и голые пели, образовав вокруг нее кольцо. Это было на самом деле? Это происходило с ней? Доктор Сапирштейн держал чашку с красной краской. С красной краской? Или с кровью?

- О черт, Хаято, - послышался голос Минни, - да ты просто смеешься надо мной! Пудришь мозги, как у нас говорят.

Неужели Минни? Уже вернулась из Европы? И Роман тоже? Но ведь только вчера пришла открытка из Дубровника, в которой они писали, что собираются там задержаться.

Так, может быть, они никуда и не уезжали?

Она подошла к арке, и ей стали видны книжные полки, ящики для картотеки. столики для бриджа, заваленные газетами и стопками конвертов. Вся компания собралась в другом конце комнаты, они смеялись, негромко разговаривали. Позвякивали кубики льда.

Розмари крепче сжала нож и шагнула вперед. Остановилась.

В противоположном конце комнаты в эркере стояла плетеная колыбелька. Черная. Вся черная: отделка из черной тафты, полог и оборки из черного органди. Меденно вращалось серебряное украшение на черной ленте, прикрепленной к черному пологу.

У м е р! Но в тот самый миг, когда в голове пронеслась испугавшая ее мысль, жесткая ткань затрепетала, серебряное украшение задрожало.

Он был там, внутри! В этой чудовищно-извращенной ведьминой колыбельке!

Серебряное украшение оказалось распятием, подвешенным вниз головой. Обхватившая щиколотки Иисуса черная лента была завязана узлом.

Мысль о том, что ее ребенок, совершенно беспомощный, лежит среди всего этого святотатства и ужаса, вызвала у Розмари слезы. И вдруг ее охватило неудержимое желание все бросить, дать волю чувствам и разрыдаться. Что можно сделать перед лицом столь изощренного, неслыханного зла? Но Розмари удалось справиться с собой; она крепко зажмурилась, чтобы сдержать слезы, наскоро прочитала “Богородица, Дева, радуйся!” и призвала на помощь всю свою решимость и ненависть, ненависть к Минни и Роману к Гаю и доктору Сапирштейну - ко всем тем, кто сговорился украсть у нее Энди и воспользоваться им в своих гнусных целях. Вытерев ладони о халат и откинув назад волосы, Розмари поудобнее перехватила поудобнее массивную рукоятку ножа и шагнула вперед, туда, где каждый из них мог увидеть ее и узнать, что она пришла.

Это было невероятно, но ее не заметили. Они по-прежнему разговаривали, потягивали вино, наслаждаясь приятным обществом, словно она была каким-то бесплотным духом, или все это был сон , и она так и не вставала с постели. Минни и Роман, Гай (контракты!), мистер Фаунтен, Уизы, Лаура-Луиза и похожий на ученого молодой японец в очках - все собрались под висевшим над каминной полкой портретом Адриана Маркато. Только он смотрел на нее. Этот могущественный человек стоял перед ней, сверкая глазами, неподвижный и бессильный, - картина.

Потом Роман увидел Розмари, поставил бокал и дотронулся до руки Минни. Мгновенно наступила тишина, а сидевшие спиной к Розмари недоуменно обернулись. Гай хотел было подняться, но снова сел. Лаура-Луиза, закрыв рот руками, завизжала. Заговорила Хелен Уиз:

- Иди назад в постель, Розмари. Ты же знаешь, что тебе нельзя вставать и ходить.

Она либо помешалась, либо решила проявить свои способности к внушению.

- Мать - это? - спросил японец, а когда Роман кивнул ему, протянул: - А-а, сссс… - и с интересом стал рассматривать ее.

- Она убила Лиа! - воскликнул, вставая, мистер Фаунтен. - Она убила мою Лиа! Где она? Ты убила мою Лиа?

Розмари пристально смотрела на них, на Гая. Тот потупился, залившись краской. Розмари крепче сжала в руке нож.

- Да, - подтвердила она. - Я убила ее. Заколола насмерть. И вытерла нож. И заколю любого, что подойдет ко мне. Скажи им, Гай, какой этот нож острый!

Гай ничего не сказал. Мистер Фаунтен сел, прижав руку к сердцу. Лаура-Луиза визжала.

Не сводя с них глаз, Розмари двинулась через комнату к колыбельке.

- Розмари! - окликнул ее Роман.

- Заткнись! - бросила она ему.

- Прежде, чем ты посмотришь на…

- Заткнись. Ты в Дубровнике. Тебя здесь нет. Я тебя не слышу.

- Пусть, - сказала Минни.

Розмари следила за ними, пока не подошла к колыбельке. Свободной рукой взялась за обтянутую черным ручку внизу и медленно, осторожно повернула колыбель на себя. Тафта зашуршала, задние колеса заскрипели.

Милый Энди спал, такой маленький, розовощекий, завернутый в одеяльце, в маленьких черных рукавичках, завязанных лентами на запястьях. У него было на удивление много оранжево-рыжих волос. Чистые, шелковистые, они были аккуратно расчесаны. Энди! О, Энди! Повернув нож острием в сторону, Розмари потянулась к нему. Губки у малыша вдруг надулись, он открыл глаза и посмотрел на нее.

Глаза у него были золотисто-желтые, ни белков, ни радужной оболочки, золотисто-желтые с вертикальными зрачками-щелочками!

Розмари внимательно посмотрела на него. А он уставился на нее золотисто-желтым взглядом, затем перевел его на раскачивающееся перевернутое распятие.

Розмари взглянула на н и х, напряженно наблюдающих за ней, и, сжимая нож в руке, закричала:

- Что вы сделали с его глазами?!

Они зашевелились и повернулись к Роману.

- У него глаза его Отца, - торжественно произнес Роман.

Розмари перевела взгляд с него на Гая, который прикрыл глаза рукой, и снова на Романа.

- О чем вы? У Гая глаза карие, нормальные! Что вы с ним сделали, вы, маньяки?

Она отступила от колыбельки, готовая прикончить их всех.

- Его Отец - Сатана, а не Гай, - заявил Роман. - Его Отец - Сатана, который подянлся из Ада и зачал сына от смертной женщины! Чтобы отомстить за бесчинства, творимые поклонниками Бога над своими верными последователями.

- Слава Сатане! - провозгласил мистер Уиз.

- Сатана - его Отец, и зовут его Адриан! - загремел Роман, голос которого стал сильным и мощным, в оанке появились гордость и властность. - Он свергнет власть имущих и обратит в прах их храмы! Он освободит презираемых и отомстит за сожженных и замученных!

- Слава Адриану! - крикнули все. - Слава Сатане!

- Нет, - сказала она.

Тогда заговорила Минни:

- Из всех женщин на свете Он выбрал тебя, Розмари. Из всех женщин на всем свете. Он выбрал т е б я. Он сделал так, что вы с Гаем выбрали эту квартиру. Он заставил эту дурочку, Терри Как-там-ее-звали, заставил ее испугаться и потерять рассудок, так что нам пришлось изменить свои планы. Он устроил все, что необходимо было устроить, потому что Он хотел, чтобы ты стала матерью Его единственного живого Сына.

- Его власть беспредельна, - вставил Роман.

- Слава Сатане! - воскликнула Хелен Уиз.

- Царствие Его будет бесконечным!

- Сурава Сатане, - проговорил японец.

Лаура-Луиза отняла руки о лица. Из-под ладони, прикрывающей глаза, Гай посмотрел на Розмари.

- Нет, - повторила она, - нет! - Ее рука с ножом опустилась. - Нет. Этого не может быть. Нет.

- Взгляни на его ручки, - посоветовала Минни. - И на его ножки.

- И на его хвост, - добавила Лаура-Луиза.

- И на маленькие рожки, - продолжила Минни.

- Боже! - воскликнула Розмари.

- Бог мертв! - заявил Роман.

Розмари повернулась к колыбельке, уронила нож, посмотрела на следивших за ней сатанистов и закрыла лицо руками.

- О Боже, - еле слышно произнесла она, а потом, подняв стиснутые в кулаки руки, пронзительно закричала: - О Боже! О Боже! О Боже! О Боже!

- Бог мертв! - загремел Роман. - Бог мертв, а Сатана здравствует! И год сейчас первый, первый год эры нашего Господина! Год первый, Богу крышка! Год первый - родился наш малышка!

- Слава Сатане! - подхватили все. - Слава Адриану! Слава Адриану! Слава Сатане!

Розмари шагнула назад.

- Нет, нет, - и отступала все дальше, пока не очутилась между двумя столиками для бриджа. Рядом был стул. Розмари опустилась на него и посмотрела на них. - Нет!

Мистер Фаунтен быстро вышел из комнаты и заторопился по коридору. Гай и мистер Уиз устремились за ним. Миссис Кастивет, кряхтя, наклонилась, подобрала нож и понесла его на кухню. Лаура-Луиза приблизилась к колыбельке и, по-хозяйски покачивая ее, строила гримасы лежащему в ней младенцу. Черная тафта шуршала, колеса поскрипывали.

Розмари сидела, тупо уставившись перед собой.

- Нет, - повторила она.

Тот сон. Сон? Все было на самом деле! И желтые глаза, в которые она смотрела.

- О Боже! - простонала она.

Роман подошел к ней.

- Фаунтен больше притворяется, что так убит горем из-за Лиа. Никому она по-настоящему на нравилась, слишком уж скупая и черствая. Почему бы тебе не помочь нам, Розмари? Стань настоящей матерью Адриану, и мы устроим так, что тебе ничего не будет за убийство. Никто никогда об этом не узнает. Тебе не нужно вступать в орден, если ты не хочешь, просто будь матерью своему ребенку, - наклонившись к ней, он прошептал: - Минни и Лаура-Луиза слишком стары. Это нехорошо.

Она взглянула на него. Роман выпрямился.

- Подумай об этом, Розмари.

- Я ее не убивала.

- Вот как?

- Я только дала ей таблетки. Она спит.

- А-а, - протянул Роман.

Позвонили в дверь.

- Извини, - сказал Роман и пошел открывать. - В любом случае подумай об этом, - бросил он через плечо.

- О Боже! - простонала Розмари.

- Да заткнись ты со своим “О Боже!” или мы убьем тебя, - зашипела Лаура-Луиза, качавшая колыбельку. - И черт с ним, с молоком.

- Сама заткнись, - оборвала ее Хелен Уиз, подходя к Розмари и вкладывая ей в руку влажный нововой платок. - Как бы Розмари себя ни вела, она - Его мать. Запомни это и будь почтительна.

Лаура-Луиза что-то едва слышно пробормотала.

Розмари вытерла лоб и щеки прохладным платком. Японец, сидевший на подушечке в другом конце комнаты, перехватил ее взгляд, улыбнулся и наклонил голову. Он поднял раскрытый фотоаппарат, в который вставил пленку и подвигал им взад-впередв направлении колыбельки, улыбаясь и кивая. Розмари потупилась и заплакала. Потом вытерла глаза.

Вошел Роман, держа под руку цветущего смуглого человека приятной внешности в белснежном костюме и белых ботинках. Он нес большую коробку, обернутую голубой бумагой с нарисованными на ней плюшевыми мишками и конфетами-палочками. Из нее доносилась музыка. Все подходили поприветствовать его, пожать ему руку. “Беспокоились”, - слышалось со всех сторон, - “приятно”, “аэропорт”, “Ставропулос”, “случай”; Лаура-Луиза поднесла коробку к колыбельке. Подняла повыше, чтобы малыш видел, потрясла и поставила на скамеечку рядом со множеством других коробок , обернутых в разрисованную бумагу, и несколькими свертками в черной бумаге, перевязанными черными ленточками.

- Двадцать пятого июня, сразу же после полуночи, - сообщил Роман. - Ровно через полгода, ну, понимаете, после чего. Разве не великолепно?

- Но чему вы удивляетесь? - возразил вновь прибывший, разводя руками. - Разве еще триста лет назад Эдмонд Лотреамон на предсказал, что это случится 25 июня?

- И правда, предсказал, - согласился сияющий Роман. - Но так удивительно, что хоть какое-то пророчество оказалось верным!

Все засмеялись.

- Пойдемте, друг мой, - пригласил Роман, увлекая за собой гостя. - Идемте, посмотрите на Него. Посмотрите на Ребенка.

Они направились к колыбельке, возле которой с улыбкой приказчика из ярмарочной лавки их ждала Лаура-Луиза, встали рядом и заглянули внутрь. Через несколько мгновений вновь прибывший опустился на колени.

Воли Гай и мистер Уиз. Они ждали в дверях, пока гость не поднялся, затем Гай приблизился к Розмари.

- С ней все будет нормально, - успокоил он. - Там Эйб.

Он стоял, глядя на Розмари сверху вниз, нервно потирая руки.

- Они обещали мне, что тебе это не причинит никакого вреда, - оправдывался он. - Так ведь и получилось, правда? Я хочу сказать, предположим, у тебя был ребенок и ты его потеряла, разве это не то же самое? А взамен мы столько всего получаем, Роз!

Положив платок на стол, Розмари посмотрела на Гая. И изо всех сил плюнула.

Он покраснел и отвернулся, вытирая пиджак. Роман, взяв Гая под руку, представил вновь прибывшему, Аргирону Ставропулосу.

- Вы, наверное, так гордитесь, - сказал Ставропулос, сжимая обеими руками руку Гая. - Но там, это же не Его мать? Почему же ради…

Роман отвел его в сторону и зашептал на ухо.

- Вот, - Минни предлжила Розмари кружу дымящегося чая. - Выпей, тебе станет намного лучше.

Розмари посмотрела на кружку и подняла глаза на Минни.

- Что здесь? - поинтересовалась она. - Корень танниса?\

- Ничего там нет, - нагло заявила Минни. - Ничего, кроме сахара и молока. Обычный чай “Липтон”. Выпей. - Она поставила кружку рядом с носовым платком.

Все, что требовалось сделать - это убить его. Совершенно очевидно. Надо дождаться, пока они опять усядутся, подбежать, оттолкнуть Лауру-Луизу, схватить его и выбросить из окна. И самой выпрыгнуть следом. “В Брэмфорде мать убивает ребенка и себя!”

Спасти мир Бог знает от чего. Сатана знает от чего.

Хвост! Маленькие рожки!

Ей захотелось закричать, умереть.

Она так и сделает: выбросит его и выпрыгнет сама!

Теперь все ходили кругами. Приятный вечер с коктейлями. Японец фотографировал. Фотографировал Гая. Ставропулоса, Лауру-Луизу с ребенком на руках.

Она отвернулась, не желая этого видеть.

Эти глаза! Как у зверя, как у тигра, совсем не как у человека!

Конечно, он ведь и не человек… Он какой-то получеловек.

А каким он казался очаровательным, милым, до того, как открыл свои желтые глаза! Заостренный подбородок немного похож на подбородок Брайана, очаровательный ротик, восхитительные оранжево-рыжие волосики… Было бы приятно взглянуть на него еще разок, если бы только он не открывал свои звериные желтые глазки.

Розмари попробовала чай. Это действительно оказался обыкновенный чай.

Нет, она не сможет выбросить его из окна. Это же ее ребенок, кто бы там ни был его отец. Нужно найти кого-нибудь, кто смог бы понять ее, вот что нужно сделать. Кого-нибудб вроде священника. Да, это решение - священника. Эту задачу должна решать Церковь. С этим должен разбираться папа вместе со своими кардиналами, а не глупенькая Розмари Рейли из Омахи.

Убийство - грех. Неважно, кого убивают и почему.

Розмари отхлебнула еще чаю.

Малыш начал всхлипывать из-за того, что Лаура-Луиза качала колыбельку слишком быстро и, как следовало ожидать, эта идиотка стала качать еще быстрее.

Розмари терпела, сколько могла, потом встала и подошла к колыбели.

- Убирайся отсюда! - зашипела Лаура-Луиза. - Не приближайся к нему. Роман!

- Вы качаете слишком быстро, - объяснила Розмари.

- Сядь, - отрезала Лаура-Луиза и обратилась к Роману: - Убери ее отсюда. Пусть отправляется туда, где ее место.

- Она слишком быстро качает, поэтому он плачет, - сказала Розмари.

- Не суй нос не в свое дело! - прикрикнула Лаура-Луиза.

- Пусть Розмари покачает Его, - решил Роман.

Лаура-Луиза вытаращила на него глаза.

- Иди, садись с остальными, - приказал Роман, встав за пологом колыбельки. - Пусть Розмари покачает Его.

- Но ведь она же способна…

- Иди к остальным, Лаура-Луиза.

Оскорбленная, она отошла.

- Покачай Его, - предложил Роман, улыбаясь Розмари.

Он толкнул колыбельку в ее сторону, придерживая за полог.

Розмари неподвижно стояла, глядя на него.

- Вы пытаетесь… заставить меня стать его матерью.

- А разве ты не Его мать? Ну же. Покачай Его, чтобы Он не плакал.

Она покорно сжала пальцами обмотанную черным ручку. несколько секунд они вдвоем качали колыбельку, потом Роман перестал, и она продолжала качать одна, нежно и неторопливо. Она посмотрела на ребенка, встретила взгляд его желтых глаз и отвернулась к окну.

- Надо смазать колесики. Может быть, это тоже беспокоит его, - предположила она.

- Так и сделаю, - согласился Роман. - Вот видишь? Он перестал жаловаться. Он знает, кто ты.

- Не говорите ерунды

Розмари посмотрела на малыша. Он наблюдал за ней. Теперь, после первого потресения, его глаза уже не казались столь ужасными. Тогда ее ошеломила именно неожиданность. В каком-то смысле глаза были даже красивы.

- Какие у него ручки? - спросила Розмари, не переставая качать. Очень хорошенькие, - ответил Роман. - К Него есть коготки, только очень маленькие, жемчужного цвета. Рукавички нужны только для того, чтобы Он не оцарапался, а не потому что на ручки неприятно смотреть.

- Его что-то беспокоит, - заволновалась Розмари.

Подошел доктор Сапирштейн:

- Ну, прямо вечер сюрпризов.

- Уходите, иначе я плюну вам в лицо, - сказала Розмари.

- Отойди, Эйб, - попросил Роман, и доктор Сапирштейн, кивнув, отошел.

- Ты тут ни при чем, - обратилась к малышу Розмари. - Твоей вины тут нет. Я сержусь на них, потому что они обманывали меня, лгали мне. Не надо так беспокоиться, я не причиню тебе зла.

- Он это знает, - заявил Роман.

- Тогда почему у него такой взволнованный вид? Бедняжка, только взгляните на него.

- Одну минутку. Я должен заняться гостями. Сейчас вернусь.

Роман отошел, оставив ее одну.

- Честное слово, я не причиню тебе зла, - уговаривала Розмари ребенка. Нагнувшись, она развязала воротничок распашонки. - Это Лаура-Луиза слишком туго завязала, да? Я сделаю посвободнее, чтобы тебе было удобно. У тебя очень острый подбородок, тебе это известно? У тебя странные желтые глазкии желтый подбородок.

Она завязал ему распашонку подобнее.

Бедняжка!

Не может быть, что он уже совсем плохой, это просто невозможно. Даже если он и был наполовину Сатаной, то разве не был он на другую половину обычным благоразумным человеческим существом, рожденным от человека, от нее? Если она будет бороться против них, оказывать доброе влияние наперекор их дурному…

- А знаешь, у тебя есть собственная комната, - Розмари развернула одеяло, которое тоже было завернуто слишком туго. - Там желтые с белым обои, белая колыбелька с желтыми бортиками и нигде ни единого черного колдовского пятнышка. Мы тебе все покажем, когда ты снова проголодаешься. Если вам вдруг интересно, то я как раз и есть та самая леди, чьим молоком вы питаетесь. Спорю, ты думал, что оно появляется прямо в бутылочках, так ведь? А вот и нет, оно появляется от мамочек, и я как раз твоя. Вот так-то, мистер Серьезная Физиономия. Похоже, это сообщение не вызвало у тебя никакого энтузиазма.

Наступившая тишина заставила Розмари поднять глаза. Они подходили, останавливаясь на почтительном расстоянии.

Розмари почувствовала, что краснеет, и принялась подтыкать одеяльце вокруг ребенка.

- Пусть смотрят. Нам ведь безразлично, правда? Мы только хотим, чтобы тебе было удобно и уютно, вот так.

- Слава Розмари! - провозгласила Хелен Уиз.

Остальные подхватили:

- Слава Розмари! - Слава Розмари!

И Минни, и Ставропулос, и доктор Сапирштейн:

- Слава Розмари!

Гай тоже произнес эту фразу:

- Слава Розмари!

Лаура-Луиза пошевелила губами, но никаких звуков не издавала.

- Слава Розмари, матери Адриана! - крикнул Роман.

Розмари оторвала взгляд от колыбельки.

- Это Эндрю, - поправила она. - Эндрю Джон Вудхауз.

- Адриан Стивен, - настаивал Роман.

Гай сказал:

- Послушай, Роман…

А Ставропулос, стоявший с другой стороны от Розмари, коснулся руки Кастивета и спросил:

- Разве имя имеет такое большое значение?

- Да! Очень большое, - подтвердил Роман. - Его имя - Адриан Стивен.

Снова заговорила Розмари:

- Я понимаю, почему вам хотелось бы назвать его именно так, но, сожалею, никак нельзя. Его имя - Эндрю Джон Вудхауз. Это мой ребенок, а не ваш, так что спорить бессмысленно. И по поводу одежды. Он не может все время носить черное.

Роман открыл было рот, но Минни, глядя на него, громко сказала:

- Слава Эндрю! - а потом: - Слава Розмари, матери Эндрю, и слава Сатане!

Розмари пощекотала ребенку животик:

- Тебе же не нравилось быть Адрианом? Я уверена, что нет. Что за Адриан Стивен такой! Будь добр, перестань ты нервничать. - Она нажала ему на кончик носа. - Ты же умеешь улыбаться, а, Энди? Умеешь? Ну же, малютка Энди-желтые глазки, попробуй улыбнуться! Улыбнись мамочке, - Розмари дотронулась до серебряного распятия, и оно закачалось. - Ну-ка, Энди, всего одна маленькая улыбочка. Давай, Эндель-крендель!

Японец с фотоаппаратом скользнул вперед, присел и стал быстро делать снимок за снимком - два, три, четыре...