И вот зашла Мартова. Она аккуратно
прикрыла дверь и посмотрела на экзаменатора.
Сергей Сергеевич кивнул, делая приглашающий жест
рукой. Больше в классе никого не было, потому что
Сергей Сергеевич не терпел одновременности.
- Здравствуйте, Мартова. Берите билет.
Девушка подошла к столу, за которым
сидел Сергей Сергеевич, и взяла одну из
перевёрнутых бумажек. Рука её при этом немного
дрожала.
- Покажите, - попросил Сергей Сергеевич.
Старшеклассница подняла билет так,
чтобы он видел номер.
- Билет сорок один. Садитесь, готовьтесь.
Мартова пошла к парте, села и подтянула
к себе черновой листик из неровной кучки.
Склонившись над билетом, она напряжённо стала
его изучать. Сергей Сергеевич смотрел на Мартову
и не мог понять, откуда берётся то неясное
золотистое сияние, сопровождающее её: может быть,
с кончиков прозрачных волосков, покрывающих кожу
девушки, или с крошечных сверкающих капелек,
вделанных в мочки её ушей, или так пахнут цветы,
которыми притворяется её дезодорант? Сергей
Сергеевич представил себе, как дома Мартова
поднимала голые руки и прыскала дезодорантом
выбритые подмышки, откуда наверняка пахнет
обычным девичьим потом, крутясь у зеркала. А
потом она задрала себе юбки и прыснула из флакона
в трусы, звонко рассмеявшись от своей дерзости,
ох эта Мартова, она несомненно всё время
выкидывает что-нибудь в таком роде, когда её
никто не видит, или с подружками, а над таким, как
Сергей Сергеевич, они попросту хихикают.
Школьница между тем начала что-то писать, слишком
сильно стискивая ручку влажными тонкими
пальцами и тупо глядя в листок. Глаза её
двигались. Сергей Сергеевич не сомневался, что
Мартова пишет какую-нибудь чушь. И не случайную
чушь, над которой можно было бы и улыбнуться в
такой солнечный июньский день, когда за окнами
застыли верхушки тополей на фоне идущих в
неведомое облаков, листья оплетающих
институтский забор диких виноградных лоз словно
отлиты из зелёного железа, и одуванчики
испрещили яркими пятнами душные нагретые газоны,
в такой день присесть бы в тени парковых деревьев
на лавочку и взять руками тёплую, надутую грудь
вот этой самой Мартовой, можно и через платье,
лифчик сейчас всё равно никто не носит, взять её
руками, повторяю, тёплое, живое, только проросшее
вымя, и несильно стиснуть, изменяя форму, так
чтобы Мартова зажмурилась от сладостной боли и
дырочки в сосках её расширились в свою сухую ещё
глубину, так вот, не случайную, ветреную чушь
пишет сейчас Мартова в своём черновике, а
опостылевшую, глупую ахинею, какую писали, пишут
и будут писать ленивые ученицы, с дурацкими
ошибками, вызванными не незнанием даже, ведь
Мартова готовилась и старалась, а скудоумием,
разнеженностью девичьего куриного ума,
раздражающей безалаберностью, той
безмозглостью, что объясняет закономерные вещи
чёрт знает чем, вместо того, чтобы попытаться их
понять. Всё им скучно, этим смазливым девицам, на
уме у них одни колготки, туфельки, цепочки,
накладочки и прокладочки, настолько уж они
поглощены функциями собственного глупого
организма, только одного они хотят, хоть они и
сами себе порой не скажут, а только терзаются
смутной тоскою, лежат в тёмных комнатах,
уткнувшись лицами в стенки и мочат подушки
тёплыми слезами, а причина тому одна и та же, одна
и та же, и зачем их вообще чему-то учить, зачем это
измывательство над науками?
- Достаточно, Мартова, идите отвечать, -
раздражённо сказал Сергей Сергеевич. Хватит с
него этого театра.
- Но я ещё не готова, - робко попыталась
возразить Мартова.
- Вы уже готовы, - со злым ехидством процедил
Сергей Сергеевич.
Мартова встала, растерянно собирая
листочки.
- Давайте, давайте, - поторопил её Сергей
Сергеевич. - Пятый час уже тут сижу.
Мартова подошла, села на стул рядом с
преподавателем и стала искать среди бумажек
первую. Руки её дрожали ещё сильнее.
- Начинайте, - сказал Сергей Сергеевич, устало
сомкнув и снова растворив глаза.
Мартова прочитала вопрос и начала
отвечать. По мере рассказа голос её становился
легче и увереннее. Сергей Сергеевич задал ей
несколько вопросов. Она отвечала просто и ясно,
только пальцы, которыми она машинально убирала
волосы со лба, тряслись, как невесомые листочки
луговых осин. Сергей Сергеевич перешёл ко
второму вопросу, потом к третьему. На третьем
вопросе Мартова запнулась, видно было, что она не
успела продумать ответ заранее до конца.
Некоторое время она молчала, думая, лицо её не
было сосредоточено, а бледно напряжено, как
бывает у предсказателей в момент вещего зрения, и
дрожали не только полусогнутые у лба пальцы, но и
губы девушки, тщательно покрытые ровным слоем
розовой помады. Сергей Сергеевич внимательно
наблюдал за ученицей, сердце замерло у него в
груди, дикая, холодная дрожь прошла сквозь него,
рассыпаясь и тая. Он до боли сжал в руке
чернильную ручку и не мог даже дышать. Вдруг
Мартова отвела руку от лица и стала говорить. Она
говорила, Сергей Сергеевич слушал.
- Вы говорите чушь, - сказал он, когда
студентка кончила. И эти слова были тревожны и
интересны, как первый ввод члена в её полное
незнакомой сырости влагалище. - Всё, что вы
сказали - ерунда.
Мартова слегка покраснела,
почувствовав, как срывается с того тонкого
циркового каната, по которому шла весь экзамен,
забывшись в волшебном неистовстве преодоления.
Она попыталась поправиться, переформулировав
ответ.
- И продолжаете говорить ерунду, - спокойно
сказал Сергей Сергеевич. - Какая глупость - то, что
вы говорите. Как можно нести такую околесицу,
Мартова, вы же совершенно не думаете, что
говорите.
- Простите, Сергей Сергеевич, - пролепетала
Мартова. - Я сбилась. Я сейчас поправлюсь.
- Вы не знаете материала! - резко каркнул
экзаменатор, прыснув в щеку девушки капелькой
слюны. - Вы не знаете материала, Мартова, вы не
готовились.
- Я готовилась, - тихо сказала Мартова, голос
её заметно сгустился от надвигающихся слёз.
- Нет, милая, вы не готовились. Вы ленивы и
глупы. - Сергей Сергеевич увидел первую слезинку,
которая возникла на ресницах Мартовой. - Вы
совершенно бестолковы, Мартова, вы просто дура.
Вот истина, которую вам следует запомнить. Вы
слышите меня?
- Слышу, - прошептала Мартова, борясь со
слезами.
- Повторите, что я вам сказал.
- Вы сказали, что я дура.
- Нет, Мартова, не так. Это истина, это не "вы
сказали". Как надо повторить?
- Я дура.
- Правильно. Пожалуй, я всё же поставлю вам
тройку, хоть вы и дура.
- Сергей Сергеевич, спросите меня ещё, - заныла
Мартова, и слёзы покатились по её щекам. -
Пожалуйста.
- Ты что, хочешь четыре?
- Пожалуйста, Сергей Сергеевич, пожалуйста, -
Мартова смотрела на него помутневшими от слёз
глазами, молельно сложив руки в виде китайского
символа борьбы мужского и женского начал. Она
задыхалась от своих слёз.
- Хорошо. Но сперва перестань реветь. Прекрати
реветь!
Мартова поспешно вытерла ладонями
слёзы, всхлипнула и ещё раз вытерлась.
- Я поставлю тебе пять, если ты сейчас
пописяешь, - чётко проговорил Сергей Сергеевич. -
Не вставая, просто пописяешь, под себя. В стул.
Мартова покраснела и опустила глаза.
- Ну, - сказал Сергей Сергеевич. - Пописяешь?
- Я... - тихо сказала Мартова. - Я не могу.
- Ты можешь, Мартова. Наташа. Ты можешь. Ты ведь
делаешь это по нескольку раз в день.
- С... Сергеевич... пожалуйста... - прошептала
Мартова.
- Наташа, это же не больно. Представь себе, что
ты дома, на своём унитазике, ну? Сидишь в туалете,
дома, никто тебя не видит, ну, Наташенька,
пись-пись...
Мартова дёрнулась, чтобы встать, но
Сергей Сергеевич крепко схватил её за локоть.
- Ну немножко, Наташенька.
- Я не могу, - вывернула из себя девушка. Голос
её стал хрипловатым.
- Ну немножко, Наташенька.
- Я не могу, - слова давались Мартовой трудно,
будто её сильно тошнило. - Мне запретили.
- Кто? - затаив дыхание, спросил Сергей
Сергеевич.
- Они. Они запретили. Они делают вот так, -
Мартова раскрыла рот и всунула туда сжатую руку. -
А мне так больно. Я не хочу. Я должна писять только
когда с ними. Не на улице, не в гостях, только с
ними. Так они сказали. Только тут, только с нами,
иначе мы ревнуем, - Мартова снова заплакала, не в
силах больше говорить.
- Ну-ну, Наташенька, ничего страшного, они и не
узнают, они не заметят, ты немножко, совсем
чуть-чуть, ты трусики приспусти, расправь платье,
вытащи его из-под попы, и в стул, просто в стул,
самую малость, оно и пахнуть не будет, они ничего
не узнают. Ну давай, Наташенька, давай, ну давай,
скоренько.
Мартова, плача, засунула руки под
платье и поёрзала, спуская трусы.
- Ну давай, давай, Наташенька, - шептал Сергей
Сергеевич, всё ещё держа её за локоть. - Ну
Наташенька.
- Не получается, - горько всхлипнула Мартова.
- Получится, милая, немножко всегда получится,
давай, постарайся.
- Вот, - испуганно шепнула студентка. - Вот. Это
хватит?
Сергей Сергеевич наклонился и нежно
принюхался.
- А ну-ка, встань.
Мартова встала, подтягивая трусы и
отодвинув стул.
- Вот тут, - показала она на сиденье. - Мокро.
- Это не надо, - засуетился Сергей Сергеевич, -
это мне не надо, ты юбочку подними. Покажи мне
ноги.
Мартова приподняла двумя руками
собравшийся в складки край платья. Сергей
Сергеевич потрогал рукой ноги девушки, отыскав
пальцами мокрые от мочи места.
- А что это мокрое? - лукаво спросил он
всхлипывающую Мартову. - Ты что, описялась? Рот!
Мартова послушно открыла рот. Сергей
Сергеевич встал и ловко всунул в него пальцы,
сильно сдавив студентке язык.
- Сколько я раз тебе говорил, - сказал он
незнакомым, поломано дребезжащим голосом. - Не
смей это делать где попало. Не смей, не смей.
Мартова пронзительно заскулила от
боли, схватив преподавателя за рукава.
- А ну не дёргайся, больнее будет! Смотри, ноги
все мокрые. Опять описялась, поганка? Потерпеть
не можешь? - Сергей Сергеевич глубже вдавил
пальцы во влажную, мягкую плоть Мартовой, так что
та даже со стоном согнула колени, а потом рывком
выдернул пальцы из её рта. Мартова сразу закрыла
рот рукой, другой вытирая лицо. Сергей Сергеевич
взял ещё мокрыми от слюны пальцами ручку и
поставил в бланк "отлично".
- Если ты ещё раз, - тихо произнёс он. -
Где-нибудь это сделаешь, Мартова, мы тебе
обратное действие произведём. Ясно?
Мартова кивнула, осторожно собирая
свои письменные принадлежности.
- А раз ясно, так пошла вон! - рявкнул Сергей
Сергеевич. - Вон! - и после того, как дверь
затворилась, зло добавил: - Поганка.
