Глава 1

    Она тихо шла по улочке маленького городка, вытирая с лица струящуюся с промокших волос дождевую воду. Она едва передвигала ноги от усталости. Ее платье, вполне приличное когда-то, было мокрым и грязным. Маленький узелок болтался в руке, тоже промокший насквозь. Она увидела, что в окошке маленькой кондитерской горит свет. Она вошла и стала приглядываться к булкам и хлебам, лежащим на витрине.
   — А ну-ка, пошла вон отсюда, нищенка! Ишь, украсть хотела хлеб у меня, пока я вышла! — вдруг крикнула хозяйка, входя к прилавку из задней комнатки.
    Девушка замахала руками и головой, широко раскрыв глаза и улыбнувшись, пытаясь показать, что ничего подобного у нее и в мыслях не было. Она полезла в узелок, положив его на прилавок, чтобы достать деньги, но хозяйка брезгливо скинула ее мешок на пол и закричала:
   — Пошла вон, я тебе говорю, иначе я кликну мужчин! Будет мне еще здесь грязные свои тряпки раскладывать! Вон, пока тебя не протащили за косы по всей улице, оборванка!
    На ее вопли из задней комнаты вышел огромный толстый мужчина с небритым лицом и отвислым животом, а следом за ним видимо их сын, откормленный прыщавый парень с толстыми вывернутыми губами.
   — А, нищенка! — заорал парень противным визгливым голосом, хватая со стены вожжи.
    Девушка подхватила свой узелок и выбежала из кондитерской. Она бежала вдоль улицы, подгоняемая улюлюканьем противного сынка булочницы, пока дождь и ее дыхание не скрыли их от слуха. Остановилась она только за городом у старого сникшего набок дуба.
    Она встала под ним, чтобы хоть немного укрыться от дождя и слезы обжигающими льдинками подступили к ресницам. Она стиснула зубы и сказала себе мысленно: «Только не реветь! Нужно верить, что все будет хорошо, как учил меня отец. Нужно только в это верить, и все будет хорошо!» Она улыбнулась сама себе, но слезы брызнули из ее глаз. Девушка вытерла их мокрой ладонью и упорно продолжала улыбаться, убеждая саму себя, что все плохое уже позади, и скоро начнется только хорошее. Что именно, она не знала. Она мало видела в жизни хорошего и могла сказать, что это такое лишь приблизительно. Но она верила, как учил ее отец, что хорошее однажды придет к ней.
    Дождь кончился так же внезапно, как и начался два дня назад. Вдалеке на горизонте показалась полоска робкого, розоватого от смущения солнца. Девушка распустила волосы, отжала их, расчесала и не стала заплетать вновь, чтобы просушить. Потом она отжала подол платья и подумала о том, что эту ночь уже можно будет провести в лесу на траве — до вечера она наверняка немного просохнет, потому что такого гротика в холме, какой она нашла для своего ночлега прошлой ночью, она уже не найдет. Она аккуратно собрала свой узелок, растрепавшийся во время побега из булочной, и потихоньку, не торопясь, направилась по дороге, ведущей из городка на север. Она не могла знать, где она найдет свое пристанище, ей было все равно, лишь бы подальше от ее страшного родного города.
    Она странствовала уже около месяца и не могла найти место, где бы она могла жить в покое, чтобы никто ничего не знал о ней и ее семье, чтобы она смогла забыть наконец эти незабываемые ужасные события, перевернувшие всю ее жизнь.
    В этом городке, очередном в ее странствиях, она появилась тихим летим вечером, когда солнце уже садилось за горизонт, украшая стекла окон золотом и камедью.
    Вещей у нее было не много, и Джон Проспер, который подвозил ее на телеге, погрузил ее узелок одной рукой.
    Когда он увидел ее на дороге, возвращаясь домой, она показалась ему такой одинокой, что старику стало жаль ее и он предложил ее подвезти. Она только застенчиво улыбнулась. Несколько минул старик пытался разговорить ее, но она показала ему знаками, что не может говорить.
   — Ба, да ты еще к тому же немая, дочка! — сочувственно протянул старик, — слышишь, но не говоришь? Да, такое редко бывает. Ты, верно, не от рождения немая, да?
    Старик Проспер не стал гадать, что с ней произошло, он просто сказал ей:
   — Ничего, дочка. В нашем городке тебя никто не обидит. Ты к кому едешь?
    Она покачала головой.
   — У тебя здесь нет никого? Ты просто хочешь поселиться здесь?
    Она пожала плечами и улыбнулась. Проспер подумал, что девушка явно из большого города и скорее всего, не из бедной семьи, а если и из бедной, то уж наверняка благородной. Это было по ней видно сразу, не смотря на старое грязное платье и сношенные ботинки.
   — Та знаешь, у нас есть одна женщина, она сдает домик. Я отвезу тебя к ней и помогу договориться, — сказал Проспер и девушка с благодарностью улыбнулась, положив ему пальцы на руку, державшую вожжи. Старик тоже улыбнулся в бороду.
    Когда они приехали, старый Джон Проспер спрыгнул с тележки и, схватившись за спину, закряхтел:
   — О, черт бы побрал мои годы! Моя проклятая спина!
    Девушка подбежала к нему и усадила его на камень возле дороги. После этого она залезла в свой узелок, достала какую-то склянку и, протянув ее старику, показала руками, что этим надо помазать спину.
    Проспер принял склянку и пошел договориться со старой Дженет Бирс о жилье для одинокой путешественницы.
    Так она появилась в этом городке.
    Городок понравился ей своей тишиной, маленькими улочками, чистенькими домиками и улыбчивыми людьми. Она решила что здесь она найдет покой и счастье, чтобы прийти в себя после смерти отца. Лучшего места и представить себе было невозможно.
    Дженет Бирс, старая опрятная женщина, проводила ее в маленький домик с трубой, уютными комнатками и старым фруктовым садом, и сказала:
   — Раз за тебя замолвил слово уважаемый Проспер, я рада помочь тебе, бедная девочка. Живи здесь, сколько захочешь. Хотя, я бы сказала, твое появление в полном одиночестве, такой молодой, без сопровождения, несколько странно, и то что ты собираешься жить совсем одна, тоже странно. Обычно девушки твоих лет имеют хотя бы слугу или матрону.
    Девушка написала ей на листке бумаги: «К сожалению, обстоятельства сложились так, что я сирота и пытаюсь устроить свою жизнь. На слуг у меня нет средств. Касательно моего воспитания, оно у меня самое благонравное. Я закончила школу в Йоркшире и это может служить моей рекомендацией. Трагическая смерть же моих родителей отняла у меня мой голос».
    Старушка прочитала по слогам, кивнула довольно и произнесла:
   — Я сразу поняла, что ты воспитанная девушка и скромная.
    Про себя же девушка подумала: «Какое счастье, что мне попался на дороге этот замечательный сэр! Если бы он не рекомендовал меня столь любезно, вряд ли бы ко мне отнеслись столь благосклонно. И все-таки, ты был прав, отец. Нужно верить, и хорошее придет к тебе! Кажется, наконец-то оно пришло ко мне!».
    Так она и поселилась в одиночестве на окраине городка, на тихой зеленой улочке.
    Она часто гуляла в лесу и полях, простиравшихся прямо у подножия городка, и пройти к ним можно было пешком, настолько он был мал. И поскольку он был столь мал, о ее приезде уже скоро знали все горожане.
    Немало для этого сделал и старый Джон Проспер, который только и знал, что рассказывать о том, как быстро ему помогла мазь, что дала ему незнакомка, что он не мог раньше вылечить свою спину уже столько лет и тут — на тебе! Многие видели ее, как она собирает травки и цветы, но они не знали, для чего — для букетов, во множестве стоявших у нее на окнах, или еще для чего. Все относились к ней доброжелательно — бедная одинокая немая девочка!
    Она была мила и ласкова со всеми, улыбаясь каждому человеку, который встречался ей на пути. У нее была открытая и приветливая улыбка, и люди не могли не улыбнуться ей в ответ. Каждый булочник или торговец, каждый пастух или крестьянка получали от нее улыбку и на душе их становилось светлее. Они не знали, что улыбается она потому, что так учил ее отец: «Что бы ни случилось — улыбайся. Улыбка — сильнейшее оружие в ненависти и сильнейшее средство завоевать дружбу. Тебя оскорбляют — улыбайся, и ему станет не до шуток. Тебя предают — улыбайся, пусть они думают, что тебя не трогает их подлость. Тебя унижают — улыбайся, и им расхочется это делать, видя, что ты выше этого. Тебе больно — улыбайся, и боль пройдет. Тебе грустно — улыбайся, и на душе станет легче. Улыбайся всем — это обезоруживает и уничтожает настороженность. Будь для всех милой, и люди простят тебе многое, чего бы не простили другим.» Она запомнила это на всю жизнь. Поэтому она улыбалась — чтобы люди перестали относиться к ней настороженно, чтобы завоевать их расположение, чтобы заглушить свою тоску, чтобы притянуть к себе счастье, как рыбку на блесну.
    У нее было немного денег, чтобы прожить некоторое время, но всем было интересно, как же она будет жить дальше? Чем она сможет заработать себе на пропитание? Если она закончила школу в Йоркшире, а это была очень хорошая школа, она могла бы преподавать языки или рисование, рукоделие, арифметику, грамматику и тому подобное, но в этом было две трудности — преподавать все это было некому, простолюдинам это не было нужно, к тому же она не могла произнести ни слова, а что это за учитель, который молчит?
    Но очень скоро этот вопрос отпал сам собою. С легкой руки Проспера к ней пошли люди за помощью и она никогда никому не отказывала. Для каждого человека у нее находилась настойка, мазь, или улыбка. Тем и жила.
    Часто она где-нибудь в одиночестве рисовала углем на дощечках. Люди говорили о ней с теплом и уважением, но всем было ужасно интересно, откуда она приехала, почему она одна и почему она слышит, но не говорит. О ней судили да рядили, но никак не могли доискаться правды.
    А она только улыбалась или напевала какую-нибудь мелодию тихим грустным голосом.
    Но однажды все изменилось. Одно прекрасное начавшееся утро перевернуло всю ее уже начавшую устанавливаться жизнь.

К содержанию    Глава 2