Пролог

    Она уходила в ночь. Тихие снежинки укрывали ее последние следы в этом мире. Звезды, изредка проглядывающие сквозь редкие облака, с сожалением следили за нею. Тишина божественного леса, укутанного сверкающим алмазным блеском снежным покрывалом, не нарушалась даже резким криком ночной птицы. Ее чуткие ноздри выдыхали тонкие струйки пара, мгновенно оседавшего филигранным инеем на ресницах. Тенью скользила она меж обнаженных дерев, сливаясь и растворяясь в их синих тенях. Ни звука не вырывалось из ее горла, хотя душа ее надрывалась криком. Лишь едва различимое поскрипывание снега под ее невесомыми шагами да едва уловимый шорох медленно падающих редких крупных волшебных снежинок — более ничего не касалось ее настороженного слуха.
    Шум городка остался позади и давно уже перестал преследовать ее. Она уже не оглядывалась назад в тревоге и дыхание ее становилось все более и более ровным. Морозный воздух и непередаваемая красота восхитительного ночного зимнего леса, освещенного выглядывающей из-за облаков низкой и полной луны опьяняли ее, вытесняя постепенно из ее израненной души все печали. Здесь она была своей, здесь она была желанной и любимой, чего ей так не хватало в прошлой жизни. Здесь она была дома. Она сделала все, что смогла, больше ничего не задерживало ее в этом грязном и жестоком мире. Она уходила, уже не задумываясь о том, что ей было жаль терять нечто, что она совсем еще недавно имела.
    Треск подломившейся под тяжестью снега ветки заставил ее вздрогнуть, насторожиться и замереть. Она поводила вокруг себя глазами, нюхая воздух и напряженно вслушиваясь в ночь. Она хотела видеть, слышать и чуять своего врага задолго до того, как он обнаружит ее. Ей не хотелось его убивать. Ей просто хотелось уже убежать, спрятаться, сгинуть, ибо она боялась, что в самый последний момент у нее не хватит решимости сделать последний шаг и пересечь черту, что соединяет эти два мира — один из которых она покидала сейчас, и один, в который она вступала, как новорожденный младенец, чиста и невинна, смыв с себя своими слезами всю подлость и несправедливость, всю ложь и предательство, истерзавших ее тело и душу.
    Ничто более не нарушало тишины и она вновь, еще более осторожно, побежала вглубь этого прекрасного леса. Одурманенная свалившейся на нее свободой ото всего, что держало ее в этом мире, она неслась серой тенью, уверенная в том, что ночь не предаст ее, как это делают люди, не выдаст ее врагам, заметет все ее следы и укроет ее на время, пока не заживут раны, пока не забудутся обиды и растоптанные мечты. Она уже начала зализывать раны и забывать свою тоску, нежась под светом луны и ловя на язык озорные снежинки.
    Вдыхая полной грудью обжигающий воздух, она мечтала, что наконец-то ее оставили в покое.
    Вдруг ей показалось, что что-то коснулось ее уха — далеко-далеко, там, откуда она пришла, там, где она хотела навсегда оставить свою боль и освободиться от печали. Она замерла и прислушалась…
    Издалека, словно с того света, а теперь так оно и было, донеслось протяжно и тоскливо:
   — Джой! Вернись, Джой!
    Слова были едва различимы, но ее обостренный слух уловил их. Она содрогнулась и сердце ее мгновенно вспыхнуло, обдало ее жаром, словно лопнули все вены и кровь пролилась куда-то в глубину живота, так там стало тяжело и гадко.
    Ее острые глаза различили в темноте вдалеке маленькую фигурку, с трудом пробирающуюся через снег и валежник. Вся боль всколыхнулась в ней и поднялась комком к горлу. Как дорога ей была эта тень, что нагоняла ее сейчас! Но теперь она не хотела этой тени. Она не хотела вспоминать снова все страдания ее былой жизни, из которой она уходила, что принесла ей эта далекая тень из прошлого. Еще недавно она бы закрыла глаза, сглотнула слезы , вздохнула и повернула бы назад, чтобы броситься в объятия этого человека, что преследовал ее через ночь, броситься к нему и вернуть все назад, все простить и все забыть, но она не могла уже этого, даже если бы и захотела.
   — Джой! — снова донеслось до нее. Это решило все. Это было не ее имя. Ее звали совсем по-другому. Но он не принимал ее настоящего имени и называл ее так, когда они были еще вместе. Она действительно была для него Радостью. Это было правдой. Было. Тогда она принимала это. Теперь — нет. Она еще помнила свое имя, которое наводило страх на суеверных людей. Но она была не виновна в том, что она получила такое имя при рождении. Но даже то, что он захотел назвать ее другим именем, она ему прощала. Теперь — нет.
    И вдруг что-то изменилось в лесу — она услышала СВОЕ имя в устах этого человека, который не выносил его. Да, он звал ее, звал так, как она всю жизнь хотела, ибо она не стыдилась своего имени. И только теперь она поняла, что на самом деле значило ее имя И она гордо подняла голову.
    Человек приближался. Он словно чувствовал, что она рядом, хотя не видел и не слышал ее. Зато она видела его и слышала его полные горя крики:
   — Алголь, прости меня! Вернись, Алголь! Не уходи от меня! Алголь!
    Ее знобило. Она поняла, что если он пошел на то, чтобы назвать ее своим собственным именем, а не тем, что он придумал ей, значит, что-то изменилось в нем с тех пор, как она покинула его. Искушение вернуться было столь велико, надежда на счастье не умерла до конца, она просто затаилась где-то в глубине души…
    Она зажмурилась и мотнула головой, словно прогоняя безумное желание броситься к нему. Пока он жив, ей не найти покоя. И она уже не знала, что она сделает, если вернется к нему и подпустит его близко — бросится ли в его объятия или же вцепится ему в горло. Она не хотела этого больше знать.
    А человек все звал ее, надеясь на что-то. В его голосе было столько тоски, что ее передернуло от боли за него, за себя…
    Еще чуть-чуть, и он заставит ее жалеть о принятом решении. Она с невыразимой болью посмотрела на него из-за дерева, сокрытая его тенью, но потом глаза ее сверкнули неведомым ей самой доныне огнем. Она помнила, как ей было хорошо с ним, но все это было забыто, утеряно, утеряно им и им же втоптано в грязь, она помнила, что он сделал ей после того, как она поверила ему, поклявшись однажды не верить ни одному человеку.
    В горле ее почти неразличимо заклокотало рычание. Она подняла верхнюю губу, словно желая укусить, но потом снова мотнула головой и метнулась в сторону. Она бежала во всю прыть своих молодых ног, взметая снег перед собой и в глазах ее капельками сожаления о прошлом медленно замерзали слезы.
    Крики еще долго преследовали ее, но она заставляла себя бежать и не останавливалась больше. Потом они пропали из ее слуха. И когда она перестала их слышать, она кинулась на спину и принялась кататься в снегу, счищая с себя свою злость и на миг непреодолимое желание впиться в горло этому человеку.
    Когда же она встала и встряхнулась, она вся блестела от снега под луной, словно алмаз.
    Она запрокинула лицо к небу и с наслаждением завыла на луну, понимая, что боль уходит с этим криком, уходит ее ненавистная жизнь, где она хотела быть ангелом для кого-то, а ее сделали грязной девкой, игрушкой … И она сделала последний шаг, отдалявший ее от небытия. Она улыбнулась луне, вдохнула упоительный воздух и тень ее растворилась в темноте божественного леса, снег укрыл ее следы от любопытных глаз, и замел к ней дорогу навсегда. Она была свободна теперь.
    И только от одного она не могла освободиться пока — от своих воспоминаний.

К содержанию   Глава 1