У Ж А С (своеобразный ответ на статью А. Шибкова "Анатомия Страха")

     (Cпециально для Dark Mood Literature web-site)



       I

  ...My mind is clearer now
    At last, all too well,
    I can see, where we all soon will be...

Tim Rice

    И вот теперь мне стало ясно, сколь многое в жизни может внушать страх.
    И даже ужас.
    Ужас перед смертью превратился в мелкий такой, обыденный страх, малозначительную "опаску", что на улице могут приложить об асфальт...
    И это страшно.
    Страшно то, что двухметровый призрак подъезда куда менее опасен, чем мелкий подлец, с которым приходится видеться на работе, или на учебе каждый день, сознавая, что он выше тебя, и может так изгадить жизнь, что...
    Впрочем, ничего странного нет: призрак убийцы -- химера, а подлец рядом абсолютно реален, и пакости его тоже. Но...
    Но...
    Стоит сказать, что жить теперь -- скучно и страшно, это вызовет смех у большинства окружающих. Те, что постарше, скажут -- это вам-то скучно?! А свои, вроде бы свои люди...

    -- И тогда за Гробом Господним отправилось множество людей. Им всем обещали прощение грехов, богатство и славу. Идут на богоугодные деяния!
    -- Ага, на дело. Сколько сейчас "Спрайт" стоит?
    -- Не знаю. И вот там рассказывается история про то, что творилось в тех землях, жители которых отправились воевать с мусульманами...
    -- С кем, с кем?
    -- Мусульманами, а что?
    -- Не, просто показалось, ты какую-то жидовскую фамилию назвал. Я уж подумал, сколько же их тогда развелось...
    -- Грм... Так вот, оставшиеся священники и землевладельцы начали захватывать все, что осталось без хозяев, и...
    -- Ладно, хватит. Надоело. И гробы господские, и любовь твоя вечная, со скорбью мировой, ну их всех в..., мне сейчас надо ехать зарплату получать, все пока...

    И становится пусто.
    И страшно.
    Потому что в глазах собеседника обнаруживаешь пустоту, которая все презирает, над всем норовит посмеяться, причем посмеяться глупо и злобно.
    И остается ужас.
    Ужас.
    Ужас...
    
   
     II

    Но! Чу, суровый голос: держи свои глупости при себе! И возразить нечего, потому что пустота в душах окружающих ищет как бы разметелить все, что ты скажешь. И в людях пробуждается страх и ненависть. Которая на первых порах может принять очертания мнимого расположения -- такая попытка приручить, следом пойдет смех на пустом месте, вроде того, что на фразу "...его вечная любовь..." -- немедленная реакция "...водка..." Откуда, зачем, о чем в тот момент говориться -- брякнувшую про водку дуру не интересует, зато произнеся заветное слово на непонравившуюся фразу она почувствовала себя богиней остроумия -- Михаилой Жванецкой. Но смех проходит и не остается ничего, кроме смутного страха, потому что над всем насмехающаяся злобная, пустая глупость -- всегда безответна. И неизмеримо плодовита. И дает такую надежную нишу лдя слабого ума -- "как все, я ничуть не лучше других, но и другие не лучше меня, значит я хорош!"
    Только вот этого не думают. Этого даже не знают. Это пустота, которую увидеть и "продумать" можно лишь извне. Но попробуй ее тронь -- и...


    III    

    Изобразим подлеца, и посмотрим, что он такое.
 
    Он будет  искать виноватого в своих ошибках и глупостях вовне, причем чем больше виноватых и чем менее конкретны (до определенной степени, конечно) они, тем лучше.
    Поэтому Он будет антисемит или просто ксенофоб.
    Он будет постоянно искать в других свои пороки. И находить!
    Он будет какого угодно роста, какого угодно происхождения, какого угодно достатка. Хотя очень часто достаток и должность бывают выше среднего.
    Он знает, что есть Пушкины, там всякие, Лермонтовы, Одиссей там что-то пописывал, ниче, говорят... Для него две задницы девушек-лесбиянок, отлитые из золота в новорусском закрытом клубе -- верх искусства, а "Демон" Врубеля похож на Филиппа Киркорова¹
    Он не знает, что такое честь.
    Он не понимает, что есть и другие люди, и что они тоже люди, а не просто быдло двуногое.

    Однажды ему придет в голову мысль о том, что надо кому-то причинить вред. Придет и поселится.
    И он всегда будет знать, что надо делать, все до самых ничтожных мелочей, могут обнаружиться невиданные способности к просчитыванию своих действий на сто ходов вперед, к конспирации, к подлости...
    Одного он не будет знать -- зачем?
    ЗАЧЕМ?
 
    И вот сюжет. Двое молодых людей оказываются влюбленными друг в друга. Между их семействами нет никакой вражды, дружбы тоже... Они вполне безразличны друг к другу. Но когда они видят, как юноша и девушка не отходят друг от друга, как они готовы бросить все ради того, чтобы побыть вместе, а не заниматься делом, в них поднимается раздражение... Поднимается и растет, переходя в семейную вражду, а затем -- в союз двух семей, союз на ненависти к чужим детям.
    Кто-то из семьи юноши -- например тетка -- старается пуще всех, сама выслеживает их, гоняет, распространяет гнусные сплетни, возбуждает кривотолки и насмешки, выставляет то своего племянника идиотом, то его возлюбленную шлюхой... Кончается все тем, что компания скотов, подкупленных тетушкой, забивает ее племянника до смерти, а его невеста оказывается в тюрьме за его же убийство. Безумие и зверство торжествуют! А тетка...
    Спустя несколько лет вечно занятую делами тетушку посещает некто, вполне осведомленный обо всем... Почему-то выпереть сразу она его не смогла... Оставалось только брехать.
    -- Уйдите, вы мне неприятны. Мне нет дела ни до вас, ни до ваших бредней...
    -- Вы знаете, что это не бредни! Отвечайте мне! Зачем?
    -- Убирайтесь! Что вам надо?! Кто вы такой?! Полиция!!!
    -- Отвечайте. Зачем.
    (Голос звучит холодно, повелительно, гипнотически. В какой-то момент он начинает что-то говорить, и ей уже не важен смысл. Голос заполняет все пространство, отражаясь от всех гладких поверхностей, каждое слово оказывается каким-то быстрым мелким зверем, который пропрыгав вокруг, начинает летать, кружить вокруг нее, и вдруг все исчезает. Вместе ее запалом, вместе с ее криками. Сопротивляться криком и злобой она не может, их уже не осталось, их унесли):
    -- Я, конечно, не хотела бы, чтобы все так кончилось... Однако же иначе нельзя.
    -- ?!!
    -- Да вы сами подумайте, разве так можно? Разве можно, чтобы все было так хорошо и прекрасно, как у них? Так было надо!²
    Дальше идут бредни про то, что за любовь надо бороться, et cetera, а некто смотрит ей в глаза.
    Они стеклянные, совершенно бессмысленные. Она прикрывает свое преступление лживыми словами, зная, что они лживы, но думая, что только в них спасение -- в этих бессмысленных и пошлых разглагольствованиях про борьбу за любовь...
    Но ключевые слова произнесены сразу: "Разве можно..? Так надо..." Так надо...   V       Утрированно? Да. Но неужто нет тут ни слова правды?
    Увы, она есть. Тетка эта, показанная у Эркентния, конечно, сумасшедшая. Да вот только в чем-то подобных ей я встречаю на каждом шагу... Ее черты порой встречаешь в самых близких тебе людях, когда вроде и в шутку, а вроде и в серьез слышишь от них указание совершить такое-то и такое-то неприятное, а порой и откровенно бессмысленное деяние, вместе с репликой "Чтобы жизнь медом не казалась...". Или "а то ты у меня слишком хорошо живешь..."
    "Не стой на дороге, старайся быть полезным!"³   Иначе...
    Но это еще не все.
    Фраза "так надо"... Представьте себе человека, который всегда, про все свои действия, даже самые гнусные и глупые, говорит "так надо". Представьте себе, что он всегда знает -- "как надо?".
    Автоматик.
    Кукла.
    Запрограммированный... Кем?
    Такой человек полон убеждений, идей, политических и общественных взглядов и прочих узлов на сознании. И порой эти взгляды неимоверно глупы, но чем они глупее и чем более исполнены ненависти, тем скорее он будет защищать их с пеной у рта, и тем бешенее будет его оборона.
    Ведь без этих узлов человек может остаться и гол, и пуст внутри, а это так страшно!
    Страх...

     VI  

    Страх...
    Убеждения...
    Защита с пеной у рта...
    С помощью слова, крика, кулака, кастета, ножа, пистолета, автомата, ракеты, ядерной бомбы...
    Политика...
    Власть. Зачем нужна власть? Сколь многое мы принимаем как постулат! Попробуйте задать этот вопрос кому-нибудь, ответом будет либо отмашка, либо невнятное, но настойчивое бормотание про человеческую природу... Про необходимость кого-то мучать... Про то, что это самое ценное на свете... Ничего, кроме того, что написал Оруэлл.
    Но там нет ответа на то, зачем нужна власть, зачем кого-то мучать, порабощать, зачем кем-то помыкать. Это детские вопросы, но за ними -- бездна. Словно обрыв в пустоту, в какое-то другое -- измерение? -- к которому так страшно приближаться, что уже на генетическом уровне люди усволили: не заглядывать туда -- не смотреть в ту сторону.  Гораздо легче принять это как постулат. Все будут довольны.
    Особенно то, что копошится там. Что инспирирует страх⁴.


     VII

    В поезде, в тамбуре ехало несколько человек, среди них оказались несколько девушек лет пятнадцати, которые вполне мирно о чем-то говорили, садились на корточки, смеялись... И этим вызывали все большее раздражение стоявшей рядом старухи. Стояла она навытяжку, с неизменной сумкой в руках, время от времени бросая косые, а затем все более и более прямые взгляды на компанию веселящихся девиц. Десять минут, пятнадцать... И тут ее прорвало:
    -- Как вы себя ведете?! Только бы внимание на себя обратить, чтобы на вас все смотрели!
    Боже! Какое преступление -- обратить на себя внимание! Какое преступление не быть похожей на нее, наложить на лицо макияж, одеться поярче...  Говорить громче, чем надо. Они нарушили странный закон молчания, внезапно объявившийся в тамбуре, черт возьми, пригородной электрички! Да разве можно?!
    Да, скорей всего она им завидовала, их молодости, их веселью. Но еще к этому примешался страх, что им может быть чуть получше жить, чем ей, старой, несчастной, много лет жившей и все на свете знающей. А вдруг им действительно хорошо жить?! О, ужас! Надо немедленно окоротить их, а то кабы не вышло чего...⁵
    Но самое странное, что такие люди могут искренне верить, что подавляют всех, кто выбивается из общего ряда, ради их же собственного, подавляемого, блага. Ибо вера их в том, что ЕСЛИ НЕ ХОЧЕШЬ, ЧТОБ ТВОЮ ГОЛОВУ СНЕСЛИ НАПРОЧЬ, НЕ ПОДНИМАЙ ЕЕ!     А чтобы голову поднять было труднее, появляются тысячи социальных условностей -- деньги, место в обществе, социальная иерархия, место целой страны на международной арене (цирка?), ее военный потенциал...
    Спроси, зачем это?
    И загляни в пустоту.
 
11. Некогда на дне великой прозрачной реки было одно поселение. 12. Река молча текла над ними -- молодыми и старыми, богатыми и бедными, добрыми и злыми, -- текла своим путем, полнясь сознанием своего собственного "я". 13. Каждый из обитателей дна держался, как умел, за водоросли и камни реки, потому что это был их способ жизни, и противостоять течению -- это было главное, чему они научились с детства. 14. Но один из них  в конце концов сказал: "Мне надоело держаться. И хотя отсюда не видать, я верю, что река знает, куда она течет. Я оттолкнусь от дна, И пусть река унесет меня. Если я буду держать, я умру от скуки". 15. Остальные засмеялись и сказали: "Глупец! Только дай себе волю, и река, которой ты поклоняешься, закрутит тебя и разобьет о камни, и ты умрешь еще раньше, чем от скуки". 16. Но тот не стал их слушать и, глубоко вздохнув, уступил напору течения, и река тут же закрутила его и ударила о камни. 17. Однако спустя несколько мгновений, раз он ни за что не держался, река подхватила его, и больше его не било и не царапало. 18. И жившие под стремниной и не знавшие его кричали: "Посмотрите на чудо!.."⁶

(курсив мой -- b.)

    И Ричард Бах тоже напрямую не дает ответа, зачем держать, противостоять самому естественному, что есть на свете -- течению реки, называя это способом жизни. Но один  о с м е л и л с я  освободиться, и сначала свои кричали ему дурака, а затем река била о камни у всех на глазах. Но он остался жив. И стал для чужих мессией. Те же, с чьих глаз он исчез в подводном вихре, считали его сгинувшим.   И потому, что отсюда не видать, И потому, что они видели, как осмелившийся воспротивиться сопротивлению якобы погиб,     И потому, что даже этому смелому пришлось глубоко вздохнуть, то есть приложить какие-то усилия, Они никогда не отпустят рук. Они останутся в своей дыре, и будут орать и проклинать каждого, Кто захочет выйти за ими самими воздвигнутый окоем, Предрекая ему смерть.  
    Они верят, что живым можно и не попорченным можно остаться только следуя по накатанной колее, какой бы грязной она не была. Грязно, зато надежно и не страшно.
 
      VIII

    Движение по накатанному...
    В культурологии существует термин -- культурные обыватели, или мещане. "Обыватели" несет самый дурной смысл, это не "простые граждане" с университетским образованием. Это "рядовые граждане". Образование их может быть каким угодно, они могут быть самыми образованными людьми. Но!
    Это люди, которые свой культурный запас хотели бы отлить в бронзе и поставить на постамент. Причем -- свой личный запас. И вот такая странная и нехорошая черта этого запаса: для них важно, чтобы там было все четко и ясно. Чтобы не существовало никаких разночтений -- это недопустимо. Естественным следствием этого становится развешивание ярлычков. Свой запас знаний они обыкновенно путают с двумя даже не слишком родственными, хотя и зависящими, категориями -- мудростью и вкусом, -- следовательно, их культурный запас дает им мнимое право давать объективные оценки. Из этого, в свою очередь, следует затвердевание некоторых форм, зазубривание их -- и умервщление.
    Одним из примеров такого рода деятельности может послужить история с "Грозой" Островского. Единожды прозвучала фраза "луч света в темном царстве". Это может быть правильная трактовка, но не единственная, достойная существования. Однако лишь года два-три назад появилась новая постановка "Грозы", с переставленными акцентами...
    Допустим, что это толкование канонизировали не только по политическим мотивам. Кому-то из "культурных мещан" эта трактовка показалась верной. Единственно верной. По-видимому, этот человек (или люди, что более вероятно) занимал очень высокое положение в культурном движении в те времена. И по его (их) мановению это толкование (не в одночасье, конечно, постепенно) заполнило все школьные учебники, намертво приросло к "Грозе" и стало ее неотрывным ярлыком...
    "Семидесятилетняя" идеология была наполнена такими ярлыками, они приклеивались ко всему, и других толкований того или иного явления, события, произведения и т.п., кроме как в очередном косноязычном труде Большого Вождя или газете с известным названием быть просто не могло.
    К несчастью, и по странному закону, эти "культурные обыватели" стремятся заполнить собой все -- и небезуспешно. Может быть, потому, что люди, для которых все просто и ясно, оказываются каким-то магнитом для слабодушных существ -- ищущих себе кумира. И эти мещане оказываются на руководящих постах в СМИ, в учебных заведениях, они пишут учебники, книги, комментарии, лезут во власть...  Человек с жесткой программой, не допускающих никаких колебаний, часто поднимается наверх -- потому что он пуст, как мыльный пузырь. И легок на подъем. И сознание у него пустое. А пустота -- как зараза -- норовит поглотить все вокруг себя, разложить все, что попадает в нее извне.
    Культурные мещане стремятся к самому радикальному упрощению всего, с чем сталкиваются. Это называется опошление. Пошлость...
    Но ведь опять все оттуда -- из страха. Из страха напрячь разум, когда и так все вроде ясно, из страха оказаться не таким мудрым, каким видишь себя в зеркале, из страха просто оказаться не совсем, не окончательно, не абсолютно правым -- в том, о чем, мнится, знаешь "уж побольше прочих".
    И вот отсюда идет та бешеная агрессия, с который мы готовы защищать свои, а на деле неизбежно присвоенные, взгляды, убеждения, мнимую правоту... Далеко не всегда понимая, что защищаем свой собственный страх, который боится самого себя, свой страх, дающий нам мнимую защиту, ибо он призван оповещать о надвигающейся угрозе, какой бы она ни была...
    Свое сокровище...


     IX  

    "...Война отверзла огненную пасть и поглощала один за одним города, всасывала в себя целые народы, делая одних своими верными псами, других -- рабами. И лишь немногие сумели остаться людьми. Но разве можно было различить, кто человек, а кто нет, не выслушав того, что они хотят сказать. А молчать привыкли все. Молчать и прятать глаза, чтобы в одном не угадали человека и не убили его, как лишнее существо, другие -- чтобы не обнаружили в нем пса, вместо человека -- и не посадили на цепь окончательно, не превратили в раба.
    Но время шло, и через полстолетия произошло вот что.
    Умирал старик, порабощенный когда-то войной и людьми, которые эту войну затеяли. Рабом жил он среди них, рабом вернулся назад, рабом прожил свою жизнь, тщательно, впрочем, это скрывая. Он призвал своего внука, единственного, кто остался у него из семьи, и сказал ему:
    -- Там, в ящике под окном... Открой его.
    Внук повиновался. В ящике лежали хорошо самзанная цепь, точней, ее обрывок с одним из кандалов, и осколки чего-то похожего на корону.
    -- Это моя цепь, -- произнес старик. -- Я хранил ее все эти годы, как... -- Он умолк, со слезами глядя на обрывок.
    -- Это единственное, что у меня никогда не смогут отнять... У меня дрожат руки... Вот так, теперь лучше, -- произнес он, застегивая браслет у себя на дрожащей руке. Тяжелая цепь прижала ее к постели, -- теперь лучше...
    -- Дед, а это что? Корона?
    -- Да. Ее носил тот, у кого я был в рабстве.
    -- А зачем ты ее взял с собой?
    Но ответа уже не последовало...

    ...Цепь внук оставил себе. Ей было хорошо махаться в драках, хорошо отбивать любые удары. Всегда с собой, тяжела, но зато надежна!..
 
    ...Корону, а это была она, внук скрепил паршивыми заклепками. Она пришлась ему впору, даже к лицу, хоть одного некрупного, но заметного кусочка в ней и не хватало. Изящная, и в то же время угрожающая, покрытая какими-то узорами, и при этом железная -- она многим из его приятелей понравилась. Каждый завел себе по такому же обрывку цепи, чтобы быть посмелее, бить побольнее, казаться пострашнее.
    И так странно и страшно было наблюдать этого короля -- в короне врага, когда-то мечтавшего извести напрочь весь народ новоявленного монарха..."⁷

    Не наследственные ли цепи -- усиленный вариант накатанной колеи -- пытаются нацепить люди, ищущие себе врагов вовне, не стремился ли снова надеть на себя униформу парень, который, пока ему решали замудреную задачу по физике, проповедовал, что подняться со дна можно только по трупам и костям, и чем больше крови, тем более человек велик? Да, он читал "Преступление и Наказание", и убийство старухи -- человека -- для него есть одно из лучших деяний Родиона Романовича...
    Просыпающийся фашизм, "Хайль Гитлер!" -- вопли людей, которых там, среди чистокровных арийцев, называли не иначе как подлежащими к уничтожению грязными славянами, -- это ли не чужая выщербленная корона, надетая дураком себе на голову вместе с цепью?
    Дрожащие руки -- это слабость, ненадежность. Придави их цепью, и все будет прекрасно, надежно, твоей цепи никто не отнимет -- да кому она нужна?
    Страх, ужас правят всеми злыми и неискренне-добрыми деяниями людей. Добро, ищущее себе воздаяния, даже и неявно, тоже диктуется страхом -- перед карой, в случае его не совершения. Какая будет кара -- неважно.
    Страх -- болезнь, но расстаться с ней очень трудно. И далеко не все хотят этого.
    Страх -- сокровище. Деньги, оружие, нажитые привилегии, все, чем можно от чего-то защищаться, суть порождения страха. За страхом можно спрятаться.
    Страх лучше многих укажет жизненный путь -- но сделает из человека автомат, напичканный убеждениями, завяжет сотни узлов на сознании и сделает все, чтобы
  X       Преодолевший свой страх может стать повелителем мира, ибо возвысившись над самым жутким соперником в мире, преодолев своего единственного истинного врага, человек становится близок к совершенству, ибо все дурное в нем порождено страхом, и питается от него.
    И в то же самое время сам абстрактный страх внушает медленный ужас тому, кто осознал его власть -- над собой и над всем человечеством. И круг замыкается.

    Мой страх со мной. Способ преодолеть его -- это постоянно, ежесекундно преодолевать свои слабости, злобу, лень, мелкие страхи, пассивность... Но скорей всего -- это просто запрятывание собственного ужаса вглубь, попытка истрамбовать его, задавить, забыть... Но рано или поздно каждый человек попадает в комнату 101, где его ужас ему будет предъявлен во всей красе.
Ужас...
Ужас...

(c) Beholder Написать нам Конференция

- - - 10 9 8 7 6 5 4 3 2 1

(c) Russian Gothic Project

  ¹Все это произошло на самом деле. В новом здании Третьяковки в прошлом году открылась выставка Врубеля, и какой-то субъект, формой черепа похожий на, извиняюсь, головку мужского достоинства, только с небольшим количеством волос на затылке, своему трехлетнему отпрыску вполне слышно прошептал: "Правда, на Филиппа Киркорова похож?" Компания, с которой я пришел туда, немедленно линчевала бы его, кабы не дитя с паровозиком.
²Эркентний. Полное собрание сочинений в пяти томах, т.V, стр. 119. Перевод. [Erkenntnius, Complete Works, (C) Delalande Publishers, USA. Hesnoe, Ill., 1980]
³ Густав Майринк, "Мейстер Леонгард".
⁴ Гегель разделил людей на боящихся смерти и превозмогающих этот страх. Вторые становятся господами.
⁵ А.П.Чехов. "Человек в футляре" -- высшая степень социального страха. Страх подавляющий.
⁶  Ричард Бах. "Иллюзии, или приключения мессии поневоле". СПб. Изд-во "Грант", 1993.
⁷ Эркентний. т.V, стр. 311.