Айpа Левин. Ребенок Розмари

Часть вторая

Глава 1

Теперь она жила какой-то особой жизнью, но самое главное – в полном согласии с собой. Она делала все то же, что и раньше: убирала, готовила, чистила, гладила, ходила за покупками, носила белье в стирку, занималась скульптурой, - но теперь за всем этим стояло ожидание и сознание того, что там, внутри, Эндрю-или-Сьюзен (а может быть, Мелинда?) с каждым днем становится все крупнее, чем вчера, все больше походит на ребенка, а срок его рождения все приближается.

Доктор Сапирштейн совершенно ее очаровал: высокий загорелый мужчина с седыми волосами и лохматыми седыми усами (где-то она его уже видела, но никак не могла вспомнить где; может быть, в «Приглашении к разговору»?). Несмотря на то, что в приемной стояли холодные мраморные столы, сам он оказался человеком обнадеживающе старомодным и прямолинейным.

- Только прошу вас, не читайте книг, - сказал он. – Ни одна беременность не похожа на другую, и если вы начнете читать, что должны испытывать на третьей неделе третьего месяца, то только разволнуетесь. Ни одна беременность никогда не протекает в точности так, как написано в книгах. И с подружками тоже не советуйтесь. Их ощущения могут не совпадать с вашими, но они будут доказывать, что у них беременность протекает нормально, а у вас нет.

Розмари спросила его о витаминах, выписанных ей доктором Хиллом.

- Нет. Пожалуйста, никаких таблеток. У Минни Кастивет есть травы и миксер; я попрошу, чтобы она ежедневно готовила вам питье, причем ничего столь же свежего, витаминизированного и безопасного ни в одной аптеке вы не найдете. И еще одно: не бойтесь потакать своим прихотям. Теперь в моде теория, будто беременные фантазируют Бог весть о чем. Я с этим не согласен. Я говорю так: если тебе среди ночи захотелось маринованных огурчиков, заставь несчастного мужа раздобыть их где угодно, совсем как у О'Генри. Исполняйте все свои желания, даже самые неожиданные. Если будут какие-нибудь проблемы, звоните мне когда угодно: днем и ночью. Звоните только мне, а не маме или подружкам. Для этого мы с вами и познакомились.

Розмари должна была приходить к нему раз в неделю, что свидетельствовало о большем внимании, чем то, которым окружал своих пациенток доктор Хилл. И еще одно было важно: Сапирштейн сам бронировал ей место в «Докторз Хоспитал», и для этого не нужно было заполнять никаких бумажек.

Все шло чудесно, восхитительно. Она сходила в парикмахерскую и сделала стрижку «Видаль Сассун», долечила зубы, проголосовала в день выборов мэра за Линдси и отправилась посмотреть, как проходят натурные съемки фильма, в котором играл Гай.

Она обнаружила, что из-за соли, даже нескольких крупинок, еда становится несъедобной.

- Это совершенно нормальное явление, - успокоил ее доктор Сапирштейн, когда она второй раз пришла к нему. – Когда организму понадобится соль, отвращение пройдет. А пока не насилуйте себя, естественно, никакой соли. Доверяйте своему организму, если ему чего-то хочется – дайте, а если что-то вызывает отвращение – не надо, оставьте это на время.

Однако никаких особенных желаний у нее не возникало, а аппетит, казалось, был хуже, чем обычно. На завтрак ей достаточно было кофе с тостом, на обед – овощей и кусочка недоваренного мяса. Каждое утро Минни приносила нечто, напоминающее водянистый молочный коктейль фисташкового цвета. Питье было холодное, кислое и невкусное.

- Что это? – спросила Розмари.

- Ах, не спрашивай, - всякой твари по паре: улитки, щенячьи хвостики, - отшутилась Минни.

Розмари засмеялась:

- Хорошо, но предположим, у меня девочка – понравится ей это?

- А вы действительно хотите девочку?

- Да нам все равно: кто будет, тот и будет, но хорошо, если бы первым родился мальчик.

- Вот это питье как раз для мальчика.

Розмари с трудом допила отвар.

- И все же мне хотелось бы знать, что я пью.

- Сырое яйцо, желатин, травы…

- И корень танниса?

- И этого чуть-чуть, и еще других трав понемножку…

Миссис Кастивет приносила питье каждый день, в одном и том же большом стакане с зелеными и синими полосками и стоя ждала, пока Розмари выпьет.

Как-то возле лифта Розмари разговорилась с Филлис Капп, матерью маленькой Лайзы. Филлис пригласила их с Гаем на ланч в воскресенье, но когда Розмари рассказала об этом Гаю, он объяснил, что в воскресенье будет на съемках, а если и нет, то ему лучше отдохнуть и позаниматься. Теперь они почти никуда не ходили и никого не принимали. Джимми и Тайгер Хенигсен Гай сказал, что они не смогут пойти в театр и отобедать с ними, как договаривались еще несколько недель назад, а Розмари он попросил по возможности пока не приглашать Хатчинса. И все из-за съемок, которые требовали больше времени, чем он думал.

Но все, что ни делается – к лучшему, потому что у Розмари начались сильные боли в животе. Она позвонила доктору Сапирштейну, и он пригласил ее на прием. Осмотрев Розмари, он сказал, что беспокоиться не стоит: боли – результат нормального расширения костей таза. Дня через два они прекратятся, а пока можно попринимать аспирин.

Розмари облегченно вздохнула:

- А я испугалась, что это внематочная беременность.

- Внематочная? – переспросил доктор Сапирштейн и скептически улыбнулся. Ей стало неловко. – А мне-то казалось, что вы не будете забивать себе голову книжками, Розмари.

- Но она прямо смотрела на меня с аптечной полки.

- И только доставила вам беспокойство. Будьте добры, отправляйтесь домой и выкиньте ее!

- Обещаю вам, что я так и сделаю.

- Через пару дней боли должны прекратиться, - еще раз повторил он.

Но и через два дня боли не исчезли, а стали сильнее и продолжали усиливаться. Боль длилась часами, потом несколько минут ее почти не было, но в это время она словно готовилась к еще более сильному натиску. От аспирина было мало толку, а принимать больше таблеток Розмари боялась. Забытье, когда оно приходило, приносило беспокойные сны. В них она сражалась с громадными пауками, схватившими ее в ванной; а иногда она никак не могла вырвать маленький черный кустик, пустивший корни посреди ковра в спальне. Каждое утро она просыпалась уставшая, ощущая усилившуюся боль.

- Иногда это бывает, - успокаивал ее доктор Сапирштейн. – Теперь боль может прекратиться в любой момент. Вы точно назвали свой возраст? Обычно подобное встречается у женщин постарше, когда суставы уже не столь эластичны.

Как-то, зайдя с очередной порцией своего питья, Минни стала успокаивать Розмари:

- Бедняжка. Не беспокойся, мою племянницу мучили точно такие же боли, я знаю еще двух женщин, у которых было то же самое. Зато роды у них были очень легкими, и у них родились прекрасные здоровые младенцы.

- Благодарю, - вздохнула Розмари.

- Ты мне не веришь? Это истинная правда! Клянусь Богом, Розмари!

Лицо у Розмари осунулось, пожелтело, под глазами появились круги, выглядела она ужасно. Гай же утверждал обратное:

- Да о чем ты? Ты великолепно выглядишь. Если уж хочешь начистоту – то прическа ужасная. Это самая большая ошибка в твоей жизни.

Теперь болело без передышки, боль стала неотступной. Розмари терпела, жила с ней, засыпая ночью лишь на несколько часов, и пила по одной таблетке аспирина, даже когда доктор Сапирштейн разрешил принимать по две. И речи не могло быть о том, чтобы куда-нибудь сходить вместе с Джоан или Элизой, посидеть на занятиях по скульптуре или съездить за покупками. Розмари сидела дома, заказывала продукты по телефону, шила занавески для детской и начала, наконец, читать «Упадок и разрушение Римской империи». Иногда, под вечер, заходили Минни и Роман немножко поболтать и узнать, не нужно ли ей чего. Однажды зашла Лаура-Луиза и притащила целый поднос имбирных пряников. Ей еще не сказали о беременность Розмари.

- Господи, как мне нравится ваша прическа, Розмари! Вы такая хорошенькая, такая современная!

Она даже удивилась, узнав, что Розмари себя неважно чувствует.

Когда съемки пробной серии фильма были, наконец, закончены, Гай стал больше бывать дома. Он больше не занимался с Домиником, не уходил после полудня на прослушивания и пробы. Сейчас он снимался в двух выгодных рекламных роликах для «Пэлл-Мэлл» и «Тексако», - а репетиции пьесы «Я вас нигде раньше не видел?» должны были начаться в середине января. Гай помогал Розмари убирать квартиру, играл с ней в «скрэббл» на время – по доллару за партию. К телефону в основном подходил он сам и, когда спрашивали Розмари, придумывал правдоподобные предлоги, чтобы не звать ее.

Розмари хотела устроить обед в день Благодарения для своих друзей, у которых, как и у них с Гаем, родственники жили далеко, но из-за неотступной боли и постоянного беспокойства о благополучии Эндрю-или-Мелинды решила отказаться от этой затеи, и они в конце концов пошли к чете Кастиветов.

 
Глава 2

Как-то в декабре, во второй половине дня, когда Гай был на съемках рекламного ролика для «Пэлл-Мэлл», позвонил Хатчинс.

- Я тут поблизости, за углом, зашел в Сити-центр за билетами на Марселя Марсо. А вы с Гаем не хотите пойти в пятницу вечером?

- Вряд ли, Хэтч. В последнее время я себя не слишком хорошо чувствую. А у Гая на этой неделе два рекламных ролика.

- А что с тобой?

- Да ничего особенного. Легкое недомогание.

- Можно мне на несколько минут к тебе заскочить?

- Конечно. Буду очень рада тебя видеть.

Она быстро натянула широкие брюки и вязаную кофточку, причесалась и накрасила губы. Резкий приступ боли заставил ее на миг закрыть глаза и стиснуть зубы, но боль постепенно ослабла, и Розмари с облегчением перевела дух.

Увидев Розмари, Хатчинс уставился на нее и воскликнул:

- Боже праведный, ну и дела!

- Это «Видаль Сассун», сейчас очень модно.

- Да я не об этом. Я совсем не про прическу, девочка.

- А ты что, считаешь, что я так уж плохо выгляжу? – она взяла его пальто и шляпу, повесила на вешалку, не переставая сиять застывшей улыбкой.

- Это не то слово. Ты выглядишь просто жутко! Я тебя никогда такой не видел. Ты черт знает как похудела, и потом эти круги под глазами, им и панда бы позавидовала. Уж не на одной ли ты из этих пресловутых «дзен-диет»?

- Нет, Хэтч.

- Что же тогда? Ты была у врача?

- Ну ладно, думаю, тебе могу сказать. Я беременна. На третьем месяце.

Хэтч в недоумении долго смотрел на нее.

- Это смешно, Розмари, дорогая. Беременные полнеют, а не худеют. И выглядят здоровыми, а не…

- Маленькое осложнение, - объяснила Розмари, ведя его в гостиную. – У меня неэластичные суставы или что-то в этом роде, поэтому меня мучают боли, и я почти не сплю. Точнее, о д н а боль, и она просто не прекращается. Ничего серьезного. Она должна вот-вот пройти.

- Никогда не слышал, чтобы «неэластичные суставы» у беременных доставляли им такие неприятности.

- Неэластичные тазовые суставы – это достаточно частое явление.

Хэтч уселся в мягкое кресло Гая.

- Ну что же, поздравляю, - произнес он неуверенно. – Ты, наверное, очень счастлива, - в его голосе звучала грусть.

- Да, мы оба счастливы.

- Кто твой лечащий врач?

- Это Эйбрахам Сапирштейн. Он…

- Я его знаю. То есть о нем знаю. Он принимал у Дорис двух малышей.

Дорис была старшей дочерью Хатчинса.

- Он один из лучших в городе, - сообщила Розмари.

- Когда ты была у него в последний раз?

- Позавчера. И я тебе уже рассказывала все, что он говорил: такое случается довольно часто, и боль может прекратиться в любой момент. Правда, он это повторяет с того дня, как боли начались…

- Насколько же ты похудела?

- Всего на три фунта. Похоже…

- Чушь! Ты потеряла куда больше.

Розмари улыбнулась:

- Ну, ты прямо как наши весы в ванной. Гай в конце концов выкинул их, они меня так пугали. Нет-нет, я потеряла всего три фунта, ну, может быть, чуть-чуть больше. А немного похудеть в первые месяцы – нормально. Потом я буду прибавлять в весе, и еще как!

- Да уж, надеюсь. У тебя такой вид, словно из тебя вампир высасывает кровь. Ты не замечала следов от укусов?

Розмари засмеялась.

- Ну, ладно, - Хатчинс откинулся в кресле и тоже засмеялся. – Будем считать, что доктор Сапирштейн знает, что говорит. Уж он, черт возьми, должен бы знать, денег-то он берет немало. У Гая, судя по всему, дела идут великолепно.

- Вообще-то, да. Но с нас врач берет на удивление мало. Он – большой друг наших соседей, Кастиветов. Это они рекомендовали ему меня, и с нас он берет особую плату, не ту, что с высшего общества.

- Ты хочешь сказать, что Дорис и Аксель принадлежат к высшему обществу? Они будут в восторге, когда я им расскажу.

В дверь позвонили. Хэтч хотел открыть, но Розмари пошла сама.

- Когда двигаюсь, у меня болит меньше, - объяснила она и направилась к входной двери, пытаясь вспомнить, заказывала ли он что-нибудь, что ей еще не приносили.

Но оказалось, что это пришел не посыльный, а мистер Кастивет. Он слегка запыхался.

- Не прошло и двух секунд, как я произнесла ваше имя, - улыбнулась ему Розмари.

- Надеюсь, в хорошем смысле. Вам в магазине нужно что-нибудь? Минни собирается выйти за покупками, а у вас, похоже, не работает внутренний телефон.

- Нет, спасибо, не беспокойтесь. Утром я заказала все по телефону.

Роман заглянул ей через плечо и спросил, не вернулся ли Гай.

- Нет, он придет не раньше шести, - ответила Розмари, а поскольку на бледном лице Романа осталась вопросительная улыбка, добавила: - Ко мне зашел друг.

Вопросительная улыбка не исчезла.

- Хотите познакомиться?

- Пожалуй, да, - согласился Роман и добавил: - Если это удобно.

- Конечно.

Розмари пригласила его в гостиную. Поверх синей рубашки с ярким вязаным галстуком на Романе была куртка в черную и белую клетку. Он шел рядом с ней, и Розмари впервые обратила внимание на то, что у него проколоты уши, во всяком случае левое.

Они вошли в гостиную.

- Это – Эдвард Хатчинс, - представила Розмари друга, потом обратилась к Хэтчу, который поднялся с кресла, приветствуя Романа. – Роман Кастивет, наш сосед, о котором я только что говорила. – Роману она объяснила: - Я рассказала Хэтчу, что это вы с Минни рекомнедовали меня доктору Сапирштейну.

Мужчины поздоровались, пожав друг другу руки.

- Одна из моих дочерей тоже обращалась к Сапирштейну. Дважды, - заметил Хэтч.

- Он прекрасный специалист, - подхватил Роман. – Мы познакомились прошлой весной, но он стал одним из наших лучших друзей.

- Садитесь, пожалуйста, - пригласила Розмари.

Мужчины сели, и Розмари устроилась рядом с Хэтчем.

- Розмари уже успела поделиться с вами радостным известием? – спросил Роман.

- Да, - без энтузиазма отозвался Хатчинс.

- Мы должны постараться, чтобы она как следует отдыхала, ни о чем не заботилась и не волновалась.

- Как это было бы прекрасно, - протянула Розмари.

- Ее вид слегка меня ошарашил, - Хэтч посмотрел на Розмари, доставая трубку и полосатый кисет.

- Неужели?

- Но когда я узнал, что ее наблюдает доктор Сапирштейн, мне стало как-то спокойнее.

- Она похудела совсем немного, да, Розмари?

- Именно, - подтвердила она.

- В начале беременности это нормально. Думаю, потом она наберет вес, даже с избытком.

- Наверно, - согласился Хатчинс, набивая трубку.

- Миссис Кастивет каждый день готовит мне витаминный напиток из сырого яйца, молока и свежих трав, которые сама выращивает.

- Естественно, в полном соответствии с указаниями доктора Саприштейна, - подхватил Роман. – Он склонен относиться с подозрением к серийному производству витаминов.

- Правда? – Хэтч засунул кисет в карман. – Вот уж к чему никогда не стал бы относиться с подозрением. Их изготовление, конечно же, ведется под самым жестким контролем, какой только можно придумать.

Хэтч зажег спичку, затянулся и выпустил клуб ароматного белого дыма. Розмари подала ему пепельницу.

- Да, я с вами согласен, но изготовленные на фабрике таблетки могут месяцами лежать на складах или на полках аптек, пока не потеряют свою ценность, - возразил Роман.

- Об этом я не подумал. Вполне вероятно.

- Мне приятно от одного только сознания, что я принимаю все свежее и натуральное, - сказала Розмари. – Наверное, сотни и сотни лет назад, когда никто еще даже и не знал про витамины, будущие мамы жевали кусочки корня танниса.

- Корня танниса? – переспросил Хэтч.

- Это одна из трав, которык добавляются в питье. А может, это и не трава? – Розмари посмотрела на Романа. – Может ли корень быть травой?

Но Роман внимательно смотрел на Хэтча и не слышал ее.

- Таннис? – еще раз удивленно переспросил Хатчинс. – Никогда не слышал. Ты уверена, что это не анис и не корень ириса?

- Таннис, - произнес Роман.

- Вот, - Розмари достала амулет. – Есть поверье, что он еще и счастье приносит. Приготовься: к запаху нужно привыкнуть. – Наклонившись поближе к Хэтчу, она протянула амулет.

Тот понюхал и, скривившись, отодвинулся.

- Да уж, действительно.

Он взял висящий на цепочке шарик и издали, прищурившись, посмотрел на него.

- Совсем не похоже на корень. Скорее, плесень или какой-то грибок. – Хэтч посмотрел на Розмари. – Может быть, у него есть какое-то другое название?

- Насколько я знаю, нет, - вступил в разговор Роман.

- Обязательно посмотрю в энциклопедии и все о нем выясню. Таннис. Какая очаровательная вещица, этот амулет, или как это там называется. Откуда он у тебя?

Одарив Романа быстрой улыбкой, Розмари объяснила:

- Мне его подарили Кастиветы.

Она спрятала амулет под кофточку.

- Я вижу, вы и ваша жена заботитесь о Розмари больше, чем ее собственные родители, - промолвил Хатчинс, обращаясь к Роману.

- Мы ее очень любим, ее и Гая, - Роман встал с кресла. – Извините, мне надо идти. Жена ждет.

- Конечно, - Хатчинс тоже встал. – Рад был познакомиться.

- Не сомневаюсь, мы еще увидимся. Не беспокойтесь, Розмари.

- Никакого беспокойства.

Розмари проводила его до двери. По дороге она заметила, что и правое ухо у него тоже проколото, а на шее виднелось множество маленьких шрамов – создавалось впечатление, что смотришь на далекую стаю птиц.

- Еще раз спасибо, что зашли.

- Не за что. Мне понравился ваш друг мистер Хатчинс: он производит впечатление очень умного человека.

- Так и есть, - подтвердила Розмари, открывая дверь.

- Рад, что познакомился с ним. – Улыбнувшись и помахав рукой, мистер Кастивет ушел.

Когда она вошла в гостиную, Хэтч стоял у книжного шкафа.

- Уютная комната. Ты отлично потрудилась.

- Спасибо. Я много здесь повозилась, пока не помешала это история с тазовыми костями. – Она помолчала и невпопад, как бы отвечая на свои мысли, - добавила: - У Романа проколоты уши. Сегодня я в первый раз заметила.

- Проколотые уши и насквозь пронзающий взгляд. Кем он был до того, как стал почтенным старцем?

- Кем только он не был. Объехал весь свет. Правда – он везде побывал.

- Бред! Везде пока еще никто не побывал. Зачем он к тебе заходил, если только я не проявляю излишнего любопытства?

- Спросить, не нужно ли мне чего-нибудь купить. Они поразительные соседи. Если бы я им позволила, они приходили бы убирать у меня в квартире.

- А что собой представляет госпожа Кастивет?

Розмари рассказала.

- Гай с ними в последнее время очень сблизился. Думаю, они ему стали вместо родителей.

- А тебе?

- Не знаю. Иногда я им так благодарна, что расцеловать готова, а иной раз задыхаюсь от их внимания: слишком уж они дружелюбны и предупредительны, если не назойливы. Но как я могу жаловаться? Помнишь, когда свет погас?

- Да разве такое забудешь? Я был в лифте.

- Не может быть!

- Да, да, пять часов в полной темноте в обществе трех женщин и мужчины, которого, как сейчас помню, звали Джоном Берчером. Они были уверены, что взорвалась бомба.

- Какой ужас!

- Так что ты говорила?

- Мы с Гаем сидели здесь, а через две минуты после того, как погас свет, Минни была уже у двери со свечами, - она показала рукой в сторону каминной полки. – Ну как можно быть недовольной такими соседями?

- Никак нельзя, - Хэтч встал и подошел к камину. Между вазой и медным микроскопом стояли два оловянных подсвечника; в обоих торчали огарки черных свечей с потеками оплавившегося воска.

- Последние крохи. Она принесла столько, что хватило бы на целый месяц. А в чем дело?

- Они так и были черные?

- Да, а что?

- Да так, просто интересно, - он отвернулся от камина и как-то натянуто ей улыбнулся. – Предложи мне, пожалуйста, кофе. И расскажи мне про миссис Кастивет. Где она выращивает свои травы? В ящиках на окнах, что ли?

Спустя несколько минут, когда они сидели с чашками за столом в кухне, открылась входная дверь и поспешно вошел Гай.

- Какой сюрприз! – воскликнул он, подойдя к Хатчинсу и пожимая руку прежде, чем тот успел подняться. – Как дела, Хэтч? Рад вас видеть. – Другой рукой Гай обхватил голову Розмари и поцеловал ее в щеку и в губы: - Как жизнь, золотко?

Он был в гриме: лицо оранжевое, глаза большие, с накрашенными черными ресницами.

- Что произошло? – спросила Розмари.

- А-а, они вдруг остановили съемку, решили изменить что-то в сценарии, тупые гаденыши! Утром начнем снова. Прошу всех оставаться на местах, не двигаться, я только избавлюсь от пальто, - Гай направился в прихожую.

- Кофе хочешь? – крикнула ему вслед Розмари.

- С огромным удовольствием.

Она встала, налила ему, наполнила чашки и себе с Хэтчем. Хэтч посасывал трубку, задумчиво глядя перед собой.

Вошел Гай с блоком «Пэлл-Мэлл» в руках.

- Добыча! – он вывалил пачки на стол. – Хэтч?

- Нет, спасибо, я лучше трубку.

Гай открыл одну пачку, встряхнул ее, вытащил сигарету и подмигнул Розмари.

- Кажется, есть повод поздравить, - сказал Хэтч.

Гай просиял:

- Розмари рассказала вам? Чудесно, правда? Мы так рады. Я, конечно, до смерти боюсь, что из меня получится скверный отец, но Розмари все равно будет такой хорошей мамой, что это не имеет значения.

- Когда ждете?

Розмари назвала число, а Гаю сообщила, что доктор Сапирштейн принимал двух внуков Хэтча.

- Я познакомился с вашим соседом Романом Кастиветом, - сказал Хатчинс.

- Да? Смешной старый чудак, верно? – отозвался Гай. – Зато он знает разные интересные истории про Отис Скиннер и Моджеску. Он влюблен в театр.

- Ты когда-нибудь замечал, что у него проколоты уши? – спросила Розмари.

- Ты шутишь!

- Да нет, я сегодня случайно заметила.

Они пили кофе, обсуждали успехи Гая и поездку Хэтча в Грецию и Турцию, которую он собирался совершить весной.

- Очень жаль, что в последнее время мы так редко встречаемся, - посетовал Гай, когда Хатчинс, извинившись, стал прощаться. – Я занят, да и Розмари в таком состоянии; мы вообще ни с кем не встречаемся.

- Может быть, все же мы как-нибудь пообедаем вместе? – предложил Хэтч, и Гай, согласившись, пошел за его пальто.

- Не забудь узнать о корне танниса, - напомнила Розмари.

- Не забуду, - заверил ее Хэтч. – А ты скажи доктору Сапирштейну, чтобы он проверил весы; я все-таки думаю, что ты похудела больше, чем на три фунта.

- Не говори ерунды! У врачей не бывает неправильных весов.

Гай подал ему пальто.

- Это не мое, стало быть, ваше.

- Точно, - повернувшись, Хатчинс сунул руки в рукава. – А ты уже придумала, как назовешь, или еще слишком рано? – спросил он Розмари.

- Если мальчик, то Эндрю или Дуглас, если девочка, то Мелинда или Сара.

- Сара? - удивился Гай. – А что произошло со «Сьюзен»? – Он подал Хэтчу шляпу.

Розмари подставила Хэтчу щеку.

- Очень надеюсь, боли скоро пройдут, - сказал он

- Конечно. Я тоже надеюсь.

- При беременности это бывает часто, - заметил Гай.

Хэтч порылся в карманах.

- А вторая куда-то подевалась. Здесь ее нет? – он показал им коричневую перчатку и еще раз пошарил в карманах.

Розмари посмотрела на полу, а Гай подошел к шкафу и поискал там, на полу и на полке.

- Не нашел, Хэтч, - крикнул он.

- Вот обидно. Наверно, оставил в Сити-центре. Придется зайти туда. Правда, давайте вместе пообедаем, ладно?

- Обязательно, - подтвердил Гай.

- На следующей неделе, - уточнила Розмари.

Они смотрели ему вслед, пока Хатчинс не скрылся за поворотом коридора.

- Это был приятный сюрприз, - заговорил Гай. – Он долго у тебя сидел?

- Не очень. Как ты думаешь, что он мне сказал?

- Что?

- Что я выгляжу ужасно.

- Добрый старина Хэтч, куда бы ни явился, всюду приносит с собой веселье.

Розмари вопросительно посмотрела на Гая.

- Да он прирожденный нытик, золотко. Помнишь, как он пытался испортить нам настроение, когда мы сюда переежали?

- Он не прирожденный нытик, - Розмари пошла на кухню убирать со стола.

Гай прислонился к косяку:

- Тогда он очень талантливый любитель.

Через несколько минут он надел пальто и пошел покупать газету.

 Вечером Розмари читала в постели, а Гай в кабинете смотрел телевизор. В половине одиннадцатого зазвонил телефон. Гай взял трубку, и через минуту принес телефон в спальню.

- Хэтч хочет поговорить с тобой, - он поставил телефон на кровать. – Я сказал, что ты отдыхаешь, но он говорит, дело не ждет.

Розмари взяла трубку.

- Хэтч?

- Привет, Розмари. Скажи мне, дорогая, вообще-то ты на улицу выходишь или сидишь дома целыми днями?

- В последнее время не выходила, - Розмари посмотрела на Гая, - но могла бы. А в чем дело?

Не сводя с нее глаз, Гай настороженно слушал.

- Мне бы хотелось с тобой кое о чем потолковать. Можешь встретиться со мной завтра утром в одиннадцать перед зданием Сигрэм? Если хочешь, можно будет посчитать это поздним завтраком или ранним ланчем.

- Да, конечно, Хэтч. А в чем дело? Ты сейчас не можешь сказать?

- Да лучше не надо. Ничего сверхважного, так что не думай об этом.

- Отлично.

- Договорились. Тогда в одиннадцать перед зданием Сигрэм.

- Хорошо. Перчатку нашел?

- Нет, но мне уже все равно пора покупать новые. Спокойной ночи, Розмари. Спи сладко.

- Спокойной ночи.

Она повесила трубку.

- Что ему нужно? – грубовато спросил Гай.

- Он хочет встретиться со мной завтра утром и о чем-то поговорить.

- Он не сказал о чем?

- Нет.

Улыбнувшись, Гай покачала головой:

- По-моему, он слишком увлекся приключенческими рассказами для мальчишек. Где вы с ним встречаетесь?

- Перед зданием Сигрэм, в одиннадцать.

Гай выдернул телефон из розетки и понес его в кабинет, но почти тотчас же вернулся и, снова включив, поставил на ночной столик. – У меня идея. Хочешь, я сейчас пойду и куплю мороженое в рожках? Идет?

- Но уже поздно, хотя мороженого мне хочется.

- Ванильное?

- Да.

- Я быстро.

Он ушел, а Розмари откинулась на подушки и уставилась в пространство. О чем хочет поговорить с ней Хэтч? Ничего важного, сказал он. Но это не может быть и чем-то совсем пустяковым, иначе он не стал бы вызывать ее вот так. Может быть, это касается Джоан?

Она услышала, как где-то далеко-далеко, у двери Кастиветов, один раз прозвенел звонок. Наверное, это Гай зашел спросить, не купить ли и им мороженое или утреннюю газету. Как мило с его стороны.

Боль в животе усилилась.


Глава 3

Утром Розмари по внутреннему телефону позвонила Минни и попросила не приносить питье в одиннадцать: она собирается выйти и вернется не раньше часа или двух.

- Хорошо, милая, не волнуйся. Совсем не обязательно принимать его в одно и то же время, выпьешь потом. День хороший, а свежий воздух пойдет тебе на пользу. Иди, погуляй. Звякни мне, когда вернешься, я принесу питье.

День был прекрасный: морозный, ясный, солнечный, бодрящий. Розмари медленно шла и наслаждалась, готовая улыбаться, словно и не было неотступной боли в животе. На каждом углу, позвякивая бубенчиками, как обычно перед Рождеством, стояли Санта-Клаусы из Армии Спасения. И витрины магазинов тоже кричали о приближающемся Рождестве.

Без четверти одиннадцать Розмари подошла к месту встречи. Так как до назначенного часа еще оставалось время и Хэтча пока не было видно, она присела на невысокую ограду сквера перед зданием Сигрэм и подставила лицо солнечным лучам. Наслаждаясь теплом, она прислушивалась к торопливым шагам, обрывкам разговоров, к проезжавшим мимо легковым машинам, грузовикам и шуму вертолетов. Платье, как Розмари впервые с удовольствием отметила, натянулось под пальто на животе; может быть, после ланча она отправится в Блумингдейл взглянуть на одежду для будущих мам. Она была рада, что Хэтч вытащил ее на улицу (но о чем он хотел с ней поговорить?); боль, даже неотступная, - это не оправдание для того, чтобы столько времени сидеть дома. Теперь Розмари будет бороться с ней, бороться при помощи воздуха, солнца, движения; она больше не подчинится ей, не будет затворничать в мрачных стенах Брэмфорда. «Прочь, боль, - подумала она. – Я больше не собираюсь с тобой мириться.» Но боль не отступала; самовнушение не оказало на нее никакого влияния.

В одиннадцать она подошла к стеклянным дверям здания, где все время сновали люди. «Возможно, у Хэтча была еще одна встреча, и он сейчас придет, - подумала Розмари, - ведь он назначил встречу именно здесь, а не где-то еще». Она вглядывалась в лица выходящих, в какой-то момент вроде даже увидела его, но оказалось, что обозналась. Розмари не тревожилась, что пропустит Хэтча: она знала, что, даже если она его и не заметит, Хэтч сам ее обязательно увидит.

Он не пришел ни в пять, ни в десять минут двенадцатого. В четверть двенадцатого Розмари вошла в здание, чтобы взглянуть на список сотрудников в надежде встретить там фамилию, которую Хэтч когда-нибудь упоминал, позвонить и справиться, нет ли Хэтча там. Для внимательного изучения список оказался чересчур длинным, со слишком большим количеством фамилий; она пробежала взглядом убористо напачатанные колонки и, не обнаружив ничего знакомого, снова вышла на улицу.

Она вернулась к низкой ограде и села на прежнее место. Теперь она наблюдала за фасадом здания, изрека окидывая взглядом пологие ступени, ведущие к тротуару. Мужчины женщины встречались с другими мужчинами и женщинами, но Хэтча, который никогда не опаздывал, по-прежнему не было видно.

В одиннадцать сорок Розмари снова вошла в здание, и один из служащих посоветовал ей спуститься вниз, где в конце коридора была телефонная будка. По телефону разговаривала девушка-негритянка. Однако вскоре она окончила разговор и вышла, приветливо взглянув на Розмари. Розмари скользнула в будку и набрала свой номер. После пятого звонка ответила телефонистка: Розмари никто не звонил, а Гая спрашивал Руди Хорн. У нее оставалась еще монетка, и она набарала номер Хэтча. После первого же звонка ответил взволнованный женский голос:

- Да?

- Это квартира Эдварда Хатчинса?

- Да, кто говорит?

По голосу собеседнице Розмари можно было дать не слишком много и не слишком мало, наверно, лет сорок.

- Меня зовут Розмари Вудхауз. В одиннадцать я должна была встретиться с мистером Хатчинсом, но он не пришел. Вы не знаете, он придет или нет?

Трубка молчала.

- Алло? – позвала Розмари.

- Хэтч говорил мне о вас, Розмари. Я – Грейс Кардифф, его знакомая. Ночью ему стало плохо. Точнее, сегодня утром, рано утром.

У Розмари упало сердце:

- Плохо?

- Да. Он в глубокой коме. Врачи не могут определить причину. Его отвезли в Сент-Винсент.

- Боже, какой ужас! Вчера вечером, около половины одиннадцатого, я разговаривала с ним и, судя по голосу, все было нормально.

- Я говорила с ним чуть позже, и мне тоже показалось, что все хорошо. Сегодня утром уборщица нашла его на полу спальни без сознания.

- И врачи не знают, в чем дело?

- Пока что нет. Но прошло еще очень мало времени, и я не сомневаюсь, что они скоро найдут причину. А тогда смогут и вылечить его. Пока же он без сознания.

- Какой ужас! А раньше с ним ничего подобного не случалось?

- Никогда. Сейчас я снова еду в больницу. Если вы оставите мне свой номер телефона, то, как только будут какие-то изменения, я вам сообщу.

- Спасибо большое.

Розмари продиктовала свой телефон и спросила, не нужна ли какая-нибудь помощь.

- Пока нет, - ответила Грейс. – Только что я позвонила его дочерям, и, кажется, это все, что можно сделать, по крайней мере, пока он не придет в сознание. Если будут новости, я вам сообщу.

Розмари вышла из здания Сигрэм. Дойдя до угла Пятьдесят третьей улицы, она перешла Парк-авеню и медленно направилась к Мэдисон-сквер размышляя, умрет Хэтч или выживет и, если умрет, то будет ли в ее жизни (о, эгоизм!) еще кто-нибудь, на кого бы она смогла вот так же спокойно и полностью положиться. Розмари думала и о Грейс Кардифф: судя по голосу, привлекательная женщина. Интересно, может, у них с Хэтчем роман, без особенных страстей, спокойный, как обычно бывает у немолодых уже людей? Розмари хотелось, чтобы это было так. Она не могла поверить, что Хэтч умрет. Нет, этого не может быть, - возможно, то, что он оказался на пороге смерти, подтолкнет их обоих к свадьбе, так что все обернется даже к лучшему.

Она пересекла Мэдисон и где-то между ним и Пятой авеню невольно остановилась перед витриной, в которой было выставлено миниатюрное святое семейство у яслей: изящные фарфоровые фигурки Марии, Младенца, Иосифа, волхвов, пастухов и домашних животных. Она улыбнулась, глядя на эту сценку, по-прежнему способную пробудить в ней глубокие чувства и переживания. А потом в стекле витрины, которая, как занавес, разделяла ее и Святое Семейство, увидела собственное отражение: улыбка, обтянутые кожей скулы, как у скелета, и черные круги под глазами – лицо, которое вчера испугало Хэтча, а сейчас напугало и ее.

- Вот уж это совпадение так совпадение!

Обернувшись, Розмари увидела, как к ней подходит сияющая Минни в белом пальто под кожу, красной шляпе и с неизменными очками на цепочке.

- А я подумала: пока Розмари гуляет, я тоже могу выйти, купить что-нибуль к Рождеству. И надо же – ты здесь, и я тоже! Похоже, мы с тобой совершенно одинаковые, ходим в одни и те же места, и занятия у нас одинаковые. Э-э, да в чем дело, дорогая? Ты такая грустная и подавленная.

- Я только что узнала плохие новости, - объяснила Розмари. – Один мой друг заболел. Он в больнице, в тяжелом состоянии.

- Да что ты говоришь? Кто же это?

- Его зовут Эдвард Хатчинс.

- Это тот мужчина, с которым Роман познакомился у вас вчера? Он целый час мне вчера рассказывал, какой это милый и умный человек! Как жаль! А что с ним случилось?

Розмари рассказала то немногое, что ей было известно.

- Пресвятая Богородица! – воскликнула Минни. – Надеюсь, все обойдется, а не кончится для него так же, как для бедной Лили Гардиниа. Но врачи хороши! Даже не могут понять причину! Что ж, хоть это признают, обычно, если они чего-нибудь не знают, то отделываются набором ученых латинских слов. Знаешь, Розмари. я думаю, что если бы деньги тратили не на то, чтобы запускать астронавтов, а на медицинские исследования здесь, на Земле, нам бы всем жилось куда лучше. Ты-то как себя чувствуешь?

- Боль усилилась.

- Бедняжка. Знаешь что? По-моему, нам пора домой.Что ты на это скажешь?

- Нет-нет, вы же должны сделать рождественские покупки.

- Вот еще! У меня две недели впереди. Закрой уши.

Минни поднесла руку ко рту, и раздался пронзительный режущий слух звук, когда она дунула в свисток, висевший на золотой цепочке у нее на запястье.

К ним подъехало такси.

- Каков сервис, а? – сказала Минни. – Отличное большое такси. Как раз для беременных, - пошутила она.

Вскоре они были дома. И пока Минни одобрительно смотрела на Розмари, та глотала холодное кислое питье из стакана в зеленую и синюю полоску.

 
Глава 4

Раньше Розмари ела мясо недоваренным, теперь же почти сырым. Она поджаривала его ровно настолько, чтобы оно успевало оттаять и пропитаться соком.

Предпраздничные недели и само Рождество прошли уныло. Боль с каждым днем усиливалась, она стала настолько мучительной, что внутри Розмари перестал существовать какой-то центр сопротивления, в котором еще жили воспоминания о былом благополучии, - и Розмари перестала реагировать на боль, перестала говорить о ней доктору Сапирштейну, перестала даже в мыслях говорить слово «боль». Раньше боль была внутри Розмари, теперь же с а м а Розмари оказалась внутри нее; боль – это погода на улице, время, почти весь мир. Безразличная ко всему, измученная, она начала больше спать и есть больше мяса, почти сырого.

Она делала все, что делала раньше: готовила, убирала, посылала рождественские открытки родственникам, укладывала новенькие деньги в конверты для лифтеров, швейцаров, посыльных и мистера Микласа. Она просматривала газеты и пыталась заинтересоваться надвигающейся общегородской забастовкой транспортников и тем, что студенты сжигают армейские повестки, но никак не могла: все это были известия из какого-то иллюзорного мира; для нее, кроме кромешного ада неотступной боли, ничего реального не было. Гай купил рождественские подарки Минни и Роману; друг другу они решили вообще ничего не покупать. А Кастиветы подарили им два подноса.

Розмари с Гаем несколько раз ходили в кинотеатр рядом с домом, но вечерами сидели дома или заходили к Минни и Роману, у которых познакомились с Фаунтенами, Гилморами, Уизами, с миссис Сабатини, неизменно приносившей с собой кота, с бывшим зубным врачом Шендом, который сделал цепочку для подаренного Розмари амулета с конем танниса. Все они были пожилыми людьми и к Розмари относились с чуткостью и заботой, очевидно, замечая, что чувствует она себя далеко не прекрасно. Приходила Лаура-Луиза, иногда к компании присоединялся доктор Сапирштейн. Роман был неутомим в роли хозяина: он непрерывно наполнял бокалы, подкидывал новые темы для разговоров. В канун Нового года он предложил тост: «За 1966 год – Год первый». Тост этот озадачил Розмари, хотя все остальные, казалось, поняли и поддержали его. У нее было такое ощущение, будто она не уловила ссылки на какое-то литературное произведение или политическое событие, что, впрочем, было ей безразлично. Обычно они с Гаем с вечеринок уходили рано. Гай укладывал ее и снова возвращался к Кастиветам. Он был любимцем женщин, которые не отходили от него, смеясь над его шутками.

Хатчинс так и не приходил в сознание. Грейс Кардифф звонила примерно раз в неделю.

- Все по-прежнему. Никаких изменений, - говорила она. – Врачи никак не могут найти причину. Они говорят, что он может очнуться хоть завтра утром, а может впасть в состояние еще более глубокой комы и вообще никогда не очнуться.

Дважды Розмари навещала Хэтча в больнице. Она стояла у кровати, беспомощно глядя на его закрытые глаза и прислушивалась к едва различимому дыханию. Во время второго визита – это было в начале января – у окна сидела и вышивала дочь Хатчинса – Дорис. Эта невысокая приятная женщина, лет тридцати с хвостиком, была замужем за шведом-психоаналитиком. Она была похожа на молодого Хэтча, только в парике.

Дорис не узнала Розмари, а когда та напомнила, смущенно извинилась.

- Нет, нет, пожалуйста, не извиняйтесь, - сказала с улыбкой Розмари. – Я знаю, что выгляжу ужасно.

- Что вы, вы совсем не изменились. Просто у меня плохая память на лица. Я даже собственных детей путаю, нет, серьезно!

Дорис отложила вышивание, а Розмари присела рядом. Они обсудили положение Хатчинса. Розмари погладила его безжизненную руку со шлангом от капельницы.

- А у нас с вами, оказывается, один и тот же гинеколог, - сказала Розмари.

Потом они разговорились о беременности Розмари и о том, какой доктор Сапирштейн известный и знающий врач. Дорис удивилась, узнав, что он осматривает Розмари еженедельно.

- Меня он принимал только раз в месяц. Почти до самого конца. Потом раз в две недели и только на последнем месяце – каждую неделю. Я думала, так принято.

Розмари не знала, что ответить.

- Не расстраивайтесь. – Дорис заулыбалась, пытаясь сгладить свою бестактность. – Думаю, у каждой беременности свои законы.

- Именно так доктор мне и говорил.

Вечером Розмари рассказала Гаю, что доктор Сапирштейн осматривал Дорис раз в месяц.

- У меня, очевидно, что-то не в порядке, - заявила она, - и он знал это с самого начала.

- Не говори глупостей! – оборвал ее Гай. – Он бы не скрывал от тебя, а даже если бы и скрыл, то мне он наверняка бы сказал.

- Абсолютно ничего, Роз. Богом клянусь!

- Тогда почему я должна ходить к нему каждую неделю?

- Может быть, он изменил методику? А возможно, просто более внимателен к тебе, потому что тебя рекомендовали ему Минни и Роман.

- Нет.

- Я не знаю. Спроси его. Может, тебя приятнее осматривать, чем Дорис?

Через два дня Розмари была у доктора Сапирштейна и спросила его о том же.

- Ах, Розмари, Розмари! – укорил он ее. – Ну что я вам говорил насчет пересудов с подружками? Ведь я же предупреждал вас, что каждая беременность проходит по-разному, у каждой свои причуды…

- Да, но…

- У Дорис Аллерт, когда она пришла ко мне, уже было двое детей, и ни разу не возникало никаких осложнений. Ей не нужно было столько внимания, сколько требуется женщине, рожающей впервые.

- Вы всех пациенток с первой беременностью осматриваете кажду неделю?

- Пытаюсь. Иногда мне это не удается. У вас все совершенно нормально, Розмари. Потерпите еще немного. Боли скоро совсем прекратятся.

- Да, но я ем сырое мясо! Только слегка подогретое.

- Еще какие-нибудь странности есть?

- Нет, - Розмари была обескуражена: будто этого ему мало.

- Чего бы вам ни захотелось, ешьте. Я ведь предупреждал, у вас будут странные желания. Одна моя пациентка в этот период ела бумагу. И пожалуйста, не паникуйте. Я никогда ничего не скрываю от своих пациенток. Это чистая правда. Договорились? – Она кивнула. – Привет от меня Минни и Роману. И, конечно, Гаю.

Розмари решила взяться за второй том «Упадка и разрушения Римской империи» и начала вязать Гаю полосатый – красный с оранжевым – шарф для репетиций. Началась давно назревавшая забастовка транспортников, но они с Гаем этого почти не почувствовали, так как почти все время сидели дома.

Вскоре после визита к Сапирштейну Розмари как-то раз поймала себя на том, что жует сырое цыплячье сердце, из которого капает кровь. Это было на кухне, ночью. Розмари посмотрела на себя в боковую стенку миксера – ее внимание привлекло собственное отражение – потом перевела взгляд на руку и увидела окровавленные пальцы, сжимавшие кусочек сердца, который она не успела еще съесть. Через секунду она выбросила его в помойное ведро, а потом, даже не закрыв кран в мойке, наклонилась над ней: ее начало рвать.

Когда все кончилось, она выпила воды, вымыла лицо и руки, ополоснула мойку. Потом вытерлась, в раздумье постояла немного; затем выдвинула один из ящиков, достала блокнот с карандашом, подошла к столу, села и начала писать.

Около семи утра вошел Гай. Перед Розмари на столе лежал «Лайф», раскрытый на кулинарных рецептах, откуда она что-то переписывала.

- Какого черта ты не спишь? – спросил Гай.

Она взглянула на него.

- Составляю меню. Двадцать второго января мы устраиваем вечеринку. Через субботу. – Порывшись в листках бумаги на столе, она выбрала один. – Мы приглашаем Элизу Данстон с мужем, Джоан с кавалером, Джимми и Тайгер, Аллана с девушкой, Лу и Клаудию, Ченов, Уэнделлов, Ли Бертийона с девушкой, если ты не против, Майка и Педро, Боба и Тэй Гудмен, Каппов – она указала туда, где жили Каппы, - и Дорис и Акслея Аллерт, если они придут. Это – дочь Хэтча.

- Я знаю.

Розмари положила листок на стол.

- Минни и Роман не приглашаются. Лаура-Луиза – тоже. Не приглашаются ни Фантены, ни Гилморы, ни Уизы. Ни доктор Сапирштейн. Чтобы попасть в число приглашенных, надо быть моложе шестидесяти.

- Уф, - выдохнул Гай. – Я уж подумал, что тоже не попаду.

- Нет, ты попадешь. Ты – бармен.

- Здорово. Ты правда думаешь, что это такая уж великолепная идея?

- Я думаю, что это моя лучшая идея за многие месяцы затворничества.

- А тебе не кажется, что хорошо бы посоветоваться с Сапирштейном?

- А это еще зачем? Я всего-навсего хочу пригласить гостей, приятных мне людей. Я же не собираюсь переплывать Ла-Манш или взбираться на Кордильеры.

Гай подошел к мойке и открыл кран.

- Знаешь, у меня как раз в это время будут репетиции. Мы начинаем семнадцатого.

- Я тебя от всего освобождаю. Твоя задача приходить домой и быть очаровательным, как обычно.

- И позаботься о выпивке, - он закрутил кран, поднял стакан и выпил.

- Если хочешь, наймем бармена. Того, которого приглашали Джоан и Дик. А как только ты захочешь спать, я всех выгоню. – Гай посмотрел на нее. – Я хочу видеть своих друзей, а не Минни и Романа. Я устала от Минни и Романа.

Он отвел глаза, посмотрел в пол, а потом снова поднял глаз и посмотрел на Розмари.

- А как же боли? – спросил он.

Розмари сухо усмехнулась.

- Но ведь ты же прекрасно знаешь: не сегодня-завтра они прекратятся. Так мне сказал доктор Сапирштейн. А ему надо верить.

Приглашение приняли все, отказались из-за Хатчинса только Аллерты, да еще Чены, которые как раз в это время собирались в Лондоне фотографировать Чарли Чаплина. Был заказан бармен. Розмари отнесла в чистку широкое коричневое бархатное платье, в котором хотела принимать гостей, договорилась с парикмахером, заказала вино, виски, лед и все необходимое для чилийской запеканки из даров моря, которая называлась «чупе».

В четверг вечером, за несколько дней до вечеринки, когда Розмари раскладывала по кучкам мясо крабов и шейки омаров, миссис Кастивет принесла очередную порцию питья.

- Как интересно! – воскликнула Минни, заглядывая в кухню. – Что это такое?

Розмари, стоя в проеме входной двери с неизменным полосатым стаканом в руке, объяснила ей:

- Я это все заморожу, а в субботу поставлю в духовку. У нас будут гости.

- О, ты в состоянии принимать гостей?

- Да. Это наши старые друзья, которых мы очень давно не видели. Они еще даже не знают, что я беременна.

- Если хочешь, я с удовольствием тебе помогу. Я бы могла подавать на стол.

- Спасибо, очень мило с вашей стороны, но я справлюсь сама. Будет шведский стол, и почти ничего не придется делать.

- Ну, может быть, я смогу помочь с пальто.

- Нет, нет, Минни, вы и так для меня очень много делаете. Спасибо.

- Ну что же, если передумаешь, дай знать. А теперь, пожалуйста, выпей.

Розмари пристально посмотрела на стакан, который держала в руке.

- Пожалуй, нет, - она посмотрела на Минни. – Не сейчас. Я выпью попозже и принесу стакан.

- Нельзя, чтобы настой долго стоял.

- Это будет недолго. Идите к себе, а попозже я принесу стакан.

- Нет, я подожду, чтобы тебе не ходить лишний раз.

- Не нужно, - уже раздражаясь, сказала Розмари. – Я не люблю, если на меня смотрят, когда я готовлю, я начинаю нервничать. Чуть позже я пойду в магазин и занесу стакан.

- Пойдешь на улицу?

- Да! За покупками. Не тратьте на меня время. Вы действительно слишком добры ко мне.

Минни уступила.

- Не тяни только слишком долго. Иначе все витамины пропадут.

Розмари закрыла за ней дверь, вернулась на кухню, на секунду замерла со стаканом в руке, а потом подошла к мойке и вылила содержимое стакана. Мурлыча что-то, Розмари доделала чупе. А когда запеканка уже стояла в морозильнике, она приготовила свой собственный напиток из молока, сливок, яйца, сахара и хереса. Когда она взболтала все это в шейкере и вылила в стакан, получилась темно-желтая, очень вкусная смесь.

- Держись, Дэвид-или-Аманда, сказала Розмари и попробовала напиток, который ей очень понравился.


Глава 5

После половины десятого стало казаться, что никто уже не придет. Гай кинул в камин еще один брикет угля, положил щипцы и вытер руки платком. Выйдя из кухни в своем коричневом бархате, с только что уложенными волосами, Розмари замерла, ощутив обычную боль. Расположившийся у двери в спальню бармен совершал какие-то манипуляции с лимонной кожурой, салфетками и бутылками. Это был преуспевающего вида итальянец по имени Ренато, производивший впечатление человека, который работает барменом, только чтобы убить время, и бросит это занятие, как только оно надоест ему чуть больше, чем сейчас.

А потом пришли почти сразу все: пришли Уэнделлы, Тед и Кэрол, через минуту – Элиза Данстон и ее муж Хью, который немного прихрамывал. За ним Аллан Стоун, менеджер Гая, с очаровательной негритянкой-манекенщицей Рэйн Морган, Джимми и Тайгер, Лу и Клаудия Камфорт и брат Кладии Скотт.

Гай складывал пальто на кровать. Ренато быстро смешивал напитки; казалось, ему было уже не так скучно. Розмари всех представляла друг другу:

- Джимми, Тайгер, Рэйн, Аллан, Элиза, Хью, Кэрол, Тед, это Клаудия, Лу и Скотт.

Боб и Тей Гудмен привели с собой еще одну пару – Пегги и Стена Килер.

- Ну, конечно, можно, - успокоила Розмари. – Не говори глупостей, ведь чем больше народу, тем веселей!

Каппы пришли без пальто.

- Ну и путешествие! – сказал мистер Капп. – Автобус, три пересадки на поезде, да еще паром! Мы вышли пять часов назад.

- Можно, я все осмотрю? - попросила Клаудия. – Если и остальное так же чудесно, зарежусь.

Майк и Педро принесли по букету ярко-красных роз. Педро, прижавшись щекой к щеке Розмари, пробормотал:

- Заставь его хорошенько покормить тебя, детка: ты похожа на пузырек с йодом.

Розмари снова начала:

- Филлис, Бернард, Пегги, Стен, Тей, Боб, Лу, Скотт, Кэрол…

Она поставила розы. Вошла Элиза с бокалом в руке и с искусственной сигаретой в зубах – она пыталась бросить курить.

- Ты такая счастливая, - вздохнула она. – Это лучшая квартира, которую мне когда-либо довелось видеть. Вы только посмотрите на эту кухню! Рози, ты хорошо себя чувствуешь? У тебя усталый вид.

- Спасибо, что ты так мягко выразилась. Я сейчас себя неважно чувствую, но все будет хорошо. Я просто беременна.

- Правда?! Как здорово! Когда?

- Двадцать восьмого июня. В пятницу пойдет пятый месяц.

- Как здорово! А как тебе Хилл? Ну разве он не сказочный принц всего западного мира?

- Да, но я больше не хожу к нему.

- Да что ты!

- Я наблюдаюсь у доктора Сапирштейна, он постарше и, очевидно, опытнее.

- Зачем ты это сделала? Просто невозможно, чтобы он был лучше Хилла.

- Это известный врач, и потом, он друг наших друзей, пояснила Розмари.

Заглянул Гай.

- Поздравляю, папочка, - сказала Элиза.

- Спасибо. Для нас это была пара пустяков. Соус отнести, Роз?

- Да, пожалуйста. Посмотри, какие розы! Это Майк и Педро принесли.

Гай взял со стола поднос с крекерами и соусник с бледно-розовым соусом.

- Захвати, пожалуйста, - попросил он Элизу.

- Конечно, - она взяла салатницу и последовала за ним.

- Сейчас приду! – крикнула Розмари.

Ди Бертийон привел актрису Порцию Хейз, а Джоан позвонила предупредить, что они с кавалером застряли на другой вечернке и будут через полчаса.

- Ах ты, дрянная, скверная, скрытная девчонка! – воскликнула Тайгер, схватила Розмари и поцеловала.

- Кто ждет ребенка? – спросил кто-то, и еще кто-то ответил:

- Розмари.

Она поставила одну вазу в цветами на камин.

- Поздравляю, - проговорила Рэйн Морган. – Насколько я понимаю, вы беременны.

Другую вазу Розмари поставила на туалетный столик в спальне. Когда она вышла, Ренато приготовил ей виски с водой.

- Сначала я готовлю крепкие, чтобы всем стало весело, - объяснил он, а потом перехожу на легкие и экономлю.

Майк подавал ей знаки поверх голов и одними губами произнес: «Поздравляю!» Розмари улыбнулась и так же одними губами ответила: «Спасибо!»

- Здесь жили сестры Тренч, - сообщил кто-то, а Бернард Капп добавил:

- И Адриан Маркато, и Кит Кеннеди.

- И Перл Эймз, - подхватила Филлис Капп.

- Сестры Трент? – переспросил Джимми.

- Тренч, - поправила Филлис. – Они питались маленькими детьми.

- Она хочет сказать, по-настоящему их ели, - уточнил Педро.

Розмари закрыла глаза и задержала дыхание, когда боль с внезапной силой пронзила ее. Возможно, это спиртное; она отодвинула бокал.

- С тобой все в порядке? – спросила Клаудия.

- Да, все отлично, - Розмари улыбнулась. – Небольшая судорога.

Гай беседовал с Тайгер, Порцией Хейз и Ди.

- Пока слишком рано, - говорил он. – Мы всего шесть дней как репетируем. Правда, на сцене все выглядит намного лучше, чем когда просто читаешь сценарий.

- Слушай, а что с тем, другим актером? Он все еще не видит?

- Не знаю, - отрезал Гай.

- Дональд Бомгарт? Ты-то его знаешь, Тайгер. Это тот молодой человек, который живет с Зоэ Пайпер, - напомнила Порция.

- Ах, так это он? – удивилась Тайгер. – Черт возьми, я и не догадывалась, что это человек, которого я знаю.

- Сейчас он пишет отличную пьесу, - продолжала Порция. – Я читала первые две сцены – получилось просто отлично!

- Он все еще слепой? – спросила Розмари.

- Да, - подтвердила Порция. – Они уже почти и не надеются. Он ужасно мучается, никак не может привыкнуть к своему состоянию. Но он человек безусловно талантливый и мужественный, а как результат – рождение этой великолепной пьесы. Он диктует, а Зоэ пишет.

Пришла Джоан. Ее поклоннику было за пятьдесят. Она взяла Розмари за руку и с перепуганными глазами оттащила в сторону.

- Что с тобой? Что произошло?

- Ничего не произошло. Я беременна, вот и все.

Розмари вместе с Тайгер перемешивала в кухне салат, когда вошли, плотно прикрыв за собой дверь, Джоан и Элиза.

- Как, ты говоришь, зовут твоего лечащего врача? – начала Элиза?

- Сапирштейн.

- И он доволен твоим состоянием? – допытывалась Джоан.

Розмари кивнула.

- Клаудия сказала, что у тебя недавно были судороги.

- Да нет, у меня боли, - объяснила Розмари. – Но скоро они пройдут, все говорят, что в этом нет ничего особенного.

- Какие боли? – решила уточнить Тайгер.

- Ну… боли. Такая острая пронизывающая боль. Это потому, что таз увеличивается, а суставы недостаточно эластичные.

- Рози, - возразила Элиза, - у меня было так, даже дважды, но всего лишь несколько дней.

- У всех по-разному, - Розмари подцепила салат двумя деревянными ложками и снова уронила его в миску. – Все беременности разные, ни одна не похожа на другую.

- Но не в такой же степени! – не унималась Джоан. – Ты словно «Мисс Концлагерь-1966». Ты уверена в этом враче?

И тут Розмари зарыдала, тихо, как побежденная, не вынимая ложки из салата. По щекам текли крупные слезы – это были слезы боли и отчаяния.

- Господи, - пробормотала Джоан и в поисках помощи посморела на Тайгер.

Та обняла Розмари за плечи:

- Тс-с, не плачь, детка. Тс-с.

- Хорошо. Даже очень хорошо, - сказала Элиза. – Пусть поплачет. Она целый вечер в таком напряжении, как… как я не знаю кто.

Розмари все плакала, размазывая по щекам тушь с ресниц. Элиза усадила ее на стул, Тайгер взяла из рук ложки и отодвинула салатницу в дальний угол стола.

Дверь хотели открыть, но Джоан подбежала и удержала ее. Это был Гай.

- Эй, дайте войти!

- Просто, - сказала Джоан. – У нас только девушки.

- Дай мне поговорить с Розмари.

- Не могу, она очень занята.

- Послушай, не глупи, мне надо вымыть рюмки.

- Иди в ванную, - она надавила на дверь плечом, а когда та закрылась, прислонилась к ней.

- Черт возьми, открой же дверь! – снова раздался голос Гая.

Опустив голову, Розмари продолжала плакать, плечи ее вздрагивали, руки безвольно лежали на коленях. Элиза присела на корточки, то и дело вытирая ей щеки концом полотенца; Тайгер поглаживала ее по волосам, обнимала содрогающиеся от рыданий плечи. Наконец Розмари стала затихать.

- Это придурок врач хоть чем-нибудь тебе помогает? – спросила Элиза. Дает какие-нибудь лекарства, хоть как-нибудь лечит?

- Ничего, совсем ничего.

- Когда это у тебя началось? – поинтересовалась Тайгер.

Розмари опять разрыдалась.

- Когда начались боли, Рози? - повторила вопрос Элиза.

- Еще до Дня Благодарения. В ноябре.

- В ноябре? – переспросила Элиза недоуменно.

- Что?! – воскликнула стоявшая у двери Джоанна.

Тайгер возмутилась:

- И он говорит, что это пройдет!

- Он приглашал другого врача осмотреть тебя, проконсультировать? – спросила Джоан.

Розмари отрицательно покачала головой.

- Он очень хороший врач, - сказала она, когда Элиза снова вытерла ей щеки. – Его все знают. Его показывали по телевизору в «Приглашении к разговору».

- Похоже, что это кретин с садистскими наклонностями, Розмари, - заявила Тайгер.

- Такая боль – признак того, что что-то не так, - размышляла Элиза. – Не хотелось бы тебя волновать, но сходи к Хиллу, пусть он посмотрит. Пусть тебя посмотрит хоть кто-нибудь, кроме этого…

- Этого кретина, - закончила Тайгер.

- Не может быть, чтобы он был прав, абсолютно не облегчая твои страдания! – заявила Элиза.

- Аборт делать не стану!

Джоан немного отодвинулась от двери, наклонилась в их сторону и прошептала:

- Никто тебе и не предлагает делать аборт. Просто сходи к другому врачу, только и всего.

Розмари взяла из рук Элизы полотенце и приложила его к лицу.

- Он меня предупреждал, что так и будет, - Розмари посмотрела на запачканное тушью полотенце. – Что мои подруги будут говорить, будто у них беременность протекала нормально, а у меня нет.

- Что ты хочешь этим сказать? – не поняла Тайгер.

Розмари взглянула на нее.

- Он велел мне не обращать внимания на то, что будут говорить подруги.

- Ну уж нет, давай-ка, на этот раз послушай! – возразила Тайгер. – Разве может врач давать такие пакостные советы?

- Мы ведь только хотим, чтобы ты проверилась у другого врача, - объяснила Элиза. – Думаю, ни один уважающий себя доктор не будет возражать против того, что может успокоить его пациента.

- Непременно сходи, не откладывая, в понедельник, - настаивала Джоан.

- Хорошо, - согласилась Розмари.

- Обещаешь? – спросила Элиза.

Розмари кивнула.

- Обещаю, - она улыбнулась Элизе, Тайгер и Джоан. – Девочки, мне немного лучше. Спасибо вам огромное.

- Ну и видик же у тебя! – заметила Тайгер, открывая сумочку. – Подкрась глаза. Давай-ка, - она выложила на стол перед Розмари кучу косметики.

- Ой, вы только посмотрите на мое платье! – заохала Розмари.

- Мокрая тряпка, - констатировала Элиза и, взяв полотенце, направилась с ним к мойке.

- Чесночный хлеб! – воскликнула Розмари.

- Вынуть или поставить? – уточнила Джоан.

- Поставить, - щеточкой для туши Розмари указала на две завернутые в фольгу булки в холодильнике.

Тайгер принялась мешать салат, а Элиза чистила платье на коленях Розмари.

- Когда в следующий раз соберешься реветь, не надевай бархат, - посоветовала она.

Вошел Гай и внимательно посмотрел на них. Тайгер сообщила:

- Мы тут торгуем косметическими секретами. Тебе не нужно?

- У тебя все нормально? – спросил он Розмари.

- Да, отлично, - сказала она с улыбкой.

- Мы тут пролили на платье немного подливки для салата, - объянила Элиза.

- А как, по-вашему, можно работникам кухни получить какую-нибудь выпивку? – поинтересовалась Джоан.

Чупе имело большой успех, как, впрочем, и салат. Тайгер шепнула Розмари:

- Это слезы придают ему особый смак.

Ренато нахваливал вино открывая его театральным жестом, и торжественно подавал гостям.

Брат Клаудии Скотт сидел в кабинете и, поставив тарелку на колено, говорил:

- Его зовут Элтайзер, он живет в… по-моему, в Атланте. Он считает, что смерть Господа – это историческое событие нашего времени, что Бог в буквальном смысле умер.

Каппы, Рэйн Морган и Буб Гудмен сидели, слушали и ели.

Стоявший у окна Джимми заметил:

- Э-э, да ведь снег пошел.

Стен Килер рассказал целую серию злых польских анекдотов, над которыми Розмари громко смеялась.

- Не пей слишком много, - пробормотал Гай у нее за спиной.

Она повернулась к Гаю и, показывая бокал, проговорила сквозь смех:

- Это всего лишь имбирное пиво.

Кавалер Джоан, которому шел уже шестой десяток, устроился на полу рядом с ее стулом и, подняв голову, серьезно разговаривал с Джоан, одновременно поглаживая ее ноги. Элиза беседовала с Педро, он кивал, а сам наблюдал за Майком и Алланом, разговаривающими в другом конце комнаты. Клаудия начала гадать по руке.

Оставалось маловато виски, всего остального было еще предостаточно.

Розмари подала кофе, опорожнила пепельницы, сполоснула бокалы. Тайгер и Кэрол Уэнделл ей помогали.

Потом она сидела с Хью Данстоном в эркере, пила кофе и смотрела, как падает снег.

- Каждый год клятвенно обещаю себе уехать из Нью-Йорка, - сказал Хью, - подальше от шума и всяких там преступлений. И каждый год или начинается снег, или «Нью-Йоркер « устраивает фестиваль Бомгарта, - и я никак не могу осуществить свою мечту.

Розмари смотрела на снег и улыбалась: ей было хорошо.

- Вот почему мне и хотелось эту квартиру: сидишь и смотришь, как падает снег, а в комнате горит камин.

Хью взглянул на нее:

- Не сомневаюсь, ты все еще увлекаешься Диккенсом!

- Конечно. Все читают Диккенса.

Подошел Гай.

- Боб и Теа уходят, - сообщил он.

К двум часам все разошлись, и они остались одни. В гостиной повсюду стояли грязные стаканы, переполненные пепельницы, валялись использованные салфетки.

- Теперь не остается ничего другого, как поменять квартиру, - заявил Гай.

- Гай!

- Да?

- Я твердо решила пойти к доктору Хиллу. В понедельник утром. – Он ничего не ответил, только внимательно на нее посмотрел. – Я хочу у него проконсультироваться. Доктор Сапирштейн или врет, или он… не знаю, не в своем уме. Такие боли – признак того, что что-то не в порядке.

- Розмари!

- И я больше не буду пить ту гадость, что приносит Минии. Я хочу принимать витамины в таблетках, как все нормальные женщины. Я уже три дня не пью это снадобье. Я прошу ее оставлять этот чертов полосатый стакан здесь, а потом его выливаю.

- Ты…

- Вместо него я готовлю свое питье.

Не скрывая раздражения и удивления, он закричал на нее, указывая руокй в направлении кухни:

- Так вот чему научили тебя эти твои суки-подружки! Вот что они тебе посоветовали! Сменить врача, да?

- Это мои друзья. И тебе никто не дал права называть их суками.

- Нет, буду. И могу добавить, что это сборище не слишком умных сук, которым не следовало бы совать свои чертовы носы в чужие дела.

- Они желают мне добра и советуют проконсультироваться у какого-нибудь другого врача. В это нет ничего похого.

- У тебя же лучший врач в Нью-Йорке, Розмари. Хочешь знать, кто такой доктор Хилл? Чарли Никто, вот он кто!

- Я устала слушать, как великолепен доктор Сапирштейн. Мне от его славы лучше не становится, - Розмари заплакала. – Ведь боли у меня начались еще до Дня Благодарения, а он только и делает, что твердит, будто они скоро кончатся.

- Ты не можешь сменить врача. Потому что нам придется платить и Саприштейну, и Хиллу. В нашем положении об этом не может быть и речи.

- Я и не собираюсь менять врача. Я только хочу, чтобы Хилл посмотрел меня и высказал свое мнение.

- Я этого не допущу! Это… это неделикатно по отношению к доктору Саприштену.

- Неделикатно по отношению… Да что ты говоришь? А как насчет справедливости ко мне?

- Хочешь знать еще чье-то мнение? Ладно. Скажи Сапирштейну, пусть он решит, кто это будет. Прояви хотя бы минимум уважения к лучшему специалисту в своей области.

- Я пойду к доктору Хиллу. Если ты не будешь платить, я сама стану платить за… - она осеклась на полуслове и замерла, как парализованная. В уголок губ скатилась слеза.

- Роз?!

Боль исчезла. Ее больше не было. Как быдто исчез звук испортившегося гудка автомобиля, когда его наконец-то починили. Или что-то другое, что, прекратившись, исчезает, исчезает навсегда, и, слава тебе, Господи, уже никогда не возвращается. Прекратилось, и точка, и, о Боже, как хорошо ей, наверное, будет, как только она отдышится!

- Роз! – Гай с тревогой шагнул к ней.

- Кончилось, - сказала она. – Боль кончилась.

- Кончилась?

- Только что, - она вымученно улыбнулась. – Она кончилась! Вот так вот - раз – и все. – Розмари закрыла глаза и глубоко вздохнул, а потом еще глубже, так глубоко, как не могла дышать уже целую вечность. Со Дня Благодарения.

Когда она открыла глаза, Гай смотрел на нее с беспокойством.

- Из чего ты готовила себе питье?

У нее упало сердце. Она убила ребенка! Хересом. Или тухлым яйцом. Или неудачным сочетанием. Ребенок умер, и поэтому боль прекратилась. Боль – это ребенок, а она убила его своей самонадеяностью.

- Яйцо, - сказала она, - молоко, сливки, сахар, - она замолчала, вытерла щеку, взглянула на него. – Херес, - она попыталась произнести это слово, чтобы в нем не чувствовалось яда.

- Сколько хереса?

Что-то пошевелилось у нее внутри.

- Много?

И снова пошевелилось, там, где ничего не было. Приятное, щекочущее ощущение. Она хихикнула.

- Розмари, ради всего святого, сколько?

- Он жив, - сказала она и снова хихикнула. – Он шевелится. С ним все в порядке, он не умер. Он шевелится.

Она посмотрела на свой облаченный в коричневый бархат живот, положила на него руки и слегка надавила. Теперь она почувствовала движение двух ручек и двух ножек: одна тут, а другая вот здесь.

Не глядя, она протянула руку Гаю, щелкнула пальцами, чтобы он дал ей свою. Он подошел поближе и дал ей руку. Она положила ее сбоку на живот и придержала.

Ребенок, будто понимая, что надо себя показать, опять зашевелился.

- Чувствуешь? – спросила она, взглянув на него. – Вот опять, чувствуешь?

Побледнев, он резко отдернул руку.

- Да, да, я почувствовал.

- Нечего бояться, - сказала она со смехом. – Он не укусит.

- Чудесно.

- Правда же? – Она, глядя на него, снова положила ладони на живот. – Он жив. Он шевелится. Он там.

- Я немного приберу весь этот хаос.

Гай взял пепельницу, бокал, потом еще один.

- Ну ладно, Дэвид-или-Аманда, - сказала Розмари, - ты уже известил нас о своем существовании, а теперь, будь добр, успокойся и дай мамочке заняться уборкой. – Она засмеялась. – Боже мой, какой ты неугомонный! Значит, мальчик, правда? Ладно, спокойно, - продолжала она, - у тебя еще пять месяцев в запасе, так что побереги энергию, - и, смеясь, она попросила: - Поговори с ним, Гай, ведь ты его отец. Скажи, чтобы не был таким буйным.

И она смеялась, хохотала и плакала, обхватив руками живот.

 
Глава 6

Теперь стало настолько же хорошо, насколько раньше было плохо. Когда ушла боль, пришел сон: глубокий, спокойный сон без сновидений; а вместе со сном пришел и аппетит, захотелось мяса, не сырого, а вареного, яиц, овощей, фруктов, молока. Уже через несколько дней лицо Розмари округлилось и перестало походить на череп скелета. Через несколько недель она выглядела, как подобает выглядеть беременной женщине: цветущая, здоровая, гордая, как никогда.

Как только миссис Кастивет приносила питье, Розмари сразу осушала стакан, не оставляя ни единой капельки, словно это был некий ритуал, которым она отгоняла воспоминание о тех минутах, когда она думала, что убила ребенка. Вместе с питьем она теперь получала еще и белый сладкий песочный пирожок, похожий на марципан; его она тоже сразу съедала, и не только потому, что ей нравился напоминающий конфету вкус, но и потому, что решила быть самой добосовестной мамочкой на свете.

Доктор Сапирштейн мог бы проявить хоть немного самодовольства, узнав, что боль исчезла, но не сделал этого. Он только заметил: «Да, пора бы», - и прижал стетоскоп к животу Розмари, теперь уже хорошо заметному. Слушая, как шевелится ребенок, он не мог скрыть заметного ликования, - что было странно для врача, который помог появиться на свет уже не одной сотне младенцев. Неужели он каждый раз так радуется, словно все происходит впервые? Может, в этом и заключается разница между очень хорошим и просто хорошим врачом?

Розмари наконец-то обновила свои туалеты - купила одежду для беременных: черное платье с накидкой, бежевый костюм, красне платье в белый горошек. Через две недели после той вечеринки они с Гаем поехали в гости к Лу и Клаудии Камфорт.

- Никак не могу привыкнуть к тому, что ты так изменилась, - сказала Клаудия, держа ее за руки. – Ты выглядишь в десять раз лучше, Розмари, в сто раз!

А миссис Гульд, которая жила через коридор от них, заметила:

- Знаете, еще несколько недель назад мы очень беспокоились о вас: вы казались такой осунувшейся, озабоченной. А теперь вы расцвели – совсем другой человек. Нет, правда! Как раз вчера Артур говорил о том, как вы изменились.

- Я себя намного лучше чувствую, - поделилась Розмари. – Бывает, что беременность плохо начинается, но хорошо кончается, а бывает наоборот. Я рада, что все плохое было у меня в начале и теперь уже прошло.

Она и теперь ощущала слабые боли, которые раньше вытесняла одна сильная: ныли спинные мышцы, набухшая грудь, - но обо всем это говорилось в книжечке, которую заставил ее выкинуть доктор Сапирштейн; да и по ощущению эти боли казались нормальными, лишь усиливая, а не уменьшая сознание благополучия. От соли по-прежнему тошнило. Но, в конечном счете, что такое соль?

В середине февраля спектакль с участием Гая, в котором дважды менялся режиссер и трижды – название, наконец, пошел в Филадельфии. Гай уехал раньше, а Розмари в день премьеры отправилась в Филадельфию с Кастиветами, Джимми и Тайгер в старом «паккарде» Джимми. Путешествие было далеко не радостным: Розмари, Джимми и Тайгер видели прогон пьесы и не очень верили в успех.

Несмотря на костюмы, декорации и световые эффекты, пьеса оставалась все такой же скучной и многословной; участники состоявшейся после представления вечеринки разбились на группки, в которых царило молчаливое уныние. Прилетевшая из Монреаля мать Гая убеждала их группу, что и Гай, и пьеса были великолепны. Маленькая, светловолосая, она, обращаясь поочередно к Розмари, Аллану Стоуну, Джимми и Тайгер, к самому Гаю, к Минни и Роману, щебетала о том, что уверена в успехе. Роман и Минни безмятежно улыбались, остальные сидели в напряжении. Розмари считала, что Гай играл великолепно, но у нее было такое же мнение и когда она видела его в «Лютере» и в «Никто не любит альбатроса»; однако ни в той, ни в другой постановке Гай не привлек внимания критиков.

После полуночи стали известны две рецензии. В обеих поносили пьесу и осыпали похвалами Гаю, а один из авторов посвятил ему два абзаца. Третья рецензия появилась утром и была озаглавлена: «Блистательная игра – украшение новой трагикомедии». В ней говорилось о Гае как о почти неизвестном, но «необыкновенно одаренном» актере, которого «наверняка ждут яркие и значительные постановки».

По дороге в Нью-Йорк настроение было куда более радостным, чем накануне.

Пока Гай был в отъезде, забот у Розмари хватало. Необходимо было заказать обои для детской, кроватку, комод и ванночку. Больше нельзя было откладывать и с письмами родным, которые она уже так долго собиралась отправить, да все откладывала. Не менее важной была и покупка одежды ребенку и кое-какой одежды для себя. Хотелось продумать всевозможные мелочи, например, текст объявления о рождении ребенка – грудью или из бутылочки, и например, имя, имя, имя… Эндрю или Джон или Дженнифер Сьюзен. И только так, И кормить только грудью, никаких бутылочек.

Они переставили в гостиную телевизор, а остальную мебель из кабинета роздали друзьям, которым она могла пригодиться. Наклеили новые белые с желтым обои, привезли кроватку, комод и ванночку и долго прикидывали, как их расставить. В комод Розмари сложила все детское приданое (разглядывая одну из рубашечек, Розмари не могла удержаться от смеха, такая она была крошечная).

- Эндрю Джон Вудхауз, прекрати! – приказывала она. – У тебя еще впереди два месяца.

Они отпраздновали вторую годовщину свадьбы и тридцатитрехлетие Гая, устроили еще одну вечеринку – обед для Данстонов, Ченов, Джимми и Тайгер, а кроме того, посмотрели «Моргана» и сходили на предварительный показ «Мейм».

Живот у Розмари рос не по дням, а по часам, грудь поднималась все выше над выступающим, тугим, как барабан, животом. В конце мая, уже на девятом месяце, она собрала небольшой чемоданчик, куда сложила все, что ей должно было понадобиться в больнице: ночные рубашки, послеродовый лифчик, новый стеганый домашний халат и прочее, - и поставила наготове у двери в спальне.

Третьего июня, в пятницу, в больнице Сент-Винсент умер Хатчинс. Об этом сообщил Аксель Аллерт, муж его дочери. Он сказал также, что во вторник в одиннадцать утра в Центре Этической культуры на Шестьдесят четвертой Западной улице состоится панихида.

Розмари плакала, отчасти потому, что Хэтч умер, и кроме того, потому что в последние месяцы почти совсем забыла о нем и теперь чувствовала себя так, будто приблизила этим его конец. Раз или два звонила Грейс Кардифф, один раз Розмари позвонила Дорис Аллерт, но навещать Хатчинса она не могла: в этом, казалось, и не было смысла, ведь он так и пребывал без сознания, а сама Розмари только что поправилась, и ей не хотелось быть рядом с больным, словно это могло представлять опасность для нее и ребенка.

Гай, узнав о смерти Хатчинса, побледнел, как смерть, и несколько часов молчал, погрузившись в свои мысли. Розмари удивилась, что он принял это так близко к сердцу.

На похороны Розмари поехала одна: у Гая были съемки, и он не мог вырваться, а Джоан не пошла, сославшись на вирусный грипп. В красивом, обшитом резными панелями зале собралось человек пятьдесят. Панихида началась сразу после одиннадцати и оказалась очень короткой. Выступил Аксель Аллерт и еще какой-то человек, по-видимому, долгие годы знавший Хэтча. Потом Розмари вместе со всеми прошла сперед и выразила соболезнования Аллертам, второй дочери Хатчинса, Эдне, и ее мужу. Какая-то женщина дотронулась до ее руки.

- Простите, вы ведь Розмари, верно?

Это была модно одетая женщина лет пятидесяти, у нее были седые волосы и удивительно свежий цвет лица.

- Я Грейс Кардифф.

Розмари, поздоровавшись, поблагодарила за телефонные звонки.

- Этот пакет я собиралась вчера вечером отправить по почте, - сказала Грейс, протгивая коричневый сверток размером с книгу, а потом сообразила, что, наверное, увижу вас сегодня.

Она отдала Розмари пакет, и та заметила, что на нем напечатаны ее имя и адрес, а также обратный адрес Грейс Кардифф.

- Что это? – поинтересовалась Розмари.

- Книга. Хэтч хотел, чтобы вам ее передали, он очень на этом настаивал.

Розмари вопросительно посмотрела на Грейс.

- Перед смертью он на несколько минут пришел в сознание, - пояснила Грейс. – Меня там не было, но он говорил сестре, что я должна передать вам книгу, которая лежит у него на письменном столе. Вероятно, он читал ее в ту ночь, когда ему стало плохо. Он очень настойчиво повторил это сестре несколько раз и взял с нее слово, что она не забудет. И еще я должна передать вам на словах: «Имя собственное – это анаграмма».

- Имя собственное? Название книги?

- Видимо. Он бредил, поэтому сказать трудно. Лишь огромным усилием воли он вышел из комы, и это усилие стоило ему жизни. Он не знал, сколько прошло времени, и сначала думал, что очнулся тем же утром, говорил. что должен встретиться с вами в одиннадцать.

- Да, мы должны были встретиться, - подтвердила Розмари.

- А потом он осознал, что произошло, и принялся твердить сестре, чтобы я передала вам книгу. В сущности, он больше ничего и не сказал: наступил конец. – Грейс грустно улыбнулась. и это вышло у нее очень по-светски. – Я посмотрела – это английская книга о колдовстве.

Розмари с недоумением посмотрела на сверток.

- Не могу представить, что он хотел этим сказать, зачем мне эта книга?

- Я должна выполнить, что мне было сказано, ведь это была его последняя воля. Он так хотел, пожтому вот, пожалуйста. И не забудьте: имя собственное – анаграмма. Милый Хэтч. У него всегда все немного смахивало на приключенческие рассказы для детей.

Они вместе вышли из зала на улицу.

- Я могу вас подвезти, - предложила Грейс.

- Нет, спасибо.

Они дошли до угла.

- Когда вы ждете ребенка? – спросила Грейс.

- Двадцать восьмого июня.

Подъехало такси. Розмари, еще раз попрощавшись с Грейс, села в машину.

- Счастливо, - сказала Грейс, закрывая дверцу.

- Спасибо, - поблагодарила Розмари. – И огромное спасибо за книгу.

Когда такси тронулось, она улыбнулась Грейс Кардифф в открытое окно.


Глава 7

Розмари хотела было развернуть книгу в такси, но, подумав, решила, что это будет хлопотно. Поэтому она сначала добралась до дома, сбросила туфли, платье, пояс, надела тапочки и огроный комбинезон лавандового цвета.

Тут разадался звонок в дверь, и она пошла открывать со свертком в руках; это оказалась миссис Кастивет, которая принесла питье и маленький белый пирожок.

- Я слышала, как ты вернулась. Что, так быстро все закончилось?

- Да, все прошло очень быстро, - сказала Розмари, взяв стакан. – Его зять и еще один человек сказали несколько слов о Хэтче, и на этом все закончилось, - она отпила немного настоя из стакана.

- Мне кажется, что такой подход к подобным церемониям вполне разумен. Ты что, взяла почту?

- Нет, это мне дали, - Розмари отпила еще чуть-чуть, решив не вдаваться в подробности относительно того, к т о дал и з а ч е м, и вообще не рассказывать о том, что Хэтч приходил в сознание.

- Давай, я подержу, - Минни взяла сверток, чтобы Розмари могла съесть пирожок.

- Да, спасибо, - Розмари ела пирожок, запивая из стакана.

- Книжка? – спросила Минни, взвесив сверток в руке.

- Да, мне собирались послать ее по почте, но передали там – на панихиде.

Минни прочитала обратный адрес.

- А-а, я знаю этот дом. Там когда-то жили Гилморы.

- Правда?

- Я там столько раз бывала. Грейс – красивое имя, одно из моих любимых. Твоя подружка?

- Да, - подтвердила Розмари.

Ответить так было проще, чем объяснять, к тому же все равно никакой разницы. Покончив с пирожком и питьем, она забрала у Минни сверток и вернула стакан.

- Слушай-ка, Роман скоро пойдет в чистку, тебе ничего не нужно отнести или забрать?

- Нет, ничего, спасибо. Вы к нам еще заглянете?

- Конечно. Почему бы тебе не вздремнуть?

- Да, я как раз собираюсь это сделать. Пока.

Розмари закрыла дверь и пошла на кухню. Кухонным ножом она разрезала бечевку и развернула бумагу. Внутри оказалась книга Дж.Р. Хаслета «О колдунах и ведьмах». Золотые буквы на потрепанном черном переплете почти стерлись. На форзаце была подпись Хатчинса, а под ней написано: «Торкэй, 1934». Ниже был приклеен маленький голубой ярлычок: «Дж. Вэгорн и сыновья. Книготорговцы».

Листая книгу, Розмари пошла в гостиную. Ей попадались фотографии респектабельных викторианских дам и кавалеров, в тексте кое-то было подчеркнуто Хэтчем, на полях тоже ыбли его пометки. Она уже и раньше видела его пометки в книгах, которые ей давал Хэтч, когда из отношения были в стадии Хиггинс-Элиза из «Пигмалиона». Она задержалась на одной из подчеркнутых фраз: «Грибок, который они называют чертов перец».

Устроившись на диванчике в эркере, она просмотрела оглавление. Ее внимание привлекло имя Адриана Маркато, которым была названа четвертая глава. Остальные имена, вынесенные в заглавия глав, были незнакомы, но, исходя из заглавия книги, все это были колдуны и ведьмы: Жиль де Рэ, Джейн Уэнхам, Алистер Кроули, Тома-Уэйр. Последние главы назывались «Черная магия» и «Колдовство и дьявольщина».

Розмари раскрыла книгу на четвертой главе и бегло просмотрела ее: Маркато родился в Глазго в 1846 году, вскоре его привезли в Нью-Йорк (подчеркнуто), умер он на острове Корфу в 1922 году. Здесь была описана история, которая произошла в 1896 году после того, как Маркато заявил, что ему удалось вызвать живого дьявола; тогда перед Брэмфордом (а не в вестибюле, как говорил Хатчинс) на него набросилась толпа. Подобное было в Стокгольме в 1898 году, и в Париже в 1899. У этого человека была черная борода и гипнотизирующий взгляд. Лицо на фотографии в книге показалось Розмари неуловимо знакомым. На обратной стороне листа была помещена менее официальная фотография Маркато за столиком парижского кафе вместе с женой Хессией и сыном Стивеном (подчеркнуто).

Неужели ради этого Хэтч хотел, чтобы она получила книгу, ради того, чтобы во всех подробностях прочитать об Адриане Маркато? Но зачем? Он рассказывал о нем давным-давно, когда предупреждал о том, что Брэмфорд – опасная зона, но ведь потом он отказался от этой идеи.

Она стала листать книгу дальше, читая все подчеркнутые места: «Верим мы или нет в существование подобных вещей – независимо от нашего отношения – необходимо считаться с тем фактом, что сами они в это твердо верят». А через несколько страниц увидела слова: «всеобщая вера в силу свежей крови». И еще: «окруженные свечами, которые, само собой разумеется, тоже черные».

Черные свечи принесла тогда Минни в тот вечер, когда испортилось электричество. Они поразили Хэтча, и он тогда очень заинтересовался Романом и Минни. Может быть, смысл книги – в этом? Он хотел сообщить ей, что они – колдуны? Минни со своими травами, которые она неизвестно где берет, и амулетами из корня танниса! Роман с гипнотизирующим взглядом. Но разве колдуны существуют? Откуда им взяться, живым колдунам?

Тут она вспомнила, что Хэтч просил передать об анаграмме. Она стала мысленно тасовать буквы из названия книги, чтобы составить из них имеющее смысл и дающее ключ к разгадке. Ей это не удалось: букв было слишком много. Не обойтись без карандаша. А лучше всего «скрэббл».

Она сходила за игрой в спальню и, снова усевшись, достала из коробки буквы, необходимые для составления слов «про колдунов и ведьм». Ребенок, который все утро не давал о себе знать, зашевелился. «Ты будешь прирожденным игроком в «скрэббл», судя по твоему поведению», - подумала Розмари. Ребенок пнул ее.

- Эй, полегче, - сказала она ему.

Выложив на доске слова «про колдунов и ведьм», она сдвинула все буквы, перемешала, а потом посмотрела, что может из этого получиться. Она сложила «конь пил воду ведром», попереставляла немного плоские деревянные пластинки и вышло: «о, дед вновь купил ром». Не стали откровением и такие комбинации: «он ел помидор», «кинь помело у дров», «дверь в дом колдунов», - да к тому же использовались не все буквы. Галиматья какая-то! Как может название книги быть анаграммой, имеющий скрытый смысл для нее, и только для нее одной? Хэтч бредил. Разве Грейс Кардифф так прямо и не сказала? Потеря времени. «Кинь в пруд олово, мед». «Прольм, видно, водку».

Но может быть, анаграмма – имя автора? Вдруг Р. Ханслет – псевдоним; если задуматься, не очень-то похоже на настоящую фамилию.

Она взяла новые буквы.

Из Дж. Р. Ханслета получилось Джоан Схрелт или Дж. Х. Снартел.

Да уж, в этом действительно был смысл.

Бедный Хэтч!

Она приподняла и наклонила доску, чтобы буквы ссыпались в коробку.

Страницы книги, лежащей рядом с коробкой, перевернулись и открылись на фотографии Адриана Маркато, его жены и сына. Она еще раз посмотрела на фотографию и задумалась. Почему Хэтч подчеркнул "Стивен"?

Ребенок лежал спокойно, не шевелясь.

Она снова положила доску на колени и достала из коробки буквы, чтобы составить «Стивен Маркато». Как будто сами собой они сложились в «Роман Кастивет»!

Она вернула прежний порядок: «Стивен Маркато».

А потом опять: «Роман Кастивет».

Ребенок едва заметно шевельнулся.

Она прочла всю главу об Адриане Маркато и ту, что называлась «Черная магия». Потом пошла на кухню и поела немного салата из тунца и помидоров, обдумывая прочитанное.

Она как раз начинала главу «Колдовство и дьявольщина», когда услышала, что во входной двери повернулся ключ, ее хотели открыть, но помешала цепочка. Когда она подошла к двери, зазвонил звонок. Это был Гай.

- Что означает эта цепочка? – спросил Гай, когда она открыла дверь.

Ничего не ответив, Розмари закрыла дверь и опять накинула цепочку

- Что случилось? В чем дело?

В руках Гай держал букет маргариток и коробку от «Бронзини».

- Сейчас все объясню.

Гай поцеловал ее и отдал маргаритки.

- У тебя все в порядке? – забеспокоился он.

- Да, - ответила она, направляясь на кухню.

- Как прошла панихида?

- Грустно. И совсем недолго.

- Я купил рубашку, которая рекламировалась в «Нью-Йоркере», - Гай прошел в спальню. – Эй, - прокричал он оттуда, - «В ясный день» и «Небоскреб» больше не пойдут!

Розмари поставила маргаритки в кувшин и отнесла в гостиную. Вошел Гай в новой рубашке. Розмари похвалила ее. Потом она спросила, глядя на него в упор:

- Ты знаешь, кто такой на самом деле Роман?

Гай, быстро взглянув на нее, заморгал и нахмурился:

- Что ты имеешь в виду, золотко? Он – Роман, Роман и Роман!

- Да, но он сын Адриана Маркато. Того человека, который вызывал дьявола и за это подвергся нападению толпы здесь, перед Брэмфордом. Роман -–Это его сын Стивен. Роман Кастивет – это просто переставленные буквы имени Стивена Маркато, анаграмма.

- Почему тебя это интересует? Откуда ты это узнала?

- Это все Хэтч.

Розмари рассказала Гаю о своей беседе с Грей Кардифф и о последней воле Хатчинса. она показала ему книгу «О колдунах и ведьмах». гай взял ее, повертел в руках, взглянул на обложку, на оглавление и стал медленно листать.

- Вот здесь ему тринадцать лет, показала Розмари на фотографию. – Обрати внимание на глаза.

- Но, возможно, это простое совпадение.

- А то, что он здесь живет, тоже совпадение? В том же самом доме, где вырос Стивен Маркато? – Розмари покачала головой. – Возраст тоже сходится. Стивен Маркато родился в авгуте 1889 года, то есть ему сейчас должно быть семьдесят девять лет. Роману как раз столько же. Нет, это не совпадение.

- Видимо, ты права, - согласился Гай, перевернув еще несколько страниц. – Судя по всему, он действительно Стивен Маркато. Бедный старикан. Чему же тут удивляться, что он поменял имя, когда у него такой ненормальный папаша.

Розмари неуверенно взглянула на Гая.

- А тебе не приходит в голову, что он… что он такой же, как его отец?

- Что ты хочешь сказать? – Гай засмеялся. – Что он колдун, что ли? Поклонник дьявола?

Она утвердительно кивнула.

- Роз, ты это серьезно? Ты на самом деле думаешь… - Гай расхохотался и вернул книгу. – Ах, Роз, золотко!

- Послушай, Гай, это не смешно. Поклонение дьяволу – это религия, вера, которая, несмотря на все гонения, существует очень давно.

- Допустим. Но сегодня то, о чем ты говоришь, это же чушь!

- Его отец был мучеником этой веры. Так, наверное, думает его сын. Знаешь, где умер Адриан Маркато? В конюшне. На острове Корфу. Его не пустили в гостиницу. Действительно так. «Свободных мест нет». Поэтому он умер в конюшне. А Роман в это время был рядом с отцом. Думаешь, после этого он мог отказаться от веры отца?

- Золотко, это когда все было, а сейчас уже 1966 год.

- Книга издана в 1933 году. И в ней сказано, что в это время существовали ордена колдунов и ведьм – и не только в Европе. они были в Северной и Южной Америке в Австралии; ты что же думаешь, что за какие-то тридцать три года все эти люди вымерли? Да у них здесь тоже целый орден – там и Минни, и Роман вместе с Лаурой-Луизой, Фантенами, Гилморами и Уизами; а их дурацкие вечеринки с флейтой и заунывным пение – это же шабаши, или вакханалии, или как это там еще называется.

- Не волнуйся так, золотко. Давай лучше…

- Ты только почитай, чем они занимаются, Гай! – перебила Розмари и протянула открытую книгу, тыча в нее пальцем. – В своих ритуалах они используют к р о в ь, потому что кровь обладает магической силой, а кровь, обладающая наибольшей магической силой, - это кровь младенца, которого еще не крестили; и они используют не только кровь, но и плоть тоже.

- Ради всего святого, Розмари, что ты говоришь!

- Почему они так милы с нами, почему они лезут в душу? – допытывалась Розмари.

- Потому что они милые люди. Кто они, по-твему такие? Маньяки, что ли?

- Вот именно. Маньяки, верующие, что обладают магической силой, считающие себя настоящими колдунами. о таких пишут в книжках. Это они совершают всякие страшные обряды, потому что они… они больные, ненормальные маньяки.

- Золотко, успокойся, тебе нельзя волноваться.

- Те черные свечи, которые Минни принесла нам, остались у нее после черной месы! Хэтч первый обратил на них внимание, и у него зародилось подозрение. А середина гостиной у них пустая, чтобы было с в о б о д н о е место.

- Золотко, они старые люди, со своими привычками, у них есть горстка друзей, они иногда собираются вместе, доктор Шенд играет на флейте. Черные свечи продаются везде в москательных лавках, равно как и красные, зеленые и синие. А гостиная у них такая нелепая, потому что у Минни нет вкуса. Согласен, отец Романа был чокнутый, но из этого вовсе не следует, что и Роман такой же.

- Ноги их не будет в нашей квартире, - заявила Розмари. – Ни Минни, ни Романа. Ни Лауры-Луизы. Я никого не хочу видеть из их компании! Они и напятьдесят футов не приблизятся к ребенку.

- То, что Роман изменил имя, - доказательство того, что он не такой, как отец. В противном случае он бы гордился именем отца и сохранил бы его.

- Он и сохранил. Он не сменил имя на какое-нибудь другое, а просто поменял местами буквы. Так его хоть в гостиницы пускают, - оставив Гая, она подошла к окну, где лежала коробка с набором «скрэббл». – Я их больше не пущу, а как только ребенок подрастет, я хочу, чтобы мы отсюда переехали. Пусть их даже поблизости не будет. Хэтч был прав: нам вообще не следовало сюда въезжать! – Она вся дрожала и, сжав книгу руками, смотрела в окно.

Некоторое время Гай наблюдал за ней.

- Ну а как же насчет доктора Сапирштейна? Он что, может, тоже входит в орден? – она обернулась. – Если на то пошло, то были же врачи-маньяки, - продолжал Гай. – Наверно, его главное занятие в жизни – наносить пациентам визиты верхом на помеле.

Розмари снова отвернулась к окну. Ее лицо было серьезным.

- Нет, не думаю, чтобы он был одним из них. Он… чересчур умный.

- Да к тому же еврей, - добавил Гай и засмеялся. – Рад, что хоть кто-то из честных граждан не попадает в число жертв твоего крестового похода в духе Маккарти. Охота на ведьм, уф! Виноватые всегда найдутся. И что ты так воинственно настроена?

- Я не хочу сказать, что они ведьмы. Я знаю, никакой реальной силы у них нет. Но эти люди верят точно так же, как моя семья верит, что Бог слышит их молитвы и что облатка – это часть тела Христова. Для Минни и Романа это религия, они считают ее истинной и соблюдают все обряды, я это точно знаю; и я не собираюсь рисковать безопасностью ребенка.

- Мы никогда не переедем отсюда, - заявил Гай.

- Нет, переедем, - Розмари повернулась к нему.

Гай помолчал.

- Об этом мы поговорим позже.

- И еще он наврал тебе. Его отец никогда не был импрессарио. Он вообще не имел никакого отношения к театру.

- Ладно, пусть. Он наврал. А кто, черт возьми, этого не делает? – сказал Гай и пошел в спальню.

Розмари села, взяла книгу и принялась читать последнюю главу «Колдовство и дьявольщина».

Гай вернулся.

- Думаю, тебе надо успокоиться и бросить читать эту книгу.

- Я только дочитаю последнюю главу.

- Не сегодня, золотко, - возразил Гай, подходя к ней. – Ты и так уж слишком завелась. – Он протянул руку за книгой.

- Вовсе я не завелась! Я просто возмутилась. И еще я удивилась твоей слепоте.

- Ты вся дрожишь. Ну-ка, отдай ее мне. Завтра почитаешь.

- Гай…

- Нет. Я серьезно. Давай, давай ее сюда.

Она вздохнула и отдала книгу. Гай подошел к книжным полкам , привстал на цыпочки и положил книгу как можно выше, куда-то поверх «Отчетов Кинси».

- Завтра почитаешь. Сегодня ты и так слишком взвинчена после панихиды да и вообще.


Глава 8

Доктор Сапирштейн был поражен.

- Невероятно! Просто потрясающе. Как, вы говорите, его фамилия? Мачадо?

- Маркато, - поправила Розмари.

- Невероятно, - повторил Сапирштейн. – Я и понятия не имел. Помнится, он как-то говорил мне, что его отец занимался импортом кофе. Он еще распространялся о разных сортах и способах помола зерен.

- А Гаю он говорил, что его отец был импрессарио.

Доктор покачал головой.

- Неудивительно, что он стыдится правды. И нет ничего странного в том, что вы расстроились, узнав об этом. Я совершенно не сомневаюсь, что Роман не разделяет жуткой веры отца, но я прекрасно понимаю, насколько вам должно быть неприятно такое соседство.

- Я не хочу вас обидеть: это ваши друзья, но я больше не хочу иметь ничего общего ни с ним, ни с Минни. Возможно, я неправа, но когда речь идет о безопасности ребенка, я не желаю рисковать чем бы то ни было.

- Конечно. Любая мать поступила бы так же.

Розмари наклонилась к нему:

- Скажите, доктор, а Минни могла добавлять что-нибудь в питье или в эти свои пирожки?

Доктор Сапирштейн расхохотался:

- Извините, дорогая, я не хотел смеяться, но, право же, она до того добродушная старушка и так печется о благе малыша… Нет, нет, я даже мысли не допускаю, что она могла давать вам что-нибудь вредное. Вы так долго пьете ее травы, что я бы уже давно заметил признаки этого у вас или у ребенка.

- Я ей позвонила и сказала, что неважно себя чувствую. Ничего больше у нее не возьму.

- И не нужно. Я дам вам таблетки, и в последние оставшиеся до родов недели их будет более чем достаточно. В какой-то мере, возможно, это будет решением проблемы самих Минни и Романа.

- О чем вы говорите? – удивилась Розмари.

- Они хотят уехать. И довольно скоро. Понимаете, Роман себя неважно чувствует. Короче говоря, - и строго конфиденциально, ему осталось жить месяц-другой. Он хочет в последний раз побывать в своих любимых местах, но они с Минни боялись вас оставить или обидеть своим отъездом накануне рождения ребенка. На днях они сказали мне об этом и советовались, как вы к этому отнесетесь.

- Мне жаль, что Роман болен.

- Но вы рады, что он скоро уедет, - доктор Сапирштейн улыбался. – Учитывая обстоятельства, вполне оправданная реакция. А что, если мы сделаем так, Розмари? Я скажу им, что попробовал выяснить ваше отношение к их отъезду, и оказалось, что он нисколько вас не обидит, до из отъезда вы будете вести себя так, как будто ничего не произошло. Иначе Романа это очень смутит и расстроит, не хотелось бы огорчать его, тем более что ресь идет о каких-то трех-четырех днях.

Помолчав, Розмари спросила:

- Вы уверены, что они скоро уедут?

- Да! Совершенно уверен.

Розмари задумалась.

- Хорошо, - согласилась она. - Я не буду подавать вида, но только до их отъезда.

- Я распоряжусь, чтобы таблетки вам отправили завтра утром. Пусть Минни приносит вам, как обычно, питье и пирожки, вы можете их выбрасывать и принимать таблетки.

- Прекрасно! Так мне станет намного спокойнее.

- Ну что ж, это самое важное – сделать все, чтобы вам было спокойно.

Розмари улыбнулась.

- Если будет мальчик, не исключено, что я назову его Авраам Сапирштейн Вудхауз.

- Боже упаси! – сказал доктор Сапирштейн.

Услышав новости, Гай обрадовался не меньше Розмари.

- Очень жалко Романа, но я рад, что они уезжают, потому что тебе будет спокойнее.

- О, да, - подтвердила Розмари. – Мне уже стало легче на душе, как только я узнала, что они уедут.

Видимо, доктор Сапирштейн, не откладывая дела в долгий ящик, поговорил с Кастиветами, потому что в тот же вечер Минни с Романом заглянули к ним и сообщили, что уезжают в Европу.

- Мы уезжаем в воскресенье в десять утра, - сказал Роман. – Летим в Париж, пробудем там около недели, а потом побываем в Цюрихе, в Венеции и в Дубровнике в Югославии – в этом самом очаровательном городке на свете.

- О, вас можно только поздравить, - протянул Гай.

Роман обратился к Розмари:

- Полагаю, для вас, дорогая, эта новость – не гром среди ясного неба? – и он заговорщицки ей подмигнул.

- Да, доктор Сапирштейн сказал мне, что вы собираетесь уехать, - подтвердила Розмари.

- Нам бы так хотелось дождаться рождения малыша, - заохала Минни.

- Нет смысла из-за этого оставаться, те более в Нью-Йорке такая жара, - возразила Розмари.

- Мы пришлем вам фотографии, - пообещал Гай.

- Когда Романа охватывает жажда к перемене мест, - заметила Минни, - его уже не удержишь.

- Да, это точно, - согласился Роман. – Пропутешествовав всю жизнь, я просто не в состоянии оставаться на одном месте больше года, а с тех пор, как мы вернулись из поездки по Японии и Филиппинам, прошло уже четырнадцать месяцев. Отсюда и жажда к перемене мест.

Роман рассказал им о том. что их ждет в Дубровнике, в Мадриде, на острове Скай. Розмари смотрела на него, пытаясь понять, кто же он такой на самом деле: дружелюбный старый болтун или сумасшедший сын сумасшедшего отца.

На другой день Минни без всяких возражений оставила Розмари питье и пирожок. Из-за предстоящего отъезда у нее была масса хлопот. Розмари предложила забрать из чистки ее платье, купить зубную пасту и таблетки. Когда, выкинув пирожок и вылив питье, Розмари глотала одну из таблеток доктора Сапирштейна, ситуация показалась ей комедийной.

В субботу утром Минни забежав, сказала:

- Ты ведь знаешь, Розмари, кем был отец Романа. – Розмари с удивлением кивнула. – Я чуткий человек и очень тебя люблю. Поэтому сразу поняла, откуда в твоем отношении к нам появился холодок. Нет, не извиняйся, дорогая, не ты первая, не ты последняя. Да и никакой твоей вины я не вижу. Если бы этот ненормальный старик был еще жив, я бы сама убила его. Он отравил существование бедному Роману. Вот почему Роман все время путешествует. Он предпочитает переменить место жительства прежде, чем злые люди узнают, кто он такой. Не показывай вида, что ты в курсе, ладно? Он так любит вас с Гаем, это разобьет ему сердце. Мне хочется, чтобы во время этого, может быть последнего, путешествия, он был бы по-настоящему счастлив и ни ос чем не печалился. У меня в холодильнике остались продукты. Присылай Гая, я его нагружу.

В субботу вечером в своей маленькой, темной, пропахшей таннисом квартирке на двенадцатом этаже Лаура-Луиза устраивала прощальный ужин. Пришли Уизы и Гилморы, миссис Сабатини со своим котом Флэшем и доктор Шенд. ("Откуда Гай узнал, что именно доктор Шенд играет на флейте? – недоумевала Розмари. – И что это именно флейта, а не кларнет? Надо будет у него спросить») Роман рассказал о маршруте, который они с Минни наметили. Миссис Сабатини стала уговаривать их посетить Рим и Флоренцию. Лаура-Луиза подала домашнее печенье и фруктовый пунш, в котором чувствовался легкий привкус алкоголя. Зашел разговор о смерчах и торнадо, потом – о гражданских правах. Глядя на этих людей, столь похожих на ее родных в Омахе, прислушиваясь к их беседам, Розмари обнаружила, что ее уверенность в том, что все они – поклонники Сатаны, поколебалась. Вот маленький мистер Уиз слушает, как Гай рассказывает о Мартине Лютере Кинге; разве может такой немощный старик, пусть даже в мечтах, вообразить, что способен колдовать, что обладает сверхъестественной силой? А эти неряшливые старухи, вроде Лауры-Луизы, Минни, Хелен Уиз? Неужели они способны довести себя до того, чтобы скакать голыми во время мистических оргий? (И тем не менее, разве не видела она их именно в таком состоянии? Разве не видела она их всех обнаженными? Нет, нет, то был сон, безумный кошмар, приснившийся ей очень-очень давно).

Позвонили Фаунтены – попрощаться с Минни и Романом, потом доктор Сапирштейн и еще двое или трое, чьих имен Розмари не знала. Лаура-Луиза вручила от имени всех подарок – транзисторный приемник. Принимая его, Роман произнес пространную благодарственную речь, голос его дрожал. «Он знает, что скоро умрет», - подумала Розмари и совершенно искренне почувствовала к нему глубокую жалость.

Несмотря на протесты Романа, Гай настоял на том, что утром им поможет. Он поставил будильник на половину девятого и, когда раздался звонок, натянув джинсы и майку, пошел к Кастиветам. Нести было, в общем-то, нечего: два чемодана и шляпную коробку. Минни держала фотоаппарат, а Роман – новый приемник.

- Каждый, кому требуется более одного чемодана, - заявил Роман, - не путешественник, а презренный турист.

На тротуаре, ожидая такси, Роман проверил билеты, паспорта, туристские чеки и французские деньги. Минни обняла Розмари за плечи:

- Где бы мы ни были, наши мысли будут с тобой, дорогая, до тех самых пор, пока ты не станешь счастливой и стройной мамой со здоровеньким младенцем на руках.

- Спасибо, - Розмари поцеловала Минни в щеку. – Спасибо за все.

- Проследи, чтобы Гай посылал нам побольше фотографий, слышишь, - наказывала Минни, ответно целуя Розмари.

- Обязательно, обязательно, - пообещала та.

Минни повернулась к Гаю. Роман взял Розмари под руку.

- Я не буду желать вам удачи, потому что она вам не понадобится. У вас и так будет счастливая-пресчастливая жизнь.

Розмари поцеловала его.

- Пусть у вас будет чудесное путешествие, и возвращайтесь целыми и невредимыми.

- Кто знает, - проговорил Роман с улыбкой. – Возможно, я задержусь в Дубровнике или на Майорке. Посмотрим, посмотрим.

- Возвращайтесь, - повторила Розмари и поймала себя на том, что ей действительно этого хочется.

Она снова поцеловала его.

Подъехало такси. Гай положил чемоданы на место рядом с шофером. Минни, кряхтя, забралась внутрь, на ее белом платье под мышками выступил пот. Роман устроился рядом с ней.

Снова прощались и целовались через открытые окна машины, а потом Розмари и Гай махали вслед удаляющемуся такси. Роман и Минни уехали. Однако Розмари не испытывала ожидаемого облегчения.

В тот же день после обеда она попыталась найти книжку «О колдунах и ведьмах», чтобы перечитать кое-какие места. Ей хотелось найти подтверждение тому, что весь этот сатанизм и черная магия просто глупы и смешны. Но книга исчезла.

Она спросила Гая, и он ответил, что еще в четверг выбросил ее в мусоропровод.

- Прости, золотко, я не хотел, чтобы ты читала эту чепуху и расстраивалась.

Это рассердило Розмари.

- Гай, Хэтч подарил мне эту книгу. Он оставил ее для меня, это была его последняя воля.

- Прости, я об этом как-то не подумал. Меня заботило только то, чтобы ты не тревожилась. Извини меня еще раз.

- То, что ты сделал, ужасно и нечестно.

- Извини меня. О том, что это последняя воля Хэтча, я не подумал.

- Даже если бы он мне ее и не дарил, книги, принадлежащие другому человеку, обычно не выкидывают. Если я говорю, что хочу почитать что-то, значит, я на самом деле хочу это прочитать.

- Прости меня.

Это мучило ее целый день. Ей не давало покоя еще что-то, о чем она хотела спросить Гая, но забыла. Вспомнила она об этом только вечером, по дороге из «Ла Скала», ресторана, расположенного недалеко от дома.

- Откуда ты знаешь, что доктор Шенд играет на флейте? – спросила она.

Гай не сразу понял.

- На днях, когда я читала эту книгу, и мы о ней поспорили, ты сказал, что доктор Шенд играет на флейте. Откуда тебе это известно?

- А-а. Он сам мне сказал. Еще давно. Я обмолвился, что раз или два мы слышали за стеной то ли флейту, то ли что-то похожее, и он сказал, что это он играл. А как, ты думала, я узнал?

- Я об этом вообще не думала. Мне просто было интересно, вот и все.

Розмари не могла заснуть. Она лежала на спине, нахмурившись и глядя в потолок. Ребенок спал спокойно, а она не могла, что-то ее беспокоило, но что именно, она не могла бы сказать.

Ну конечно же, она волновалась из-за ребенка, беспокоилась о том, пройдет ли все так, как надо. В последнее время она отлынивала от упражнений.

«Это больше не повторится, честное благородное слово!» – обещала она себе.

Был уже понедельник, тринадцатое. До родов оставалось еще пятнадцать дней. Две недели. Наверное, в этот период все женщины начинают волноваться. И плохо спят, потому что им уже осточертело спать на спине. Первое, что она сделает, когда все кончится – проспит двадцать четыре часа, ни минутой меньше, на животе, обхватив подушку, зарывшись в нее поглубже.

Она услышала какие-то звуки, как ей показалось, в квартире Кастиветов, но это, должно быть, была квартира этажом выше или ниже. из-за работающего кондиционера все звуки были неясными, размытыми.

Они уже в Париже. Счастливые, она тоже когда-нибудь поедет туда вместе с Гаем и тремя очаровательными малышами.

Ребенок проснулся и шевельнулся.


Глава 9

Розмари съездила в магазин и купила ватные шарики, тампоны, тальк и детский лосьон, позвонила в бюро услуг для новорожденных и перебрала детскую одежду в ящиках комода. Кроме того, она заказала открытки с объявлением о рождении ребенка – позже, когда он родится, Гай позвонит и сообщит в заказе имя младенца и дату рождения –надписала адреса и наклеила марки на маленькие конверты цвета слоновой кости. Розмари прочитала книжку «Летний холм» о системе воспитания детей без запретов и обсудила ее с Джоан и Элизой за завтраком у «Сарди».

Начались слабые схватки. Сначала только одна, на другой день опять одна, на третий схваток не было, а потом они стали повторяться дважды в сутки.

Из Парижа пришла открытка с видом Триумфальной арки, на обороте было аккуратно написано: «Думаем о вас обоих. Чудесная погода, отличная кухня. Полет через океан прошел превосходно. Целую, Минни».

Ребенок опустился совсем низко, приготовившись появиться на свет.

В пятницу, двадцать четвертого июня, во второй половине дня, Розмари пошла к «Тиффани» за конвертами и там повстречалась с Домиником Поззо, преподавателем Гая по технике речи. Они не виделись очень давно. Маленький смуглый горбатый человечек с неприятным дребезжащим голосом схватил Розмари за руку и принялся расточать комплименты по поводу ее внешности и поздравлять ее с успехами. Розмари рассказала о пьесе, в которой собирается играть Гай, и о последнем предложении «Уорнер Бразерс». Доминик был в восторге: вот теперь-то Гая сможет по-настоящему воспользоваться плодами их усиленных занятий. Он взял с Розмари слово, что она попросит Гая позвонить ему, и, пожелав всего хорошего, направился к лифтам. Розмари поймала его за руку.

- Я так и не поблагодарила вас за билеты на «Романтиков». Мне ужасно понравилось. Я дусаю, что пьеса не сойдет со сцены, как «Мышеловка» Агаты Кристи в Лондоне.

- «Романтики»? – удивленно пеерспросил Доминик.

- Ну конечно. Вы же давали Гаю два билета. Это было довольно давно, осенью. Я ходила с подругой, так как Гай видел спектакль раньше.

- Я не давал Гаю билеты на «Романтиков».

- Да нет же. Вы, очевидно, забыли. Прошлой осенью.

- Нет, милая моя Я никому никогда не давал билеты на «Романтиков» по той простой причине, что их у меня никогда не было.

- Но он говорил, что получил их от вас.

- Тогда он ошибся, - заявил Доминик. – Так вы не забудете сказать ему, чтобы он мне позвонил. ладно?

- Да, да, конечно.

«Странно», - подумал Розмари, стоя у светофора. Но ведь Гай сказал, что ему билеты дал Доминик, в этом она была уверена. Она вспомнила, что еще хотела послать Доминику письмо с благодарностью, но в конце, но в конце концов решила, что это не обязательно. В этом ошибки быть не может.

И Гай ошибиться не мог. Не каждый день ему даром достаются билеты; он должен был помнить, кто их ему дал. Он что же, специально соврал ей? Может, ему никто и не давал билетов, а он нашел их и оставил себе? Нет, на это он не пошел бы, в театре мог быть скандал, он не стал бы та поступать.

Розмари шла очень медленно, ныла спина, огромный живот тянул к земле. День выдался влажный и жаркий.

Может, он хотел, чтобы ее в тот вечер не было дома? Неужели он сам купил билеты? Чтобы без помех поработать над сценой? Но для этого не надо было ничего выдумывать: в старой однокомнатной квартире он не раз просил ее оставить его одного часа на два, и она охотно уходила к приятельницам. А чаще ему нравилось, чтобы она оставалась, была его зрителем, подавала реплики.

Неужели женщина? Одна из его бывших пассий? А запах ее духов Гай смывал под душем, когда Розмари вернулась. Нет, в тот вечер квартира пропахла не духами, а корнем танниса; из-за этого она завернула амулет в фольгу. И если у Гая было свидание с кем-то, вряд ли сразу после него он был бы таким пылким и страстным. Она вспомнила, что в постели тогда он был необычайно энергичным, и, когда он заснул, она слышала пение и музыку у Минни и Романа.

Музыку. Флейту доктора Шенда.

Значит, вот откуда Гай узнал об этом? В тот вечер он был там, у них? На шабаше…

Розмари остановилась у витрины «Анри Банделя», ей больше не хотелось думать о ведьмах, шабашах, крови младенцев и о том, что Гай был там. Зачем она встретила этого глупого Доминика? Вообще она зря вышла сегодня из дома. Было слишком жарко и влажно.

В витрине было выставлено шикарное креповое платье малинового цвета. Как-нибудь после следующего вторника, когда ее фигура приобретет привычные очертания, она, может быть, зайдет взглянуть на него. А заодно и на лимонные брюки с поясом на бедрах, и на блузку…

Постояв у витрины, она пошла дальше. Мысли не оставляли ее, а ребенок не переставал ворочаться.

В книге (которую Гай выкинул) говорилось о церемонии обращения, о том, как новичков посвящают в члены ордена, об обетах, помазании и нанесении «сатанинского знака». Неужели это возможно, что Гай (которому душ понадобился, чтобы уничтожить запах, оставшийся после помазания таннисом) вступил в орден? Что он (нет, этого не может быть!) – один из них, и на плече у него есть сатанинская метка?

У него на плече был пластырь телесного цвета. Она видела его в гримерной в Филадельфии. («Чертов прыщ!» – выругался он, когда она поинтересовалась, что это у него), но плечо было заклеено пластырем и гораздо раньше («Неужели тот же самый?» - мысленно удивилась она.) А интересно, пластырь все еще на плече?

Розмари не знала. Раньше Гай часто спал обнаженным, особенно в жаркую погоду. А теперь он каждую ночь надевал пижаму. Когда она последний раз видела его обнаженным?

Загудела машина; Розмари переходила Шестую авеню.

- Ради всего святого, мадам! – раздался чей-то голос позади нее.

Но почему, почему? Это же Гай, а не какой-то свихнувшийся старик, которому больше нечем заняться, который видит в этом смысл жизни и способ самоуствердиться. У Гая же есть его карьера, напряженная, любимая работа, открывающая с каждым днем все новые перспективы! Какое ему дело до магических палочек, ведьминых ножей, кадил и всей этой чепухи, да еще в компании с Уизами, Гилморами, Минни и Романом? Чем они могли его прельстить, что могли они ему дать?

Она знала ответ еще до того, как задала себе этот вопрос. И задавала она его себе, только чтобы оттянуть ответ.

Слепота Дональда Бомгарта.

Если только поверить. Но она не верила, не хотела верить.

Но факт остается фактом. Дональд Бомгарт ослеп всего через день или два после той субботы. А Гай сидел дма и хватался за телефон каждый раз, стоило тому зазвонить. Ждал новостей.

Слепота Дональда Бомгарта.

После этого Гая не покидала полоса удач: роль, рецензии, новая пьеса, съемки в кино… Может быть, и роль Гая в «Гринич-вилидж» тоже досталась Дональду Бомгарту, если бы того не поразила необъянимая слепота день ил два спустя после того, как Гай вступил (возможно!) в орден (возможно!) сатанистов (возможно!).

Для того, чтобы лишить врага зрения или слуха, существуют особые ритуалы – так говорилось в книге «О колдунах и ведьмах» (Нет, только не Гай!»). Объединенные психические усилия всего ордена, сконцентрированная мощь их злой воли може оглушить, ослепить, парализовать и даже убить намеченную жертву.

- Хэтч? – ужаснулась она вслух, неподвижно застыв перед Карнеги-холл.

Какая-то девочка взглянула на нее снизу вверх и крепче вцепилась в руку матери.

Хэтч читал книгу и попросил ее встретиться с ним на другое утро. Он хотел открыть ей глаза, показать, что Роман - Стивен Маркато. И она сказала Гаю об этой встрече, а узнав, он ушел, ушел – за чем? За мороженым? И позвонил в дверь Минни и Роману. И было спешно созвано собрание? Объединенное психическое усилие… Но как они догадались, о чем Хэтч хочет с ней поговорить? Даже ей это было неизвестно, знал только он один.

Предположим, однако, что «корень танниса» на самом деле никакой не корень. Ведь Хэтч о нем никогда не слышал. Предположим, что это та самая колдовская штука, название которой он подчеркнул в книге: «чертов грибок» или что-то в этом роде. Хэтч сказал Роману, что собирается все это выяснить у Романа опасение! И тогда Роман взял одну из перчаток Хэтча, потому что, чтобы навести порчу, надо иметь какую-то вещь, принадлежащую жертве. А когда Гай сказал им о намеченной на следующее утро встрече, они не стали рисковать и принялись за работу.

Но нет, Роман не смог взять перчатку Хэтча; она провела его в гостиную, а потом проводила до дверей и шла рядом с ним.

Перчатку взял Г а й. Он не пришел, а примчался домой, прямо в гриме – чего с ним только не случилось – и взял из шкафа перчатку. Роман, очевидно, позвонил ему и сказал: «Этот тип, Хатчинс, что-то заподозрил насчет корня танниса, немедленно возвращайся домой и раздобудь какую-нибудь его вещь, так, на всякий случай». И Гай повиновался.

У светофора на Пятьдесят седьмой улице она сунула под мышку сумочку и конверты, расстегнула на шее цепочку и, вынув из-под воротничка платья, бросила ее вместе с амулетом сквозь решетку канализации.

Хватит с нее корня танниса! Чертов грибок!

Ей стало страшно. Хотелось плакать, нервы были взвинчены.

Она знала, чем Гай расплачивается с ними за свои успехи – ребенком. Им нужен ребенок.

Гай не хотел иметь ребенка до тех пор, пока Дональд Бомгарт не ослеп. И ему было неприятно чувствовать, как малыш шевелится; он не любил говорить о нем; он держался от него на расстоянии, все время был чем-то занят, словно ребенок вовся и не его.

Это потому, что Гая знал, что они собираются сделать с младенцем, как только он им его отдаст.

В тени божественно прохладной квартиры Розмари подумала, что она просто сходит с ума. «Через четыре дня у тебя будет ребенок, маленькая идиотка! Может, даже раньше. Поэтому ты нервничаешь и немного не в себе. Из отдельных, не связанных между собой фактов, случайных совпадений ты выстроила систему доказательств, сочинила целую историю преследования. Никаких ведьм не существует. Нельзя навести порчу на самом деле. Хэтч умер естественной смертью, пусть даже врачи и не определили причину его комы. То же самое и со слепотой Дональда Бомгарта. Кстати, скажи на милось, как Гай умудрился раздобыть какую-нибудь вещь, принадлежащуюДональду Бомгарту? Без этого ведь нельзя наложить заклятие или навести порчу. Ну, видишь, маленькая идиотка? Все твои построения рушатся, стоит только к ним прикоснуться! Но почему он соврал про билеты?»

Она разделась и забаралась под прохладный душ, неуклюже поворачиваясь то одним, то другим боком, а потом, подставив лицо под струи воды, попыталась размышлять спокойно и логически.

Должна обнаружиться какая-нибудь иная причина. вынудившая Гая соврать. Может быть, он целый день проболтался в баре у «Дауни», взял билеты у кого-то из тамошних завсегдатаев, а ей сказал, что билеты дал Доминик, чтобы она не узнала, что он лодырничал и околачивался в этом актерском баре, который она не выносит.

Ну вот, видишь, маленькая идиотка?

Как бы то ни было, она была рада, что выкинула этот проклятый амулет. Ей давно следовало это сделать. Начать с того, что ей вообще не надо было принимать его от Минни. Как приятно избавиться от этого отвратительного запаха. Она вытерлась и вылила на себя духов в два раза больше обычного.

Гай не раздевался при ней, потому что у него была какая-нибудь легкая сыпь, и он стеснялся. Актеры тщеславны, так ведь? Все просто.

Но зачем он выкинул книгу? И все свободное время проводил у Романа и Минни? И совершенно точно знал о слепоте Дональда Бомгарта? И примчался домой в гриме, как раз перед тем, как Хэтч обнаружил потерю перчатки?

Розмари причесала и завязала волосы, надела лифчик и штанишки. Потом пошла на кухню и выпила два стакана холодного молока. Она не могла ответить на все эти проклятые вопросы.

Она не знала, сходит ли с ума или становится, наоборот, разумнее, не знала, что есть у ведьм: только стремление к власти или реальная власть? Кто такой Гай: любящий муж или коварный враг ребенка и ее?

Было уже почти четыре часа. Он должен прийти через час.

Она разыскала по справочнику номер телефона Дональда Бомгарта.

Трубку подняли сразу после первого же звонка, и она услышала нетерпеливый голос:

- Да?

- Это Дональд Бомгарт?

- Да.

- Говорит Розмари Вудхауз, жена Гая Вудхауза.

- А-а.

- Я хотела…

- Так это вы, прелестная и счастливая маленькая леди! Я слышал, вы живете среди аристократического великолепия в Брэме, потягиваете марочные вина из хрустальных бокалов, а кругом к вашим услугам армия лакеев в ливреях.

- Простите, я хочу узнать, как вы себя чувствуете, есть ли перемены к лучшему?

Он расхохотался:

Да хранит вас Господь, жена Гая Вудхауза. Я чувствую себя превосходно! Великолепно! Перемен сколько угодно! Сегодня я разбил только шесть стаканов, свалился только с трех ступенек и постукивая палочкой, переходил улицу только перед двумя мчащимися пожарными машинами, всего-то! С кажым днем мне становится все лучше, лучше и лучше.

- Мы с Гаем очень сожалеем, что Гаю пришлось играть роль благодаря вашему несчастью.

Мгновение помолчав, Дональд Бомгарт сказал:

- Да какого черта! Вечная история. Один проигрывает, другой выирывает. У него бы и так все было хорошо… По правде говоря, после второй пробы не было ни малейшего сомнения, что роль получит он. Гай играл потрясающе.

- А он думал, что получите вы, и оказался прав.

- Но ненадолго.

- Жаль, что я не пришла тогда с ним в тот день, когда вы встречались. Гай звал меня, но я не могла.

- Встречались? Вы имеете в виду тот день, когда Гай пригласил меня в бар отметить мой успех?

- Да, именно это я имею в виду, - подтвердила Розмари.

- Хорошо, что вы не пошли, туда ведь не пускают женщин. Хотя нет, правильно, после четырех пускают, и мы были после четырех. Так любезно со стороны Гая. Большинству не хватило бы… не хватило бы класса, я бы сказал. Мне-то уж точно бы не хватило.

- Побежденный ставит выпивку победителю.

- Кто бы мог предположить, что через неделю, нет, даже раньше…

- Да, вы встретились в баре всего за несколько дней до того, как вы…

- Ослеп. Да. Это было в среду ил честверг, потому что у меня был дневной спектакль – думаю, в среду, - а эта напасть со мной приключилась в следующее воскресенье. Э-э, - засмеялся он, - Гай мне в бокал ничего не подсыпал, а?

- Нет, конечно, ничего не подсыпал, - голос у Розмари дрожал. – Но кое-что у вас взял: у Гая ведь есть одна ваша вещь, знаете?

- О чем это вы?

- А вы не догадываетесь?

- Нет

- В тот день у вас ничего не пропало?

- Нет. Насколько я помню, нет.

- Вы уверены?

- Вы имеете в виду мой галстук?

- Именно, - сказала Розмари.

- Так мы же обменялись. А, так вот почему вы мне позвонили. Он хочет взять свой обратно? Пожалуйста. Мне теперь совершенно все равно, какой на мне галстук и есть ли он вообще.

- Нет, нет, об этом не можте быть и речи. Я просто не поняла. Я думала, Гай взял его у вас только на время.

- Нет, это был обмен. Но вы так говорите, как будто думаете, что он его украл.

- Да нет. Все это пустяки. Я хотела узнать, нет ли у вас улучшений.

- Нет. Спасибо, что позвонили.

Розмари повесила трубку.

Было девять минут пятого.

Она надела пояс, платье и босоножки. Взяла деньги, которые Гай на случай экстренных расходов держал в шкафу под стопкой белья, и положила эту не слишком толстую пачку купюр в сумочку, туда же бросила записную книжку и витамины. Начались и прошли схватки. Второй раз за этот день. Розмари взяла стоявший возле двери чемодан и вышла из квартиры.

На Пятьдесят девятой улице Розмари села в такси.

Мисс Ларк, секретарша доктора Сапирштейна, посмотрела на чемодан и приветливо спросила:

- У вас ведь еще не началось?

- Нет, но мне необходимо поговорить с доктором. Это очень важно.

Мисс Ларк посмотрела на часы.

- Ему в пять нужно уходить, и его еще ждет миссис Байрон, - она кивнула на женщину в кресле, а потом улыбнулась Розмари, - но я уверена, что вас он примет. Садитесь, а как только он освободится, я передам, что вы пришли.

- Спасибо.

Розмари села и поставила рядом чемодан. Белый ремешок кожаной сумочки в ее руке стал влажным. Розмари открыла сумочку, достала салфетку, вытерла ладони, промокнула верхнюю губу. Сердце у нее бешено колотилось.

- Как там на улице? – поинтересовалась мисс Ларк.

- Ужасно, - сказала Розмари, - жара страшная.

Мисс Ларк страдальчески вздохнула.

Из кабинета доктора Сапирштейна вышла женщина, которую Розмари видела и раньше. Она была на пятом или шестом месяце. Они кивнули друг другу. Мисс Ларк вошла в кабинет.

- Вам уже совсем немножко осталось? – спросила пациентка, дожидавшаяся мисс Ларк.

- Во вторник, - сообщила Розмари..

- Удачи вам. Как хорошо, что вы подгадали до самой сильной жары в июне и августе.

Мисс Ларк вышла из кабинета.

- Миссис Байрон, - пригласила она, потом обратилась к Розмари: - Доктор примет вас сразу же за миссис Байрон.

- Спасибо.

Пациентка у стойки о чем-то договорилась с мисс Ларк и, попрощавшись с Розмари и еще раз пожелав ей удачи, вышла. Мисс Ларк была занята своими делами. Розмари взяла лежавший рядом номер «Тайм». Нашла номер об искусстве и открыла его. Там была статья о Барбре Стрейзанд. Розмари попыталась читать.

- Приятный запах, - заметила мисс Ларк, вдохнув аромат, исходящий от Розмари. – Что это?

- «Детчема».

- Намного лучше того, чем вы обычно пользуетесь, простите за откровенность.

- То была не туалетная вода, а амулет на счастье. Я его выбросила.

- Это хорошо. Может быть, и доктор Сапирштейн последует вашему примеру.

Розмари переспросила:

- Доктор Сапирштейн?

- Да, у него такой же лосьон. Ах, да, у вас же не лосьон! Значит, у него тоже амулет. Только он не суеверен. То есть, я так думаю, что он не суеверен. Что бы там ни было, на запах такой же, и когда я его чувствую, то и на пять футов подойти к нему не в состоянии. Запах намного сильнее, чем был у вас. Вы не замечали?

- Нет, очевидно, потому что и сама пропахла этим ароматом.

- Да, вы его не воспринимали из-за своего амулета. Какая-то химия?

Розмари встала, положила «Тайм» и подняла чемодан.

- Оставьте чемодан, - предложила мисс Ларк.

Но Розмари сделала вид, что не слышит, и взяла его с собой.


Глава 10

На Парк-авеню Розмари нашла стеклянную телефонную будку. Она набрала номер Хилла. В будке было очень жарко.

Ответила телефонистка. Розмари представилась и назвала номер телефона в этой будке.

- Пожалуйста, попросите его сразу же позвонить мне. Обстоятельства чрезвычайные. Я звоню из телефона-автомата.

- Хорошо, - пообещала телефонистка, раздался щелчок, и наступила.

Розмари повесила трубку, но потом снова подняла ее, незаметно нажимая пальцем на рычажок. Она поднесла трубку к уху, делая вид, что слушает, чтобы кто-нибудь не занял телефон. Ребенок ворочался, толкался ручками и ножками. С Розмари лил пот: «Пожалуйста, побыстрее, доктор Хилл. Позвоните мне. Спасите меня!» – думала она, словно в лихорадке.

Все они. Все заодно. Гай, Сапирштейн, Минни и Роман. Ведьмы и колдуны. «О колдунах и ведьмах». Они ждут, чтобы она произвела им на свет ребенка, которого можно будет взять и… «Не беспокойся, Энди-или-Дженни. Я убью их прежде, чем они успеют дотянуться до тебя».

Зазвонил телефон. Она сняла палец с рычажка.

- Да?

- Это миссис Вудхауз? – спросил голос телефонистки.

- Да, простите, а где доктор Хилл?

- Я правильно записала фамилию? Розмари Вудхауз?

- Да!

- И вы пациентка доктора Хилла?

Розмари сказала о своем единственном визите осенью.

- Пожалуйста, пожалуйста, - умоляла Розмари. – Мне необходимо поговорить с ним! Это важно! Это… пожалуйста! Пожалуйста, скажите ему, чтобы он мне позвонил.

- Хорошо.

Придерживая рычажок, Розмари вытерла лоб тыльной стороной ладони. «Пожалуйста, доктор Хилл». Она приоткрыла дверь, чтобы не было так душно, а потом снова захлопнула, когда рядом в ожидании остановилась женщина.

- Вот как, я об этом не знала, - сказала Розмари в трубку, придерживая рычажок пальцем. – Правда? А что он еще говорил?

По спине струился пот. Ребенок задвигался и перевернулся.

То, что она воспользовалась телефоном так близко от приемной доктора Сапирштейна, было ошибкой. Ей следовало пойти на Мэдисон или Легсингтон-авеню.

- Это же чудесно, - проговорила Розари. – А еще что-нибудь говорил?

В этот самый момент он, может быть, уже выходит из дверей, чтобы разыскать ее. И конечно же, он прежде всего посмотрит в ближайшую телефонную будку. Она должна была сразу же сесть в такси и уехать подальше. Она повернулась спиной в ту сторону, откуда он мог появиться, если, конечно, вообще появится. Слава Богу, ожидавшая у будки женщина ушла.

Наверно, Гай уже вернулся домой. Он увидит, что чемодана нет, и позвонит Сапирштейну, решив, что она в больнице. Скоро они будут искать ее вдвоем. И все остальные к ним присоединятся…

- Да? – она обрвала звонок на середине.

- Миссис Вудхауз?

Это был доктор Хилл, доктор Спаситель-избавитель – Килдэйр Восхитительный Хилл.

- Спасибо, спасибо, что позвонили мне!

- Я думал, вы в Калифорнии.

- Я обратилась к другому врачу, его мне рекомендовали друзья, но он оказался плохим, доктор Хилл, он врал мне, прописывал необычные настои… травы и таблетки. Я должна родить во вторник – помните, вы сказали, что 28 июня? И я хочу, чтобы ребенка приняли вы. Я заплачу, сколько хотите…

- Миссис Вудхауз…

- Пожалуйста, разрешите мне поговорить с вами, - заторопилась она, почувствовав ноту отказа в его голосе. – Разрешите мне прийти и объяснить вам все, рассказать, что случилось. Я не могу оставаться слишком долго там, где сейчас нахожусь. Мой муж и этот врач, и те, кто посоветовал его мне, все они замешаны в… ну, заговоре; я знаю, все выглядит так, будто я сошла с ума, и вы, доктор, наверное, думаете: «Боже мой, эта бедняжка совсем свихнулась», но я не свихнулась.

- Да, полагаю, что это так.

- Вот один из них как раз против меня и моего ребенка и, если вы позволите мне прийти, я вам все расскажу. Я вовсе не прошу вас сделать что-то экстраординарное или нехорошее, отнюдь, все, что я хочу, - это чтобы вы устроили меня в больницу и приняли у меня роды.

- Приходите ко мне в приемную завтра после… - начал доктор.

- Сейчас, - прервала его Розмари. – Сейчас. Прямо сейчас. Они будут искать меня.

- Миссис Вудхауз, но я сейчас у себя дома. Я на ногах со вчерашнего утра…

- Умоляю вас, умоляю! – Он долго молчал. – Я приду и все объясню. Здесь я не могу оставаться.

- У меня в приемной сегодня в восемь. Устраивает?

- Да. Да, спасибо. Доктор Хилл! Возможно, вам позвонит мой муж и спросит, не звонила ли я.

- Я ни с кем не собираюсь разговаривать. Я собираюсь вздремнуть.

- А не могли бы вы предупредить телефонистку? Не говорить, что я звонила.

- Хорошо, попрошу.

- Спасибо вам большое.

- В восемь.

- Да, спасибо.

Когда она выходила, стовший спиной к будке человек обернулся, но это оказался не доктор Сапирштейн. Слава Богу, это был кто-то другой.

По Легсингтон-авеню Розмари пошла к жилым кварталам города, в сторону Восемьдесят шестой улицы, зашла в кинотеатр, воспользовалась женской туалетной комнатой, а потом неподвижно сидела в прохладной спасительной темноте. Шел какой-то шумный цветной фильм. Когда он кочился, она с чемоданом пошла к телефонной будке и позвонила по междугородней брату Брайану за его счет. Никто не ответил. По-прежнему держа чемодан в руках, она вернулась и села на другое место. Ребенок спокойно лежал, видимо, спал. Начался уже другой фильм.

Без двадцати восемь она вышла из кинотеатра и на такси поехала на Западную Семьдесят вторую улицу к приемной доктора Хилла. Войти туда, наверно, совершенно безопасно, решила она; они могут следить за домом Джоан, Хью и Элизы, но не за приемной доктора Хилла, тем более в восемь часов вечера. Конечно, если телефонистка не проболталась о ее звонке. Однако на всякий случай она попросила шофера подождать, пока она не войдет.

Никто не остановил Розмари. Доктор Хилл сам открыл дверь. Он был любезнее, чем Розмари ожидать, учитывая, как неохотно он дал согласие на встречу. Он отрастил светлые, едва заметные усы, но по-прежнему был похож на доктора Килдэйра. На нем была спортивная рубашка из сине-желтой шотландки.

Они прошли в кабинет, который был в четыре раза меньше, чем у Сапирштейна, и Розмари рассказала ему всю историю. Она сидела, положив руки на подлокотники кресла и скрестив ноги. Говорила тихим, спокойным голосом, понимая, что достаточно будет и тени истерики, чтобы он не поверил ей и решил, что она рехнулась.

Розмари рассказала ему об Адриане Маркато, Минни и Романе, о месяцах мучительной боли, которые ей пришлось пережить, упомянула о настоях из трав и маленьких белых пирожках; потом говорила о Хэтче, о книжке «О колдунах и ведьмах», о билетах на «Романтиков», о черных свечах и галстуке Дональда Бомгарта. Она попыталась изложить все связно и по порядку, но у нее это плохо получалось. Зато ей удалось договорить все без истерики о флейте доктора Шенда, о том, как Гая выкинул книгу и наконец, о том, что она узнала о докторе Сапирштейне из случайных слов мисс Ларк.

- Может быть, и кома, и слепота, - просто совпадение, - рассуждала Розмари, - а может быть, все эти люди все-таки обладают какой-то сверъестественной силой причинять зло. Но не это главное. Главное то, что им нужен мой ребенок. Я уверена, что он им нужен.

- Да, видимо, так, - согласился доктор Хилл, - особенно если учесть, что они им так заинтересовались с самого начала.

Розмари закрыла глаза. Она была готова расплакаться. Он поверил! Не счел ее сумасшедшей. Открыв глаза, она посмотрела на него, по-прежнему спокойного. Он сидел и что-то писал. Интересно, все ли пациентки влюблены в него? Ладони у нее были слегка влажны от пота, она сняла руки с подлокотников и слегка отерла ладони о платье.

- Вы сказали, доктора зовут Шенд? – уточнил доктор Хилл.

- Нет, доктор Шенд – просто один из их компании. Один из членов ордена. Врач – это доктор Сапирштейн.

- Эйбрахам Сапирштейн?

- Да, - Розмари забеспокоилась. – Вы его знаете?

- Встречался с ним раз-другой, - сказал доктор Хилл, снова что-то записывая.

- Когда смотришь на него, когда разговариваешь с ним, ни за что не подумаешь…

- Ни за что на свете, - согласился доктор Хилл и положил ручку. – Вот поэтому и говорят, не судите о книгах по обложке. Как вы смотрите на то, чтобы отправиться отсюда в клинику «Маунт Синай» сегодня же?

Розмари улыбнулась.

- Это было бы отлично. А это возможно?

- Придется воспользоваться кое-какими связями и кое-кого убедить. – Доктор встал и подошел к распахнутой двери кабинета. – Я хочу, чтобы вы прилегли и немного отдохнули. – Он включил свет в темной комнате за дверью. Вспыхнула голубая, как лед, лампа дневного света.- Поглядим, что мне удастся сделать, а потом я осмотрю вас.

Розмари тяжело поднялась и с сумочкой в руке прошла в смотровой кабинет.

- Любое помещение, которое окажется у них свободным, - попросила она. – Хоть чулан для щеток.

- Думаю, что ты раздобудем что-нибудь получше.

Доктор Хилл прошел следом за ней, включил кондиционер, укрепленный в окне. Кондиционер зашумел.

- Раздеваться? – спросила Розмари.

- Нет, нет. Мне для телефонных разговоров потребуется не менее получаса. Пока ложитесь и отдыхайте.

Он вышел и закрыл дверь.

Розмари прошла в дальний конец комнаты и тяжело опустилась на стовшую там синюю мягкую кушетку. Сумочку она положила на стул. «Будь благословен доктор Хилл!» - подумала она. Когда-нибудь она вышьет эти слова и повесит в рамочке на стене.

Розмари разулась и с чувством благодарности легла на спину. от кондиционера веяла слабая прохладная струйка воздуха, ребенок медленно, лениво повернулся, будто тоже почувствовал облегчение. «Теперь все хорошо, Энди-или-Дженни. Мы окажемся в прекрасной чистой кровати в «Маунт Синай», и не будет никаких посетителей…»

Деньги! Розмари села, открыла сумочку и пересчитала взятые у Гай деньги. Там было сто восемьдесят долларов. Плюс шестнадцать с мелочью, которые были у нее. Этого, без сомнения, достаточно для предварительной оплаты, а если потребуется еще, Брайан переведет по телеграфу или Хью с Элизой дадут в долг. Или Джоан. Или Грейс Кардифф. Было столько друзей, к которым она могла обратиться.

Розмари вынула витамины, положила на место деньги, закрыла сумочку и снова легла. Она отдаст витамины доктору Хиллу; пусть он их исследует, чтобы убедиться, что там нет ничего вредного. В них не может быть ничего вредного. Для их безумных ритуалов этим маньякам ведь нужно, чтобы ребенок был здоровеньким, не так ли?

Розмари поежилась.

Чудовища!

И Гай тоже.

Неслыханно. Неслыханно.

Ее живот напрягся. Схватка была самой сильной из всех, которые у нее были. Она часто и неглубоко дышала, пока все не кончилось.

Уже третий раз за этот день.

Вместе с Брайаном и Доди она жила в большом современном доме в Лос-Анджелесе, и Энди уже начал лепетать (несмотря на то, что ему всего четыре месяца). В этот момент заглянул доктор Хилл, и она уже снова была в его смотровом кабинете, лежала на кушетке в прохладе кондиционированного воздуха. Розмари прикрыла глаза рукой и улыбнулась ему

- Я заснула, - проговорила она.

Он широко распахнул дверь и отошел в сторону. Вошли Гай и Сапирштейн.

Розмари села, убрав руку от глаз.

Они прошли в комнату и остановились рядом с ней. У Гая лицо было каменным, начисто лишенным всякого выражения. Он смотрел на стены, и только на стены, не задерживаясь взглядом на ней.

- Спокойно, - заговорил доктор Сапирштейн, - ты пойдешь с нами, Розмари. Не спорь и не устраивай сцен. потому что, если ты еще хоть слово скажешь о ведьмах или колдовстве, мы будем вынуждены доставить тебя в психиатрическую лечебницу. А там далеко не лучшие условия для родов. Ты ведь не хочешь этого?

- Мы только отвезем тебя домой, - Гай наконец посмотрел на нее. – Никто не причинит тебе зла.

- Или ребенку, - добавил Сапирштейн. – Надевай туфли.

Он взял пузырек с витаминами, взглянул на него и засунул в карман. Розмари надела босоножки, и он подал ей сумочку.

Они вышли. Сапирштейн держал ее за руку, Гай придерживал за локоть другой руки.

Доктор Хилл стоял в приемной с чемоданом, который отдал Гаю.

- Сейчас она уже нормально себя чувствует, - пояснил Сапирштейн. – Мы отправимся домой и хорошенько отдохнем.

Доктор Хилл улыбнулся ей:

- В девяти случаях из десяти больше ничего и не требуется, - успокоил он.

Розмари посмотрела на него и ничего не сказала.

- Благодарю вас за все ваши хлопоты, доктор, - поблагодарил Сапирштейн.

- Извините, что столько беспокойства… - начал было Гай.

- Рад, что смог быть вам полезен, сэр, - перебил его доктор Хилл, обращаясь к Сапирштейну и открывая входную дверь.

Они сели в машину. За рулем был мистер Гилмор. Розмари сидела между Гаем и Сапирштейном.

Никто не проронил ни слова.

Они ехали в Брэмфорд.

Лифтер улыбался Розмари, когда они подходили к лифту. Диего. Улыбался, потому, что она ему нравилась. Он выделял ее среди других жильцов.

От этой улыбки, обращенной именно к ней, Розмари, напомнившей ей, что она человек, личность, в Розмари что-то пробудилось, ожило.

Она осторожно приоткрыла сумочку, продела палец в колечко для ключей и возле лифта перевернула ее, вывалив все, кроме ключей. По полу покатилась помада, монетки, разлетелись десяти- и двадцатидолларовые бумажки, словом, все. Розмари стояла и тупо смотрела на пол.

Они оба, Гай и Сапирштейн собирали все с пола, а она беспомощно стояла рядом, как и пристало беременной женщине. Диего вышел из лифта, расстроенно пощелкивая языком. Он нагнулся и принялся помогать. Чтобы не мешаться, Розмари отступила к лифту, не спуская с него глаз, и ногой нажала большую белую кнопку на полу. Дверь на колесиках пришла в движение, Розмари захлопнула внутреннюю решетку.

Диего попытался удержать дверь, но пожалел пальцы и только стукнул по ней снаружи.

- Эй! Миссис Вудхауз!

- Прости, Диего.

Розмари нажала на рычаг, и кабина рванулась вверх.

Она позвонит Брайану или Джоан, или Элизе, или Грей Кардифф. Кому-нибудь.

«Мы еще поборемся, Энди!»

Розмари остановила кабину на девятом, потом на шестом, потом между седьмым и восьмым этажами и, наконец, на уровне седьмого этажа, выше всего на несколько дюймов, так что можно было открыть решетку и дверь и выйти.

Стараясь двигаться как можно быстрее, на пошла по переходам. Началась схватка, но она, не обращая внимания, продолжала идти.

На индикаторе служебного лифта вместо цифры «четыре» загорелось «пять». Розмари знала, что это Гай и Сапирштейн поднимаются, чтобы перехватить ее.

Ключ не входил в замок.

Но наконец ключ бы вставлен, и она очутилась в квартире, захлопнув дверь в тот самый миг, когда открылась дверца лифта. Накинув цепочку в тот момент, когда ключ Гай вставляли в замок, Розмари заперла дверь изнутри, но замок тут же открыли поворотом ключа. Дверь приоткрылась, но цепочка удержала ее.

- Роз, открой! – приказал Гай.

- Иди к черту.

- Я не причиню тебе зла, золотко.

- Ты обещал им моего ребенка. Уходи!

- Ничего я не обещал. О чем ты? Кому обещал?

- Розмари, - вмешался доктор Сапирштейн.

- Вы тоже убирайтесь.

- Вы, кажется, вообразили, что против вас какой-то заговор?

- Убирайтесь, - повторил Розмари и, толкнув дверь, заперла ее.

Она так и осталась запертой

Не сводя глаз с замка, Розмари отступила назад, а потом пошла в спальню.

Был половина десятого.

Она не могла точно припомнить номер Брайана, а ее телефонная книжка находилась теперь в холле или в кармане у Гая, поэтому телефонистка должна была сначала дозвониться до справочного бюро в Омахе. Когда ее наконец соединили, трубку никто не брал.

- Хотите, я еще раз попробую через двадцать минут? – спросила телефонистка.

- Да, пожалуйста, лучше через пять.

- Я не могу звонить через пять минут, - возразила телефонистка, - но если хотите, попробую через двадцать.

- Да, спасибо, - согласилась Розмари и повесила трубку.

Она позвонила еще Джоан, но и той не было дома. У Элизы и Хью номер телефона был… нет, она его не помнила. В справочном бюро никто не отвечал целую вечность, зато потом быстро дали номер. Она набрала его и попала на телефонистку. Они уехали на уик-энд.

- Можно им как-нибудь позвонить? Обстоятельства чрезвычайные.

- Это секретарь мистера Данстона?

- Нет. Это их близкая подруга. Для меня очень важно поговорить с ними.

- Они на Файур-Айленде. Могу дать номер.

Розмари начала набирать этот номер, когда услышала за дверью шепот и шаги. Она встала.

В комнату вошли Гай и мистер Фаунтен («Золотко, мы не причиним тебе зла», - сказал Гай), а за ними доктор Сапирштейн с поднятым шприцем, повернутым вверх иглой, с которой стекали капли. За ним доктор Шенд, миссис Фаунтен и миссис Гилмор, которая сказала:

- Мы твои друзья.

- Тебе нечего бояться, Розмари, честно, - поддержала ее миссис Фаунтен. – Правда, нечего!

- Это всего лишь легкое успокоительное, - объяснил доктор сапирштейн. – Чтобы вы больше не нервничали и мирно проспали всю ночь.

Розмри стояла между стеной и кроватью, а большой живот мешал ей перелезть через кровать и ускользнуть от них.

Они подошли к ней.

- Ты же знаешь, Роз, я никому не позволю причинить тебе вред.

Розмари телефонной трубкой ударила Гая по голове. Гай схватил ее за руку, мистер Фаунтен – за другую, телефон упал.

- На помощь, кто-ни…- закричала она, но ей в рот запихнули то ли носовой платок, то ли еще что-то.

Они оттащили ее от кровати, чтобы доктору Сапирштейну можно было подобраться к ней со шприцем. начались схватки, такие, что Розмари зажмурилась. Она задержала дыхание, потом стала быстро и часто втягивать ноздрями воздух. Ей на живот легл рука, и пальцы его проворно ощупали. Доктор Сапирштейн проговорил:

- Погодите, погодите минуточку, мы тут, оказывается, рожаем.

Тишина, а за дверью кто-то шепотом передал известие:

- Она рожает.

Розмари открыла глаза и, втягивая воздух, уставилась на доктора Сапирштейна. Он кивнул ей и неожиданно взял за руку, которую держал мистер Фаунтен, прикоснулся к ней ваткой и вонзил иглу.

Во время укола Розмари не пыталась даже шевельнуться, она была слишком испугана и потрясена.

Сапирштейн вынул иглу и помассировал оставшееся после укола пятнышко сначала большим пальцем, потом ваткой.

Она заметила, как женщины разбирают постель.

Как, здесь?

Здесь?!

Но ведь все должно было пройзойти в «Докторз Хоспитал»! В «Докторз Хоспитал», где есть необходимое оборудование, медсестры, где все чисто и стерильно!

Розмари боролась, пыталась вырваться. они крепко держали ее, а Гай шептал на ухо:

- Все будет в порядке, золотко, Богом клянусь. Я Богом клянусь, все будем в полном порядке! Не надо больше так драться. Роз, пожалуйста, не надо! Я даю тебе свое честное-пречестное слово, все будет в полном порядке!

А потом снова были схватки.

А потом она лежала на кровати, и доктор Сапирштейн делал еще один укол.

Миссис Гилмор промокал лоб.

Звонил телефон.

Гай говорил:

- Нет, просто аннулируйте разговор.

Были новые схватки, уже как бы совершенно отдельно от Розмари, которая словно уносилась куда-то, впадая в забытье.

Все упражнения зря. Напрасная трата энергии. Это совсем не были естественные роды, она не помогала, она не видела.

«Ох, Энди-или-Дженни! Прости меня, маленький мой, любимый мой! Прости меня!»

К содержанию    Часть третья

Russian Gothic Project