Дмитрий Волчек. Девяносто три!

      The surgeon was, in fact, not understood at all,
      except in the one way which such people were
      capable of understanding; i.e. as a body-snatcher.
      The rest of his proceedings were perfectly mysterious to them.
      Aleister Crowley, The Banned Lecture on Gilles de Rais

      Вчера я был ребенком, брошенным судьбой в глуши лесов.
      Сегодня я пламя - пожираемое - и пожирающее.
      Жорж Батай, "Юлия".

      0.

      "О, король Бабабел, избавь меня от напасти!" Джефф Страттон вынул из кобуры пистолет, положил на стол, расстегнул ремень, дернул молнию. Брюки сползли до щиколоток, вентилятор щекотал худые, хищным волосом поросшие ноги. Джефф поежился, засунул палец туда, где вспыхивала позорным огнем тугая шишка. Казалось, за пару незаметных часов дежурства она выросла еще. Шишка уже почти закрывала проход и ответила пальцу взрывом постыдной боли. "Проткнуть иглой?" - Он представил афганский поток крови, заливающей пол в комнате службы безопасности, самодовольно плещущей на стерильный пульт, оседающей каплями на подмигивающих мониторах, хлюпающей под ногами. Объявить тревогу. "Я ранил злоумышленника из А-е, негодяй скрылся". Джефф извлек из планшета склянку с белой дрянью, взял чуточку мизинцем, смазал богомерзкую шишку, натянул штаны, сел, морщась. Пистолет успокаивал руку, сообщая ей что-то умиротворяющее на древнем мужском языке. Что может быть противнее геморроя? Только лишь издевательская, звериная надпись: "No new messages on server". Но послания были. Тут пристало закурить, предвкушая, но начальство запретило, и взамен Джефф достал потайную флягу, глотнул. Вот от этого-то все беды: алкоголь будоражит кровь, сосуды лопаются, вены вылезают, как паскудные корни, потешаясь над тайным меридианом любви. Влажный глаз Гора, воспаленный зрительный нерв, проделки Элис. Джефф изучил заголовки, псевдонимы неведомых отправителей, клюнул стрелкой в первое письмо, пришедшее от Грифа. Гриф любил разъяснять, давать советы, ехидничать, подъебывать новичков; Джеффу он представлялся ядовитым старикашкой, коротающим часы в Британском музее - или даже нет, в каком-нибудь подвале, где пылятся энциклопедии, алхимические колбы и, быть может, на неприступной полке таращит сонные зенки очарованный брахицефал. "Проблема с ЗР, - наставлял подопечного Гриф, - в том, что Мазерс пытался вбить квадратный клин в круглую дырку". Шишка напомнила о себе обидным выстрелом боли, и Джефф понял, на что она похожа - будто в вену загнали фасоль. Джон-Ячменное-Зерно или еще какая белиберда в этом роде. Квадратный клин. Смешно обращаться к тромбу, как к запертой пиратами пещере, но Джефф на всякий случай послал гадине приказ: "Рассосись!" и вернулся к сочинению Грифа. "Не могу согласиться с вашим суждением, - продолжал старик, - что ЗР делает опыты более впечатляющими. Для меня ЭМ ЗР - единственная из всех систем, не давшая, по чести сказать, ни малейшего результата. Поскольку это было моим первым опытом соприкосновения с ЭМ, удивляюсь, как я вообще не счел занятие бесполезным. Но я всегда знал, что там, под покровом Изиды, таится нечто завораживающее". Да, вот именно, раскаленная фасоль, застрявшая в вене. Найти хастлера, оплатить кровавый шашлык. "Так что я вернулся от ЭМ ЗР к исходному материалу. И счастлив, что сделал это". Тут вступал жирным шрифтом неофит, с которым Гриф полемизировал: "...особенно идея о Боге, который выше самого Бога. И тем паче богов эллинов и египтян с их антропоморфностью. Если кто-нибудь из вас использовал подобные технологии для общения с Богами, откликнитесь per favore". Гриф тут же и отвечал самодовольно: "Я вызываю Архангелов от Планет или Элементов, в зависимости от того, с чем работаю в данный момент. К ним я обращаю молитвы после церемонии Сторожевой башни". Спина затекла, от трепета экрана взвыл висок, и Джефф с ужасом представил, как тромб ползет к мозгу, взрывает доверчивые сосуды новогодней петардой. "Рассосись!" Хуй тебе. Джефф, не снимая брюк, снова залез пощупать, пряжка впилась в живот. Ужас! На белом грунте японским солнцем расцвела алая точка. Вот и иголка не понадобилась. Джефф представил, как на форменном хаки растут нелепые бурые пятна - словно его бессердечно поимели прямо на служебном месте.
      Так произошло первое магическое кровотечение.

      1.

      Котик жил один, коротал часы, плутая в коллекции ножей, топорщившихся в тесных кольчугах. Что может быть тоскливей страсти к письму? Застрял в паутине намеков, ну вас на хуй. Пошел в клуб, снял бездельника, накормил огнем. В пять утра зашевелились птицы. Суп из сушеной саранчи, гватемальские снадобья, рецепты страшных пирогов. В ноябре празднуют день мертвых, облизывают сахарные черепа, ковыряются в могилах. Или это май, сентябрь? (проверить в красном словаре). Тебе было сказано: сиди, не высовывайся. Пролетит вертолет, отхуячит затылок. Проедет автобус, пробьет лоб. Промчится всадник, пронзит горло. Прожурчит газонокосилка, отрежет ноги. Таков уж этот поселок, зачем ты сюда забрался? Достойно встречают пришельцев, приносят в жертву тощих петухов, заклинают ураганы, поджигают стога, заливают чачу в корыта. Пришел к доктору, взмолился: пришейте пальцы! Пришейте пальцы скорее! Но тот уже принял дозу, стены зеленели, пол качался, кактусы играли в прятки. Отправляйтесь в сан-хосе, там амбулатория. Пациент заплакал. Да как же так? Я ведь шел пешком, у меня же трактор. Сунул кровавый кулек. Понюхайте, они еще живые, еще просят пощады. Видите, трава под ногтями. Но лекарь не мог ничего сказать, едва шевелился. Вентилятор гудел, мухи падали в пропасть, завыла дико пума, на кухне уронили тарелку, колокол звал на молитву. Всё, как перед свадьбой, перед причастием, перед обрезанием, перед погружением в микву, перед поминальным словом. Это был хищный механизм, взбесился от жары, истреблял всех подряд, не отвечал не любовные письма, не отвечал на деловые письма, не отвечал на письма протеста. Так распорядились в гестапо. "Моя работа, в основном, с заклинаниями, и, это правда, вы легко можете вызвать ангелов, - сообщал Семьсемьсемь. - Их отличие от других духов в том, что они вовсе не похожи на энергию, которую вы впитываете, попросту говоря - сосете; напротив, они внедряются в ваше тело, пробуждая его органы, детали, шарниры, и тогда эти части (рука, селезенка, ухо, волоски на затылке) начинают действовать самостоятельно, как узлы связи, лейтенант в радиорубке, чуткий конвоир. Никаких ритуалов не нужно, ну разве что выйти в коридор, встать на колени, ткнуться лбом в вытертый линолеум, повторить три раза: авраам, исаак, иаков. Но иногда получается и просто так".

      2.

      Вот проблема - истощение ауры. Окутывала плоть тайной сферой озона, теперь истлела, словно застиранная майка. Только бешенство. Выполз на покинутый причал, затылком в прорубь. Сломался в слабых пальцах Azt, прилетели грачи, поклевали скисшие зерна. В день осеннего равноденствия прибыл истощенный покровитель - фиолетовые тени, прозрачные пальцы, вены, провисшие, словно сельские провода. Всё бы хорошо, но вот - облюбовал резину. Лыжные костюмы, противогазы, дубинки. Вступил в прискорбный французский клуб. История из потешной газеты: скитальца поймали, разрубили топором, растворили в кислоте. Напоследок проковыряли дырку в священной книге, спрятали ампулы. Вам, мистагоги. Вам, запутавшиеся в сетях. Вам, духи лжи. Вам, жадные хуи. Экран вспыхнул, как этна. "Таинственный пожар в ломбарде". Где теперь позолоченные ложки, где статуэтка балерины, где гравюра "Похищение и убийство Жана Донета", где святые дары? Где иглы и плети?
      24 июня 1438-го года бесследно исчез двенадцатилетний Жан Донет, сын Жанны Дегрепи из прихода Нотр-Дам-де-Нант. Новый Ирод в те дни останавливался в "Отеле де ля Сюз", и мальчика видели входящим в его комнату. Так в день святого Иоанна сокровищница Храма Невинных Душ пополнилась еще одним бериллом.
      "Похоже на 18-й день церемонии ЭИ, - лаконично парировал Гриф. - Теперь обращаюсь ко всем: я наконец-то прочитал книгу Т., и не могу назвать ее чудовищной или что-то такое. Единственное, что меня раздражало (ну кроме всех этих суждений об Апокалипсисе), это то, что он скрывает значительную часть информации о предмете. Например, Т. считает что Серебряная Книга из 48-ти страниц отличается от книги Мольбы. Возможно, он и прав, но у меня создалось иное впечатление. Вспомним, например, стенания Жана Юбера, попавшего в ритуальную комнату "Отеля де ля Сюз" 26-го июня. Т. приводит пассаж о том, как Ангел попросил доктора оставить книгу на Алтаре на 14-й день отдыха (но не последний ли это, то есть восемнадцатый день, праздник св. Иоанна?), а затем покинуть операционную и закрыть дверь. Ангелы должны были заполнять книгу сами, в его отсутствие.
      У меня все же создалось другое впечатление. Т. считает, что Ангелы намеревались оставить в книге свои Имена и Печати, то есть создать Книгу Духов, наподобие известного гримуара. При этом он указывает, что Ангелы вроде бы хотели воспользоваться услугами Работника, тогда как доктор был изгнан из комнаты. Второй вопрос - действительно ли в книге было 48 страниц и ее следовало прочитать единожды, а затем уничтожить? Это совсем не походит на Книгу Духов, скорее, она была предназначена для заклинаний, и, возможно, доктору велели прочесть все зовы подряд для церемонии ЭИ и не повторять больше. Хотя, должно быть, ему пришлось репетировать мольбы Жана Донета и других жертв Нового Ирода 13 дней, а на 14-й повторить их без запинки.
      А что думаете вы, парни?"

      3.

      Из спальни решено было откачать воздух, так, чтобы постоялец (Д. А. Уилсон, обитавший здесь уже четыре года), решил, что у него начинается приступ астмы. Ам? Ам? Потянулся к лампе, свалилась пепельница, улетела вата с пятнышком крови. Курьезная печатка (Венера, скудным лучом наползающая на Юпитер), розовый конверт, карандаш, мормонский Новый Завет в синем ледерине. Вскочил, рука на горле, попытался открыть окно, не поддавалось. Озноб поживы. Здесь ковырялись, здесь трогали пинцетом.
      Свидание в Брэ, букет некрасивых, ненужных тел. Сожрали помои, поглотили с подземным хрустом. В день великой французской революции, в день подавления гоминдана, в день лопнувших струн, в день вскрытия саркофага, в день пожара в "Отеле де ля Сюз".
      Пламя выскочило из щелей испуганной паклей. Гриф подбежал к липкой дощечке, схватил наперсток. В глубине уже горел ответ. "Я не замечал этих деталей о книге, пока не повторил мольбы мальчиков три или четыре раза, - делился Маркопулос. - Я до сих пор не уверен, что это было на самом деле. Что, если серебряная книга отличалась от книги Заклинаний, которую доктор использовал для инициации первые 14 дней? Очевидно, д-р должен был завершить работу над книгой к 24-му июня, но это ему не удалось. Затем многие сталкивались с подобным. Нам открывают окно благоприятных условий, и мы должны сделать что-то особенное (поймать мальчишку, задушить, распороть живот), но цифры мешают. Вот почему строительство Храма еще не завершено".
      "Где же помеха? - Гриф отложил наперсток, спустился в подвал, извлек из пустоты черную флягу, глотнул. - В чем дело? Понятно, что главный покровитель Весов - Венера, а Сатурн выдыхается в этом знаке, как тот воздушный шарик на развороченной экскаваторами набережной. Доктор мечтал о другом: повелевать империей, расставлять флажки на дрожащих меридианах, отобрать туле у небесных блох, растянуть линзу. Необитаемый остров. Оттого и необитаем, что покрыт льдом. - Гриф ухмыльнулся, глотнул еще. - Оттого-то, блядь, и необитаем".
      Безобразие! Пробка укатилась, зацокала по плитам. Старик прижался к стене, за спиной пошатнулся камень. Моя склянка, эфир! Месопотамия! Оковы! Мразь! Мразь! Меня нужно носить на бархатной подушке, как орден к погосту, а вы глумились, изувечили... Горло не повиновалось, словно санитары пропихнули серебряный слиток.
      Вот истина, скрытая в дебрях: адмиралы тоже любят ебаться. Ерзают беспощадно, тянутся из прутьев, ломают стебли, рвут ткани, выдергивают нити. Ты знаешь, зараза, сколько я за это заплатил? Ты видел когда-нибудь такое? Ты? Ты?
      Потом угомонился, залез на чердак, взглянул в дырочку на загадочное небо. Тут вам и окуляры, и оболочки, и свидание неизвестно с кем. "За растление малолетних!" Дрогнули кубки. В полночь достали папирус, раскрутили. "Высочайший декрет о выселении евреев из Гибралтара. Подвозить к марокканскому берегу, спихивать в воду". Кравчий изобразил море, усыпанное перхотью, будто лепестками робкой вишни, сценка пользовалась успехом. С ранней почтой пришел буклет "Колдовство изнутри". Разноцветные стекла, как в терапевтическом соборе. "О, галилейский бастард!" - прошептал почерневшими губами, начертил мелком злобную звездочку на полу. Сок смородины, вязкие сыроежки под деревянным башмаком. Ловили волка, натерли пятки, исцарапали руки. Но это ничего, ничего, успокойся.
      Ибо сказано: "Будь трудолюбив и терпелив, как Гномы".

      4.

      "Меня тоже смущало, что доктор боготворил Венеру. Теперь все прозрачно. Спасибо, нежный брат".
      Баррон отложил щуп, вздохнул. Письмо поспешно растаяло на экране. Изверги! Вот простая история: "Профессор Хаусхофер". Не застать: уходил рано, возвращался поздно. В окровавленном кармане прятался стишок: "Отец сломал печать простую, и дьявол изувечил мир". Калеку протащили по громыхающему коридору, сбросили в штольню. Так неблагодарный ученик отплатил учителю. Мимозы и вереск, южный крест, зеленый дракон, туле. Что мы знаем о тайных пружинах? Nihil. И этот сон про проржавевшую дверную ручку, бронзовый засов. По ту сторону ожидал Ангел с утраченным письмом. ("Здесь обитает Azt!"), крякнул самодовольно, присел на парапет, заглянул в газету: "Самый большой муравейник... так... три гектара... так... на границе Новгородской области, где простоволосые княжны лизали замурзанные ханские ноги". Скотина! Баррон уже здесь, рядом, чуешь ропот огня?
      Мальчиков заманивали в "Отель де ля Сюз". Конфеты со слепящей начинкой. Трюфели, грильяж, монпансье. Подрочить на распоротые кишки, что может быть чудесней? В день, когда Венера поглощает Юпитер, 24-го июня. Deus Irae, поминки, гости плакали.
      "Мне показалось, - строчил Семьсемьсемь, - что книга вовсе не создавалась восемнадцать дней. Скорее, она была написана в один присест, чтобы передать информацию столь важную, что ее нельзя доверить Работнику. Отметим, что д-р должен был подготовить серебряный текст к определенной дате, и это ему не удалось. Мальчики кричали слишком громко, стрелка заползала за красную черту. Существует особый зазор, когда события складываются в твою пользу, Венера сливается с Юпитером, предсмертные хрипы звучат симфонией звезд. И Ангелы решили воспользоваться этим".
      Но есть и другая версия: Работник не приказал доктору покинуть комнату, сославшись на распоряжение Ангелов, оттого лишь, что сам захотел написать книгу Мольбы. Всякий, кто хочет попасть на новый уровень пляски, должен миновать Стражу. Если договориться не удастся, ему отрежут веки. Такова цена самонадеянности.
      Чтобы миновать матросов, надо их задобрить, показав тайные знаки и порезы. ("Ты опять произнес это слово!" - Прости, frater Quimbanda", покорно берет нож). Но что делать, если все талисманы забыты в "Отеле де ля Сюз", в потайном ящичке бюро, где уже спит праведным сном бритва, покрытая засохшей слизью?
      Природа эксперимента. Ребенок, наблюдающий, как избивают его товарища, испытывает Ablehnung (см. Ein Kind wird geschlagen). В этом процессе смерти/возрождения испытуемый проходит все стадии падения, наподобие спуска в Пропасть. Доктор выходит из комнаты, не в силах смотреть, как вопли мальчишек заполняют серебряные страницы. Работник, засунув дрожащий кулак в карман, остается. Проходит восемнадцать дней. (Такова версия Грифа).
      "Множество маленьких Пропастей... Множество Покрывал... Множество Стражников... Наконец - мост-сабля. Кстати - можно ли начать ЭИ с созерцания мандалы? Или тут что-то не так?"
      Сюда, сюда, молодые хуи. J'ai pas sommeil. Спойте сироте "My monkey".

      5.

      "Вот мое представление о смiрти: темный бездонный залив, стиснутый двумя остроконечными вершинами. Над пропастью - меч. Вы должны пройти по лезвию, перебраться туда, где воркуют матросы. Это видение определилось очень давно. Кто подсказал мне его, не помню. Кажется, это как-то связано с деревом. Да, мы с учителем географии лежали на траве под шумящим вязом. Старик положил мне голову на грудь и стал рассказывать про Баррона. Как он по воле Прелати явился Новому Ироду в нижнем зале Тиффожа, как обещал вечность. Кажется, звук голоса убаюкал меня, я робко задремал. Сон продолжался минуты три, не больше, но я успел увидеть всё: залив, фундамент Храма Невинных Душ, потускневший меч, смеющихся матросов. Один из них вышел вперед, гульфик топорщился, словно в брюках негодовал дрессированный питон. Слава тебе, сын оленя, отворяй яхонтовый рот. Такой мне представлялась смiрть".
      "Особенно хороша идея, что и Богом управляет еще один Бог, - размышлял Маркопулос. - Но мне все равно кажется, что у ЗР мало общего с ЭС. Операция должна быть легковесной, как вопли жертв, шорох серебряных страниц, отблеск луча на лезвии, лепет распоротой кожи. Что до залива, то я встречал немало людей, которым удалось его пересечь. Сложнее всего проверить иерархию матросов. Спору нет, крест из пятибуквенных имен управляет моряками низших сфер". Текучий воздух, мокрый ветер, ночной дозор.
      Он прекрасно знал, отчего парни так на него смотрят. "Письмо... это был чистый секс... секс в таблетках - три раза в день... хуй высушили и растолкли". 50 песо. Вышел, ласково прикрыл дверь.
      "В любом случае помещать херувимов среди других прислужников кажется мне абсолютно неверным. Да, неверным в корне. Они ведь никогда не драили палубу. Ваш 777". И вот что забавно: Новый Ирод показывал друзьям головы отрубленных детей, вопрошая, какая из них выглядит лучше: та, что слетела с плеч сегодня? Или та, что вчера? Или та, что 24-го июня?
      Поползновения мигрени. Мальчики вбили гвоздик в висок: думали, это не живой карабас, а восковая кукла. Но все получили по заслугам, не так ли? Дубликат созвездия гончих псов, флакон с дивными духами, my moonlight serenade. Хочешь, перепишу для тебя ноты марио ланца? Хочешь, зайчик, хочешь? Опусти парасоль, усмехнись.
      "Настойчивость Т. меня удивляет, - вывернул язык Гриф. - Ведь очевидно, что доктор уже испытал тяжесть письма, когда трудился над LL, и теперь просил Ангелов сделать работу за него. Они потребовали раздраженно, чтобы д-р вышел, оставив мальчишек и книгу взаперти на всю ночь. Давайте только решим, наконец, о какой книге речь".
      "Вы говорите про окно благоприятных дат, - парировал Маркопулос, - но отчего же тогда книга столь сложно сконструирована? Как вы покроете пергамент серебром, да еще в такой комнате, среди кровавых луж и зловонных кишок? Потом: каждая страница должна быть определенного размера - а это зачем? Зачем?"
      Дуновение немецкого ветра... Бальзамин на окнах "Отеля де ля Сюз". "No new messages on server", - сообщает драгоценный механизм.

      6.

      Двенадцатилетний Жан, сын Жанны Дегрепи, вдовы Рене Донета из прихода Нотр-дам-де-Нант, исчез 24 июня 1438-го года (день св. Иоанна). В комнату Ирода в "Отеле де ля Сюз" его провел Прелати. Об исчезновении мальчика сообщили мать и шестеро свидетелей.
      Его превосходительство... ну что ж, слезай... улыбнулся... липкие пальцы... один сломался... typhoid mary... шоколадный голод... привезли на санках собачий труп". Хватит! Захлопнул книгу, точно ларец с механическими жуками. Принесите ноты Deus Irae. А? А? А? "Как заяц".
      Это были черные, изъязвленные янтарным мазутом колеса. Прятались в снегах, бессердечный шалаш из еловых веток. Iliac passion, растворение розы в греческом лице. "Знаете, - объяснял доктору пленный мальчик, - он так странно меня целовал, меня никто никогда так странно не целовал так я бы сказал сильно нет даже не сильно а вот именно необычно непостижимо понимаете лицо сводит судорога мышцы корчатся это будто бы местная анестезия а не поцелуй как у дантиста но всё равно приятно ох блядь как приятно".
      И потом этот запах.
      "Пациенты должны уловить скупой символизм: образы передаются астрально, на металле ничего не появляется. Не думаете же вы, что Ангелы пишут земными чернилами? Слишком много чести. Смеху подобны утверждения фарисеев из А-е, что Работник мог исправить записи, смешать иерархию матросов. Ничего подобного". Так тебя охватывает гельвеловая кислота, ты не помнишь, что творил в минуты, когда оказался на берегу. Душа взлетает и видит, как отравленная рука берет тетрадь и хищно выводит на свежей странице: "93! I invoke the Archangels of either the Planets or the Elements depending on what I'm working with. But the obstacle is that a had an ileostomy. Basically, the operation removed my rectum and replaced it with a girlish purse. The anal staircase as shrink calls it. Every attempt of sex I have had with men since has ended in disaster, but it's to them that I direct my prayers after the Watchtower Ceremony". Потом действие ингибитора спадает, Джефф снова ощущает то, что чувствовал каждую секунду последние две недели: боль, screaming pain в окаянной дыре.
      Мы нюхали кокаин, ебли племянников за трансформаторной будкой... Как дикие собаки идоиго... Что еще?.. Жестяные перегородки на солнце, ржавые рельсы, экс-санаторий Хаусхофера, приходили сюда после уроков. У кого уже залупляется, у кого еще нет. Тех, у кого не получалось (ol), пачкали мазутом. Нет, не то, чтобы очень, просто маленькая полоска на щеке, словно прислонился к трубе you know. Вздрогнул от воспоминаний, закурил, синяя тень на ключице. Кошерный ресторан "Ключи Соломона" возле новой синагоги. Семейные связи. Мелькают подручные матросов с пятибуквенными именами. Но все равно - по ту сторону пропасти. (Рассмеялся). Что ты там пишешь, ястреб? (Заглянул через плечо).
      "Теперь понял в чем дело: люди все время забывают, что Ангелы не имеют плоти. И если ночью ты колотишь мне в дверь, кричишь: "Я встретил Жана Донета, он улыбался, кровь сочилась из ран", ты не надеешься, что сейчас я зайду в твою спальню и увижу багровые разводы на простыне. Там ведь не будет ничего, не так ли? Мы с тобой знаем, что все кривотолки - ложь, в комнате всю ночь не было ни доктора, ни работника, никого. Книга осталась одна, и растерзанные дети смотрели, как на серебряных страницах появляются жадные диаграммы".

      7.

      Достали чашку петри, потыкали осторожной булавкой. Бактериальные культуры, попробуй, растормоши. Васектомия, на экране надувается поролон, брызжет сок. То, что мы подкладываем вместо. Никогда не говорить прямо, не смотреть в глаза, избегать рукопожатий. Пальцы зависли в отравленном воздухе. Погодите, погодите, вы забыли, вот ваши ошметки. Сорный ветер прошелся по мостовой после парада, собрал отпоротые погоны. Двойные молнии, римские цифры, всё, как завещал Гвидо фон Лист. Шутки ради расстреляли дивизион, распотрошили куранты любви. Доктор выходит из комнаты, посетителям следует вообразить медную дверную ручку с профилем тщедушной змеи. Прохладный щелчок замка, детские вопли не долетают в коридор. "Что это?", спрятал обожженные руки консьерж. "Открытка для мсье Хаусхофера. Он ведь здесь обитает?". "Но ведь это грязь, отвратительно". "Ах нет, теперь так многие делают, вы просто отстали от жизни. Умчалась, как утренний паровоз". "Скажите, это тот самый господин, что ввел в казематах порку? Я, кажется, видел в воскресной газете". (Происшествие в шестнадцатом аррандисмане).
      А мог бы вовсе без запятых. Осторожно засунул хуй в стальное кольцо, затянул магниты. Приготовились, начинаем.
      "Если адепт пытается достичь рая, связанного с венерой, где тень несозданных созданий колыхается во тьме, и нечто в нем противится силам планеты, тогда энергетические поля прижмут его к заплеванной почве, вывернут горло, как рукавицу. К примеру: мы познакомились со стриптизером. Приятный парень, мускулы где надо, стойка, татуировки. Это китайский иероглиф: happiness, а это сокол Гора, как на воротах в нашей кибле. Поговорили о завоевании Тибета, о мышьяке, о докторе, вовремя покинувшем детей, об ангельских чернилах, энергии шен-ци. Потом он осторожно коснулся губами залупы, словно это бутон какой-нибудь постылой розы. "Коллекция диковин". "Да, пришлось путешествовать за три моря" (рассказал ему давнишнюю историю про жемчужное ожерелье, которое требовал старший сын). Слабость после первой любви, я, пожалуй, встану на четвереньки, чтобы вам удобнее было вставлять. "Хочешь сигарету?" "Спасибо, хозяин". Новый Ирод не растерялся бы. Но где уж нам, калекам. Сонная фантазия: замотать глаза мокрым платком, предложить - пойдем на опушку, и на счет девяносто три пальнешь мне в затылок. Договорились? Пять грандов, на дороге не валяются. Сможешь купить себе любого мальчика, даже того блондина, что жонглировал перечницами и сифонами. По рукам? Подумал, хлопнул по плечу, засмеялся: ну ты, парень, даешь. Твоя взяла.
      Вышел в сад, искривился, как намоленная икона. Пучки зловредных энергий. Парусник несет нас к юпитеру, слышишь - бубнят арфы? Домашнее задание: обнаружить невидимое существо в прихожей, обласкать его, нежно противоречить, удовлетворить напоследок. Merkavah - что это? (посмотреть в красном словаре). Расскажу историю: перед тем, как начать Восхождение, три парня свалились на пол, будто мешки с чечевицей. Хозяйничал капитан: расставить ноги, растопырить чакры! Коснитесь левого плеча, повернитесь на запад, скажите: "Баррон!" Прорехи; если приглядеться, увидишь, как пульсируют вены. Но продолжим: когда я медитировал с картой ZAX, оракул объяснил мне, что если посмотреть на нее с иной стороны (из окна "Отеля де ля Сюз"?), перепрыгнуть пропасть можно с той же легкостью, что и перешагнуть трещину на военном асфальте. Ты знаешь, я люблю еблю, мне уже двадцать три года, я себя хорошо изучил, знаю каждую перекладину, каждый бубенец, так вот: если у меня сосут и резво массируют копчик, вот тут вот, я сразу кончаю. Попробуем, или плеснуть еще спуманте?
      Наконец предались забавам.
      Поводырь подсказывает, что нужно сначала закончить это сочинение, а потом уже браться за Liber Cordis Cincti Serpente. Шы ше сдуфк? Да, мой повелитель. Приволок таз для омовения извлеченных органов. Первоклассники, они еще ничего не умеют. Плачут, заметив сказочный жезл.
      "Меня не удивит, если и в середине обнаружится розовый проблеск", - поставил хрупкую точку Маркопулос.

      8.

      "Книга мертвых детей" - вот как они ее называли. Семьсемьсемь прикоснулся ко лбу, шепнул: "Велиар". Щель на экране расползлась ухмыляющейся дугой, вспыхнула, дернула мотоциклетными крыльями. Летописец представил, как черная колонна впивается в левую половину тела, белая - в правую. "Там, за оградой, всего лишь сад, сад викария, подснежники с львиными глазами", - убеждал он себя, но зрение не повиновалось. Усекновение оптического нерва. В конверте, еще секунду назад пустом, появилась инструкция от Грифа: "Разве не так вы золотите шпили? Серебро следует расправить молотком, пока не обернется нестерпимой тканью, обволакивающей твердь. Придавите щеткой или льдиной, чтобы пристала намертво. Проще, чем перо и чернила, слаще хрусталя, тяжелее ртути, серебро отражает ангельские слова, профиль доктора, шаркающего перед дверью, истребленные ужасом детские лица".
      - Вас ожидает профессор Хаусхофер, - поклонился турчонок.
      Мелодичный шум, словно по столику, повинуясь ропоту колес, пробежал подстаканник. "Не прикасайтесь к поручням - теллурий", - предупредил поводырь. Сток фонтана забили гниющие листья.
      - Атэ! - хозяин коснулся лба.
      - Azt! - пальцы застыли на груди.
      - Малькут! - вцепился в набрякшие причиндалы.
      - Ве-Хебура! - правое плечо.
      - Ве-Хедула! - левое.
      - Ле-Олам! Аминь. - Ладони сошлись на груди.
      Хозяин повернулся на юг, и под потолком взвизгнула механическая птица.
      - С вами хотел бы познакомиться наш друг, Рудольф фон Зеботтендорф. Прошу следовать за мной. - Розовый солнцеворот качнулся над обильной дверью. - "Отель де ля Сюз", комната новобрачных, - на ладони поводыря вздохнул бронзовый ключ. - Помните приветствие?
      - I am the power of 333 of the 10th aether mighty in the parts of the heavens, - прозвучал покорный ответ. - I was raped by three noble horsemen I was seen by a shrink and admitted to a mental hospital I say with darkness the lower beneath let them vex upon the earth heavens I have been paying Arian lads for the sex we all enjoy I prepare to govern the earth right now здесь присутствует Azt Herr Sebottendorf.
      Поправил капюшон, улыбнулся.
      - Все правильно. Ловите дукат.
      - Четыре элемента, - раскинулся в кресле Джефф. - Гриф ошибается, игнорируя их. Эти люди из А-е - свиньи.
      Нет ли пятна на брюках? Впору припасти вату, сплясать на кофейной гуще. Сын простого машиниста, надо же. Растормошить архивы?
      Но вечерний скачок тайной крови подавил все способное размышлять.

      9.

      25 декабря 1439-го года Изабо Эмеле, проживающая в Фесне, отправила за хлебом своих сыновей, пятнадцати и семи лет. Как оказались они в "Отеле де ля Сюз"? Возможно, их заманил в ловушку Прелати, дежуривший в рождественский вечер возле невидимой базилики. На излете года, когда снег налипает на тощие ветки, убивать малышей с каждым днем все привольней. Конь скользит по замерзшей воде, словно загляделся в слюдяное зеркальце циклопа. Бронзовые цепочки на неуверенных копытах, фестоны на терпеливой голове. Подрочил на тусклое преступное тельце, прощай, хулиган. Набухают язвы. Охотничьи трофеи в темном зале, коптящий факел, портреты диких предков. Поле сурепки под зимним одеялом, season's greetings. Потряс музыкальную открытку, точно крошку-вальдшнепа.
      "По поводу шаманизма: то, что вы пишете, ужасная ошибка, - Маркопулос лизнул воображаемую марку. - Они пытаются проникнуть в ущелья, раздобыть кости затонувших в горных потоках. Но есть ли разница между демонами и ангелами? "Ангел" - всего лишь вестник. Только эфиопский Енох говорит об ангелах нечто вразумительное. Разве вы не понимаете: между высокой и низкой магией прячется аргентинская пропасть. Мы ищем макрокосм, они же топчутся на свалке заброшенных эмоций, пытаясь выкопать осколок хрустального ножа, циркуляр Хаусхофера, сморщенный кусочек серебряной ткани. В наши дни от них невозможно скрыться, они повсюду. Их капканы под каждым кустом, в священной лощине, в уголках глаз, в улыбке ночного официанта, в капле спермы на щеке, в ядовитых радиоволнах, в опустевшей артерии, в голосовых связках. О чем же вы говорите? Опомнитесь, братец".
      Пляска клавиш утихла, голоса сверчков заполнили ритуальную комнату. "Вы меня пугаете", - произнес гость пересохшими от недоумения губами. Профессор бросил терпеливый жгут на поднос. "Не беспокойтесь, так и надо. Позвать мальчишек? Все готово, осталась только обложка". Из кармашка донесся бесцеремонный сигнал.
      - Зеботтендорф.
      - Имперская канцелярия. Простите за поздний звонок. Это по поводу Жана Донета. Его голова, кажется, удостоена главной награды?
      - Да. Это так.
      - Нам бы хотелось получить слепок. Можем отправить гончих псов.
      - Не стоит беспокоиться. У меня гостит Хаусхофер, позаимствую его пажа.
      - Будем признательны.
      - Ле-Олам. Аминь.
      Огонек погас.
      - Каковы причуды, - профессор лукаво взглянул на гостя. - Пойду развеселю Баррона.
      - Не стоит. Он уже знает, конечно. Прелати наверняка общался с ним.
      - Вы правы. К тому же, не столь это важно. Кто приготовит глину?
      - Могу поспорить, она уже вскипает.
      Профессор улыбнулся.
      - Да, скоро полночь. За разговором быстро летит время. - Задумчиво провел пальцем по мокрому столу. - Ну ладно. Love is the Law.
      - Love under Will, - откликнулся Зеботтендорф. - Спящий все еще спит.

      10.

      5 мая 1933-го года пришел меморандум о самороспуске. Помню, душеприказчик Гвидо фон Листа протянул мне пакет, доставленный из веймарской голубятни. Кель орёр! Уже догадавшись, в чем дело, я поспешно раскрошил сургуч.
      "LV-LUX-LIGHT. Слезы застилают наши глаза, алые капли выглядывают из царапин, пена пузырится на губах, немеют руки. С того благословенного четверга 9-го ноября, когда пламя факелов озарило парадные залы, с того дня, когда тевтонская мудрость океанскими волнами хлынула в чертоги, не могут успокоиться, о парни, наши сердца. От Туле до А-е, от расколотых статуй до мощи куба и шара, от алхимических колб до башен Вевельсберга, взмывает ликованием соколиная волна: Scorpio! Aphopis! Destroyer! И вот несу вам благую весть, о парни: последняя башня Храма, возведенного Новым Иродом, готова. Череп Жана Донета венчает ее, словно крест тау. Целы теменные кости. Трепещут ошметки кожи и белокурые пряди. Горят знаки Баррона, белое пламя струится из глазниц. Наша миссия завершена, парни".
      Дрожь охватила меня: а если это обман? "Приведи мальчишку", - шепнул я гонцу. Лезвие кинжала, шприц, капсулы, бечева - что там еще? От волнения я не мог открыть шкатулку, крышка увязла в пазах. Красное море, покрытое конской щетиной, перевернулось перед глазами. Призывно вспыхнул наперсток.
      "Есть множество способов увеличить риск, - наставлял Маркопулос. - Кислота, электрошок, колючая проволока, циклон-б. В ЭИ сотни скрытых уровней; помнишь, как это было в городе мертвых под Палермо? Кости, кости и еще раз кости. Но вот самое главное, о чем я хотел тебя предупредить: существует серьезная опасность заболеть, когда заклинаешь лучи элементарного короля например Oro Ibah Aozpi ты открываешь ворота для беседы с владыкой и вот мост опущен дрожит июльский воздух матросы охраняющие ущелье трепещут напрягают мускулы стягивают ремни разворачивают огнеметы облизывают губы подмигивают рвут постромки теребят бахрому и мало-помалу болезнь подступает впивается в виски крошит череп выворачивает суставы вырывает жилы остерегайся молю тебя остерегайся не спускай глаз с креста тау не глотай облатки не подходи к башне радиация она не прощает".
      "Но вы заметили розовый проблеск? - допытывается Маркопулос. - Он появился снова! Первый - в тунисской пустыне (1924) и вот теперь в день летнего равноденствия в Boca do Inferno, где темные волны вертятся в бесовской глотке, рычат, хрюкают, словно стая вепрей, повторяют на языке Михаэля и Уриэля: Zirdo losmi depede zarzax please destroy all this bloody bastards cut them all into pieces suffocate them drain their blood in the name of Horus and Osiris in the name of Barron and his jewel Jean Donnet let the love in since love is the Law oh boy love is the Law Herr Sebottendorf Sacred blood Herr Haushofer Io Kia Amen".
      - Мальчишка доставлен, ваша светлость, - улыбнулся Прелати.

      11.

      Это от элементов, думает Хаусхофер. Сизое пятно на ключице, яростные иглы в кишках, изморозь, анестезирующая запястья. Неудачная инвокация, it happens. В алюминиевом ковшике вскипело молоко, едва успел поймать грибную пену, дыхание молодых безупречных тел, спрятавшихся на дне.
      Помогал сыну натянуть майку, случайно дотронулся до соска. Вспышка, соус энергий. "Великий бог Пан погиб".
      Поглядите, что отыскали в архивах: дело "Черный георгин". Девушка с недоразвитыми гениталиями, Бабалон, черноволосая сука, immaculata meretrux. Планеты, повернутые Парсонсом вспять. Разрезали пополам, содомизировали, распороли рот. То, что всегда беспокоило, занимало. Их убивают каждый день. Каждые сто сорок секунд, тамплиеры восточного обряда. От Шанхая до малых Фарерских островов. Легче всего спрятать следы на скотобойне, никто не отличит. Иной тип красоты. Сунь руку в штаны, кричи: "Малькут!"
      "Малькут! Где они все? Где Жан Донет, где черный георгин с недопиздой, где безымянный матрос, ложа зеленого дракона, братство южного креста?".
      - Вечерняя ампула, господин профессор.
      Со столика перед камином убрали принадлежности для гадания, лишь мельхиоровое ведерко с кровью останется до утра. Эфир давно улетучился, но, как знать, вдруг сладкие молекулы все еще рядом. Вытер подлую каплю мизинцем, потом, поразмыслив, коснулся губ. Роспуск ордена - ужасная ошибка, предзнаменование было ложным, нас испытывали на прочность, старик фон Лист - болван. Вот что ясно объяснила печень Ганса Эллерта, разносчика газет, превратившегося теперь в груду бессмысленных деталей. Куда они уносят отходы, по-прежнему в восточную башню? Надо бы поинтересоваться. Паршивец очнулся перед операцией, пытался схватить кочергу. Ле-Олам. Досталась пятерка дисков - беспокойство. Пальцы отстучали галоп: my monkey. Детский конструктор, ха-ха.
      Шепот далекого монитора. "Вы правы. Нужно срочно собраться. Дело зашло слишком далеко, матросы встревожены, мост под угрозой. В А-е посходили с ума. А слышали, что приключилось в сан-хосе? Эти врачи, не могут даже пришить пальцы. В Берлине думают, что спящий очнулся, но он еще спит, это ясно. Строительство Храма Невинных Душ не завершено, нельзя медлить, немыслимо оставлять энергию без присмотра. Они забыли, что вышло с Парсонсом, крючкотворы".
      Гриф, разумеется, точно оценил расклад. Белая кнопка.
      - Господин фон Зеботтендорф у себя?
      - Он срочно отправился в Веймар. Просил вас не беспокоить. В полдень, - понизив голос, - ему пришла пневматичка.
      - И вы не доложили!
      - Не был уверен. Простите великодушно. Вы были заняты с мальчиком.
      - Noli me tangere.
      - Простите великодушно.
      Вот что сулила пятерка дисков.
      "Дорогой Гриф, восхищен вашим анализом. В такой момент растворить Туле в пустоте - чистое безумие. Марта К., полагаю, наш союзник. Но, думаю, не стоит будоражить веймарских недоумков. Вот мой план: соберем 21-го июня Совет будто бы для коллективной малой пентаграммы, потом попросим разъяснений. В Экстернштайне, например.
      Нам надо проработать платформу. Они не могут все решать на уровне XI степени. В конце концов, и у нас есть доступ к печати Бабабела. И неизвестно, что думает Баррон.
      Зеботтендорф срочно отправился в Веймар. Что ему понадобилось? Готовится к 9-му ноября? Шучу, шучу.
      Знакомо ли вам дело "Черный георгин"? Очередная находка Прелати. Любопытная история, яркая расчлененка, занятные параллели с Парсонсом".
      Правая рука болела. Растянул связки. Ебаная кочерга.

      12.

      - Неотложное дело, - каблуки внятно зацокали по плитам. - Пройдемте в трапезную. У Прелати есть подозрение, что кто-то проник в систему.
      - Не может быть.
      - Увы и ах. Парни ропщут. В последний раз, когда мы вызывали Баррона, у алтаря возникла глыба берилла. Дурной знак, вы согласны?
      - Верно. Но может быть, проблема в индукции?
      - Все проверено. Кир?
      - Охотно. Но как это могло произойти? Системы надежно защищены.
      - Рудольф, вы знакомы с Хаусхофером-младшим?
      - Конечно. Мы встречались на первом конгрессе в Тале. Его батюшка...
      - Да, разумеется. Вы, очевидно, еще не получили последний меморандум?
      - Нет. А что? Энтропия?
      - Вы будете удивлены. В документе говорится, что строительство Храма завершено.
      - Но это... Не понимаю... Из-за выборов канцлера?.
      - Поверьте, всего лишь уловка. Вешалка для агента. Если Хаусхофер-фис замешан...
      Йод-Хе-Вау-Хе! - пропели майские часы. Доктор не знал, как поступить с серебряной книгой. Казалось, под обложкой томятся адские угли, и стоит только расстегнуть пряжку, повалятся, словно леденцы. Черный георгин, есть ли связь?
      - Как вам соус? Науськиваем свиней, поучительное зрелище. Не трюфели, а какой-то грааль.
      Смертоносное дыхание, ша-ци. Двойная молния на черном погоне. Томительный альпийский фён заливает кипятком затылок. Глоток ягермайстера, и в объятья Иштар.
      - Устали с дороги?
      - Noib.
      Уже по ту сторону Туле, придавленный гигантской подушкой, провожает траурную ладью монастырский колокол. Завтра немедля в Вевельсберг, они совсем охуели.

      13.

      "Черный георгин". Обнаружив, что влагалище Элизабет Шорт деформировано, экспериментатор содомизировал девушку, отрезал ей губы, размежевал тулово мясницким ножом, забил экскрементами горло. Странно смотрятся потерявшие друг друга ноги и торс, словно воздушный тянитолкай, ехидно рифмующий фамилию жертвы. Потревожьте эту могилу.
      Избранная на роль матери Лунного Сына, Бет не смогла выполнить волшебную миссию, и теперь валялась на мраморном столе в подвале LAPD, словно поломанная венценосным младенцем кукла. Система снова дала сбой, обуглились провода, застыли белые кнопки, погас костер. Никаких отпечатков, только косноязычный daddylonglegs прополз по слипшимся завиткам. Возможно, перед тем, как оттащить тело на пустырь, экспериментатор прятал его в ледяном доме. Результаты аутопсии, двадцать три страницы со следами слез и рвоты, обморок неуклюжего практиканта. Жан Донет, вот твоя лунная сестра, корчится на пороге, истекает варварским семенем. Пусти погреться.
      Нет детей и быть не могло. Башня осталась без шпиля, дрожит кладка Вевельсберга, трепещет красный сатин, шипят газовые фонари, меморандум застревает в конверте, булькает сургуч, хлопают ставни "Отеля де ля Сюз", в Ньюкастлтон рвутся гончие псы.
      - Пятое столетие на исходе, а Храм недостроен. Вот вам простое резюме. Хуже быть не может.
      - Что говорит Баррон?
      - Невнятное. Недоволен, появляется все реже. Прошлый раз раскрошился мрамор.
      - И все же?
      - Последний раз он говорил 9-го ноября...
      - Так давно?
      - Да, и произнес только: esiasch. Мы не уверены. Дети Вотана анализируют, но все без толку. Вот так вот, Рудольф, очень скверно. И тут еще эта утечка.
      - Вы убеждены?
      Уверены. В серебряный наперсток заглядывал посторонний, на щупе Баррона следы соли. Гриф говорит, что письма приходят с опозданием. Сотые доли секунды, конечно, но причина не вызывает сомнений. Из Гималаев нет вестей, а вдруг - ловушка? Неужели молодой Хаусхофер?
      - Но почему? Его отец... Кстати, гостит сейчас у меня. Нонсенс.
      - Взгляните. - Трель замка, шорох. - "Отец сломал печать простую, и дьявол изувечил мир". Мы отдавали графологу.
      - Откуда это?
      - Прелати. Привез из путешествия.
      - Здесь какие-то пятна. Кровь?
      - Вот именно. Странно?
      - Франсуа не объяснил?
      - Он не знает. А догадками не делится. Как обычно.
      - А дата?
      - Сорок четвертый, судя по спектру. Довольно скоро. Но уже после юбилея.
      - А если ошибка в расчетах?
      - Вы еретик, Рудольф. Хотя еретики порой говорят здравые вещи. Хотите мальчишку?
      - Не откажусь.
      Белая кнопка.
      - Впервые готов признать, что мы блуждаем в потемках. Ладно, отложим до вечера. Нас ждут в операционной.

      14.

      Крест из пятибуквенных имен управляет моряками низших сфер. Публичная порка. Ткните стрелкой сюда, вот сюда. Теперь следите за хронометром. Видите эллипс задержки? В системе кто-то чужой, нет сомнений.
      Скальпель искупался в спирте, нырнул на дно. "Посмотрим последние, давно не заглядывал. Вот, это от 777. Ключевое слово - Merkavah". Из очерченного пунктиром конверта выскользнул голубок-вестник.
      - "Самое важное, понять, что же на другой стороне. Всем известно, что матросы до сих пор никого не пропускали. Мост поднимается, если мы подходим к нему в ЭИ. Единственная возможность - сузить разрыв до трещины в военном асфальте. Я часто размышляю, что будет, когда строительство завершится...
      - Видите, он еще не получил роковой меморандум. Или зачем-то делает вид?..
      -...завершится и наша миссия будет выполнена. После выборов стало ясно, что цель близка. Понятно, что упоминая смiрть, каждый имеет в виду частную договоренность с поводырем. Хочу, чтобы меня правильно поняли: есть ли вероятность, что число Невинных Душ произвольно? По разрозненным сведениям о составе Серебряной книги, которыми мы располагаем, можно ли судить о замысле? А вдруг - вообразим на секунду все последствия этого "вдруг"! - там был указан точный предел? Может быть, рутинные опыты ЭИ подходят к запретному порогу? Или, боюсь сказать, уже перешагнули его? Задумайтесь об этом, парни".
      - Он прав?
      - Как знать. Прелати ищет Книгу, но вместо этого достал нечто совершенно непонятное. Какой-то "Черный георгин". Лос-Анджелес, сорок седьмой. Толком ничего не знаю, но выглядит странно. Это как-то связано с Бабалон. Знаете, такие вещи не в моем вкусе. С мальчишками как-то спокойней. Так сползать на девятый уровень...
      - Ничего не слышал. В А-е свихнулись на конспирации.
      - Да, пока досье видели только я и Хаусхофер-старший. Хотя наверняка еще кто-то в канцелярии. Любопытно, получится что-то в Ньюкастлтоне?
      - Ах да, Прелати ищет альтернативный выход на Баррона. Робин-Красная-Шапка - хороший вариант. Увы, всякий раз приходится ждать семь лет.
      - Он ждет уже пятьсот с лишним.
      - Вы правы. Посмотрим дальше? Вот - ответ Грифа. Ага, стрела достигла цели.
      "О меморандуме, озаглавленном LV-LUX-LIGHT. Весьма срочно! Холод сковывает мои пальцы, когда я пишу это послание, парни, буквы рассыпаются, словно гербарий. Радоваться или грустить? Страшась неизвестного, я думаю о том, как утверждается над пропастью сияющее лезвие моста, а матросы встречают пришельцев подобострастными поклонами. Или они вовсе растоптаны в пыль? Не могу сдержать чувств, сожалею, что не способен изведать грядущее, ибо отныне нельзя трогать белую кнопку. Я счастлив, парни, счастлив за всех, кто разделяет со мной момент торжества".
      - Вот видите, последствия. Как им потом объяснить?
      - Как только лазутчик будет пойман, мы разошлем экстренный циркуляр. Вы говорили, Лос-Анджелес?
      - Простите?
      - Ну этот "Черный георгин". Не идет из головы.
      - Да, какая-то потаскуха. Ее распилили пополам, тело, если не ошибаюсь, заморозили, потом бросили на пустыре. Странность только одна: у шлюхи была слишком маленькая дырка. Оказалась девственницей в каком-то смысле. Любопытно, верно?
      - Более чем. Как ее звали?
      - Элизабет Шорт.
      - Apo pantos kakodaimonos.

      15.

      - Что говорит Прелати о канцлере?
      - Ничего. Вы же знаете эти путешествия. Приносишь клочок оттуда, папку отсюда. Никакой панорамы.
      Треск цикад. Бутыль мальвазии, графин с водяной водой.
      - Последняя его добыча - американское дело об убийстве. Тупиковый путь, как мне кажется. Помните, уже было что-то про взрыв в лаборатории Парсонса? Может быть, как-то связано.
      - Ракетное топливо? Прекрасно помню. Прелати раздобыл в день смерти Елены Петровны. Тогда, помнится, много шумели.
      - Попробуйте спанакопиту, этот македонец отменно готовит.
      - Брюнет? И как он в постели?
      - Перестаньте, к нему приезжает офицер из Вевельсберга. Знаете, такой заносчивый очкарик из отдела ЭИ.
      - Хлебное место, что и говорить.
      - Ваше здоровье.
      Все эти пределы... губы принятых здесь в гитлерюгенд... Помните, как приникали они к выцветшим стволам, слизывали соленые капли... Садовые ножницы под подушкой... трава под ногтями... амбулатория в сан-хосе... урина... однорукая сестра не может управиться с гигантским пинцетом... как заяц... отпустите рычаг, не трогайте канюлю.
      Утренний фарш: мысли о самоубийстве, о сломанном пистолете (сыновья отпилили курок: отец, не надо!), о бальзамине на окнах "Отеля де ля Сюз", о высохшей голове Жана Донета, высохшей голове Жана Юбера, высохшей голове Бернара ле Камю, смышленого мальчика из Бретани. Новый Ирод кладет детскую руку, детское сердце, детский глаз в стеклянную вазу, накрывает льняным платком, прячет сокровище в широкий рукав, мчится в покои Прелати. (Франсуа! Когда же, наконец?). Ноябрь 1439; пятьсот лет спустя мы встречаемся на тошнотворных задорках Клаттау. Матросы молчат, охраняя элементарного короля в неприступных чертогах. Лезвие моста шумит в высоте. Двадцать лет прошло со дня смерти Гвидо фон Листа, и тень дубовой ветки пляшет на мраморе руки. "Помнишь его последние слова?" "Noib. Будь трудолюбив и терпелив, как Гномы". Блаженный дух вылетает из успокоенных губ, бьется под потолком, словно зайчик, посланный зеркальцем шалуна. Перебили аорту. Завтра девятое, большой сбор, амулеты, пирамиды.
      Сколько не облизывай пальцы, они все равно горят.

      16.

      Их можно ловить по-разному. Поджидать новичков у железных дверей порнолавок, в тени невидимой базилики. Но можно и на пляже, в подземных поездах, в казармах, наконец. Зайчик не помнит ничего. Их руки, они одинаковы: запястья, ладошки, коготки. Следы бритвы: не говори "я!", не говори "я!", не произноси это безобразное слово, так ведь может назвать себя каждый, любая мразь. Слушаюсь, care frater. Их голоса в телефоне, прокуренные гласные, змеиное покачивание дифтонгов, префиксы и флексии, застревающие в зубах мясными нитками. Невозможность что бы то ни было объяснить. Мяукал, хрюкал, верещал, как зяблик. Ап! Ап! И всё эта астма, одно спасение - морфин, морфин в алхимических дозах. "Куда ты едешь? В Бутан, набираться ума-разума". Отстегнул велосипед от загородки, буйство виноградников. "Какого хуя?!"
      Посторонние цыганята, шмякающие мячом о хлипкую стенку. Не додушили. Щупальца травы. Умывальник: из-под бирюзовой краски выглядывает оранжевая. Царапины: HJ, jerk-off, рука юного патриота.
      Доплелся до дома, ступни опухли. Но все-таки нашел силы подойти к хрустальному наперстку, приподнять щуп. No new mes.... Не тут-то было. Визг последних тормозов.
      "Я думаю о бинарности ворот, парни. Они либо открыты, либо нет. Ты или проходишь, или дрожишь снаружи. А ведь каббалистические пути отличаются тем, что у них множество уровней, и каждый выбирает свой. Отвлекусь. Следователь, еще до событий 23, говорил мне: "Вам, нацистам, обеспечена виселица. Будешь болтаться в петле, зальешь бетон своей сранью". Я смотрел на него, не отрываясь, через полчаса он превратился в вишневое деревце с бренчащими плодами. Вот что я называю каббалой. Иногда, после малой пентаграммы, я обращаюсь к солнцу: выжги глаза, стисни мозг, пока не вспыхнет адской горошиной. Но светило не откликнулось ни разу. Я уже говорил, что ворота могут быть открыты или закрыты. Так вот: для меня они закрыты. Закрыты навсегда".
      Подполз к сифону, навалился на рычаг. Шум похотливых струй. Чесночные таблетки, держи теперь рот на замке. "Глубже, - серьезно говорил студент. - Ты что, не можешь глубже? Лучше бы уж не брался, мудак. Повторяй за мной: Малькут! Малькут!"
      Что оставалось? Я подчинился.
      "Помните тунисское видение брата Пердурабо: дерево, опутанное тридцатью эфирами ЭС? Так вот: мы срубили это дерево под самый корешок. Ле-Олам. Аминь".

      17.

      Экстернштайн. Болезнь уходит внутрь. Сначала красное пятно на лодыжке, что-то наподобие псориаза, шелуха и тлен. Втираешь белодерм, пятно пропадает неохотно, но начинает гнить кость. Распухшие суставы, сочится лимфа, не спасают бинты, припарки, заговоры знахарей, и вскоре в песчаную дыру нагло таращится sol invictus. Церемония завершена, вестфальский ветерок штурмует знамена. Домашняя ЭИ.
      Жадно перелистал вражеский диктант.
      "National Express... Выродки. Сели впереди, жирный скинхед и его потаскуха с разными ногтями. Потом подошел мальчик-лишаи-на-затылке. Лет восемь, не больше. Такого противно потрошить. Ты не имеешь права ездить с быдлом ты должен пролетать мимо на серебряном рысаке в шлеме перчатках с черными цепями не смеешь вот здесь с детьми старухами как бомбоубежище на колесах как выжатый хвостик алоэ как то от чего плачешь забыл как называется эта штука ну помнишь в ботаническом саду в йоханнесбурге там это сранье и дерево на которое мочился американский мальчик мы еще были шокированы как их плохо дрессируют а могли бы огнем и мечом как у нас в изуверской секте плеткой по шагреневой коже продал душу дьяволу за грязный пятак и вот скинхед поворачивается смотрит прямо на нос сломали трубой еще когда приезжал майор с шоколадом одноразовый шприц на всех это опасно всё опасно вот юный вертер а его сучка говорит: наш сосед потеет от него смердит как от негра надо запретить таким ездить в ньюкастлтон на national express и можно было бы им показать тайные знаки объяснить про черную мессу как это важно гадать по кишкам сколько замечательных предсказаний сколько научных открытий даже без телескопа без всего и вдруг звезда которой никогда не было на карте не было в планетарии просто пробел почему у вас темно когда вселенная бесконечна как флаг победы это лампочка перегорела конфузится лектор надо к этому отнестись философски не счесть алмазов в каменных пещерах тогда сучка поворачивается к своему скинхеду как ему без носа на кой хуй ему нос как ты думаешь хорст хорст хорст нужен ли ему нос может без носа лучше и тут объявляют переход на следующий уровень а там другие правила французские загадки как сто жидов засадить в малолитражный автомобиль рено или пежо или вот симку а очень просто сжечь на хуй точно промокашку завиток овечьей шерсти сжечь и дело с концом то что называют историей а это не истории это просто рядом ползает как нищий у входа в метро или зловонная старуха у помойки потерявшая стыд а ведь могла бы петь плясать сосать хуи у приезжих на кельнском вокзале где панк откинул голову затылком о мраморную чашу с ноготками и кажется резедой хотя с такими вещами никогда не можешь быть на сто процентов уверен ничего человеческого нельзя гарантировать цветы меняются они текут по подбородку словно слюни дьявола какого дьявола да вот какого дьявола моя девушка хочет знать какого дьявола отвечай ей что язык проглотил.
      Да он просто не говорит по-немецки.
      Вовсе нет. Среди дьяволов бывают вот такие: Aax, Adi, Agb. Но есть и другие: Pfm, Pia, Piz. Встречаются и эти: Xii, Xom, Xoy. Вы довольны? Вполне. Полоса слизи на рыжей коже. Дымок. Руками не трогать, тут сидела грязная пизда".
      Какие-то люди, зачем-то пишут. Картонки с бумагами, ломкие газеты, отрывной календарь, выборы канцлера завершились благополучно. Уважаем способных перерезать горло. Откромсал клок бороды, подставил тазик. То, что мы не любим вспоминать: Новый Ирод сдался, раскаялся, предал Прелати и Баррона, молил о пощаде, принял смерть. Это так, парни, Храм недостроен, мы выхватили угасшую нить, мокрый бикфордов шнур, согрели дыханием, пропитали мальчишеским соком, тайной эссенцией страха, засушили в серебряной книге, как сентиментальный лютик. Секреты хынека-штрих.
      Не забывайте, парни: спящий все еще спит.

      18.

      Лавина страха. Вырос в гинекее, ничего не видел - войны, походы, сечи, битвы, облавы, охоты, доменные печи, кровавые бани, дельтапланы, случайная смерть от чистки ружья, смотрел в ствол, как в калейдоскоп (в некрологе написали "нелепая", корректор просмотрел, не вычеркнул, потом сокрушался, "как же так") - ничего подобного. Только тру-лю-лю.
      Происходит вот что: зайчик в плаценте, огонь, руки зябнут, потеют ступни, глаза гноятся, на лодыжке пятно. За тридцать лет безупречной службы, за сатанинские ужимки, за царапины и нарывы. Не подходи к двери, запри на два оборота. Не отвечай на звонки. Liste rouge. Не отвечай на звонки. Не отвечай на звонки. Восстановить предыдущее сообщение. Не отвечай на звонки. Эти люди недостойны тебя видеть и слышать. Читай "Ключи Соломона": "Воздух не так полон мух летом, как полон он невидимых демонов". Не включай свет, не подходи к окну. Отупел от таблеток.
      Выебали юного кришнаита. Поганец заблевал матрас. Бесконечность.
      В полночь у подъезда останавливается черный автомобиль, запускают циклон-б, но мы наготове, в саквояже щипцы, вазелин, "Книга Велиара", два мотка бечевы. Быстрее к черному ходу, они не поспеют. Потом, отдышавшись в дупле секвойи: чай, эклеры.
      Они плетут заговоры, девятый чин: искусители и злопыхатели. Их клыки, изогнутые когти, присоски. Демон должен упасть с высоты при звоне колоколов, но это уже не мы говорим, это смотрит в экран Семьсемьсемь, панически дрыгает ногой. Вступил в прискорбный французский клуб, мальчишки расправляют жабо, подкрашивают веки, чтобы лучше выглядеть на операционном столе. "Тайные закоулки дома моделей", заметка в воскресной газете, испорченная щека Дж. А. Уилсона на полицейском снимке. Тень в окне "Отеля де ля Сюз".
      "Завидую всем убитым". Машину банкира окружили скоты в камуфляжной форме, расхуячили из гранатометов, хлам восторга. Ночью шел пьяный мимо казино, дай-ка просажу последние триста а!а!а!, вцепился в стальной стержень, вишенки, цифры. Смiрть, влажно взирающая из углов. Их надрочили в деревне, не давали жрать, разодрали жопы. Злые, как псы Гекаты. Последнее предупреждение. Растянут жилы, вывернут кости. Суконным рылом в снег, наливающийся цнилой, как карельский жук. Легкий способ все прекратить. И еще: духовка, балкон, теплый асфальт июльской крыши. Вы не знаете, с кем связались, я - сосуд беззаконий. Пойдем, Егор. Руки стянуты стальной цепочкой, хуй разорвешь. Незримые кандалы. Прихрамывая, вышел в приемный покой. Кому-то несли букет, кто-то хихикал на табачной лестнице, звякнули пинцеты на тележке. Закрасили рамы, не отодрать.
      "Действуя по этой схеме, вы можете достичь элементарного королевства. Но помните о квадратах!"
      Свернул бумажку, уронил в блядскую центрифугу.

      19.

      Хитрый шорох в прихожей. Даже не шорох, а будто щелчок. Треснула ветка. Вот почему у таких, как ты, всегда мокрые ноги. Индеец, истощенный непонятной болезнью. От хвори размягчаются кости, странная тяжесть в затылке, письма приходят на третий день. Джефф Страттон дома, в стакане ромашковый чай, на спинке стула влажное полотенце, капает жижа. "Ванна из спермы, в которой барахтался мотоциклист, была приготовлена в студии режиссера; использовался хлебный мякиш, цедра, сметана". Вечерняя газета, повесть о жабе и единороге. Дежурство в субботу, пистолет томится в бархатном гробике, красная лампочка пришпилила телефон. Неужто им удалось достроить Храм?
      Если так, то почему нет перемен? Они лгут. Это ловушка. Стражи безмолвствуют, никаких движений, рутина. Элементарный король тоже молчит.
      Да, это обман, ХНД нельзя завершить, потеряно последнее звено, потеряно предпоследнее звено, потеряно предпредпоследнее звено. Голова Жана Донета, с которой они так носились, ни к черту не годится. Они не знают, что было на последних страницах Серебряной книги, не знают, что делал Работник, ни хуя не знают. Озеро ромашкового чая, темное пятно растет на стене, словно кто-то плеснул овсянкой обычной шотландской овсянкой вроде той что мы ели на завтрак в болескине когда еще не было каналов только болота вульгарный застой они хотели поймать шпиона отловить как колумбийского тарантула отгрызающего пальцы но все карты смешала болезнь сначала на ступне потом серебряная корка закрывает световое тело глаз Гора и вахтенный говорит: душно стало душно словно всё забили бумагой ни щелей ни трещин ни разрывов разве что стадо оголодавших кабанов на горизонте и паутины тонкий волос дрожит на жуткой борозде они ищут разведчика парашют порвался вывихнута лодыжка и вот уже шаги сапоги сминают все недолговечное нежное фотографию киблы машинку для горлового пения письмо с развратным детским поцелуем ногти красивого боксера сангину и мыло объяснения на опушке разломали все в щепы то что еще таилось как трюфель как секретные слезы как поворот винта как всадник без головы как владетель баллантрэ как первый пистолет как кондиломатоз как опухшие десна как смiрть как белые джинсы бесценного гостя как шмель в затылке как заяц.
      Так произошло второе магическое кровотечение.

      20.

      Лебеди! Они путешествуют по монастырскому пруду, а слева на дорожке - два господина. Не хватает кальция.
      - Вы рано празднуете победу, Рудольф. Это всего лишь простые исполнители, три поросенка. Если бы добраться до кого-нибудь из матросов.
      - Понимаете, Франсуа, это вряд ли возможно. Воздушное преломление, да и мост поднят, вам ли не знать.
      - Но ведь он должен опуститься, должен.
      - Вы знаете, дюжины сотрудников хворали после того, как мы испробовали лучи? Это очень опасно. В Вевельсберге считают, что эксперименты лучше передоверить профанам. The slaves shall serve.
      Первый порыв ветра, платан изгибается ебливой периной.
      - А что если попробовать евреев?
      - Понимаю, к чему вы клоните. Это теперь модно... после выборов канцлера... в Берлине просто помешались на этом... Но мне кажется... Или вы что-то знаете?
      - Вот именно. Я видел лес костей... Нет, не лес даже, лишь опушку. Но там... не знаю, как описать, Рудольф.
      Два шага до скамейки, рука на груди.
      - Ничего страшного, сейчас пройдет. Это магний.
      И верно, что-то вспыхивает над далекой рощей, словно приземлился фотограф.
      - Вы знаете... После того костра...
      - Евреи... Я как-то не думал... Хотя есть повод. Леопольд Хильзнер...
      Но Прелати не слушает, в груди раскачивается невидимый скворечник, не дает вздохнуть.
      - Та страшная зима... синицы замерзали на ветках... Ирод покаялся... Это было чудовищно... Так позорно... Меня преследует сон... Будто бы после казни начался веселый пир. Мы на берегу Лох-Несса, не там, где кибла, а левее. Озеро сжалось, крошечное, как оперетта "летучая мышь". Я совсем пьян, ложусь спать прямо на щебень. Ночью просыпаюсь в крови. Рядом - труп старика, голова отрезана. Ничего эротического, просто удивление. Поодаль у маленького костра на корточках сидит Ирод. Нож в руке... Спрашиваю: "Зачем ты его зарезал?". Он кривится: "Просто так". Я думаю: ведь его разыскивают, я могу его выдать. Потом соображаю: он вернется и отрежет голову мне. Уверенность: непременно вернется через двадцать лет... Потом мы с ним будто отправляемся в путешествие, и я беспокоюсь, не отыщут ли труп. Мы в порту, останавливаемся инкогнито на постоялом дворе. В спальне - большой бассейн, зеленый мрамор. Я приглядываюсь, вижу, что в воде плавает тот самый обезглавленный старик. Но мяса почти нет, только скелет вертится в бурой жиже. Ирод объясняет: пока ты прохлаждался, я растворил его в кислоте. Потом мы гуляем в саду, навстречу - разодетые пары, но несколько и совершенно обнаженных людей, на которых будто бы никто не обращает внимания. Тут я замечаю, что на мне - окровавленная туника. Нет, не просто окровавленная, а пропитанная кровью, за мной тянется след, вижу пунцовые пятна на дорожке. Говорю Ироду: "Нас схватят". А он смотрит на меня презрительно... смотрит презрительно... молчит... Вот так вот. Ладно, в путь.
      Молчание. Дождя так и нет.
      - Не идет из головы, - нарушает молчание фон Зеботтендорф, - ваше замечание о евреях.
      - Да... Евреи... надо попробовать.
      Так собеседники невзначай доходят до самых геркулесовых столпов.

      21.

      Письмо от 2-го августа 1934-го года, в коллективный файл не попало, хранится в рыжей папке "Фюрер".
      "Care frater! Ты спрашиваешь меня о жизни в изгнании. Здесь уже цветут магнолии, а у вас? Ты можешь, впрочем, воспринять это как нехитрую метафору, но я имею в виду ровно то, о чем пишу. Ты знаешь, как ненавистно мне все, связанное с отчизной, особенно ваша флора. Я говорю "ваша", потому что пребываю в уверенности, что появился в болотном краю случайно, по вине кармического изгиба. Испарения, морошка, деревья-карлики - помнишь, какое отвращение вызывали у меня эти задворки бытия? И теперь, когда я наконец могу дышать, не страшась ожога легких, прошлое представляется отрезом серого сукна - смешно, может быть, где-то еще кукует моя детская шинель.
      Ну, полно о грустном. Здесь множество красивых мальчишек, они вполне доступны, известных нам проблем не бывает, да и об оборотнях аборигены не слыхали. Пока я тружусь над этим письмом, один склонился ко мне и щекочет шею пейсами (точнее, "пейсом" - есть ли такое слово?). К счастью, они не сведущи в нашей грамоте, хотя несколько слов произнести способны. Malkut! Serpent! Destroyer! - вот, пожалуй, и весь их вокабуляр, плюс еще набор обычных скабрезностей. Местным чириканьем я уже овладел, так что светских обрывов не возникает.
      Слыхал ли ты про наши перемены? Можешь поздравить меня с сегодняшним указом. Я всегда питал слабость к красивым титулам, ты ведь знаешь. "F!" - звучит величественно, и не удивлюсь, если когда-нибудь звание перейдет к тебе по наследству. Шучу, шучу, хотя, разумеется, плох тот солдат... К слову о солдатах, местная форма безукоризненно эротична. Они знают, что делают. Мы, впрочем, тоже. Часто вспоминаю (и это едва ли не единственное воспоминание из прошлой жизни, которое неизменно согревает душу) наши щенячьи попытки помочь строительству Храма. В каких потемках мы блуждали, да простит нас Azt! Вся эта деревянная ЭМ ЗР, квадратные клинья и овальные дыры! Видел бы ты, как поставлено дело здесь!
      Посылаю тебе выдержку из дневника одного бонзы, которую с намеком вручил мне брат Франсуа. (Пр. отправляется в замечательные путешествия и постоянно преподносит сюрпризы. Чудесный человек, доложу я тебе. Я с ним не очень близок, но, думаю, Рудольф сведет нас как-нибудь).
      Итак, слушай: "Мне докладывают, что в А-е выявляется до одного случая гнусного отступления в месяц. Прихожу к выводу: в каждом случае, без исключений, выродков следует разжаловать, лишать регалий, отбирать тиары, жезлы и холодные факелы. Уголовные дела следует передавать в Суды Четвертого квадрата. Преступники и их наложницы будут депортированы в лагеря, и там их, надеюсь, прикончат на электрических стульях. О, если б наш ангел оставался в Боливии!"
      Ну не чудесно ли, братец? Глядишь, наследники и изведут сучье племя. Я бы предпочел видеть свою копию вместо этих выродков. Или твою. Как говорил старик фон Лист, "а лучшие марципаны все равно в Любеке". Love is the Law. Целую крепко".

      22.

      48 страниц. Должно быть, маленькая книжонка, наподобие брошюр, что тискают мюнхенские печатники Туле. Серебро, точно оплетка шоколадных конфет. Они отчего-то полагают, что это массивный том, но ведь ее, возможно, и вовсе можно свернуть в трубку, спрятать в тайный ящик бюро или в кресло с двойным дном. К чему искать зверей опасных, ревущих из багровой мглы? "Semper prudens!" - наставлял Работника Доктор. Где она? Где?
      Особенности деликатной буквы Т (похожа на виселицу в пещере). Доктор чертит на грязном полу пентаграмму, заключает в три меловых круга. Здесь расположится Agb, здесь Pfm, а сюда доберется строптивый Xii. Как венецианские голуби. Кислый вкус крови во рту, шелк разгневанных голосов. Ребенку вживили передатчик в мозг, крошечную стальную пластинку, еще в балтийском роддоме. Так, на всякий случай. "Возьми меня, царь зверей!" Что это, что? - пугался по ночам, бежал в соседнюю спальню, к стреноженному похотью братцу. Тревожная зима 1439-го, вдова отправила сыновей за хлебом. Шалуны и их скелеты. Уста, запечатанные поцелуем. Веки вечные.
      На безлюдном острове в алмазных дюнах растет Храм Невинных Душ. Дневник археологической экспедиции. Ваза, занесенная песком... Полистал, бросил на постель, где остывало любовное пятно. Забудьте о воске и иглах.
      Послания появляются на экранах, сменяют друг друга, но соглядатаи мертвы, скоро появятся уборщики в зеленых масках, сметут осколки костей, вытрут смрадные лужи. Одному дарован тайный знак - три траурных пятнышка на лодыжке, ядерная пирамида. Скверная досталась работа - вытягивать искры из серебряного наперстка.
      "Кто-то из вас, парни, подбросил мне хорошую идею, - читает уборщик мертвым глазом. - ЭП можно сравнить с психоанализом или крупяной медитацией. Я чуть было не прыгнул на пистолет, когда осознал это. Ты строишь кормушку для ангелов, перенацеливаешь лучи, и вот твое жилище в невидимой клетке; куда ни пойдешь, всюду ребра защиты. Это работает! Работает! Квадратный клин входит в круглую дырку! Ты можешь даже на несколько секунд оторваться от пола, взлететь над столом, посмотреть сверху на таблетки и карты, и, задыхаясь от восторга, рухнуть в кресло. Теперь я понимаю, что вскоре удастся размыть ребра защиты, отодвигая их с каждым днем все дальше и дальше, пока квадрат не дойдет до утеса в двухстах ярдах от моего дома, там еще растут два грушевых дерева - рабы посадили их в День Доктора. И верю, вскоре я смогу подобраться к утесу и прыгнуть вниз".
      Серебряный наперсток надраен, у экрана прикорнул генеральский щуп. Команда покидает лабораторию, меченый уборщик уходит со всеми - никто не заметил, что он несколько секунд смотрел на экран. Винты и шурупы, тайные пазы. Двадцать четыре года его тело готовилось к этой минуте. Опрокинут смерчем. Он заходит в паб, три стакана залпом, странно пьянеет, снег и песок. Дома в темной прихожей из мехового айсберга выскальзывает мальчик: где ты был, я тебя жду весь вечер. Темный потолок, темные стены, лампы вывернуты, будто в общежитии слепых. Тяжелый вздох одеяла.
      "Ты ебешься, как тамплиер", - бормочет зайчик, засыпая.

      23.

      Молчание элементарного короля. Чугунные лодыжки матросов. "Я помню серый свитер!" Обоссал меня, потом отнес в ванну, как сломанную птицу. В эту секунду мы были близки так, словно нас сшили суровой ниткой. Что ты вспомнишь, когда будешь подыхать, пробитый метастазами? Вот это. Нежное прикосновение мокрой шерсти. Их либе дих.
      "Все бессмысленно. Здесь ссадины, там синяк, тут неприглядные волоски. Бесправное тело, подточенное жучком-убийцей. И на это мы тратим наши сбережения!" Скомкал честную бумажку, запихнул в потайной карман. Hynek.
      Звонок в дверь, принесли раненую волчицу. Удачи, неудачи, их паутина. Телефон стриптизера, записанный на клочке из молитвенника. Утренняя рвота. Хрустальный наперсток, вот он, милый. Подполз к экрану, вставил щуп. Введите пароль. Ввел, задыхаясь.
      "Сообщение для Грифа. Некоторые из нас не выносят слова "астральный". Да, мне оно тоже не по душе. Я люблю слова, похожие на ремни. Бац - и на спине сизый рубец. Недавно я проходил курс гипнотерапии. Хуй встает даже на открытки с видами Луары, не говорю уже, что потом дня два всюду слышишь писк флейты. В сапогах - слизь, словно провалился в луизиану. В общем, побочные явления. Два месяца не могут внести мою исповедь в каталог, еще два абзаца, и закроется блядская почта. Я пишу медленно, часто облизываю карандаш. Даже на торжестве в Вевельсберге мне попеняли: у вас губы в синих пятнах, небось искусали подопытные? Кругом энтропия, парни. Слышал на днях, что в Берлине гниют плавники. Гриф, ловите ли вы меня?"
      "Каждого из нас порой охватывает отчаяние, - отвечал адресат. - Но подумайте о наших братьях, ждавших пятьсот лет. Сейчас Храм прочен, как никогда. Прелати предлагает новые свидетельства. Главное теперь - заполнить ущелье. Не время унывать, не время погружаться в распри. Помните ли вы, что самоубийцам суждено превратиться в ядоносные шипы? Мы не достойны этой участи, парни".
      Интриги за спиной. Ни малейшего желания шевелиться, нажимать кнопки, листать бюллетень. Кровяные шарики, экзема, выбивающий сердце чай. Открыл чемоданчик: здесь лежала серебряная книга, видишь чешуйки? Захочу - достану, захочу - спрячу. А могу и швырнуть в тигель. Не нужно ничего, ничего не нужно.
      Мальчик сидел на тротуаре, могла сбить машина, мог растоптать бешеный жеребец. Вы же знаете, как это происходит. Тебе плохо? "Все в порядке", - произнес непослушно, сплюнул кровью. Вырвался из алхимических застенков, миракль. Такое случается раз в пятьсот лет.
      - Я видел девушку на западной тридцать девятой. Кто-то распилил ее пополам.
      Тяжелый том в алой коже. Полистал, бросил. "Рассказы сытых жидовок". Вы уверены?
      - Идея Прелати. Вы понимаете, pathworking...
      - Стук-постук, костяной индюк. Мы обломаем ногти, это ведь почти космос.
      - По-вашему, лучше сложить руки и готовиться к седьмому кругу?
      - А теперь смотрите: "каждая страница должна быть определенного размера". Разве вам не ясно: все листы - разные. Мальчишки заполнили только первые двадцать. Теперь еще двадцать, затем восемь. Следующий уровень: евреи.

      24.

      - А восемь последних?
      - Не знаю. Но у Прелати, кажется, есть версия.
      - И тогда книга появится.
      - Вот именно. Она рядом, но мы не видим. Она в воде, доносится плеск. Она в камине, скрип поленьев. Она во чреве кита, она на небесах, облака ползут по обложке. Шесть синих букв: смiрть.
      Вы же знаете эти сауны, сюда в очках не войдешь. Засунул линзы в шкафчик, тренькнул замком. Ключ в кулак ухмыляющемуся мерзавцу. Туда, где пар, вода, вопли. Кто не польстится на слепого? Легкая добыча, засунет палец в рот, вылижет язвы. Раскинулся на теплом кафеле, поссал вниз, никто не заметит. Молочное дыхание катастрофы. Вот он рядом - тень, не разглядишь теперь, не увидишь никогда. Напрасно затеял ремонт. Швы разойдутся, рухнет дом.
      Ключ, полотенце, линзы. Мерзавец высунул голову из окошка, словно сраный тетерев. Смерть славянским ублюдкам. Вышел на улицу, эвкалиптовый пар. Локоть удерживает брошюру: напечатано на луне. Остатки рифм: "содрать штаны и выебать бесцельно/редактора газеты "гражданин"". Пальцы, ваши пальцы. Наконец подкатил мотор. "К шлюхам, нет - лучше не набережную. Туда, где... ну, вы знаете". Окаменевшая шея.
      Чемпион Румынии по бодибилдингу: парня ебли все, кому не лень. Желтые мозоли. Пузырьки просекко, музыка в автомобиле, фонари над кипящей рекой, мост налево, третий поворот, в гору и здесь стоп, вот здесь. По лестнице, вслед за беглым спартанским лисенком. Его косточки, мускулы, жгуты и отмычки. Его зловонные башмаки в прихожей. Заразное полотенце, которым он вытирался. Его галифе, его майка, его кожура и цепи. Его экземпляр "Книги Велиара". Его сиплая нота "ре". Его тайные знаки.
      Apo pantos kakodaimonos. Расправил бушлат. Свидание у таежной заимки. Безупречный хуй, лепка зануды-родена. Всплеск фейерверка: четвертое июля, четырнадцатое июля, день падения бужумбуры. Я расковырял твое шампанское, прости. Суета доброхотов, вытрем пятна за скромную мзду природы.
      Сидел на кухне, листал телефонную книгу. Дело сделано, ле-олам, аминь. Желтые страницы, красный шелковый халат, амплитуда.
      Жертва компрачикосов: улыбался, смеялся, говорил глупости, подливал вино. Когда же ты уйдешь? Когда съебешься, наконец? Зарыться в израненные кишки, одеяло на голову, грелку под трусливые пятки. Два поворота ключа. Сентябрь, с каждым днем холоднее. Октябрь, первый лед. Ноябрь, конец света. Вена на хуе, как зимняя эльба. Новый берлин, стеклянные гнезда, под осокой светится бункер. Ваш диагноз - волчанка. Гниющие ноздри, оплывшие десна, осенний воздух в амбаре, забыли законопатить щели. Поместье старого негодяя, сгнившие конюшни, поле для гольфа - песок, сорняки, крот раскопал всё, что мог. Пристанище больных людей.
      Несчастье. Могло бы подкатиться с востока, а оно зрело, как упрямый клубень прямо там, в невыносимом подполье; нет даже света, ничего пристойного не осталось, только сырая земля, только кости Жана Юбера под нею, палец с раздавленным ногтем.
      - Циркуляр Lv-Lux-Light вызвал смятение в отделе ЭИ. Вот докладная.
      - Оставьте, я посмотрю. Вы свободны.
      - Простите, вот еще...
      Где чертов наперсток?
      - Вернулся Баррон.
      - Вот как! Кто его вызвал?
      - В том-то вся загвоздка. Это случилось без подготовки, на похоронах брата LT. Парни собрались на погосте, уже начали читать гимн Пану, и тут одна из надгробных плит ожила. Ну вы знаете, как это бывает - глыба берилла, метаморфозы, потом древесный голос.
      - И что же он сказал?
      - Только два слова: "евреи" и "сестра".
      Слава бафомету, хрустальная вещица нашлась на операционном столе. Цела и невредима.

      25.

      Букет: водосбор, купавницы, лютик. Ваза эдомского стекла, гордость Любека - марципаны. Ноготь врос, нагноился, нужна операция, но нет никаких сил, и так уже отсосали костный мозг. Матросы и водоносы. Зодчие и кравчие. Из малафьи напиток забыт давным-давно. Тронул струны, извлек легкомысленный звук. "Орден храмовников! Не орден, а ебаный кошмар!" Встал из-за стола, стал нервно выхаживать по кабинету: скоты! скоты! "Союз истребления славян", дымящиеся кишки в топкапийской чаше, последовательность мелких сизых тюльпанов. Шило мигрени, эхо бельгийских окопов, свидание в Брэ, победоносная слизь.
      Зайчик жил один, любил мечтательную карамель, никого не знал, ни с кем не встречался. "Счастливые дни рантье". Держал посредника на аукционах. Так, пустяки: табакерка, медальон, гравюра, замкнутая в серебро косточка куропатки. Неопознанные кисти. Там, где у нормальных парней перепонки.
      Заметил на полотне отпечаток детской руки, принялся тереть, появилась вмятина, отслоились кусочки краски. Стоит ли дальше жить? А? А? А? Нежные воспоминания о легковесном моменте, когда удалось задеть русских свиней за живое. За трепещущую селезенку. Юпитер, доставай крюк. Но об этом нельзя, все уже сказано. Ночь в добровольческом отряде, полдник в дикой дивизии, ужин с бригадой душманов, крепнут ряды, плодятся кристаллы, вскипает глина, падает ртуть. Перекрыть блядям кислород. Утереть им нос раскаленным прутом. Выпустить кишки. Станцевать зикр на обломках гордыни.
      Дескать, видим насквозь ваш недорезанный ш-м.
      Зрители расходились довольные, особо прощались - указательный палец переплетается с безымянным, словно пасхальные ветки. Месяц - март. Температура - минус четыре. Карибский ветер. Живые картины, залитые маслянистым светом. Краска "слоновая кость", пригодна для радиаторов. Выключи отопление, дитя задохнется.
      Всё, никуда не годится. Воткнул в сонную артерию почерневшую от сока шпильку. А ведь мог бы ебать двухметрового блондина из лейб-штандарта. Helas, помешал неправильный прикус.
      Садовники ухаживают за кустом белых роз, и так его, и эдак. Перчатки, распылители, шланги. Но мчится гонец, приказывает все бросить, бежать куда глаза глядят. Предположим, подступает неприятель. Да, вот уже катится пыльное зерно энтропии. Не смотрите, что невелико, тут есть чем поживиться. Четыре года не стриг ногти, расцарапал прутья. Раз в месяц прислуга меняла постельное белье, раз в год стригла космы садовыми ножницами. Заинтересует ли вас статья "Тайна черного георгина"? Ладно, присылайте, посмотрим.
      Там нет никого, кому бы могло понравиться. Там вообще никого нет. Материк, непригодный для жилья. Умельцы смылись. Ни малейших признаков сострадания. Только стук-постук, костяной индюк. Только каменщик в фартуке белом. Линейкой в горло, мастерком - в грудь, молотом по переносице. Смотри в линзу, не моргай.

      26.

      Небесные сладости, монпансье и грильяж. Приманка для опытов. Нужна жизнь, биение крови, электричество шерстинок, хлипкое блюдце спермы. Ваш вулкан пользуется спросом. Хихикнул в потную муфту.
      - Вы ведь понимаете, ни малейшей рекламы. Кругом скоты. Представьте себе мелких алых паучков. Как они забираются под кожу, выедают там все, шебуршат серпами и потом это уже не кожа вовсе а что-то типа вощеной бумаги знаешь как эти подарочные наборы мы еще покупали в херренмоден такие в звездочках искрах и вот сначала ты не обращаешь внимания будто бы красные линии лучи прожилки но потом приходится идти к врачу рутинная проверка на боеготовность братец да у вас же герпес вы спятили все нервные окончания сгнили были ли такие пятна у вашего отца племянника персонального хуесоса? нет ничего подобного не было только помню девяносто три года назад в спальню влетела надувная мышь подарок в день когда прорезался первый клык.
      - Перестаньте сочинять.
      - Но послушайте, это будет повесть о любви, про приапа, которого разлюбила сперма, высохла, как перпиньянский фонтан. "Проклятье мавров", вот как мы ее назовем. Кому хотелось бы получить пулю в спину (или нож, спицу, даже шприц), шаг вперед. Посмеялись, поцокали копытами, поплелись воплощать дикие идеи. Рынды из лейб-штандарта, ромашка с имбирем. Бронзовые шпоры, иудины серьги, статуя зависимости, жемчуг в мелком супе. Только безумец решится лизать выше первого этажа. Таков короб, собранный за полтора августовских дня. Вышел из больницы, на скамейке в сквере развалился клошар, курил трубку. Цыган дергался в телефонной будке. "Уж небо осенью дышало" - как это точно, изумился, погладил шелк галстука, позвонил брошенному в казематах мальчонке: пойдем к корейцам, угощаю. You have new mail. Fuck you boy you really have it.
      - Мсье Прелати!.. Франсуа!..
      - Какого хуя?
      - Вы обещали рассказать про черный георгин.
      Небесные сладости. Ты знаешь, что где-то растет храм, и незачем ходить по стройке, проверять углы, плотность раствора, расположение черепов. Ты - воздушный прораб, можешь тискать хрустальный наперсток, вилять щупом. Там, под бренной оболочкой, кроется иное, нежно-розовое, как ощипанная креветка, световое тело. Вытащить его, стесать рубанком опостылевшую оболочку, расправить эфирные складки: вперед, нас ждет Баррон. То, что нужно для утреннего счастья (адепт извлек блокнотик, застрочил): свежее печиво с вялым камамбером, пара помидоров, уксус и чай. Сразу после ритуала приветствия солнца. Потом - к экрану, сообщения, пришедшие ночью из заатлантических поясов. Звездные линии, светящийся порошок. "Ты даже представить не можешь, кто у меня в гостях" (а это, предположим, оборотень). Подумай только, он - повелитель десятого эфира, его число триста тридцать три. Утренние газеты, домыслы экспатриантов, колониальные сплетни, бюллетени дипломатического городка. Ланч - чечевичный суп, семена тыквы. Гулявшие у озера услышали вопли; кольца расходились по воде, щебетали пузыри, кряквы спешили к суше. Трата денег. Я тебе сразу сказал: этот майонез невозможно есть. Покупатель, снедаемый тщеславием. Вывернуть, как лепесток георгина, все его перепуганные кишки и перемычки. Никакой крови, только шорох бедного вереска. Швы разойдутся, рухнет дом.
      Световое тело! Очищенное от грязной кожи, волосков и кровоподтеков, гордость ювелира, покоилось на мраморе в блаженном забытье.
      Швырнул скальпель в лохань, поплелся мыть руки, ле-олам, аминь. Кропотливый денщик занес подопытного в реестр: "Жан, крестьянский сын из прихода Нотр-Дам-де-Нант, 24 июня 1438 года. Почти не сопротивлялся".

      27.

      Шаги инвалида на лестнице. Трется жирным боком о стену, тявкает костылем. Зубной камень. Iliac passion, нервные окончания, тайный цветок в желудке. Щуп и хрустальный наперсток, идеальное соседство. На экране новые сведения из электрических миров: "Девяносто три, парни! Я стремился быть лапидарным, но случился конфуз. Понимаю ваше недовольство, дорогой Гриф. Я подразумевал вот что: заклинания не предназначены для вызова ангелов, но все равно привлекают их. Теперь я спрашиваю вас, отчего это происходит, если главный смысл серебряной книги - фиксировать вопли разорванных детских глоток? Теперь я уже догадываюсь, каким должен быть ответ: ХНД столь высок, что его вибрации сотрясают усадьбу ангелов, или как еще назвать то место, где они обитают. Мы лучше всех понимаем, как общаться с высшими силами, как притягивать их пестики и тычинки. Серебряная книга утрачена, и это п-сть нашей скорби. Но в то же время мы знаем, что правильно заполняем страницы. Откуда эта уверенность? Ответ ясен: поведал Баррон".
      Мы видели его на кладбище у разоренной могилки куча щебня песок лопаты мотыги и косы какая смерть без лезвий теперь есть такие ножи никогда не нужно точить у них и так уже пилка можешь резать помидоры козий сыр сладкий перец все что угодно кости и жилы проклятых и убитых.
      Элементарная таблетка с именами ангелов в светлой полосе. Ваша книга Велиара, ваш кальян, ваш пластырь. Мерзавец кусался. Брошюра "Смiрть" выглядывает из россыпи бумаг, рядом предупреждение министерства печати, любовное письмо из Берлина, россыпь желтых бумажек с полосками клея и налипшими волосками, синий фломастер, счет из музея конопляных кукол, открытка: "отрубленные пальцы и кактус". Этим деревьям не суждено плодоносить, напрасно вы ждете спелую грушу, напрасно смотрите на восток, магия ЗР не действует, кожа сохнет, лопаются магниты. Я так не умею. Отыскал скомканные трусы, мне пора домой. Председатель юношеского конгресса ливанской диаспоры. Слышал только про петру и кедр. И вот что: "рукопись, найденная в кровавой бане".
      Еще мы хуячим евреев. Я кстати видел твой знак.
      Скорчившись, прикрыл преступную залупу. Хоть лира сломана, аккорд еще рыдает.
      Рассказать ему всё: про работу в секретной лаборатории сибирской язвы, про контракт с А-е, про то, что случилось на похоронах Гвидо фон Листа, про "Секреты рун", бегство от тайной полиции, предательство мальчишки Хаусхофера, фобии и пакости (подслушивал за соседями через вентиляцию в сортире), рассказать о краже шкатулки, письмах бедных людей, неудачном приобретении бритвы. Не говорить только о самом главном: щупе, наперстке, желудке.
      У тебя такой акцент, я почти ничего не понял.
      Повторять по слогам: про счастливый домик, про аптечную демонстрацию, про рисунок в "Фолькише беобахтер", про то, как опасно глотать сперму, про резиновую маску, про лепестки перистальтики, про световое тело, про гибель черного георгина, про опасный звонок в половине второго ночи (кто вы такой? вы меня разбудили -- надо срочно поговорить), про созвездие трусости, про хроническую хрупкость костей.
      Затем показать трофеи: ствол, родинки, экран.
      И вот мы сообщники навсегда.

      28.

      Один проект: выстроить зеркальную часовню на сицилийской рокке, собрать рукописи, дневники, телеграммы, мотки пленки, сиреневые листы копирки, записки: "Мы пригласили его в последний раз", "счастливо оставаться", "Приходил, не застал, оставляю вам славянские марки" (сука стояла за дверью на коленях, пряталась, дышала, вскоре ее скособочил артрит), "отправляюсь в путешествие, когда-нибудь встретимся". Приближение нового эона: ураганы, землетрясения, затмения, пожары, кондиломатоз вытягивает вялые корни. Трехтомник Рескина, подаренный другом детства, линза взламывает лучи. Кабинки с дырами, заткнул пальцем, узкая ладонь ласкает незнакомый хуй. Кофейный налет на резцах. Новый циркуляр фон Зеботтендорфа, квитанция из переплетной мастерской, телефон магазина индийских тканей, can I have your business card? Кожаная лежанка на цепях, не пользуется спросом. Эротический мешок, умащенный тюленьим жиром. Новые лампы, восемь штук в гостиную, две в коридор, шесть на второй этаж. Свет возмездия.
      Не/изучен, не/понят, не/облизан, не/отсосан. Покоится здесь с пятнами на скулах, купирует когти. Крест тау в старческой спальне, над раздроченной постелью. Вереница смертей, "мало кто доживает до тридцати восьми лет", опасные энергии. Нюхал кости раздавленного младенца, "мой талисман". Тревога. Предстоит изгнание, жизнь на берегу соленого озера, как у ссохшегося овидия.
      Юноши во власти гнусного отступления. Что с ними делать? Каждый месяц отсекали фалангу, поили ржавой водой. Приятная неожиданность: многие сдавались.
      Так ли это сложно, как кажется? Легкая коррекция сетчатки, цикл убедительных кинофильмов, просветительская поездка в Нов. Гвин., подкуп: брелоки, изощренные бритвы, комнаты с орхидеями. Не знал, что происходит за спиной. Обернулся: мать честная. Да вас же нужно истреблять, как грызунов.
      - Ты меня любишь?
      - Я всех люблю. Люблю всех.
      Вернулся к своему джину, хвойные сны.
      Властитель баллантрэ, он скачет по пустоши, ищет кроликов для секретной акупунктуры. Славянский идол отмечает могильную версту, поодаль восклицательный знак пинии. Смещение меридианов. В тайнике пульсирует, наливается талой кровью гневный глаз Гора. Высокая магия - для подъема духа, низкая - для взлома сухожилий. Раздвоенный труп был найден на пустыре в Лос-Анджелесе 15 января 1947 года, клочки плоти, строительный материал.
      Когда пытаешься войти в контакт с элементарным королем, всегда есть опасность, что не сможешь выдержать напряжения. Это же новая вселенная, сосновые лучи, не суйся туда, парень.
      - Но мне нужно! Нужно! Я уже проник в киблу, поклонился невидимой стеле. Теперь пора пересечь мост. Осталось меньше двух лет, дрожь.
      Сестра убитой говорит: мечтаю, чтобы гробница была открыта. В преступлении сознались сорок семь мужчин и две женщины. Судя по всему, мистер уилсон, сгоревший в гостиничном номере.
      Вот-вот, расскажи нам историю. Заклинаю тебя глазом богоматери. Терпение не беспредельно. Отправился стряпать: два глиняных помидора, оранжевый перец, сладкий лук, чашка грибного бульона. Эпическая картина "Bonheur" (не сохранилась - злоумышленник исколол ножом). Безразлично. Глазеть на южно-китайское море, поебывать садовника, щекотать вялого тигренка. Блокнот, распаханный деталями преступлений. Крошево медуз на салатном листе. Лимон и мускатный орех. Глоток штроха перед дождливым сном. "Смерть в водосточных трубах".
      Гриф открывает карту. Как обычно, это шут, подвешенный за левую ногу. Маркопулос елозит в спальне. Семьсемьсемь глядит на экран: ничего нет, в Экстернштайне погасли огни.

      29.

      Утренний скрип молочника, на крыльце вспухают пятна. Спятившее одеяло. Я накрыл их облаком безразличия, выпустил, как струю подводных чернил. Нет прощения. Вы думаете, они безобидны, будто какие-нибудь ризеншнауцеры? Нет, они будут барабанить, пока кожа не покроется волдырями, пока не вспухнут суставы. Проникать в потаенные волокна. Ковать иголки, пока мы тешимся фокстротом. Гасить световое тело, ломать опору. Они неуязвимы, неистребимы. "Это война на уничтожение, никаких компромиссов".
      - Неприятное известие. Пришлось дезавуировать циркуляр Lv-Lux-Light.
      - Но как же?..
      - Мы не можем допустить разнобоя. В Берлине задергались. Отдел ЭИ в оппозиции.
      - Но ведь не все агенты уничтожены?
      - Не волнуйтесь, противник в панике. Мы поселили вирус в проводах, сменили пароли. Сеть надежно защищена.
      - А молодой Хаусхофер?
      - Прелати говорит, что он доживет до 44-го года. Что поделать, нельзя взрывать ступени. Хитрый финал: его найдут с окровавленной запиской в кармане.
      - "Отец сломал печать простую..." Ерунда, березы. Жаль, никто не выебал вовремя. Эта чванливая знать...
      - "... и дьявол изувечил мир". Подумать только, это он о канцлере. Экий вздор!
      - Не переношу символистов. Помните, Прелати приносил статью о парне, который сжег себя у собора святого петра?
      - Думаю, это отголоски зодиакального дела. Всюду странные точки.
      Куст зашелестел у дороги, словно там суетилась стая вьюрков. Замерзающая сентябрьская ночь. Еще месяц, и наступит главный немецкий день.
      Распоротые швы. Маркопулос задает вопросы, Гриф ерничает, семерки плачут. Письма приходят на третий день, Джефф Страттон мертв, - убит и похоронен тайно, без почестей, как подобает секретному агенту, винтику издыхающей машины. Новый эон дышит доменным жаром на земных владык. "Порнографическая пантомима" на южно-мичиганском проспекте. Не ждите пощады.
      Главные вопросы: о д-ре, Работнике, элементарном короле, серебряной книге, опытах по извлечению светового тела из крестьянских детей. Вот стержень: три гордые буквы, из крышки средней Т, словно из дачного стола, растет мертвый хуй в стальной оплетке, поодаль - ладонь с пугливым глазом, пламя бьет из мизинца; морда мелкого барана застыла коломбиной на указательном пальце. Паства, к алтарю! Приготовиться к штурму!
      "ЗР утверждает, что Oro Ibah Aozpi и есть три великих тайных имени, обретенные на вертикальных линиях облатки. Имя элементарного короля, напротив, было получено из водоворота букв в центре. Верно ли я понял, что д-р и Работник считали O! I! A! именем короля?"
      Вот что, парни, занимает нас больше всего. Студент выбрил голову, белая веселая кожа на фоне зеленой звезды (предположим, нарисовали на стене вокзала, в обоссанном уголке - там, где склад асбеста). Алхимический дракон корчится в тынском колодце. Малькут! Проснуться и увидеть его рядом, дрожащего во сне, избитого кем-то из стражников. Лавина нежности сносит позднего велосипедиста, ломает хребет, выворачивает кости. И вот он на прибрежной скале, а пудель элементарного короля лижет сонные раны.

      30.

      Еще великое наслаждение: купить р-ю с-ю., превратить в паскудного шута, играть с ним, как с канарейкой: менять местами абзацы, искажать слова, вывинчивать микрофон.
      Я счастлив оттого, что могу плевать вам в рот. Вы хотели перейти мост, не запачкав башмаки, теперь будете ползать в гнусной жиже, облепленные коленчатыми червями.
      Но это так, между прочим. Фон Зеботтендорф переворачивает гордую страницу. С утра, когда голова полна трелей эфира, полезней всего прочитать главу из "Секретов рун". Для лучших очертаний. "Esiasch", - опасное слово Баррона. Пиявки, крендель и фаянсовый таз. Девяносто три раза нажал на (s)Аve.
      Дольмены, следы происшествий, обсерваторий, пожаров. Всюду труха, пепел, объедки, зажаренный пластик. "Я прочитал Liber 418 всего лишь раз, да и то искал упоминания о пирамидах". Он думает, что норны высасывают мозг. Не совсем так. Технология: выключать точки, девяносто три в минуту. Постепенно забываешь формы глаголов, имя элементарного короля, число страниц в серебряной книге, год казни Нового Ирода, место рождения Жана Донета, первое слово Велиара, вкус проколотой губы, запах крестьянского сына, попавшего в петлю обстоятельств. F знал суть всех вещей. Мы прибыли в столицу утром 31-го апреля, когда все было почти что кончено. Провалившийся в мертвую реку мост, школьник в женском пальто, раздавленный пулемет, кирпичная пыль.
      Форпост ликвидационной комиссии. Боль чуть выше правого виска, мухи в затылочной кости. Излучение от телефонной трубки. Парни, жадно жравшие фасоль, где они теперь? Вывернули наизнанку.
      Такую музыку никто не станет покупать, вытекла энергия. Понемногу превратился в ядоносный шип. Плакал на ступеньках, приобщившись к зеленой богине, тонущая ухмылка. Драгоценный гость из Вевельсберга.
      Находка строителей: гроб под плитами в правом приделе, скелет лицом вниз, ноги связаны, три железные скрепы там, где когда-то лепетал кишечник. Швырнул газету на асфальт, мудаки ничего не понимают. Это, это...
      Крестьянские дети ловят рыбу в тусклом пруду. Ни один не научится говорить по-немецки, ни один не увидит лакированное седло, ни один не поедет отдыхать на Красный остров, всех их убьют хирурги, отрежут им хуи, вспорют животы, скормят кишки собакам. Но об этом ни слова, тайна.
      Дрожит наперсток. Продолжить?
      - No. No means no.
      - Well, from the mainstream standpoint, that would be the Aethyr Wor... Personally I think that the first 18 Calls are also to be used in this fasc... The only thing that ever made me throw up was herbs that have this specific side effect, like Hawaiian woodrose.
      Remove his vocal cords. Шелест венецианской болтовни. Жулик из Бергамо, жулик из Кордовы, жулик из Восточной Моравии, нет спасения. Эти люди привыкли к крови, им недостаточно наших плясок. Крошечная москва дрожит под лунным сапогом. Как же ты занимаешься проституцией, если у тебя фимоз, иди к врачу, кретин. Приведи своего брата, племянника, сына, сделай же что-нибудь.
      Д-р закрывает дверь, но детские вопли пролезают в скважину, словно зубная паста. We can feel. Работник: его глаза, его талия, его сапоги, его хитрые искры. На конюшне, в сокровищнице, в палатке. Бедра верного друга. Пальцы верного друга. Колокольчик верного друга.

      31.

      "Какая-то нечисть". 1438-1938. Меняют буквы в словах, ломают будильники, высасывают жир (пиштако). Хочешь знать, сколько стоили эти складки?
      Развернулся, схватил печать короля Бабабела. Расколотый пюпитр. "Свиньи, вы хотели меня запугать. Но вот уже вздымаются плиты, зеленая слизь сочится из трещин, жужжит пила, подставляй пальцы, висок, плечи. Я изуродую вас, выжму черные капли, растопчу. Думаете, я пришел заказать паркет, думаете, я выбираю вино, думаете, я рассматриваю рисунок на обоях? Нет, я пришел вас зажарить, вырвать печень, откромсать бритвой уши. На стене будет написано вашей кровью: H-r S-r, а потом "Свиньи! Свиньи! Свиньи!" - потому что вы свиньи, потому что вы свиньи, потому что вы свиньи. Ле-олам. Аминь".
      Посланы испытания: встречи с ненужными людьми, горчичные хлопоты, приобретение шкурки. Свидание с хынеком-штрих, мазь в потусторонних кишках. Поездка в дрезден: подъем в семь утра, листерин разъедает язык, шестьсот единиц, больше не берет, шайзе. "He failed", - вышел, покачиваясь от горя, из кабинета языкознания, где проходило судилище. Будет кастрирован повстанцами.
      Связка ненужных детей. Волочит по набережной, как каннибал блокадные санки.
      - Что? Что вы с ними делаете?
      - Да очень просто. Убиваем на хуй.
      Перечитал снова, нет, так и есть: "Свиньи". Петлистый почерк хирурга. Селеста, ты хорошо придумала.
      Он просит: запиши. "Мы оказались в картонной комнате, всюду эти загогулины, человечки, вроде как картины пердурабо. Не до смеха. Ничком парень в черном тряпье, даже не парень, а просто куча навоза. Умирающая машина для поглощения секреций. Пределы падения: нет никаких пределов. Просто лежал, не шевелясь. Покажу тебе, как мы тут и что. Вывернуть свою жизнь наизнанку перед одним из них: вот, погляди, что мне дорого больше всего. Можешь разодрать в клочья, закачать мне смертельный сироп. Потом поехали в пустой бар, лакричные лампы. Это Джек, мой экс. (Выебать парня по имени Дж., электростанция тщеславия). Просто Джек, demon.co.uk. Ссорились в автомобиле. Джинсы, выпуклые там, где надо. Жидкость в стопке, уж не наркотик ли? Просто шот, выпей. Их старые непонятные разговоры, грязь осталась в бороздах. Типа: сволочь, вернись. Падает ртуть. Стрелка вверх, вверх, вверх, к торговому порту. Пчелиный путь трамвая (он хотел завалить наш мини!). Жалобная песнь турка: "и белый, белый порошок". "Стоило мне появиться, старая сволочь тут же заторопилась домой. С глаз долой, деревенская гнида. Пусть исчезнет. Не хочу его больше видеть". Поцеловал королевскую печать.
      Микробы, поселившиеся в крикливом итальянском дерьме. Микробы, поселившиеся в подводном китеже. Микробы, поселившиеся в дохлом море. Наша биография, наши хитрые вопли, наши фаланги, наш народный танец, наши пулеметы. Сперма наших летчиков, сперма наших космонавтов, сперма наших каскадеров. Слышал, как стучат деревянные башмаки, как путается пламя факелов в хищных глазах?
      Алхимический дракон в тынском колодце. Такие заказы мы не берем. Смерть жирного славянского ублюдка: уснул под дубом вековым. Смерть невинного Ирода в райском огне. Паяльник в руках звезды.
      Вы должны благодарить меня за то, что я пишу эти стихи в ваш альбом. Вы должны благодарить меня за то, что я щупал яйца вашего сына. Вы должны благодарить меня за то, что я целовал вашу собаку. Я - святой франциск, покровитель белочек и медвежат. Число мое: триста тридцать три.
      "Катастрофические последствия землетрясения в северном иране", отзвук (предположим) калифорнийских оргазмов. Брошюра "Огнемет". Пантомима "Жених Дьявола". Космическая станция "Энтропия". Вилла "Гора костей".
      Мать провожает Жана Донета: маслице, краюшка, соль в платочке. Туда, откуда родом майонез.
      Кто мстит? Кто разбросал колючки, кто стряхнул лепестки? Кто растопырил глаз? Защити, князь десятого этира, пусть бетонные блоки оградят зайчика от злодеев.
      Бросил вызов интернационалу стариков, цепляющихся за жизнь. Бросил вызов интернационалу детей, их мелким пальчикам. И вот - раздавлен ногами выживших. Молотом в лоб, циркулем в висок, угольником в нежную шею. Инструменты: щуп и серебряный наперсток, повесть о вырванных и измельченных зубах. О вирусе, скосившем призывников. О чахотке, выпившей лимфу партизана.
      Советы Баррона: "Ничего не бойся. Три года расчищены, потом - таблетки, которые ты купил в канадском медицинском центре. Сейчас: подрочи перед сном, проснешься в семь тридцать, разбери покупки, сходи в ресторан, погуляй по набережной. Ты - ноль. Живи как ноль, ничего хорошего больше не будет".
      - Когда же наступит расплата за все?
      - Дождись перевыборов канцлера.
      Проснулся в четыре: гравий в желудке, самообман. Проказы академиков. Нет пощады.
      Епитимья: каждое утро - ритуал малой пентаграммы. В дни равноденствия, солнцестояния, праздничный вечер девятого ноября - пентаграмма гранде. Ве-хедура, ве-хебула, итоговый малькут. Повис в фашистском гамаке.
      Ты ведь знаешь заповеди: не звони, не открывай, не встречайся, не говори, не трать, не встревай, не участвуй, не пиши, не останавливай взгляд (а это было ужасно в дрездене, когда бритоголовый смертник посмотрел на улице презрительно, прагерштрассе, хозяин нашел раба, встреча назначена в баре bolt, одним движением глаз). Они боятся тех, кто много ебется.
      Блеск белой кнопки. Девять, восемь, семь. "Стержень расцеплен".


      Содержание | Критика | 01-31 | 32-63 | 64-92

      Russian Gothic Project